Текст книги "Правила экстрасенса (СИ)"

Автор книги: Екатерина Лейфрид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Глава 2. О том, в каком состоянии нельзя приходить на допрос или Как улетают крыши

Новость о новоявленном Лазаре, конечно, тут же облетела всё РУВД, и кабинет Воронцова в этот день превратился в проходной двор. Мало того, что через каждые десять минут кто-нибудь из только прибывших коллег врывался к ним, чтобы воочию убедиться в правдивости этой сенсации. Так еще и венок с его фотографией, до этого стоящий в холле, торжественно переставил на место чайника-убийцы сам Марчук. Куда при этом опера дели сам чайник, Воронцов так и не смог выяснить и в итоге плюнул на это дело. В конце концов, Лёня-то знал, кто на самом деле был виноват в его увлекательной одиссее по питерским моргам. Поэтому, отправив к Рыбкину курьера с повесткой, капитан распорядился похоронный банкет превратить в праздничный, что, конечно, было встречено дружным одобрением сослуживцев.

Бурно отпраздновав свое воскрешение, Леонид вернулся домой только к часу ночи. Вот только поспать ему все равно не удалось. Всю ночь Лёне снились кошмары. Причем какие-то странные. Он видел маленькую девочку, освещенную ярким светом, затем картина сменялась, и какие-то тени начинали ходить по его квартире, в то время как на столе горела длинная черная свеча, а возле нее лежали фотографии незнакомых ему людей, по которым кругами катался грецкий орех. Причем именно орех, казавшийся самым безобидным участником его сновидений, при каждом воспоминании вызывал у Лёни невероятные приступы головной боли на протяжении всего следующего утра. Выпив аспирина, Лёня заставил себя сконцентрироваться на работе. Тем более, что на часах пробило пятнадцать минут одиннадцатого, а Рыбкина, вызванного им на девять, все еще не было. «Придется объявлять в розыск» – только подумал Воронцов, как дверь тихонько отворилась, и фабрикант предстал перед ним во всей свой красе. Правда, красивым Рыбкина можно было назвать только с гигантским преувеличением: его лицо с последней их встречи заметно похудело и стало серым, под глазами темнели страшные круги, костюм висел на нем, словно стянутая кожа.

– Товарищ капитан. – голос у Анатолия Степановича тоже изменился, стал высоким, почти писклявым. – Вызывали?

– Вызывал, Рыбкин. – Лёня указал на стул. – Садитесь.

Фабрикант послушно последовал указанию.

– Ну что, Рыбкин, перейдем сразу к делу?

Тот воодушевленно закивал головой и вытащил из-за пазухи исписанный листок.

– Что это такое? – Воронцов взял бумагу и осмотрел большую красную печать.

– Это дарственная. У меня есть дом на Петроградке, три машины, дорогие, счета в банке, и, конечно, акции фабрики, контрольный пакет. Это все теперь ваше.

Капитан закашлялся от удивления:

– В смысле «мое»? – удивление перешло в возмущение. – То есть, ты, зараза, меня убить хотел, а теперь думаешь, что вот так откупиться сможешь? Да я тебя за решетку упрячу до конца твоих дней!

– Помилуйте, товарищ капитан! Я не от тюрьмы откупиться хочу! Сажайте меня, если вам так угодно! Я хоть сейчас чистосердечное напишу, про всё: и про налоги, и про взятки, и про убийство, и про ваше покушение!

Воронцов удивленно поднял брови:

– А зачем ты тогда мне все отдать собираешься?

В следующий момент Рыбкин сделал то, чего капитан меньше всего ожидал – он упал перед Лёней на колени:

– Прощение мне ваше нужно! Скажите, что простили меня. Только искренне, от души. Пожалуйста, товарищ капитан. Я же ведь не понимал, что творю. Бес попутал. Простите меня!

