Текст книги "Вечерняя звезда"

Автор книги: Екатерина Соловьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Постарайтесь найти нитку, чтобы и я мог вернуться вместе с Дианой. Творения Летара ещё остались в моём мире. Существуют и другие способы, опытный маг подскажет вам. Верьте.

Вот так легко. «Верьте». И отдал мне бесценное сокровище.

Диана, безмозглая впечатлительная дура! Очнись уже и зайди в какую-нибудь соцсеть, он, кажется, наводнил твоими портретами весь интернет. Им ставят лайки, на них мечтательно смотрят парни, а девушки завистливо фыркают: «Ну что в ней такого?..» Это он ещё своё фото нигде не выложил! Его универсальная аватарка – «Хаяно Кампэй Цунэё в виде привидения, делающий выпад копьём»[13]13
  Гравюра из серии «47 преданных самураев» Утагавы Куниёси, XIX век.


[Закрыть]. Хаяно, конечно, симпатичный малый, особенно в виде привидения, но Роланд!.. Твое счастье, Диана, что он с хмурым лицом носит тарелки по кафешке возле МКАД. И живёт в режиме дом – работа, работа – дом. Но торопись. Иначе украдут и спрячут, не найдёшь.

* * *

Измученная неведением, переживаниями за Вольфрама и страхом перед будущим, я долго не засыпала. Всё думала, думала… Даже с ниткой Роланда – смогу ли я попасть туда? А вдруг, продолжая традиции научной фантастики, застряну между мирами? И буду болтать ножками у себя в квартире, а ручками – у фонтана в парке чудовища, ставшего мужем вредной красавицы. И меня, как местную диковинку, позволят гостям ежегодного бала подержать за палец или пощекотать под мышкой.

Наконец под утро кто-то смилостивился надо мной и сказал: «Ладно, хватит уже…» И я уснула.

* * *

– Полиночка, есть серьёзное дело. – Я подошла к Аполинэр после обеда. Раньше не могла собраться с духом.

– М-м… – Она копалась в итальянском сайте мебельной выставки.

– Мне уволиться нужно.

Аполинэр оторвалась от барочной оттоманки, обтянутой клетчатым костюмным габардином, и выдохнула:

– Та-ак…

– Очень нужно. Я должна уехать. Срочно. По семейным делам.

Она откашлялась, поправила прическу.

– А теперь поподробнее. Тебя переманили? Кто?

– Нет-нет, Полиночка, никто меня не переманивал. Это вообще не связано с работой. Семейные обстоятельства…

– И куда ты едешь? За границу?

– Да.

– Замуж выходишь?

Хорошо бы…

– Нет-нет.

– Надолго?

– Сроков я не знаю.

– Частный объект?

Господи!.. Разговор был невыносим.

– Нет. Я еду не по работе.

– Давай начистоту. Ты чем-нибудь недовольна?

– Я всем довольна. Ты – самая лучшая начальница на свете. Зарплата нормальная, мне нравится наш коллектив, но понимаешь, это личное дело. И… очень важное. Вопрос жизни и смерти.

– Чьей жизни и смерти?

Я задумалась.

– Моей.

– Лиза, ты не больна?

– Нет.

– Когда ты хочешь ехать?..

– Чем быстрее, тем лучше.

Через неделю я должна была пойти в отпуск. Мы договорились, что я из него не вернусь.

– Ты увольняешься? – спросил Саша, закрывая вечером офис, мы уходили последними.

– Да.

– Могу я узнать почему?

– Личные обстоятельства.

– Ты выходишь замуж?

Да почему опять замуж?!

– Нет, уезжаю.

– Навсегда?

– Пока неясно.

– Тебя подвезти домой?

– Спасибо, я к подруге еду.

– Давай к подруге подвезу.

– Ну что ты! Не беспокойся.

– Где живёт подруга?

– В Крылатском.

– Серьёзно? Мне по пути.

Мы молчали до Женькиного подъезда. Саша выглядел расстроенным, расспрашивать было неудобно.

– Лиза, я завтра в Италию лечу на неделю. Мы больше не увидимся до твоего отъезда. Ты звони, если что. У меня есть влиятельные друзья, мало ли, как всё сложится.

