Текст книги "Зовущий из тени (СИ)"

* * *

– Орри! Ты че, спишь еще?!

Нальти. Вот принесли ж его нечистые духи! Хотя, конечно, не принесли, а прислали. И не духи, а родители. Эх... От духов-то отвязаться проще. Наверное.

– Мама ругается. Пироги готовы, отнести надо, простынут же.

– Щас...

Девочка приоткрыла один глаз и тут же зажмурилась от яркого света.

– Орри!

– Иду-иду.

Мелкий вредина топтался возле кровати, исключая всякую возможность подняться: Орри вовремя вспомнила, что не переоделась.

– Слышь, чего скажу, – торопливо зашептала она. – Только не проговорись никому.

– Ну?

Девочка потерла глаза, соображая, что бы такого потрясающего сообщить братцу, чтобы тот немедленно убрался с дороги.

– Ну, что, Орри, что? – нетерпеливо затараторил мелкий.

– Ты проболтаешься, – Орри неодобрительно выпятила нижнюю губу.

– Не проболтаюсь! Ну, скажи, а?

– Знаешь дом старого Хафра?

– Зн-наю, – поморщился мальчик.

Обветшалый дом, в котором уже года три, со смерти хозяина, никто не жил, пользовался у детворы дурной славой. Ну, то есть у совсем детворы: сама-то Орри с высоты своих девяти лет посмеивалась над дурацкими сказками.

– Я там призрака видела, – округлила глаза девочка. – В окне. Женщину.

Нальти попятился.

– Да ладно!

– Точно видела. Волосы у нее белые, губы синие, а на голове венок из розовых цветов, будто у невесты.

Орри помолчала, наслаждаясь перепуганной физиономией братца, и важно добавила:

– Она посмотрела на меня, а потом поманила рукой. Вот так.

Малыш сделал еще пару шагов к двери.

– А ты...

– Я спешила, – с достоинством объявила Орри. – В храм. Нам вчера историю Лигайра Завоевателя рассказывали. Не хватало еще пропустить самое интересное из-за обыкновенного... хм... призрака.

Лопоухий надоеда скрылся за дверью. К обеду вся мелюзга в городе будет обсуждать привидение, к вечеру у синегубой невесты появится леденящая душу история и, скорее всего, не одна, а ночью детишки, пожалуй, будут бояться по нужде выскочить.

Орри усмехнулась, быстро встала и заправила постель. Одежда высохла и была, к счастью, не очень грязной. Торопливо расчесав волосы и уже на ходу переплетая косу, девочка спустилась по лестнице.

Заскочила в кухню, быстро сцапала кусок пирога с блюда, подхватила прикрытую полотенцем корзинку.

– Я отнесу, мам.

– Орри...

Главное – вовремя оказаться за дверью. Сначала она разнесет заказчикам пироги, потом сбегает в храм на учебу, потом можно немного погулять по пути домой... а к вечеру, если у родителей и были какие-то вопросы, уже все забудется.

* * *

Храм Вастарны нравился Орри. Хотя сама богиня представлялась девочке довольно занудной. Покровительница домашнего очага, а еще земли и всего, что на ней растет. Защитница рожениц и маленьких детей. Конечно, Орри почитала ее, как полагается, но ей гораздо интереснее были Лайссика, озорная богиня странствий, охоты и бегущей воды, а еще Муврал, мрачноватый и загадочный повелитель ночи и тайных знаний. Но других храмов в маленьком городе не было. И нигде поблизости тоже: вокруг на несколько дневных переходов попадались только селения или совсем уж крохотные деревушки. Даже если плыть по Юппаве.

А Северная Данмара была все-таки городом. Настоящим, с древней стеной, окружающей центр, и почти тысячей домов. Орри очень долго считала ее не просто большой, а вообще центром мира, пока на занятиях в храме им не рассказали о других городах.

Зато в Данмаре несколько раз в год бывала настоящая ярмарка. На нее даже приплывали по Юппаве купцы, правда, мало: выше и ниже по течению на реке были пороги, которые пройти можно было без риска только весной, по высокой воде. Потому и не стала Северная Данмара крупным торговым городом, в отличие от Данмары Южной, стоящей на озере Алхротта, и знаменитого Ортелина, уступающего по величине только столице. А все-таки ярмарка и здесь получалась веселая: на нее собирались жители всех окрестных поселений, а пару раз даже настоящий бродячий цирк приезжал.

