Текст книги "Замок Морганы (СИ)"

Автор книги: Екатерина Суркова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Менестрель ступил на дорожку, вымощенную разноцветными камешками. Он поднял голову в ожидании увидеть небо и в ужасе отпрянул. Солнечные лучи издевательски поблёскивали в позолоченных рельефах и, проникая сквозь цветные стёкла витражей, освещали опустевший постамент с раскрытой клеткой. На одном из тронов, покачивая скипетром, сидела Моргана.

– У нас с тобой одна цель, – тихо произнесла волшебница, – ты хочешь стать королём, а я – вырвать власть из недостойных рук моего брата. Для достижения цели мне недостаёт лишь одного – твоего Камня.

Она встала и медленно пошла навстречу Менестрелю. «Бросить…» – пронеслось в его голове. Певец дрожащими руками вынул Камень из котомки и спрятал его за спину.

– Неужели ты такой же, как другие смертные? – лукаво проговорила Моргана. – Они искали здесь удовлетворения своих амбиций, а нашли свою смерть. Вспомни, как была несправедлива к тебе жизнь.

Волшебница медленно шла к нему.

– У нас похожие судьбы. Мой отец, ненавидевший магов, отрёкся от дочери-волшебницы, а жених предпочел мне более удачливую наследницу престола.

Хозяйка замка подходила всё ближе, её лицо оставалось бесстрастным.

– Дар О́дина удесятерит мою силу, – продолжала Моргана, – ведь в Камне соединяются две враждующих стихии: вода и огонь, ведь дар небесного властелина состоит из магического льда и управляет солнечными лучами. Королевство, отвергнувшее меня, падёт к моим ногам, иначе я превращу его в пепел или разрушу потоком воды. Мы будем править вместе, ты получишь половину моего волшебного дара…

Менестрель не отрываясь смотрел на Моргану. Нищета и боль прошлого, честолюбивые мечты о будущем и завораживающий ужас настоящего закружились в бешеном водовороте, увлекая его за собой. Но безумную пляску мыслей и чувств затмевал ослепительный образ волшебницы, чей голос, отдающийся эхом в роскошной зале, казался ему чарующей музыкой. Она подошла совсем близко. В её взгляде затеплилась нежность, льдисто-голубые глаза, словно тая, подёрнулись влагой. Моргана медленно провела ладонью по лицу Менестреля. Нежное тепло руки спорило с её неприступной красотой, такой холодной, и в то же время обжигающей.

– Ты будешь королём, только отдай мне Солнечный Камень, – горячо прошептала она.

В этот миг в памяти певца вспыхнула алая ткань, упавшая на заляпанный красками пол мастерской с одной из картин. Лицо черноволосой девушки, в блестящих глазах которой отражались колонны и витражи, открывшееся ему много лет назад, пробудило в детской душе чувство любви и благоговейного трепета.

Тонкие пальцы волшебницы игриво касались его лба, щеки, губ… Опьянённый её внезапной нежностью, Менестрель жадно прильнул к ним губами.

– Отдай его… Ведь ты, как и я, познал боль предательства… Отдай же…

Певец поднял руку и медленно разжал кулак. На ладони блестел Камень. Мысль: «Бросить, бросить!» – настойчиво звучала в его голове. Одной рукой Моргана ласково обняла Менестреля, другую протянула к Камню. Она почти дотронулась до ладони певца, когда один из солнечных лучей, проникавших в залу, зажёгся внутри кристалла трепетным, золотистым огоньком. Камень сразу стал холодным, как лёд. На его прозрачной поверхности выступили капли воды. Кристалл таял, но тонкая струйка, которая потекла по руке певца, зашипела и мгновенно испарилась, пронзив запястье нестерпимой болью. Менестрель вскрикнул и отбросил тающий Камень. Артефакт ударился о колонну, и хрустальный звон эхом прокатился по пустой зале. На облачно-белом мраморе появилась маленькая, едва заметная трещина. Моргана вздрогнула и отпрянула назад. Гримаса испуга и боли, на мгновение исказившая её лицо, сменилась ядовитой усмешкой.

– Небесный правитель снова обманул меня, – тихо и вкрадчиво проговорила она, – но любое могущество имеет границы. Очень скоро я вернусь.

