Текст книги "Те самые люди, февраль и кофеин"

Автор книги: Екатерина Репина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Екатерина Репина
Те самые люди, февраль и кофеин

Репина Е. Те самые люди, февраль и кофеин: Роман. – СПб.: ООО ТД «Современная интеллектуальная книга», 2014–247 с.

ISBN 978-5-904744-12-0

© Е.Репина, 2013

© ООО ТД «Современная интеллектуальная книга», макет 2013

© А. Веселов, оформление, 2013

1.

Когда она влюблялась в кого-то, то будто менялась, внешне и внутренне. Радостно сияли ее щечки, глазки, зубки, ноготки. Она даже ходить начинала по-другому, одеваться – иначе, говорить – с новым загадочным акцентом. Будто бы только-только понимала, насколько хороша. Когда же расставалась с любовью – становилась угрюмой, злой. Забывала улыбаться знакомым, молчала с друзьями, грубила прочим, одевалась потеплее и пила кофе. Лечащий врач запрещал ей пить кофе из-за проблем с сердцем. Она вспоминала про этот запрет, когда было особенно пакостно на душе и меньше всего хотелось заботиться о здоровье. В последние годы жизни вообще не могла жить без кофе.

А умерла случайно. Совсем не из-за кофе.

Итак, Гвоздикова Галиме Кузьминична работала дворничихой в больнице. Она знала все о жителях дома номер тридцать дробь тридцать два, который называли «больничным» из-за близости к тому самому учреждению, где работала Галиме. Обитала в старом сарае, где было холодно и зимой и летом. Зато была предоставлена самой себе и не зависела от чужих прихотей. За стеной не проживали соседи, так что никто не слушал музыку или телепередачи слишком громко, не горланил за полночь песни, не стучал по батареям, не колотил в стену ранним воскресным утром. Душа или ванны не было. Приходилось подниматься к одной из жительниц «больничного» дома и мыться у нее. Но это были мелочи. Главное же, что сохраняло в Галиме любовь к жизни, был растворимый кофе. Она любила японский кофе в миниатюрных баночках с иероглифами на этикетке. Точно такой, как у жительницы Валентины, той, что разрешала пользоваться своей ванной. Оправдывалась перед собой Галиме так:

– У нее слишком много кофе, и сын ей постоянно привозит. Сам он в море, пить кофе некому…

Галиме была несчастной, очень-очень несчастной, но только не знала об этом. Как жаль! Жаль, если бы знала, может, не таскала бы кофе у доброй Валентины и вообще… Все бы сложилось иначе.

Так легко придумать то, чего никогда уже не будет! Эх!..

Планировать же почти невозможно. Так и Галиме. В юности она влюблялась в негодяев. Почему-то именно они были самыми симпатичными, обаятельными. Кто ж знал, что притворялись? А любовь всякий раз казалась настоящей.

– В жизни так много всего поразительного! – всякий раз, расставаясь с любимым, повторяла Галиме.

После того становилась угрюмой, забывала здороваться и пила кофе. Снова кофе. Тут следовало пояснить, что кофе назывались гранулы кофейного цвета и запаха, которые нужно было заливать водой и пить, пока горечь не достигала кончиков пальцев. Кофе помогал справиться с трудностями. Расставание с любимым человеком было единственной трудностью в жизни Галиме, но слишком уж частой. Может, виной был ее мягкий характер.

Из-за мягкого характера она вообще много теряла в жизни. Никогда не спорила, прощала людям обиды и старалась не судить их строго. То есть сильно обедняла себя. Добрый человек много чего пропускал в процессе излучения доброты. Имелись в виду не только материальные ценности, но и всякие события и явления, которые проходили мимо добрых людей, вообще были им неведомы. Опять же, легко придумать, какое бы счастье окутало Галиме, будь она чуточку злее. И все-таки ей не повезло. Прожила жизнь мягко и была очень-очень несчастной.