На занятия Орри успела, правда, в последний момент. Мельком заметила, что на привычном месте нет Роуна. Впрочем, он часто пропускал учебу: порой действительно помогал отцу, если было много заказов. А случалось, лепил из глины что-то свое – фигурки всякие. Людей, лошадей, волков, птиц. Чаще всего выходило довольно криво, но иногда и очень даже здорово. Правда, никому, кроме подруги, Роун свои творения не показывал: опасался, что отец не одобрит, когда глину переводят на баловство.

Занятия сегодня вела Лирсли, одна из высших жриц. Волосы у нее были седые, совсем белые, хотя лицо без морщин. Правда, Орри и Роун все равно считали ее очень старой: Лирсли знала невероятно много, и вряд ли в библиотеке храма остались хоть одна книга или свиток которые бы она не прочла, даже на чужом языке.

Сегодня жрица рассказывала историю побратимов – Ласваха и Навагарна. Ласвах был младшим сыном правителя и, достигнув совершеннолетия, по традиции ушел с небольшим отрядом, чтобы основать новый город в пустых землях. Там он повстречал Навагарна, предводителя маленького кочевого племени. Они сошлись в поединке. Если бы чужак победил, местный вождь признал бы его власть. А если бы проиграл, оставшись при этом в живых, пришлось бы ему искать другую землю для своего города. Правда, на второй вариант надежды было мало: дрались насмерть. Но соперники успели обменяться лишь несколькими ударами. Откуда ни возьмись, налетела на них стая стирхоев, и тут уж всем людям пришлось вставать плечом к плечу и драться против общих врагов.

Орри поежилась. Про стирхоев она читала. Мерзкие твари. Безволосые, с синюшной кожей, ростом по пояс взрослому мужчине, но это только пока они не выпрямят свои длинные задние лапы. А как выпрямят – прыгают далеко вперед и вверх, словно пружина. Передние конечности у них короткие, толстые, на каждой по три пальца с длинными – в человеческую ладонь – когтями, острыми и прочными, как железные кинжалы. А на голове – гребень с шипами. Вот как ударит стирхой этим гребнем и когтями в прыжке, так запросто человека насквозь проткнуть может. А на морде у них вместо рта хобот с присоской, и они сразу набрасываются на раненого и выпивают всю кровь дочиста.

Живут стирхои во влажных пещерах, в оврагах или в болотах, всегда группами – что-то вроде муравейника или пчелиного улья. Людям на глаза стараются не показываться, но в их владения лучше не забредать. Как увидишь, где синий мох растет, туда, значит, идти нельзя, подальше огибай опасное место, посуху.

Но случается так, что стирхоев становится слишком много. Тогда часть их собирается в стаю и идет искать себе новое гнездо. И не приведи боги оказаться случайно на их пути.

Ласвах и Навагарн оказались. К несчастью для тварей и к счастью для крошечного поселка Данми, к которому приближалась стая. Стирхои были перебиты, правда, и воинов полегло немало. Ласвах и Навагарн объявили себя братьями и провели священный обряд, огнем и кровью скрепив свой союз. На месте чудом уцелевшего селения был основан город Данмара, и побратимы стали править там вместе.

– Все на сегодня, – объявила Лирсли.

Орри вздохнула и потрясла головой, возвращаясь к реальности. Рассказ был увлекательным, а дуралей Роун его пропустил. Хотя он, может, и не виноват вовсе.

На ходу перекусывая остатками прихваченного с собой пирога, девочка направилась к Ореховой улице, где жил приятель.

– Здравствуй, Орри.

– Здрасьте, дядя Игийшер. А Роун...

– Разве он не с тобой?

– Он... Я думала, он дома. Его не было на занятиях.

– Я не видел его со вчерашнего вечера, – нахмурился гончар. – У нас полно заказов, он нужен здесь.

На мгновение Орри показалось, что солнце зашло за тучу, хотя день был на удивление погожим для поры Увядания.

Со вчерашнего вечера. Неужели Роун решил вернуться за фонарем? Или все-таки отправился за кладом? Да он рехнулся!

– Странно, – выдавила из себя Орри. И торопливо, избегая расспросов, добавила:

– Я поищу его.

Искать, по правде говоря, совсем не хотелось. Девочка гораздо охотнее занялась бы даже нелюбимыми делами по дому, лишь бы не возвращаться на место ночных приключений. Да еще одной.

Но ведь сейчас день. И вот Лигайр Завоеватель – он же не струсил бы, даже когда маленьким был. Он против волчьей стаи с одним ножом выходил и коней диких укрощал. Нет, он бы ни за что не испугался.

И Навагарн не бросил бы Ласваха.

И до заката еще часа два. Орри успеет быстро сбегать на Нижний луг и вернуться в город. А кое-кто получит в лоб, потому что нечего болтаться неизвестно где в одиночку.