Моргана прижала ладони к губам, посылая Менестрелю два воздушных поцелуя. Волшебница раскинула руки, они быстро обросли чёрными перьями и превратились в крылья. Поднимаясь в воздух, тело Морганы уменьшилось, появился клюв и трёхпалые птичьи лапы. Когда иссиня-чёрная ворона вылетела в отверстие разбитого витража, роскошная зала качнулась, словно отражение в воде. Трещины поползли по стенам и, коснувшись потолка, перечеркнули изображение Морганы на росписи. От капители одной из колонн отвалился кусок позолоченного мрамора, и через мгновение глыбы стали обрушиваться на пол одна за другой. Уворачиваясь от них, Менестрель увидел колонну, которая, словно подрубленный ствол могучего дерева, падала прямо на него. В панике он взмахнул руками. Руки прошли сквозь мрамор и певец, оступившись, упал на спину. Прямо над собой он увидел покачивающуюся люстру. Через мгновение причудливое скопление алмазных слёз с грохотом разбилось о белоснежные плиты, и сверкающие капли, словно дротики, вонзились в тело менестреля. Пятна крови алыми маками расцвели на белой ткани его рубахи, но певец почувствовал лишь лёгкое дуновение ветерка. Позолоченная капитель, придавившая его к полу, была не тяжелее воздуха, но Менестрель кричал и отбивался от невесомых мраморных глыб и осколков цветного стекла, неосязаемо вонзавшихся в его тело. Наконец, он смирился со своей участью и зажмурился…

========== Танец двух стихий ==========

Менестрель открыл глаза. Над ним сияло небо, покрытое лебяжьим пухом облаков. «Небо вверху, значит, я жив!» – подумал он. Если бы не блестевший на траве Камень и притупившаяся боль от ожога, певец решил бы, что приключения в замке Морганы были лишь нелепым сном. Поспешно сунув артефакт в котомку, Менестрель огляделся вокруг. Аллеи и фонтаны, окружавшие замок, бесследно исчезли. Ветер трепал кусты вереска и колючие ветви молодой сосны. Лишь вдали, у горизонта, словно айсберг, сверкало облако, очертания которого с удивительной точностью воспроизводили силуэт замка.

Спустившись с горы, Менестрель увидел бурный ручей. Студеная вода трепала гибкие ветви огромной ивы, склонившейся над ним. Солнечные лучи не могли пробиться сквозь густую листву её великолепной кроны. Решив, что по рассеянности спустился с другой стороны горы – ведь он помнил лишь молоденькую иву и небольшой ручеек – Менестрель залюбовался пейзажем. Певец присел у пруда и хотел зачерпнуть воды ладонью, но так и застыл с протянутой рукой. Смуглое лицо, взглянувшее на него из дрожащего зеркала воды, показалось певцу его изменённой копией. В чёрных кудрях серебрилась седая прядь, черты утратили прежнюю мягкость. Скулы заострились, между бровями пролегли две едва заметных складки.

Однако такой пустяк не мог омрачить его счастья. Конечно, вернуться к королю и принцессе без Золотого сокола он не мог, но, несмотря на это, в душе расцветало чувство неописуемой лёгкости. Он стал насвистывать очередной посетивший голову мотив, вторя птичьим голосам. Певец радовался тому, что ему удалось выйти живым из замка Морганы, и тому, что в его руках остался сильнейший артефакт. Возможно, раньше он сбежал бы, прихватив с собой дар великого О́дина, но теперь, при одной мысли об этом, в груди зашевелилось неприятное чувство, давно забытое и очень странное. Что-то похожее Менестрель испытал в раннем детстве, после того, как утащил из корзины задремавшей торговки жёлтый, блестящий на солнце леденец в форме звезды. Певец вспомнил глаза принцессы, совсем недавно слушавшей нежную балладу и смотревшей на него с детским восторгом, и смутное беспокойство усилилось. Он нервно сжал ремешок котомки. Воспоминания, бывшие редкими гостями, теперь нагрянули толпой, и Менестрель не был готов к их приёму. Тёмный погреб, огромная метла, которую с трудом удерживали худые детские руки, множество прекрасных, остро пахших краской полотен, воплощающих неведомый и прекрасный мир – всё это возникало перед глазами певца, рождая в душе множество чувств. Самым сильным из них было то гадкое и назойливое ощущение, объяснить суть которого он боялся даже самому себе.