– Спасибо, Сашечка.

– И просто так звони.

Ещё бы знать, как это сделать.

– Спасибо.

– Удачи тебе.

– И тебе.

Помахав ему на прощанье, я толкнула дверь пекарни возле Женькиного дома и купила её любимых пирожков – с картошкой и грибами. И курабье «Бакинское».

– Лизка, на тебе лица нет! Что стряслось?

С чего бы начать?.. Я начала с нашей первой встречи в моей спальне и через полчаса добралась до идеи отправиться на поиски Вольфрама. Шидлик смотрела с удивлением, с недоверием, со страхом, с ужасом, с жалостью. С болью. Её можно было фотографировать для пособия юным физиономистам.

– Лиз, скажи честно, ты меня разыгрываешь?

– Нет. Увы.

– Не знаю, как на это реагировать!

Я пожала плечами.

– Понимаю. Но тебе придётся поверить, потому что я ухожу.

– Куда уходишь?

– Искать его.

– Что?! Где искать?

– В волшебном мире.

– Лиза… Может, тебе врачу показаться?

– Какому?

– Ну… Неврологу… – Она не решилась произнести «психиатру».

– Жень, я – абсолютно нормальная.

– Боже мой… – Она закусила губы.

– Ну, Жень! Испугалась, что я с ума сошла? Вот как чувствовала: не нужно было тебе говорить. Но ты бы нервничать стала, там же нет никакой связи, по телефону не позвонишь.

– Лиз, только ты не обижайся, но… ты в нём уверена? Вдруг он аферист? Опоил тебя чем, гипноз, НЛП.

– Да зачем ему это?

– Ты – одинокая, владелица двухкомнатной квартиры в престижном районе. Сумасшедшие деньги!

– Моя соседка по лестничной клетке тоже одинокая, у неё две трёшки – на нашем этаже и на пятом. И «Мерседес» с гаражом. Почему он её не опоил? И вообще, зачем такие сложности? Прикидываться волком! Мог бы сразу прикинуться… олигархом.

– Тебе нужен олигарх?

– Нет. Но мне и волк… ещё недавно не был нужен.

– А если он – хороший психолог и просчитал тебя?

– Просчитал, что я клюну на волка?

– Опытный аферист ещё не такое просчитает.

– А Роланд?

– Подсадной. Классический подсадной!

И чего я к ней приехала?..

– Ладно, Жень. Давай пить чай, я сегодня не обедала.

– Супчика погреть? Горохового?

Вплоть до чая она сосредоточенно соображала, и даже рассыпающееся от сдобы курабье не отвлекло мою подругу от тяжких раздумий на тему множественности обитаемых миров.

– Ленки Катковой брат в полиции работает, отличный парень. Познакомить? Расскажешь ему всё по порядку.

– Ага. И он проверит меня на алкоголь и на учёт в ПНД.

Расставались мы странно: Женька больше не предлагала ни неврологов, ни полицейских, но напряжённо заглядывала в глаза и искусственно улыбалась.

– Ко мне приведи её, – сказала Люба, когда я позвонила ей поздно вечером. – Поверит.

* * *

В субботу мы втроём встретились в том самом кафе, где я познакомилась с Любой. Она так уставилась на Шидлика! Даже у меня по спине что-то побежало.

– Дай-ка руку. Та-ак… Бывший не платит?

– Это вам Лиза рассказала?

– Я не рассказывала! Ну, Жень, ей-богу! – оправдывалась я.

– Но ты не переживай сильно, – словно не слыша нас, продолжала цыганка. – Его богатство твоему сыну достанется, нет у него других наследников. И не будет.

– У него мальчик от второго брака, – торжествующе уличила Любу Женька.

– Не его, – отрезала та. – Пусть экспертизу сделает. И ребёнок на отца похож.

– Он рыжий, в мать, – Женькины слова прозвучали уже менее агрессивно.

– Мать-то крашеная, а сын – настоящий. Всё сомневаешься? – Люба усмехнулась. – Ваше первое свидание было на мешках с картошкой. В проливной дождь. После первого курса. Об этом же ты никому не говорила?