Фабрикант подполз на коленях к Воронцову и принялся плакаться ему в ноги. «Неужели совесть так замучила?» – подумал Леонид, глядя на страдания подозреваемого. Неожиданно ему стало жалко Рыбкина. Он не мог объяснить почему, но ему вдруг захотелось уменьшить пытки бедолаги. За решетку он все равно сядет. Так пусть хотя бы о покушении никто не знает, может, тогда Анатолий Степанович получит на пару лет меньше. Он поднял фабриканта с колен и сунул документ обратно ему в карман:

– Ладно, так и быть. Не буду никому по чайник говорить. Повезло тебе, что я жив остался. Но чтобы завтра явился в участок по месту жительства с чистосердечным признанием, ты меня понял?

– А прощение, товарищ капитан? Вы меня прощаете?

– Да прощаю, прощаю. Иди.

Рыбкин вздохнул с таким облегчением, как будто в одну секунду сбросил с себя весь свой лишний вес:

– Спасибо, товарищ капитан. Вы, если что – обращайтесь, я всегда помогу.

Леонид не успел удивиться тому, чем это Анатолий Степанович мог помочь ему, находясь за решеткой. Прежде чем фабрикант смог покинуть кабинет, дверь распахнулась, и в комнату вихрем влетел Миша. Отдышавшись, он плюхнулся на стул перед капитаном:

– Леонид Сергеевич, вы не поверите, что я только что узнал!

Воронцов взглянул в угол, где в последний раз видел Рыбкина, но того уже и след простыл.

– Ну что?

– Мне только что позвонили из Петроградки. Сказали, что ваш этот подозреваемый, который зама убил…

– Ну, Рыбкин, и что?

– Он повесился!

Лёня почувствовал, как непривычно ухнуло его сердце.

– Как… повесился?

– Вчера вечером. Видимо, сразу после того, как повестку получил. Прислуга его только сегодня утром нашла.

– Кто тебе это сказал?

– Так участковый петроградский. Он знал, что Рыбкинское дело у нас числится, вот и сообщил. Тем более, вы его же сегодня на допрос ждали. – Мишка усмехнулся. – Вряд ли он теперь придет.

Лёня молча посмотрел на Мишу, надеясь, что младший лейтенант просто разыгрывает его. Однако Старжевский явно не собирался начинать хихикать и вообще повел себя совсем обычно: он встал со стула и стал снимать с себя куртку, чтобы заняться другими обязанностями и преступниками. Мысли Воронцова бешено закружились в голове, пытаясь найти решение этой загадки.

Внезапно он вскочил со стула и бросился к главному выходу, сопровождаемый ошеломленным взглядом Старжевского. Рыбкин ведь только что ушел, ему еще наверняка удастся его догнать. Лёня выбежал на улицу и оглянулся по сторонам, надеясь разглядеть где-нибудь среди прохожих на улице знакомую фигуру. Но фабриканта нигде не было видно. Воронцов зашел внутрь помещения и подошел к дежурному.

– Тут сейчас должен был мужик полный пройти, с пропуском от…

Только сказав эту фразу, Воронцов понял, что пропуск на подпись Рыбкин ему так и не дал. «Нет, нет, нет, это абсурд какой-то!»

Дежурный пожал плечами и помотал головой:

– Никого не было. Только Мишка Старжевский забежал, словно за ним гнались.

– И ты никуда не отлучался?

Дежурный замотал головой:

– Никуда. Я ж только час, как заступил. А что случилось? Кого вы ищете?

Но капитан не обратил внимания на расспросы. «Не может этого быть. Это розыгрыш какой-то! Или уловка Рыбкина, чтобы от тюрьмы сбежать». Но если Рыбкин действительно сфальсифицировал свою смерть, зачем ему нужно было потом приходить на допрос? Уехал бы на свои Мальдивы – и ищи его потом.

С каждой секундой всё происходящее все более начинало походить на его ночной кошмар – такой же бред, который он не мог объяснить. Воронцов вернулся в кабинет:

– Куда Рыбкина увезли? В городской морг?

Миша кивнул.

– Ага.

– Ты на машине?

Миша кивнул еще раз:

Лёня накинул на себя свою куртку:

– Поехали.

«Пока я сам не увижу его мертвое тело, я не поверю в это!» – продолжал повторять про себя Воронцов по дороге в морг. Он видел, с каким беспокойством смотрел на него лейтенант, но был благодарен, что тот не задает глупых вопросов.