На лугу никого не было – ни Роуна, ни буттака. И ни следов, ни фонаря. Как будто Орри все приснилось. Только вот идти по высокой пожелтевшей траве, по чавкающей под ногами грязи, было почему-то очень тревожно. И противно – как бывает, когда болеешь, и накатывает дурнота, и по телу ползет озноб.

– М-мя-ау!

Показалось. Здесь нет кошки. Все кошки в городе. А если дикие, хищные... то они не орут так тонко, так пронзительно, так...

– Мя-а...

Кошачий вопль перешел в визг, нестерпимо высокий, даже уши заложило. Или это сама Орри так...

Она опомнилась уже на бегу, когда во весь дух мчалась к городу. Споткнулась, упала на пропитанную влагой землю, захлебнулась воздухом: на миг почудилось, что чьи-то цепкие пальцы обхватили лодыжку. Вскочила, рванулась дальше – по тошнотворно хлюпающей грязи, по опутывающей ноги траве... потом по дороге... по улице...

Лай собак. Лай! И закатное солнце. И люди, удивленно смотрящие на чумазую запыхавшуюся девчонку.

– Что случи...

– Ничего, все в порядке. Я просто... Просто поскользнулась.

Идти домой почему-то не хотелось, и Орри свернула было к храму, но остановилась. Что она скажет жрицам? Что они с Роуном тайком от родителей отправились среди ночи вызывать буттака при помощи кое-как переведенного с древнего языка заклинания? Глупо же!

Этот дуралей Роун засел небось где-нибудь на чердаке или в сарае и лепит свои глиняные фигурки. А ты ищи его...

Орри поморщилась. Поискать бы, конечно, стоило, но при одной мысли обойти все их тайные убежища ее почему-то затрясло.

Вот если Роун завтра не вернется, тогда можно будет пойти в храм. К Лирсли. Или даже к самой тавхоэни Эрисее. Они-то наверняка знают, что делать в таких случаях.

А если он и впрямь не вернется?

Орри растерянно потопталась на месте.

Если бы правда случилось что-то плохое, взрослые уже подняли бы тревогу. Может, Роун давно дома. Но лучше это проверить завтра.

На город медленно наползал тусклый осенний вечер. Орри нахохлилась и поплелась домой, но постепенно ускорила шаг, с трудом удерживаясь, чтобы не перейти на бег. Ей нестерпимо хотелось как можно скорее оказаться под крышей. У огня. И среди людей.

* * *

Она проснулась от яркого света, заливающего комнату, обжигающего глаза даже сквозь сомкнутые веки. Утро... Нет, уже день. Давно.

Орри вскочила, не понимая, почему ее до сих пор никто не разбудил. И замерла, ошеломленная. Комната была не ее. То есть, не то, чтобы совсем не ее. Кровать, сундук в углу, стулья выглядели вполне привычно. Но занавески на окне – не голубые, как раньше, а цвета болотной грязи и все в каких-то разводах. И на полу посреди комнаты – фонарь. Тот самый, потерянный на Нижнем лугу. А еще откуда-то взялось кресло. Массивное, старое кресло, повернутое к стене. И в нем кто-то сидел. Орри почему-то совсем не хотелось выяснять, кто именно.

Девочка тихонько взяла одежду и скользнула к двери. Но той не оказалось на месте. Глухая стена. Орри завертела головой, но выход исчез. Даже окно стало узким, словно бойница в крепости, и продолжало уменьшаться. Только свет оставался таким же слепящим. Казалось, он проходил сквозь стены.

– Привет!

Орри вздрогнула и обернулась. Кресло внезапно оказалось совсем рядом и развернутым к ней. И в нем сидел Роун.

– Знаешь, что случилось с Ласвахом, Орри?

– Т-ты откуда здесь?

– Я тут живу, – беззаботно улыбнулся приятель.

– Но это же не твой... – начала было девочка, но передумала спорить. – Я искала тебя, – буркнула она, сделав на всякий случай пару шагов назад. – И отец твой искал. Где ты был?

– Здесь, – Роун встал, деловито пошарил в кресле, нащупал венок из цветов ирсинии и нахлобучил на голову.

– Сними, дурак! – возмутилась Орри. – Это же свадебный убор для невесты. Тебе три года теперь удачи не будет!

– Он для тебя, – мальчик снял венок и с улыбкой протянул ей. Нежно-розовые лепестки дождем посыпались на пол, засыхая и чернея в полете. – Я возвращаюсь домой.

– Давно пора, – фыркнула Орри, как бы невзначай отходя в сторону.