Женька покраснела и выставила перед собой ладонь.

– Стоп. Я вам верю.

– Ну и хорошо, – улыбнулась Люба и повернулась к официанту: – Рашидик, принеси нам пиццу с тунцом. Большую. Для начала. Ну что ты ёрзаешь? – фыркнула она на Женьку за десертом. – Спрашивай.

– Люба, – Шидлик глубоко вздохнула. – Я замуж выйду? – Её зелёные глаза распахнулись на пол-лица.

– Выйдешь, – ответила цыганка.

– Когда?

– Скоро.

– А за кого? Хотя бы примерно…

– Зачем примерно? Точно скажу. Который тебе банку подарит, за того и выйдешь.

– Банку?..

– Ну да. Железную.

– Консервную?

– Типа того.

– С чем?

– Какая разница? Тебе часто банки дарят?

– Нет…

* * *

– Ну, мать, ты выступила! – восхищалась я Любой после того, как Женька убежала на массаж.

– Подруге твоей – спасибо. Разозлила она меня, а я, когда злая, такая вещунья, сама удивляюсь!

* * *

У нас в студии было принято перед отпуском угощать коллег. Я накупила закусок, пирожков.

Аполинэр объявила коллективу, что я ухожу в длительный отпуск по семейным обстоятельствам. На полгода. Посыпались вопросы. В основном – от Светы.

– За границу уезжаю. Ухаживать за троюродным дядей.

– Так ты наследство потом получишь? – ахнула Света.

– Вряд ли. Он бедный.

– А зачем едешь?

Мы сели за круглый стол с резьбой, от которого два года назад отказался один клиент, и он отлично вписался в нашу экспозицию.

Я грустно посмотрела на стол Тихонова. Он уже приземлился в Милане и прислал короткое сообщение: «Помни, что у тебя есть друзья». Хотелось плакать.

Пяльцы купила в магазине «Рукоделье». Народ брал бисер, клеевые пистолеты, стразы, наборы печатей для открыток: в кассу выстроилась очередь. Формы для свечек ручной работы! Сколько же у людей свободного времени…

Принесла пяльцы домой, разложила на столе рядом с лоскутом белой ткани, ниткой и иголками.

Рюкзак я уже собрала. Сначала написала список необходимых вещей, они свободно поместились бы в небольшой мебельный контейнер. За три дня список истаял до стандартного чемодана, который беспрепятственно пропустит любая авиакомпания в багажное отделение бизнес-класса.

Я шла в мир, где вряд ли есть аспирин или зубная паста, и неясно, на неделю или на полгода. Запас белья, средства гигиены, крем от загара – вдруг там бешеное солнце… Конечно, всего не унесёшь, но так хочется! Сложила мамино золото и колечко, подаренное папой на совершеннолетие. Золото – везде золото. Классный японский нож тоже пригодится. Ножницы, пилочка для ногтей, складной зонт, полотенце. Кроссовки. А если холода? Термобельё. А если жара? Ещё лёгких рубашек и мыло для стирки. И как это поднять?

Заиграла «Маленькая ночная серенада». Звонила Женька.

– Лиз, может, тебе нужно чего? С собой. Ты скажи.

– Женечка, мне бы избавиться от того, что не нужно.

Ещё за один день, ценой неимоверных моральных мук, багаж покорителя Эвереста усох до ручной клади пассажира авиадискаунтера.

Для оплаты квартиры я отдала Любе банковскую карту. У Женьки своих хлопот – невпроворот. К тому же я нагрузила её мобильным, чтобы она иногда отправляла моим родным позитивные сообщения.

Родственников, которым стоило позвонить перед отъездом, было негусто.

После маминой смерти бразды правления нашим домашним хозяйством приняла тётя Зоя, и мы с папой были искренне ей благодарны. С детства я знала, что тёте нравится мой папа. Она невпопад отвечала на его вопросы, годами некстати краснела от одних и тех же шуток. Я удивлялась, как мама ничего не замечала. Впрочем, тётя никогда не пыталась посягнуть на целостность нашей семьи, всем сердцем горевала по покойной сестре и искренне любила меня.