Баркин встретил их в привычном зеленом халате и со скальпелем:

– О, какие люди! Что, пришел должок за ночлег заплатить или еще на ночку номер забронировать хочешь? Смотрю, даже приятеля привел.

– Миша. – Старжевский протянул доктору руку, тот тоже представился.

В любой другой момент Лёня с удовольствием поддержал бы шутку патологоанатома, но сейчас он мог думать только о Рыбкине. Машинально вытащив из кармана деньги, он протянул их Афанасию Павловичу:

– Спасибо. Я к вам по другому делу. К вам сегодня должен был Анатолий Степанович Рыбкин поступить.

– Так точно, поступил голубчик. – кивнул Баркин.

– Он… мертвый?

Патологоанатом усмехнулся:

– Что ж ты, думаешь, раз ты у нас себя Иисусом вообразил, так теперь Судный день настал и все жмурики из могил повылазят? – уткнувшись в серьезный взгляд капитана, Афанасий Павлович махнул в его сторону рукой:

– Да, мертвый он, мертвый. Мертвее некуда. Смерть наступила от удушья, примерно пятнадцать часов назад.

– Можно… на него взглянуть?

– Ты сегодня завтракал? – в ответ спросил патологоанатом. Воронцов отрицательно покачал головой. – Тогда пошли.

Капитан последовал за доктором в соседнюю комнату и только теперь понял причину его вопроса об утренней трапезе. Комната оказалась секционной и была заставлена пятью столами с бледными останками недавно усопших. Трое из покойников были накрыты простынями, еще один – худой мужчина с черными усами – видимо был следующим в очереди на вскрытие. Рыбкин лежал на блестящем стальном столе посередине комнаты, его грудная клетка была раскрыта, и внутри виднелись, противно блестя, сине-белые внутренности. Было понятно, что в таком состоянии ни на какой допрос он прийти не мог. Лёня перевел взгляд на лицо фабриканта и снова судорожно сглотнул. Он выглядел так же, как сегодня утром в кабинете: серая, обвисшая кожа и темные круги под глазами.

– Нет… нет… этого не может быть… – чувствуя, как страх постепенно берет над ним верх, Лёня медленно опустился на стул у стены.

Баркин обеспокоенно нахмурился и нагнулся к нему:

– Лёнь, с тобой все в порядке? Ты что-то побледнел. Что случилось?

– Это Рыбкин… – еле слышно прошептал Воронцов и поднял полные ужаса глаза на Афанасия Павловича и Мишу, все это время молча наблюдавшего за происходящим:

– Он сегодня утром ко мне на допрос приходил.

***

– Исключено, Лёнчик. У господина Рыбкина сегодня утром со мной встреча была назначена, и, как видишь, она еще не закончена.

Баркин вышел из секционной, прошел в комнату отдыха, включил чайник и вернулся обратно в приемную. Милиционеры сели на диван. Лёня вгляделся в недоверчивые лица собеседников и внезапно почувствовал себя беспомощным маленьким ребенком, пытающимся доказать взрослым, что у него под кроватью действительно кто-то живет.

– Но я его видел. Вот так, как сейчас вижу вас. Он пришел, признался во всех преступлениях. – Лёня решил, что пункт о попытке дать взятку можно было опустить, и добавил. – Прощения просил.

Афанасий Павлович вдруг заинтересованно поднял брови:

– Так-так-так, а вот с этого места поподробнее? Как он прощения просил?

– Сильно. На коленях.

Мишка хмыкнул, но Лёня не стал огрызаться в ответ. Будь Мишка на его месте и расскажи такое, он бы подумал, что лейтенант внезапно перестал дружить с головой. На ум капитана пришли слова патологоанатома при их первой встрече:

– Афанасий Павлович, пожалуйста, скажите, что это не тот случай, когда нужно обращаться к психиатру? Этому же ведь должно быть какое-то объяснение! Ведь в остальном у меня все в порядке.

Баркин сомнительно нахмурился:

– Все в порядке? Ты уверен? Больше никаких изменений? Странных ощущений там…

«Сны» – мелькнуло у Воронцова в голове. «Господи, неужели это так начинается? Если люди так начинают сходить с ума, то я не хочу! Не хочу!»