В памяти Менестреля возникла лютня, гриф её был слишком широк для мальчишеской ладони. Струны казались чересчур жёсткими, а вместо долгожданного журчания слышался лишь треск. Пальцы были так непослушны и неповоротливы, что досада и злость, накатившие удушливой волной, взяли верх над детским разумом. Но ласковая рука удержала кулак, занесённый для удара по старой, потёртой деке.

– Так ты ничего не добьёшься. Лютня, как и человеческая душа, откликается лишь на доброту.

При этом воспоминании в сердце Менестреля словно вонзилась сапожная игла, похожая на ту, которой он, будучи ребёнком, едва не проткнул палец насквозь, пытаясь починить порванные башмаки. В конце концов, гадкое чувство замучило его настолько, что Менестрель решил сейчас же вернуть Ведьме Камень, а заодно спросить у неё совета.

Солнечные лучи, пробиваясь сквозь стволы вековых сосен, освещали пёструю лесную поляну. Кудрявый дымок поднимался над соломенной крышей домика Ведьмы, сплошь увитого плющом. Ведьма, с маленькой костяной ступкой в руках, стояла на пороге. Колдунья немного пополнела, от этого грубость черт её лица сгладилась. Тёмные глаза, лишённые блеска, лукаво смотрели на певца. Прежде чем Менестрель мысленно задался вопросом, когда успели произойти эти перемены, Ведьма с усмешкой произнесла:

– Что, совесть точит твоё сердце, словно червь гнилое яблочко, не так ли?

– Откуда ты знаешь? – смутился Менестрель.

– Ты не удрал с Солнечным Камнем О́дина. Впрочем, иначе и быть не могло.

Едва артефакт коснулся руки колдуньи, внутри него вспыхнули три треугольника, переплетённых между собой. Ведьма вскрикнула и бросила Камень на середину поляны. Птичьи голоса смолкли. Вместо перистых облаков появились рыхлые, свинцовые тучи. Казалось, они поглощали жемчужно-голубое сияние, затягивая небо сизой пеленой.

– Быстрее! – Она схватила певца за руку и потащила в дом. – Сейчас начнётся!

Раздался гром. Упавший артефакт взорвался золотыми зигзагами молний, косые струи воды устремились вверх.

– Великий Один, – прошептала Ведьма.

Дождь шёл «наоборот». Серебряные нити сшивали поменявшиеся местами небо и землю. Внезапно тонкие струи превратились в мощные потоки, которые то ослабевали, то ударяли блестящим каскадом. Камень сыпал молниями, словно огромный бенгальский огонь. Пламя и вода сплелись в объятиях и затеяли бешеную пляску. От удивления и восхищения Менестрель даже открыл рот. Он хотел подойти ближе к двери, чтобы лучше запечатлеть в памяти танец двух стихий, но Ведьма властно положила руку на его плечо.

– Думаешь, если ты вышел живым из замка Морганы, то тебе уже ничего не грозит? Ошибаешься. Хочешь жить – держись подальше от богов, особенно верховных.

Тем временем магический ливень стихал, водяные каскады становились всё более редкими. В конце концов они ослабли и постепенно снова стали косыми струями воды. Вдруг молнии зашипели, словно клубок огненных змей, слились в единый поток и устремились вверх. Ослепительная струя заметалась и распорола сизую мантию туч, и золотой поток стал толчками вливаться в небо.

Колдунья прижала ладони к щекам. Её веснушчатое лицо выражало благоговейный страх и безграничное восхищение. Вдруг золотая струя превратилась в спираль и сжалась, словно кольца змеи. Затем она начертила в воздухе три треугольника, которые вплелись один в другой и, полыхнув напоследок золотым огнем, растаяли. От великолепного фейерверка остались лишь хрустальные капли, поблёскивающие на листьях и траве.

– Камень уничтожен? – тихо спросил Менестрель.

– Вовсе нет, – ответила Ведьма, – артефакты богов не умирают, они лишь возвращаются к своей первозданной сущности. В те далёкие времена, когда боги жили рядом с людьми, великий О́дин подарил викингам Солнечный камень, сотворённый из магического льда, чтобы лучи света, отражённые им, указывали воинам путь. Теперь небесный властелин вернул свой дар назад. Три переплетённых треугольника – его знак.