Жительница Валентина умела считать. До прихода дворничихи в шкафу было десять банок кофе, после ухода – девять, после следующего ее визита – восемь и так далее. Но сообразить, что исчезновение кофе и приход дворничихи связаны между собой, она не могла.

В подвале дома жило много крыс. Иногда их травили. У дворничихи было несколько мешков крысиного яда, который следовало рассыпать в подвале каждую неделю, после чего закрыть его на большой замок. Травила ли она крыс, никто не знал наверняка: подвал был закрыт всегда, а крысы находили лазейки и свободно передвигались по зданию.

Однажды Валентина спросила:

– Галиме, ты можешь одолжить мне немного крысиного яда?

– Конечно! Бери, сколько угодно, – ответила та.

Договорились быстро.

– A ты знаешь Таньку из нашего подъезда?

Дворничиха, почуяв славную сплетню, переспросила:

– Кого?

– Ту, что живет этажом ниже.

– Ну, знаю. А что?

– К ней приехал ее музыкант. Они поссорились месяц назад, а сегодня он приехал. Как думаешь, помирятся?

Дворничиха побледнела. Уставилась взглядом в одну точку. Что-то вспомнила. Кажется, улыбнулась.

– Так как? Одолжишь? Яду-то?

Галиме кивнула. Один из ее возлюбленных не был негодяем – вот что она поняла только что. Вслед за этим поняла, что могла бы стать счастливой, если бы поняла это раньше, тридцать лет назад.

Галиме сама принесла Валентине крысиный яд некоторое время спустя. Вышла из подъезда поздно вечером, не заметила открытый люк и провалилась в него. Вот так и умерла. А ведь она почти решилась простить своего бывшего жениха. Через тридцать лет. Вот бы он обрадовался…

Валентина насыпала яд в баночки из-под кофе. Она заподозрила в исчезновении кофе крыс. Решила их отравить, подменив кофе на крысиный яд. В тот момент она также думала о Таньке и ее женихе. Ей хотелось навестить влюбленных и узнать, помирились они или нет. Следовало самой немедленно выяснить, чтобы крепко уснуть, ни о чем не думая.

Она нарумянилась, сняла фартук, завязала платок на макушке и огляделась в поисках небольшого сувенира. Она любила передаривать вещи, которые скапливались в шкафу и были совсем ей не нужны, но которые обязательно приносили ее ученики и бывшие коллеги. Оказалось, что в доме не осталось ничего ненужного. Но Валентина была женщиной щедрой. Она сняла с полки банку кофе. Одну из семи. Две банки из семи содержали яд, неотличимый по цвету от кофе. Какие именно – она забыла. Но, чтобы не топтать на кухне, она схватила первую попавшуюся банку и посеменила к двери. Тайна отношений бывших учеников волновала душу.

Открыла дверь Танька.

– Здравствуйте, Валентина Алексеевна!

Валентина протянула банку и заглянула в квартиру:

– Как Толик? Можно войти?

Танька равнодушно пожала плечами. В большой комнате играла музыка. Толика не было.

– Что, не помирились?

С непонимающим видом Танька спросила, с кем ей нужно было мириться. Валентина прикусила губу. Воскликнула:

– Тьфу ты! Обманула меня, значит! Вот гадина!

Танька всегда знала, что учительница русского языка любила красочно выражаться. Не удивилась и в этот раз.

– А что такое?

– Да сказала мне одна сплетница возле магазина, мол, к тебе вернулся Толик, я и поверила. А что, точно его нет? Ну ладно. Я пойду. Кофе заберу. Это – не тебе. Это – ему. Если бы приехал.

Играла музыка. Танька снова пожала плечами. Ей было все равно.

Валентина вернулась к себе и вскипятила воду. Она совсем не пила кофе. Заварила чай. Семь банок снова стояли в ряд на полке. Две из них были с ядом. Кажется, крайние правые. Или те, что посередине. В любом случае, две из семи, а она кофе не пьет, так что крысы рано или поздно утащат их все и отравятся.