– То есть, вы думаете, что это все-таки крыша, да? В смысле, что она улетает?

Мишка снова хрюкнул в воротник куртки. Афанасий Павлович вздохнул:

– Да нет, Лёня. По крайней мере, для меня ты выглядишь вполне адекватно. Думаю, тут дело в другом.

Старжевский кивнул:

– Ага, я тоже сразу понял.

Леонид удивленно уставился на подопечного:

– Что ты понял-то?

– У вас возможности открылись. Сверхъестественные. Такое часто после ударов током бывает.

Лёня повернулся к Баркину, ожидая, что тот лишь посмеется над богатой фантазией паренька, но патологоанатом на полном серьезе утвердительно закачал головой:

– Молодой человек прав. Я как раз это хотел сказать. Видишь ли, когда ты сказал, что Рыбкин признался тебе во всех своих преступлениях, и при этом ему не нужно было от тебя ни отсрочки, ни содействия, а только личного прощения, я понял, что приходил он к тебе действительно уже после своей смерти. Видимо, там. – доктор указал на пол. – Ему за это тоже могут срок скостить, века этак полтора-два.

«Неплохие у них «там» сроки», – подумал Воронцов.

– Ну, а раз Рыбкин к тебе пришел мертвый, ты смог его увидеть, такого у тебя до летаргии не наблюдалось, и в остальном ты вполне здоров, то из всего этого можно сделать только один вывод: у тебя появились потусторонние способности.

Лёня саркастично усмехнулся:

– И вы правда верите в эту чушь? Это же все сказки или мошенничество, чтобы у дураков деньги выманивать! – весь этот ералаш постепенно стал действовать ему на нервы. Он хотел найти ясное логическое объяснение ситуации, и ждал от патологоанатома конструктивных предложений. А тот ему бред суеверный стал всучивать! Нет уж, на такие «последствия» Лёня не подписывался!

Рассерженный, Воронцов встал с дивана и подошел к двери.

– А что касается Рыбкина, то это наверняка ребята из соседнего кабинета у нас постарались. Подумали, раз я с того света вернулся, то можно со мной теперь так пошутить. Наняли какого-нибудь актера. Еще и денег ведь не пожалели на грим. Клянусь, узнаю, чья это была идея, я этому шутнику тоже поездку в морг устрою, но только в один конец! – Леонид распахнул дверь и встретился лицом к лицу с худым усатым мужчиной в белом халате. В первую секунду Воронцов хотел оттолкнуть его в сторону, но потом умерил свой пыл – все-таки незнакомец, которого он уже где-то видел, был ни в чем не виноват:

– Проходите. Мы уже уходим. – он отошел к стене, давая ему пройти в приемную и не замечая при этом, как лицо младшего лейтенанта, наблюдающего за этой сценой, бледнеет, а глаза становятся размером в чайные блюдца.

Мужчина, вопреки ожиданиям, совсем не удивился взбудораженному посетителю, но и в комнату он тоже заходить не стал. Вместо этого, он повернулся к Лёне спиной и медленно проследовал дальше по коридору. Только тут Лёня заметил, что одет незнакомец был не в халат, а в простыню. Такую же, в которой он сам разгуливал тут два дня назад. В следующую секунду его словно прибило молнией, и он вспомнил, где видел этого незнакомца, причем совсем недавно.

Покойник тем временем, как ни в чем не бывало, проследовал дальше по коридору и исчез… в стене.

Лёне стало плохо. Застонав, он понял, что ноги больше не держат его, и стал медленно сползать вниз по дверному косяку.

Миша и Афанасий Павлович тут же бросились к капитану, подхватили его под руки и отвели к дивану. Воронцов почувствовал, как у него по лицу текут слезы, он хотел что-нибудь сказать, но изо рта вырывалось только непонятные стоны и мычание, голова словно ехала задом наперед на американских горках.

– Сейчас, сейчас все у нас будет хорошо. – с успокаивающим голосом, словно разговаривал с маленьким ребенком, Баркин достал из шкафа аптечку и вытащил оттуда ампулу со шприцом. – Сейчас мы укольчик сделаем, и успокоимся. И поедем домой, ляжем в постельку, а утром все будет не так страшно.