Так, словно дверь все-таки была у нее за спиной.

– Надень, – попросил Роун. – Ты остаешься. Мы поменяемся.

– Чем поменяемся? – нахмурилась девочка.

– Я иду домой вместо тебя, – терпеливо объяснил приятель. – Ты остаешься. Надень венок.

– Еще чего!

Тень Роуна внезапно удлинилась, заскользила по деревянному полу, по скукожившимся сухим лепесткам к ногам Орри.

Девочка взвизгнула – и проснулась.

За окном было темно.

Она села на кровати, с колотящимся сердцем вглядываясь в сумрак. Нашарила на столе огниво, с четвертого раза сумела зажечь свечу.

Ничего подозрительного. Ни фонаря, ни кресла. Дверь на месте, занавески привычные. Уф-ф, и приснится же такая пакость!

– Орри!

Голос донесся с улицы. Девочка узнала его и вздрогнула, вспомнив недавний кошмар. Но это же был просто сон!

Она поколебалась немного, но все же выглянула в окно.

– Чего тебе? – она демонстративно зевнула, изо всех сил стараясь унять дрожь. – То болтаешься целый день неизвестно где, то среди ночи будишь.

– Вылезай давай, – поторопил ее Роун.

Он стоял под уличным фонарем и выглядел вполне обычно. Над его головой желтоватым облачком кружились ночные бабочки.

– Зачем это?

– Идем, чего покажу!

– Утром покажешь.

– Не, утром поздно будет.

– Ну, и стирх с ним! Я спать хочу.

Но оказалось, что она уже сидит на подоконнике, свесив ноги наружу. Не собиралась же, когда успе...

Прыжок. Мокрая трава под ногами. Почему? Дождя ведь не было.

– Бежим!

Пальцы Роуна холодные, как сосульки, и такие же твердые.

– Пусти!

Но приятель держит крепко – не вырвешься. И бежит по улице, увлекает девочку за собой.

– Стой, Роун!

Быстрее – мимо спящих домов, мимо ослепших окон, мимо испуганно затаившихся деревьев и кустов.

И собаки снова молчат. Только где-то истошно орет кошка. Или это коты собираются подраться?

Быстрее, еще быстрее. Не споткнуться бы, не упасть! Кажется, что Роун и тогда не остановится – потащит за собой волоком. Орри уже задыхается, но приятель не позволяет замедлить бег. Рука, стиснутая ледяными пальцами, немеет.

Вот и окраина города. Впереди на дороге кто-то есть.

– Пусти меня! Слышишь? – пыхтит девочка.

Надо бы крикнуть, чтобы ночной путник услышал ее, вмешался, помог, но дыхания не хватает.

– Ро... Роун! Пусти немедленно!

Они равняются с прохожим, и Орри вскрикивает: это не человек. Глиняная фигурка вроде тех, которые любит лепить Роун. Только большая. А вон еще одна, и еще. Они стоят вдоль дороги, их все больше. Люди, лошади, волки, птицы. Вместо глаз у них темные провалы – дырки в глине. Но кажется, что они смотрят. И даже... двигаются?!

Орри из последних сил дергается, пытаясь освободить руку, спотыкается, летит в промозглую слякоть, в черную пустоту...

И просыпается. За окном темно.

Девочке хочется зажмуриться и с головой спрятаться под одеяло, но так еще страшней. Он... оно может подкрасться. Она не увидит и не успеет, не сможет защититься.

Волосы мокрые, по виску ползет струйка пота. Или воды? Там, на улице, вроде бы, шел дождь?

Орри тянется к столу непослушными пальцами, торопливо ищет огниво, каждое мгновение ожидая, что чужая, мертвенно холодная рука вцепится в запястье.

Глаза девочки широко распахнуты, но в окружающем мраке невозможно ничего разглядеть.

Вот оно! Орри замирает, мучительно пытаясь вспомнить, как зажечь огонь.

Темнота чутко слушает. Темнота ждет.

И наконец-то вспыхнувший огонек свечи кажется слабеньким и тусклым. Еле живым. Но его света достаточно, чтобы разглядеть: комната вокруг незнакомая. Совсем. Огромная, с тяжелыми ставнями на окнах, с большой серой шкурой на полу – голова неизвестного зверя смотрит прямо на Орри кое-как намалеванными черной краской глазами и злорадно скалит длинные синеватые зубы.

– Это сон.

Девочка изо всех сил щиплет себя за руку, дергает за волосы, трет глаза.