– А что значит: «Мятежному сердцу откроется цель»?

– Неужели ты понял, что речь в пророчестве шла не о тебе? – Тёмные глаза Ведьмы лукаво блеснули.

– Да, – вздохнул Менестрель, – и я заслужил это.

– Не спеши приговаривать себя к жестокой казни! – Ведьма звонко рассмеялась. – Оставь другим это удовольствие.

– Почему, ведь я виноват?

– Сейчас поймёшь, – ответила колдунья и деловито подвела его к дымящемуся котлу.

– Гляди!

========== Злые игры людей ==========

Ведьма провела лягушачьей лапкой по поверхности зелья. Зелёная пена раздвинулась, словно болотная ряска. Мутная поверхность забурлила, стала чистой и засверкала, как звезда. В ней, словно в зеркале, Менестрель увидел комнату Ведьмы с мешочками на полках и связками сушёных трав. За окном трепетала невесомая бахрома снежинок. Колдунья в светлом льняном платье с медными застежками склонилась над котлом. Вдруг в комнату вбежала юная девушка в меховой шубке, надетой поверх роскошного жемчужно-голубого одеяния. На её голове блестела серебряная диадема. Светлые волосы, уложенные в замысловатую причёску, падали на плечи тонкими колечками. Круглое личико раскраснелось от мороза, большие кукольные глаза горели негодованием.

– Ты, это всё ты! – задыхаясь от возмущения, воскликнула гостья. – Он до сих пор не вернулся, и ты в этом виновата!

Тонкие колечки капризно подпрыгнули.

– А что я? – Ведьма удивлённо развела руками. – Я всего лишь одна из нитей, связывающих мир богов с миром людей. К тому же, ты не припомнишь, кто полтора года назад приходил сюда и умолял сварить зелье, способное одурманить отца? Ведь лишь под воздействием чар король мог придумать для будущего зятя такое милое испытаньице…

– Но я… – Девушка опустила голову и всхлипнула. – Я хотела проверить подлинность чувств Менестреля.

Гостья разрыдалась.

– Твои слёзы напрасны! – Ведьма подбросила в котёл горсть сушёных трав, которые расплылись зелёными пятнами и, растворившись в вареве, превратили его золотистый цвет в изумрудно-зелёный. – Если бы певец погиб, замок исчез бы со скалы. Ведь когда чудо архитектуры заглатывает очередную жертву, Моргана воплощает его в другом месте.

– Значит, Менестрель сейчас в замке? – сквозь слезы спросила принцесса.

– Именно так, – ответила колдунья, медленно помешивая зелье, – только, увы, я должна тебя разочаровать: твой наречённый мечтает о власти, а не о любви. Я видела, как он смотрел на пророчество.

– А ты не врёшь? – с надеждой спросила принцесса.

– Увы, нет, – тихим голосом ответила Ведьма, – будь всё иначе, Менестрель давно вернулся бы с Золотым соколом, ведь магия Морганы бессильна против того, кто чист сердцем.

Золотистый пар поднялся из котла и принял очертание двух корон. Короны перевернулись и превратились в два обручальных кольца.

– Хочешь совет? – Блестящие вопрошающие глаза принцессы встретились с тёмными глазами Ведьмы. – Выходи замуж за равного. Вспомни, скольким принцам ты отказала.

Тут силуэты двух девушек качнулись, задрожали и рассыпались на лоскутки. Поверхность зелья снова затянулась зелёной ряской.

После недолгой паузы Менестрель с трудом обрёл дар речи.

– Постой… Прошло полтора года?

– Вижу, любовные разочарования тебе не страшны, – заметила Ведьма, – прошло гораздо больше времени.

Менестрель покачнулся и сел бы на пол, если бы не подоспевший вовремя дубовый стул.

– А сколько же, по-твоему, лет ты гостил у Морганы? – спросила колдунья. – Ровно двенадцать.

Певец схватился за голову, в его глазах потемнело. Тут к нему, по воздуху, переваливаясь важно, словно откормленный гусь, подплыл пузатый кувшин. Когда кувшин деловито опрокинулся, окатив его ледяной водой, Менестрель раздумал падать в обморок.