Она продолжала напевать песню, услышанную у Таньки. То была музыка ее молодости. Исполнители зачесывали челочки на лоб, носили рубашки с большими манжетами и просто играли любимую музыку.

Хотя, нет. Голос-то Толика.

«Стоп! Откуда у нее песня Толика? Значит, он все же приехал? Обманула меня, поганка!».

В следующую секунду Валентина забыла об этой вспышке гнева. Пила чай. Думала о литературе. Она уже давно не работала в школе, но постоянно думала, о чем именно рассказывала бы на уроке сейчас, на этой неделе, если бы осталась.

Ее мысли невольно возвратились к музыке ушедшей эпохи. В чем заключалась ее прелесть? Ребята в музыкальных коллективах были сплошь обаятельны и юны. Еще они казались наивными. Долго не могли понять, как делать деньги с помощью своего таланта, – они жили красивой музыкой. Сейчас такого не встретить…

Каждое последующее поколение относилось к предыдущему негативно. Уничтожало, делало скучным привычное звучание. Наивность ушла в прошлое. Нынче много экспериментировали и быстро уставали от собственной музыки.

Валентина включила телевизор. Толик исполнял ту самую песню. Шел концерт в честь одного из заслуженных артистов. Толик пел и пританцовывал.

– Ну да, вот же он! Как бы он смог приехать?

2.

На улице Пологой жила особенная старушка. У нее был один внук, три бывших мужа и противный молодой сосед, всегда игнорирующий добрые слова ее приветствия.

Молодой человек по имени Прохор был притворно несчастным из-за своих двадцати пяти лет и черно-белого восприятия жизни. Он знал, что необходимо уважать старших, но часто отказывался выказывать уважение людям пожилым – таким, как особенная старушка, живущая по соседству.

В один из рабочих дней недели Прохор услышал разговор соседки Александры Валентиновны с другой соседкой, Полиной. Полина была гораздо старше Александры Валентиновны, никогда не выходила из дома и с трудом передвигалась по квартире. Александра Валентиновна каждый день приходила помогать ей по хозяйству.

Александра Валентиновна была очень доброй женщиной, хотя и довольно вздорной. Во время посещений больной соседки она нарочно оставляла дверь открытой, чтобы всякий проходящий мог слышать и видеть, как она хлопочет по хозяйству и опекает абсолютно неродного ей человека.

Прохор поднимался по лестнице, когда услышал следующий разговор:

– Полечка, вот наступит весна, и я куплю вам туфли и платье, чтобы мы вместе могли пойти погулять.

Полина вместо ответа всхлипнула. Александра Валентиновна, видимо, услышав шаги на лестнице, повысила голос:

– Куплю вам белое платье с вышивкой, как сейчас модно, туфли на высоких-превысоких каблуках и серебристую сумочку. А потом мы пойдем в театр. Там сейчас много красивых актеров играет. Очень рекомендую туда сходить!

– Саша, вы так добры! Чем мне вас отблагодарить? – Судя по голосу, Полина была весьма растрогана.

– Нет! – нарочито громко сказала Александра Валентиновна. – Что вы так недоверчивы? Ничего мне от вас не надо! Я, прежде всего, – за доброту, за справедливость!

Прохор замедлил шаг.

– Это молодежь у нас, сплошь да рядом – злые, равнодушные! Им лишь бы урвать да захапать! вдавятся за копейку, – прошипела добрая женщина, явно имея в виду кого-то конкретного.

– Саша, ну не все же такие…

– Все! И не спорьте! Надо же, я ее кормлю с ложечки, а она спорит еще!