Ничего не меняется. Только снизу, со всех сторон раздается писк. Мыши. Они ползут к ней, растерянно сидящей на кровати, жмутся к ногам, цепляются коготками, словно ища спасения. Потом начинают карабкаться, взбираться, запрыгивать на постель.

Пламя свечи дрожит, каждое мгновение грозя погаснуть. Темнота сгущается у пола, обжигает холодом, поднимается вверх, словно вода разлившейся по весне реки.

Орри вскакивает на кровать, давя не успевших отскочить грызунов.

Липкое, черное ползет вверх, высасывает, вымывает тепло из тела. Орри уже не чувствует ног. Потом отнимаются и руки. Крохотный язычок пламени умирает окончательно, и свеча падает на пол. Темнота подбирается к судорожно задранному подбородку девочки, к отчаянно сжатым губам.

И тут в памяти начинают всплывать слова. Чужие, странные, всего пару раз увиденные в старой книге. Перевод был понятным, перевод Орри постаралась тогда запомнить, а он, выученный наизусть, много раз повторенный, вылетел внезапно из головы, подвел, погубил их с Роуном.

– Буттака арихшит ларангал...

Девочка выкрикивает, выталкивает из себя эти незнакомые слова, и они как будто складываются во фразы, в четкий рисунок ритма, и черная грязь, уже готовая залиться в рот, внезапно опадает, отступает, начинает утекать куда-то из комнаты, словно вода из ведра, в котором пробили дырку.

Орри обессиленно опускается на кровать, уже шепотом договаривая оставшееся: почему-то очень важно произнести вслух все, что было на той странице. Она по-прежнему ничего не видит. А может быть уже просто не может разомкнуть веки.

* * *

– Ты меня слышишь?

Пальцами можно пошевелить. И перед глазами – мягкое, розовое, спокойное.

Орри осторожно приоткрыла веки и тут же сощурилась на свет, струящийся сквозь разноцветные стеклышки витража.

– Тавхоэ Лирсли. Я...

– В храме, – жрица внимательно поглядела на нее синими, неожиданно яркими, словно у юной девушки, глазами и склонила голову набок. – И да, это действительно ты. Живая. Но вот одна ли – еще вопрос.

– В смы... сле? – язык еле ворочался, во рту было сухо.

– На, попей, – сжалилась Посвященная, протянула кувшин.

Орри приподнялась на постели, сделала пару глотков и поморщилась.

– Что это, тавхоэ?

– Вода, – Лирсли смотрела все так же пристально, испытующе, словно ждала чего-то.

"Как охотник, подстерегающий добычу", – подумалось внезапно. Орри поежилась.

– Горькая, – пожаловалась девочка.

И все-таки не вернула кувшин, припала к нему: очень уж сильно хотелось пить.

– Что ты помнишь? – спросила Лирсли, забрав назад почти опустевшую посудину.

– Сны... – Орри нахмурилась.

Пытаться восстановить в памяти увиденное было все равно, что дотронуться до открытой раны. Но решившись, девочка поняла, что и восстанавливать-то почти нечего. Смутные образы, беспорядочная игра света и тени, а больше – эмоции, ощущения. Холод, растерянность, одиночество, страх, отвращение.

– Слова п-помню, – неуверенно сказала она. – Чужие. Из книги.

Жрица прищурилась:

– Повтори. Только не все – три-четыре первых.

Орри послушалась.

– Их не так просто выучить, – покачала седой головой Лирсли. – Особенно не зная язык. Зачем тебе это понадобилось?

– Я не учила, – призналась девочка. – Просто посмотрела раз или два. Они как-то сами... Я хотела буттака вызвать.

– Зачем?! – жрица резко подалась вперед.

– Так... интересно же. Посмотреть. И потом, в книгах сказано, что буттак может клад показать.

Тут глаза Орри округлились.

– Роун! Как же я... Тавхоэ Лирсли, Роун... Роун Тарф нашелся?

– Не волнуйся, – тихо ответила Посвященная. – Все будет в порядке. Поспи пока.

– Но он... С ним ведь все хорошо?

Комната кружилась, подрагивала, плыла куда-то, и от этого девочку начало подташнивать.

– Отдохни пока, – настойчиво сказала жрица, подтянув одеяло к самому подбородку Орри.

Это было кстати: по телу ползли волны холода, даже кончики пальцев начали неметь.

– Тебе нужно поспать, милая. Позже поговорим.

* * *

– Ну, как она? – сидевшая за столом невысокая полноватая женщина в темно-синем платье подняла голову на звук открывшейся двери и отложила перо.

– Похоже, что-то к ней все-таки прицепилось, тавхоэни, – вошедшая Лирсли опустилась в кресло напротив Эрисеи.