– Но за что?! – с негодованием воскликнул он.

– Глупенькие смертные, – с сарказмом произнесла Ведьма, – вы приходите в замок Морганы для того, чтобы исполнить свои желания, но вам невдомёк, что творение волшебницы возьмёт у вас ровно столько, сколько вы хотите от него получить.

– Но ведь я, – встряхнув мокрой головой, воскликнул Менестрель, – разрушил замок и победил зло?!

– А-ха-ха! – Ведьма поманила рукой висевшее на гвозде полотенце и оно, по-лебединому махая краями, полетело к Менестрелю. – Солнечный камень внушал тебе нужные мысли, подчиняя себе. Артефакт показал тебе мерзкую изнанку твоей мечты о престоле – слизь на колоннах и червей под троном. Дар Одина указывал тебе неверный путь, когда ты бежал к выходу, давая возможность сделать правильный выбор. Но ты, увы, так и не сделал его. Поэтому Камень обжёг твою ладонь, ведь ни один уважающий себя артефакт не станет помогать тебе безвозмездно. Ты всего лишь выполнял волю великого Одина.

Менестрель поежился, вспоминая объятия прекрасной волшебницы.

– Находясь в твоих руках, – насмешливо продолжала колдунья, – Солнечный Камень победил магию Морганы и разрушил её замок, но он не дал тебе ни мужества, ни отваги. Артефакты могут убивать чудовищ и сокрушать преграды, но ни один из них не способен сделать тебя героем. Так что не воображай… Кстати, почему ты решил, что замок Морганы – самое страшное зло? Тёмные силы не всегда бывают злыми. Ты знаешь, к чему стремились рыцари, пришедшие к Моргане за Золотым соколом? Один из них хотел умертвить старшего брата, чтобы унаследовать фамильный замок, другой – избавиться от соперника в любви, зная, что в честном поединке его не одолеет… Творение Морганы всего лишь остановило их.

– Рыцарей растерзали чудовища, жившие в замке? – вытирая шевелящимся полотенцем голову, спросил Менестрель.

– Нет! Рыцарей растерзали чудовища, жившие в их же сердцах. Они погибли от собственных пороков, воплощенных волшебницей, обиженной на весь мир. Она выпускала на волю мечты и страхи – всё то, что делает людей уязвимыми. Ведь Солнечный Камень уничтожил чудовищ, которых ты боялся в детстве, не так ли?

– Ах вот что значили слова Морганы о том, что каждый гость увеличивает число сущностей её творения, ведь замок отражал тёмные стороны человеческих душ! Но почему… – Менестрель сосредоточенно почесал в затылке. – Почему я не чувствовал боли?

– Если бы твой ум был так же силён, как прежняя жажда власти! – съехидничала Ведьма. – Потому что твои раны были всего лишь частью магии. Замок – призрачное воплощение человеческих страхов. Живых драконов можно убить: они из плоти и крови. Живое чудовище рано или поздно почувствует боль или усталость, призрак – никогда. Поэтому измождённые воины погибали в бессмысленной борьбе. Страх убивает. И неважно, какой он: призрачный или настоящий.

Менестрель нахмурился и озадаченно потёр рукой подбородок.

– Неужели никто из искателей счастья так и не понял, что сражается с призраками?

– Отчего же? Некоторые рыцари были поразительно догадливы. Да только человеческая душа – бездонный омут надежд и страхов… Поэтому призраки меняли форму бесконечно, и каждый рыцарь, измождённый борьбой, в конце концов лишался разума.

Колдунья подошла к дубовому столу и начала перебирать сушёные травы. Пылинки танцевали в солнечных лучах, освещавших сквозь круглое окошко закопчённый котёл, прялку и ступу. Огонь весело потрескивал, запах дыма смешивался с ароматом трав. Кочерга, всегда мечтавшая о полётах, начала потихоньку подбираться к метле, стоявшей в углу. Менестрель нахмурился. Наблюдая, как пользуясь занятостью хозяйки, шажок за шажком, кочерга упрямо движется к дремлющей после вчерашнего шабаша метле, он вспоминал свой первый визит в дом Ведьмы и её незаконченную фразу: «Подожди благодарить, я и передумать могу. Всё будет зависеть от…» «Зависеть от чего? – размышлял он. Когда завистливая кочерга уже наклонилась, чтобы повалить метлу и хорошенько обтоптать прутья удачливой сопернице, вмешалась ступа, давно враждовавшая с интриганкой. Кочерга со звоном упала, и после нового удара, проехавшись по полу, стукнулась о прялку. Колесо возмущённо зашумело. Не желая оставаться в стороне, огонь выбросил сноп ярко-оранжевых искр. Менестрель в бешенстве вскочил со стула.