Прохор услышал, как зазвенела тарелка, упала на пол ложка. Он быстро открыл ключом свою дверь и закрылся изнутри. Александра Валентиновна протопала в свою квартиру и от души хлопнула дверью, бормоча по дороге:

– Вот теперь посмотрим, кто из нас добрый: этот сопляк Прохор или я. Пусть она хоть помрет с голоду – мне все равно, но я докажу, какой он никчемный. Пусть поймет, что зря родился и зря топчет нашу землю. Пусть…

Прохор, услышав это, похолодел от ужаса. До той минуты он не знал, что мешает кому-то спокойно доживать старость. Он слышал несколько раз, как за стеной Александра Валентиновна громко жаловалась по телефону на «молодого, глупого и жестокого» человека. Но всегда считал, что этот человек – ее внук и никто иной…

Александра Валентиновна не понравилась ему с того дня, как он снял однокомнатную квартиру, расположенную недалеко от работы, в тихом районе возле моря. Старушка не понравилась ему сразу, как только зашла без стука, вслед за грузчиками, и важно сообщила, что не позволит захламлять эту квартиру (хотя сдавала не она, а совсем другая старушка).

Прохор попросил ее немедленно выйти из квартиры и держаться подальше. Его ответ прозвучал довольно грубо, ведь Прохор старался выглядеть убедительно, по-взрослому. Александра Валентиновна в тот же день пообещала своему лучшему другу, пенсионеру Чысаткину, что не станет мириться с несправедливостью и найдет способ выжить нового соседа. Чысаткин промычал на другом конце телефонного провода о дурном нраве молодежи и аккуратно положил трубку на аппарат, чтобы через мгновение забыть, о чем и с кем говорил только что.

Александра Валентиновна не оставляла надежду выйти замуж в четвертый раз – возможно, за Чысаткина. Она считала себя красивой, статной женщиной, достигшей элегантного шестидесятилетнего возраста. Используя давнее положение заведующей мясной секцией городского гастронома, она до сих пор могла достать любой продукт по оптовой цене, в том числе редкую жемчужную пыль, чудесным образом омолаживающую нежную пожилую кожу.

Обычно первую половину дня она бегала по магазинам и рынкам, цепляла взглядом знакомого продавца и не отпускала его, пока нужный товар не доставался ей по нужной цене. Остальное время отводила на уборку квартиры и приготовление королевского обеда. Половина обеда доставалась соседке Полине.

A вечером Александра Валентиновна очаровывала в телефонном разговоре пенсионера Чысаткина. И грозилась выселить Прохора из его квартиры…

Оставив больную Полину наедине с разлитой тарелкой борща, она по привычке потянулась к телефону. Чысаткин охотно поднял трубку и обрадовался, услышав живой голос. Ему понадобилось около четырех минут, чтобы вспомнить, кто такая Александра Валентиновна, а потом еще некоторое время, чтобы понять, кто такой злой сопляк.

Чысаткину каждый день приходилось выслушивать жалобы на этого сопляка, но информация не удерживалась в его голове надолго. Иногда он давал советы. Некоторым из них Александра Валентиновна неукоснительно следовала. Но сам Чысаткин не помнил, что именно он советовал вчера и за что ему благодарна живая собеседница.

Узнав, что сейчас Александре Валентиновне необходим совет, Чысаткин не смог удержаться и заговорил о статье, напечатанной крупным шрифтом в цветной еженедельной газете:

– Уважаемая личность, профессор, большой человек написал, что молодежь стала отвратительной! – свистящим шепотом произнес пенсионер, загадочно помолчал и продолжил: – Они, эти молодые, хотят сразу много денег и, там, еще чего-то… Забыл!

– Славы, может? – подсказала Александра Валентиновна.

– Да! Будто бы так. Славы! Включи телевизор и увидишь, как они вышагивают, голые и бесстыжие! На все пойдут, лишь бы не работать. Профессор так и написал. Он считает, что уровень развития у молодых – минимальный. У них головы абсолютно пустые. Это мутация или действие компьютеров и жвачек. С таким поколением человечество точно вымрет. Кроме нас, я хотел сказать. Останемся только мы как самые умные и достойные.

– И что, это точно? – ахнула Александра Валентиновна.

– Ты мне не веришь?!

– Ой, ну что ты, ты меня не слушай, я глупая и необразованная. Окончила всего семь классов, а потом пошла работать в магазин. Я – простая – не чета тебе.