Арсений, её сын от неудачного студенческого брака, бороздил океанские просторы, исследуя планктон, замуж она больше не вышла и была женщиной не только свободной, но и одинокой. Что-то подсказывало: мой эффектный, средних лет, прилично зарабатывающий папа долго один не останется. И я решила: пусть это будет тётя. Она тоже, наверное, так решила. Наша ошибка состояла в том, что мы не спросили папу.

Через три месяца после похорон он стал куда-то пропадать по вечерам, захватывая и ночи, а ещё через месяц привёл домой мою ровесницу, в глазах которой светился «опыт, сын ошибок трудных», сделавший бы честь бандерше под семьдесят. В нашей трёшке папе принадлежала одна треть. Мама свою долю завещала мне: при всей прыти папина пассия по имени Анджела могла претендовать на двадцать пять квадратных метров общей площади, хоть застрелись.

Но она пошла ва-банк. Под её неусыпными стараниями (от скулежа до истерики, она даже симулировала беременность) папа предложил мне переписать всё на него, а он вернёт половиной квартиры бабушки, его мамы. Ну, когда она… Понятно. Он уже подарил прыткой Анджеле наш старый гараж с новым седаном – из скромных, но приличных.

Я переписывать, естественно, отказалась. Жизнь под одной крышей с Анджелой напоминала низкобюджетную мыльную оперу: она ходила по квартире наштукатуренная, в прозрачном китайском пеньюаре, отделанном чем-то типа марабу рыночного разлива, и на шпильках. Непрерывно говорила по телефону, принимая позы передовички службы эскорта, и, когда я была на работе, рылась в моих вещах.

Через пару дней к нам заявилась папина мама. Она швырнула папе в лицо копию завещания, оформленного на единственную внучку, то есть на меня.

– В гараж иди жить со своей Каштанкой!

Вторая бабушка пригрозила Анджеле полицией, зятю объявила бойкот, а я перебралась к тёте Зое. Кольцо блокады вокруг папы сжималось. Но вместо того чтобы противопоставить нашим стали и льду самое сильное женское оружие – беззащитную нежность – Анджела продолжала скандалы. И папа начал прозревать. Во всяком случае, ничего капитального больше не дарил.

Поняв, что двадцать пять метров – это максимум, больше ей здесь не светит, а сил и времени уйдёт много, и результат туманен, Анджела съехала, подцепив половину обычного хлама, который копился лет тридцать, включая посуду, хрусталь и сломанное антикварное кресло. Гараж она спешно продала. Мамину шубу и золото осторожная тётя Зоя вывезла, едва услышала об Анджеле, как только подвернулась возможность. И торжественно вручила мне.

– Полушубок сошьёшь. Тут срежется, а из длины капюшон выйдет.

– Да я не ношу мех, тёть Зой! – Я попыталась сунуть ей скромную норку, которую она никогда не могла себе позволить, воспитывая сына в одиночку.

Тётя отказалась.

Вдруг умерла папина мама, чего от неё никто не ожидал: она моржевала, занималась йогой и давала сто очков вперёд гораздо более молодым людям. Я стала владелицей её сталинки. Исследователь, переобщавшись со всем планктоном в мире, засел в однушке тёти Зои писать диссертацию. Тётя Зоя переехала к папе, а я наконец обрела вожделенное тихое счастье в шестьдесят квадратных метров с балконом. Что обрёл папа, кроме винегрета, паровых котлет и хрустящих рубашек, я не знала. Я почти перестала с ними видеться. Не потому что обиделась или ревновала: чувствовала, как им неловко со мной. Ну, в конце концов, я пока не нужна им, а когда понадоблюсь, буду рядом.

Я позвонила тёте Зое.

– Еду в длительную командировку. Куда? В Екатеринбург.

Во время нашего с ней разговора телевизор рассказывал о погоде в Екатеринбурге. Обещали солнце и умеренный ветер.