– Ты! – крикнул он, воинственно размахивая не ожидавшим такой фамильярности полотенцем. – Ты говорила, что твоё решение будет зависеть от пророчества! Значит, ты знала всё заранее!

Ведьма невозмутимо щёлкнула пальцами – кочерга прыгнула на место, ступа присмирела, огонь вместо извинения выпустил струйку дыма, а метла спросонок лишь слабо пошевелила прутьями, прося оставить её в покое.

– Если это хоть раз повторится, – ласково проговорила колдунья, с улыбкой глядя на менестреля, – накажу всех.

Пузатый кувшин с водой угрожающе повис над головой Менестреля, тот вздохнул, сделал умиротворяющий жест обеими руками и снова опустился на стул.

– Странные вы, смертные, – покачала головой Ведьма, – вредите себе сами, а обвиняете нас, бедных магов. Больше ничего не хочешь узнать?

– Хочу… А что значат слова: «Пар вступит со льдом в сокрушительный бой, одержит победу вода над собой?» – после недолгой паузы спросил певец.

– Вода – стихия Одина. Солнечный Камень состоял из магического льда, а замок Морганы – из облаков. И то, и другое – вода.

– Замок… – Менестрель сосредоточенно потёр ладонями виски. – Состоит из облаков?

– А из чего же ещё? Разве ты не помнишь, как облака засасывали тебя, словно трясина?

– Скажи! Замок воплотится на земле? – спросил Менестрель, отмахнувшись от полотенца, которое не желало улетать.

– Не скоро. Да и то если Моргана этого захочет. Её погубила излишняя самонадеянность. Волшебница была уверена, что ты отдашь ей Камень, поскольку, как и ты, решила, что в пророчестве говорится именно о ней. «Мятежному сердцу откроется цель». Помнишь? Пророчество как кольцо: любой может примерить, да не всякому впору придётся… Жаждущая власти Моргана хотела подчинить себе магию Путеводного Камня и едва не поплатилась за это. Она успела покинуть своё творение, ведь в противном случае стала бы небесной пленницей, заточённой в тюрьме собственной магии.

– Почему?

– Много лет назад, обозлившись на смертных, Моргана создала Золотого сокола, исполняющего желания и доступного лишь тому, чья душа чиста. Рыцари гибли в нём один за другим. В конце концов, владыке Одину надоели бесчинства Морганы, и он потребовал от неё клятвы в том, что после первой же упущенной добычи замок займёт место среди облаков и будет украшать небо своими меняющимися очертаниями. А воплощаться на земле он сможет лишь раз в двадцать лет. Волшебница поклялась, потому что была уверена, что ни один смертный, пришедший к ней за Золотым соколом, не выйдет из замка призраков. Ведь она считала, что человек, способный лишь желать и стремящийся осуществить свои мечты, не прилагая усилий, не может обладать чистым сердцем.

– Но как ты могла предвидеть то, что я не отдам Камень Моргане?

– Предвижу вовсе не я, а великий Один. Помнишь три переплетённых треугольника, возникшие после пророчества? Они означают единство прошлого, настоящего и будущего. Для всемогущего Одина время едино. Не появись тогда этот знак, не видать бы тебе Камня. Любому артефакту нужен почтовый голубь.

========== Начало баллады и конец истории ==========

Колдунья замолчала. Золотистый пар, стелившийся по поверхности зелья, взметнулся вверх и завихрился, словно непослушный локон. Казалось, тишина, на цыпочках вошедшая в домик Ведьмы, игриво растрепала его своей прозрачной рукой. Запах сушёных трав, уютное потрескивание горящих сучьев, насмешливая нежность, время от времени проскальзывающая в глазах колдуньи, – всё это сладко одурманивало Менестреля, внушая ему мысль о том, как хорошо было бы после всех тягот одинокого странника и пережитых в замке приключений остаться здесь и наконец обрести уют и покой. Однако один образ из прошлого, ненадолго померкший, вдруг снова обжёг его память. Певец вздрогнул, но сразу же овладев собой, перевёл дыхание и заговорил:

– Рыцарей, как и Моргану, погубила излишняя самонадеянность… – Менестрель задумчиво взглянул на трепещущее пламя. – Они не пришли за помощью к тебе.