– Да, я подумал, что ты мне не веришь…

– Верю!

– Останемся мы. Молодые точно не выживут. Средний возраст – так он под вопросом, – важно, старательно шамкая вставной челюстью, сказал Чысаткин.

– Я так и знала! – прокричала Александра Валентиновна.

От ее крика зазвенели стекла в квартире Прохора. Сам он сидел на подоконнике и слушал встроенное в телефон радио. Маленькие черные наушники не пропускали ни одного постороннего звука, исходившего, в том числе, из соседней квартиры. Прохор слушал музыку и ни о чем не думал. Ему было крайне неприятно жить рядом со скандальной старухой. Хотелось уехать на край земли. Или лучше улететь, вслед за облаками.

Когда зазвенели окна, Прохор очнулся и прислушался, вытащив из уха один наушник. За стеной соседкин голос срывался на крик:

– Я всегда говорила, что он не достоин жить на одной площадке со мной! И вообще, ходить и дышать рядом со мной не должен! Я! Я столько всего пережила: войну, трех мужей, одну злобную свекровь, одну вредную и одну – столетнюю, никак не желающую умирать. Я устала делать ремонт во всех их квартирах и сдавать в аренду таким, как он, этот сопляк! Приехал в наш город! Живет тут! Мы за эти квартиры всю жизнь горбатились, по баракам мотались. А он, такой-сякой, приехал и спокойно живет, как будто так и надо…

Дальше Прохор не стал слушать. В правом наушнике зазвучала дивная мелодия, сперва напомнившая звук разбиваемой посуды, а потом рассыпавшаяся камнями по стеклу. Он быстро вставил левый наушник, и мелодия накрыла его с головой, утащила на глубину.

Песня была точно про него, Прохора. В ней будто бы пелось о кочевой жизни иногороднего студента и мелкого служащего, запертого в чужом городе на всю жизнь рядом с безумной старухой. Песня советовала посмотреть на сложившуюся ситуацию с другой стороны. Может, старуха совсем не безумна, а город – не чужой?

Чтобы разобраться в этом, Прохор включил компьютер, нашел через всемирную сеть ту самую песню и включил ее громко, очень громко. Прослушал раз, потом еще и еще. Песня совсем не помогла пережить расставание с любимой девушкой, поскольку у Прохора никогда не было любимой девушки, а песня была именно о разбитом сердце и надежде на скорое счастье с новым, излеченным природой, сердцем. Она подсобила в другом.

Казалось, что проблема решена: надо забыть противную соседку и жить самому по себе, радоваться успехам, огорчаться из-за неудач. Надо только найти что-то такое, что помогало бы коротать вечера, сокращать время выходных дней и праздников. Какого-то человека найти, что ли. Прохор задумался: «Может, старого друга? Кого сейчас не хватает больше всего? Мама? Нет, не родного, но близкого человека. Двоюродная тетка матери? Так она живет на другом конце страны. Вполне счастлива и без меня. Снова нет. Не хватает дорогого человека. О котором мог бы думать все время. Скучать по нему. Назначать свидания. Дарить цветы. Целовать. Водить в кино. Жить вместе. Ругаться. Мириться. Жениться. Воспитывать детей. Вот такого человека не хватает. Откуда взять этого человека?»

Песня тяжело вздохнула, устав объяснять элементарные вещи.

«Хочешь сказать, мне нужно влюбиться?».

Песня промолчала, едва заметно усмехнувшись.

«Нет, не так. Ты намекаешь, что я уже влюблен?!».

Песня зазвучала с самого начала. Старательно повышала темп весь первый куплет, сорвалась вниз в припеве, во втором куплете поползла на вершину снова, увлекая за собой Прохора.

«Это совсем необыкновенная девушка. Она – особенная. В нее нельзя не влюбиться. Наверное, все окружающие в нее влюблены. Она не может быть одинокой. Зачем ей нужен я?».