Надела юбку в пол, ботинки поудобнее, повязала голову платком, нацепила рюкзак и в образе туристки, придерживающейся «Домостроя», села к столу вышивать. Пару раз вскакивала взять тёмные очки и мозольный пластырь. Снова садилась, успокаивала дыхание и рисовала в своём воображении, как Вольфрам прикалывает брошку-туфельку. Он не ограничивался брошкой. Он улыбался мне, поправлял волосы, наклонялся к моему лицу… Стоп. Сейчас мы не об этом. В конце вышивки надо ставить точку? Или… Что «или» я подумать не успела: свет померк, и сквозь дурман обморока раздался жуткий крик. Кажется, детский.

Глава 3

Я лежала лицом вверх, присыпанная листьями и ветками, в окружении высоченных деревьев. Моя поза оставляла желать лучшего: под спиной торчало что-то, из-за чего голова откинулась назад. Попыталась встать, перевернувшись на бок. В висках застучало. Пришлось полежать ещё немножко.

– Да что там такое?

Тьфу, это же рюкзак!

Сначала нужно сесть. Села, отряхиваясь, и… В метре от меня ползла собака, похожая на небольшую красивую борзую, белая в рыжих пятнах, совсем молодая, вчерашний щенок. Она часто дышала, над передней лапой торчала стрела.

– Господи! Бедненькая!

Я протянула к ней руку. Она принялась вылизывать её, преданно блестя влажными миндалевидными глазами.

Что же делать-то?!

Я с трудом представляла себе собачью анатомию. Вытащить стрелу? А вдруг кровотечение?

Но псина мучилась, выбора не было.

Я сорвала с плеч рюкзак, вынула нож, срезала наконечник стрелы и со словами «Потерпи, моя хорошая» дёрнула древко. Раздался крик. Не лай, не визг, а именно крик, и я поняла, кто кричал в прошлый раз.

– Вот проклятье! Порезалась…

Благодарное существо усердно зализывало мне ранку на пальце.

– Ты моя девочка! – Я гладила шёлковую шею, нежные ушки.

– Где эта дрянь? – Из-за кустов вышла в охотничьем костюме с небольшим луком и в шапочке с длинным пером… жена чудовища. Не моего чудовища, а того, которое устраивало бал. Маленькая, худенькая, уже немолодая женщина с нездоровым блеском во взгляде и жуткой улыбочкой.

Собака вскочила на слабые лапы и, хромая, поспешила спрятаться за мной.

– Где, я спрашиваю?

Я встала.

– Кажется, по ошибке вы ранили собаку.

– По какой ошибке? – Её лицо буквально кривилось от злобы, а улыбка была нервным оскалом. – Я охочусь.

– Разве охотятся на собак? Обычно охотятся на оленей, вепрей, куропаток. В нашем королевстве, по крайней мере. – Я несла, что попало. Эту сумасшедшую нужно было как-то отвлечь.

– Много ты понимаешь! Деревенщина… За оленями не угонишься, куропатки – фьють! И улетели. Вепри… Какие ещё вепри? Собаки – самое то, всегда есть и не ждут, что я буду в них стрелять. А потом у них такие жалобные морды! – Она засмеялась.

Боже! Бедное чудовище. И моё, и другое. Оба чудовища.

Псина дрожала тёплым тельцем за моими ногами.

– Отдай мою собаку! – чётко разделяя слова, сказала она. И наставила на меня лук.

А что? Отличное решение. Не убегу, не отвечу, и морда потом будет жалобная. Наверное.

– Немедленно, – добавила охотница.

– Её здесь нет.

Она натянула тетиву.

Н-да… Недолгое вышло путешествие.

– Бэлла, опусти, пожалуйста, оружие. Я же говорил: нельзя целиться в людей.

На поляне появился муж Бэллы – крупный мужчина с гривой кудрявых чёрных волос и сумрачным выражением лица.

– Отстань, я охочусь. – Она прищурилась.

– Если ты не прекратишь, я позову доктора.

– Зови.

– Не того, которому ты воткнула кинжал в ягодицу, а того, который даёт горькое лекарство.

Охотница зажмурилась, бросила лук, сжала кулачки и истерично затопала ногами.

– Не хочу лекарство! Не хочу доктора! Если он опять… я ему горло перережу! Не смей подсылать ко мне этого подонка. Вы все подонки! Мерзавцы! Негодяи! – Бэлла шипела и рычала.