– Мимо, – усмехнулась Ведьма, – ты хотел сразить меня стрелой очередной похвалы, но снова промахнулся. Я догадываюсь, о чём ты хочешь меня попросить. Впрочем, по рукам: помощь в обмен на балладу.

– Смеёшься? Лютню я во дворце оставил.

– А ты на котомку взгляни.

Глаза Менестреля засияли от радости. К котомке была привязана новенькая лютня. Её золотистая дека, похожая на половинку диковинного плода, сладко пахла свежим лаком. Певец коснулся струн, и их нежные голоса заспорили с тишиной, царившей в домике колдуньи. Он запел:

В час, когда звуки струн расцветали в тиши,

Серебро рассыпала по бархату ночь,

Незаметно баллада коснулась души,

Полюбила певца королевская дочь.

Чтобы выполнить волю монарха-отца,

В мрачный замок Морганы спешит Менестрель.

Три больших испытания ждут храбреца:

Принести чудо-сокола – главная цель.

Его голос не был сильным, однако обладал свойством завораживать и проникать в любую душу, пробуждая чувства, не знакомые слушателю ранее. Певец задумчиво провел большим пальцем по струнам, и прозрачные звуки задрожали и растаяли, словно пар, струящийся из котла.

– А дальше? – спросила Ведьма, погружая высохшую лягушачью лапку в зелье, на поверхности которого появились мелкие пузырьки.

– Дальше я ещё не сочинил… – Менестрель пожал плечами.

– Что ж, неплохое начало баллады. Осталось лишь продолжить и закончить. Только правду приплетать не вздумай.

Она поставила лягушачью лапку в специально отведённую для нее костяную чашу и стала невозмутимо подбрасывать вверх связки травы. Связки одна за другой взлетали, и верёвочки, скреплявшие их, завязывались бантиками на прибитых под потолком гвоздях. Менестрель выжидающе смотрел на колдунью. После недолгой паузы он, наконец, взмолился:

– Ну, помоги же мне последний раз, прошу!

– Так уж и быть, – вздохнула Ведьма, – ведь ты впервые просишь искренне, без лести, только послушай одну историю, пока котёл не закипел.

Полотенце, успешно приняв форму веера, стало обмахивать певца.

– Много лет назад цыганский табор разбил лагерь неподалёку от одной из деревень. Любовь крестьянской девушки и молодого цыгана продлилась недолго. Табор уехал, а через некоторое время один небогатый художник нашёл на крыльце своего дома жалобно плачущую корзину. Добрый живописец взял на воспитание найденного младенца. Ведь учеников у него было много, а вот слуги не хватало. Поэтому едва приёмыш подрос, его научили подметать двор, бегать в лавку за молоком и хлебом, таскать воду. Ученики художника нередко взваливали на него свои обязанности, заставляя растирать краски и мыть кисти. За любую провинность они награждали приёмыша тумаками и пугали рассказами о разных чудовищах. Посылая его в погреб, мальчишки уверяли, там живёт сфинкс, который растерзает его, если тот не поторопится. Но юный слуга и не думал жаловаться на жизнь. Приёмыш считал свою судьбу самой счастливой на свете. Ведь он мог подолгу рассматривать картины. Подметая пол в мастерской, он просто блаженствовал среди них. Изображения великолепных замков, прекрасных дев и пышных садов увлекали его в волшебную страну, рядом с которой тяжёлая работа и подзатыльники мальчишек казались ему далёкими пустяками. Но случай, произошедший с ним однажды, разрушил счастливое неведение, словно карточный домик.