Песня завизжала и остановилась, не дойдя до третьего припева. Кто-то отключил электроэнергию во всей квартире. Прохор выглянул во двор. Во всех соседних домах в окнах горел свет. Он обулся и решил выйти на площадку, чтобы выяснить там, что случилось.

Когда открыл дверь, в квартиру ворвались два милиционера, за ними с криками вбежала соседка Александра Валентиновна. Соседка ругалась неприличными словами. Милиционеры молча заломили Прохору руки за спину.

Через минуту соседка замолчала, не заметив сопротивления со стороны ненавистного сопляка. Один из милиционеров сказал другому:

– Рубильник включи, что стоишь?

Свет зажегся, но экран компьютера оставался темным. Прохор поймал себя на мысли, что невольно напевает песню с того момента, на котором она прервалась, и продолжает вести с ней беседу: «Может, у такой особенной девушки никого нет?»

– Имя, фамилия? – прокричал один из милиционеров.

– Паспорт, прописка?! – продолжил другой.

Прохор кивнул в сторону комода. Первый милиционер достал документы, второй подозрительно оглядел комнату:

– Почему мешаете отдыхать почтенной женщине?

«В свои двадцать два года она, должно быть, устала от популярности».

– Он – типичный представитель гнусной молодежи! – влезла в разговор соседка. – Вы читали в журнале статью министра о том, что молодых нужно удалять из общества, чтобы они не погубили всех нас?

«Да и какая это популярность? Снялась в одном кинофильме. Но сыграла бесподобно, надо признать. Зачесанные волосы песочного цвета, серые глаза и улыбка розовых губ… Особенные серые глаза и неповторимая улыбка. Если бы это была самая обычная улыбка, я бы так не влюбился. Совершенное существо!».

– Что это за статья такая? Кого будут удалять? – напрягся второй милиционер. Он хорошенько рассмотрел комнату и успел заскучать.

Соседка не смутилась. Она решила, что пришел ее звездный час:

– Важный министр, доктор наук, непререкаемый авторитет сказал, что молодежь погубит всех, если ее не остановить. Потому что хочет разрушить наше достояние, – доложила Александра Валентиновна. – Им лишь бы деньги собирать, ничего при этом не делая, при мизерных мозгах…

Первый милиционер обернулся на слова пожилой женщины:

– Кого вы имеете в виду?

– Как кого? Вот этого сопляка, гнусного мерзавца и негодяя. Помешал мне отдыхать! Врубил музыку на всю катушку. И это, заметьте, повторяется каждый день!

Первый милиционер пропустил мимо ушей эти слова и вернулся к своему вопросу:

– Кому именно «лишь бы деньги собирать, ничего при этом не делая»? А?

Александра Валентиновна испуганно выпучила глаза.

«Кто ей подойдет, с тем она и будет. Кто сказал, что я не подойду? У нас схожие характеры. Мы постоянно встречаемся в одном и том же кафе, заказываем один и тот же десерт и читаем одну и ту же книгу. Неужели она не заметила, что мы так похожи друг на друга?».

– Ой, вы не слушайте меня. Я-то всего семь классов окончила. И не читаю никаких газет. Только сериалы смотрю. Про статью мне сказал знакомый – нудный старик. Не берите в голову.

– Гражданка, а как у вас самой с пропиской?

«У нее бойкий характер. Надо будет с ней помягче, чтобы она не разозлилась. Подойду и скажу: "Привет!"».

– Ты, слышь, свободен. Парень, эй, ты не спи! – прокричал первый милиционер Прохору в ухо. – Больше не включай музыку слишком громко. А то не услышишь дверной звонок и упустишь свое счастье. Дверь закрой.

– Гражданка, мы к вам пойдем. Покажете гнусную статью и документы, – весело сказал второй.

– Так я же говорю: я читать не умею. Это все Чысаткин…

Когда квартира опустела, Прохор схватил куртку, шапку и книгу, захлопнул дверь и рванул вниз по лестнице.