Её уводили два дюжих парня, она упиралась, лягала их ногами и пыталась укусить.

– Сударыня, вы не пострадали? – спросил Бэллин муж.

– Я – нет, ваше высочество. А вот она… – Я подняла перепуганную, выпачканную кровью собаку. Но раны от стрелы не заметила.

Он принял её, на его ручищах она улеглась, как на диванчике.

– Вам бы передохнуть. Пойдёмте, приведёте себя в порядок, перекýсите. Познакомлю вас с моей тёщей, графиней Стацци, она очаровательная женщина.

– Я наслышана о ней.

– Неужели?

* * *

– Помню вас, милочка. – Графиня любезно налила мне цветочного чая, их с зятем глубоко тронула моя история. – У вас было дивное голубое платье. И очень красивый кавалер.

Тёща его высочества подложила мне пирожок.

– Спасибо. А я, к своему стыду, не помню вас, ваше сиятельство.

– Радует ваша искренность, – кивнула она. – Вы и не видели меня. Я сидела на балконе. В мои годы балы – что театр, но с закуской и выпивкой.

– Матушка, какие годы? О чём вы? – возмутился принц.

Она похлопала его по руке.

– До чего мне повезло с зятем, Симона!

– Вижу, вы совершенно счастливы в обществе друг друга.

– Это правда, – усмехнулась она. – Кто бы подумал, что падчерица подарит мне такого сына! Адам – моё утешение на старости лет.

– Могу я задать вам нескромный вопрос? – я посмотрела на графиню.

– Извольте. – Она откусила пирог. – Ох! Рауль не жалеет масла в начинку! Вкусно, но после его пирогов пухнешь, как беременная кошка.

– Нет ли на её высочестве чёрной магии?

– Терзаюсь этой мыслью пятьдесят лет, дорогая. Кому только я не показывала падчерицу! Маги, лекари, ясновидцы. Моя тётя была не чужда чародейства, и, по утверждению знатоков, искусна. Представьте, после попытки расколдовать Бэллу она слегла на месяц! До сих пор никто не говорит ничего определенного. То её мать прокляли, когда она носила дочь, то бабушка отбила жениха у подруги, а та обиделась. А то дедушка не выполнил обещание, данное морскому чудищу. Кому верить? – Графиня подлила себе чая.

– Знаете, она ведь не всегда была такой, – вздохнул принц. – Под проклятием матушки характер Бэллы утих. Слепая и без раздражающего её обоняния она стала беспомощной… Трогательно слабой. Я заботился о ней, кормил с ложечки, наряжал, водил гулять. Но стоило чарам развеяться… – Он ненадолго замолчал и отпил из хрустальной рюмки. – В первую очередь она разбила старинную вазу. О голову управляющего. В зачарованном замке слуг не было. Ну, посуда ещё как-то справлялась: прыгала перед трапезой на стол, потом мылась, ставилась в шкаф, но очень небрежно – мы не досчитались трети сервизов. Уборка тоже производилась с грехом пополам. Платье стиралось, но было вечно то мокрым, то мятым, а то и грязным. Приходилось за всем следить и столько работать самому! Ужас. Дворец считался малым, но он мал, пока в нём толпа слуг, а когда ты один, сразу становится огромным. И вот, наконец, действие проклятия закончилось, я обрёл человеческий облик, Бэлла прозрела, к ней вернулись обоняние и аппетит… и она начала колотить слуг. Даром что миниатюрная, на это её сил хватало. Слуги разбежались. Молва пошла плохая. Наниматься к нам никто не желал. А ей требовались камеристки, чтицы, прачки тонкого белья. И непременно арфистка. Арфистки обычно сбегали первыми, хотя жалованье получали как вся струнная группа королевского оркестра. Ну, а кому понравится, когда его колошматят обломком арфы? В городе появилось выражение «Бэллкин слуга» – значит избитый, измученный человек на грани нервного срыва. Есть достоверные сведения, что все сбежавшие массово шли в разбойники. Кто их осудит? Бывали, правда, периоды просветления, когда за день – одна чашечка, за неделю – пара-тройка синяков. Но их всегда сменяли жестокие срывы.