Как-то, возвращаясь из леса с хворостом, приёмыш увидел проезжавший по дороге королевский кортеж. Придворные дамы, одетые в шёлк и бархат, показались ему прекрасными феями. Их ожерелья и диадемы сверкали, как звёзды. Но прекраснее всех был юный принц, ехавший верхом на белоснежном пони. Белокурый, голубоглазый мальчик, поразивший юного слугу, был одет в голубой, расшитый золотом камзол и пурпурную мантию. На поясе поблескивала маленькая шпага с рукояткой, усыпанной жемчугом. Глядя на своего ровесника, утопающего в роскоши, бедный приёмыш подумал: «Если принц ездит по той же дороге, по которой я хожу за хворостом, то почему бы мне не поменяться с ним местами?»

Вскоре в дом художника случайно заглянул путник в тёмном дорожном плаще. Лютня, привязанная к его котомке, показалась юному слуге волшебной диковинкой. Странствующий певец был высокого роста, крепкий, совсем ещё не старый, но его длинные, зачесанные назад волосы, открывавшие высокий с едва наметившимися морщинками лоб, отливали серебром. Взгляд небольших, светло-карих глаз был добр и весел. И приёмыш увязался за ним. Певец научил его играть на лютне и сочинять баллады, называл сыном, а потом…»

Менестрель хотел что-то сказать, но край полотенца случайно оказался у него во рту.

– Не шашкаживай дальше, – сердито прошепелявил он.

– Отчего же? – Ведьма наивно захлопала ресницами. – Неужели тебе не нравится кульминация истории? Кыш! – Она махнула рукой, и полотенце упорхнуло на место. – Однажды ты пел на рыночной площади, сидя на пивном бочонке. Ты не заметил, как толпа простолюдинов за твоей спиной стала почтительно расступаться перед роскошной каретой. Снежно-белая роза, брошенная изящной рукой принцессы, угодила прямо в твою макушку. Твой учитель, уходивший купить хлеба в дорогу, вернувшись, нашёл лишь опорожненный бочонок. Лучи закатного солнца успели трижды коснуться великолепных витражей королевского замка, прежде чем ты вышел к учителю, ожидавшему тебя с нетерпением, и, бросив ему довольно увесистый мешочек с деньгами, воскликнул: «Я остаюсь, счастливого пути!»

Ведьма презрительно взглянула на Менестреля, виновато втянувшего голову в плечи.

– Смотри-ка, котёл закипает!

Певец бросился к котлу. Когда пена расступилась, он увидел оживленную рыночную площадь, залитую солнцем. Вдали возвышался силуэт роскошного дворца. Был слышен гул толпы. Копыта гнедого жеребца, которого вел под уздцы дюжий крестьянин, стучали по круглым булыжникам мостовой. Менестрель тщетно пытался смотреть сквозь толпу, собравшуюся вокруг мальчика-канатоходца, одетого в красный камзол, белые чулки и короткие чёрные штаны. Вскоре юный канатоходец закончил свой опасный путь и, лихо перевернувшись в воздухе, под восторженные крики и зевак приземлился на мостовую. Пёстрая толпа стала медленно расходиться, и Менестрель увидел сперва краснощёкую торговку в чепце, которая вынимала из корзины пирожки и раскладывала их на столе, затем бородатого точильщика ножей и его станок, состоящий из трех колес – большого деревянного и двух маленьких каменных. Вдруг Менестрель вздрогнул, его сердце взволнованно забилось. Он услышал мелодию лютни. Тихая, нежная и чарующая она пробивалась сквозь сплав хаотичных звуков. Так юная ольха, тонкая и крепкая, как бечёвка, стремясь к солнцу, прорастает сквозь щель между камнями. На мостовой сидел нищий старик. Лёгкий ветерок развевал лохмотья его дорожного плаща и седые, слипшиеся волосы. Узловатые пальцы с трудом перебирали струны лютни. Какой-то мальчишка вприпрыжку пробежал мимо старика, и мелкий камешек ударился о надколотый край чаши, стоявшей у ног нищего. Небольшие светло-карие глаза, освещавшие морщинистое, тёмное от солнца и грязи лицо, на мгновение вспыхнули радостью, после чего в них снова воцарились доброта и спокойствие. Старый пилигрим поблагодарил озорника. Казалось, что, глядя перед собой, нищий видит вовсе не рыночную площадь, а далёкую, прекрасную страну, дивную мелодию которой пела его потертая лютня. Старик был слеп.