Он кивнул Мише держать капитана за плечи, а сам закатал рукав его свитера и ввел иглу в вену.

– Что это такое? – спросил лейтенант, все еще не отошедший от вида начальника, разговаривающего с пустым коридором.

– Успокоительное. – доктор ввел лекарство и вытащил шприц. – Отвези его домой и уложи спать. И желательно, чтобы с ним рядом кто-нибудь был, когда он проснется.

Глава 3. О том, что жизнь призраков – это еще цветочки или Первое правило экстрасенса

Девочка зажмурилась от света прожекторов, свет становился все ярче и ярче и, наконец, перед тем, как стать совсем невыносимым, вдруг резко погас, открыв Лёне вид на его спальню. Здесь, наоборот, царила темнота, нарушаемая только огоньком черной свечи, стоящей на откуда-то взявшемся в Лёниной спальне круглом журнальном столе. Внезапно подул резкий холодный ветер, пламя свечи затрепетало, и вместе с порывом в комнату влетели фотографии. Они рассыпались по полу, из-под ног Воронцова откуда ни возьмись вдруг выкатился грецкий орех и принялся кругами кататься по фотографиям, вызывая у капитана новый приступ головной боли. Наворачивая круги, орех стал расти в размерах и оставлять за собой странный мокрый след. Вскоре скорлупа начала принимать черты человеческого лица, и Лёня с ужасом понял, что у жидкости, растекающейся по фотографиям, был темно-красный цвет. А голова тем временем перестала кружить по комнате, обернулась к Лёне своим страшным лицом и хищно улыбнулась….

Обливаясь холодным потом, Воронцов заставил себя вырваться из странного кошмара. Он лежал у себя дома на диване. В спальне, так же, как и во сне, царила темнота, не хватало только фотографий и окровавленной башки, решившей устроить ралли у него по ковру.

Входная дверь хлопнула, заставив Лёню вздрогнуть от страха. За приоткрытой дверью спальни мелькнула знакомая тень и взяла курс на кухню.

Лёня помотал головой, пытаясь стряхнуть с себя остатки сна. Ему это удалось, но вместо головы и ореха на ум пришли сначала Рыбкинский допрос с пристрастием, а затем и встреча с далеко не прекрасным незнакомцем в морге. Лёне стало страшно, в первый раз за много лет и во второй раз за этот день. Ему захотелось туда, где есть свет и люди – на кухню к Мише.

Старжевский внимательно изучал содержимое холодильника и, услышав Лёнины шаги, испуганно обернулся:

– Ой, вы давно проснулись?

– Только что. – Лёня сел за стол и посмотрел на чайник. Хотя бы он теперь ему больше не снился. Миша бесцеремонно достал из холодильника хлеб и колбасу, также бесцеремонно соорудил себе бутерброд и со смаком откусил от него половину. Лёня посмотрел на лейтенанта и понял, что после всего того, что с ним сегодня случилось, съесть что-то он сможет в лучшем случае только недели через три.

– Как вы себя чувствуете?

– А ты как думаешь?

– Может, вы хотите чего-нибудь? Я могу в киоск сбегать.

Больше всего сейчас Лёне хотелось, чтобы кто-нибудь был с ним рядом. Кто-нибудь жизнерадостный, вроде Миши. И потом было еще кое-что…

– Я хочу найти этого шутника, из-за которого мне теперь неделю кошмары сниться будут.

Лейтенант сел напротив Воронцова и покачал головой:

– Леонид Сергеевич, это не шутки. Или вы думаете, что тот, кого вы видели в морге, тоже актер? Да и Костылёв сказал, что на такое представление у них денег бы не хватило.

Капитан вытаращился на подчиненного:

– Костылёв? Ты… ты что, был в РУВД и все им рассказал?!

Старжевский простодушно пожал плечами:

– Ну да. Нужно же было убедиться, что это не их рук дело. Они все клятвенно заявили, что ничего такого у них даже в мыслях не было. Со смертью не шутят…

Лёня устало провел ладонью по лицу – что они еще сказали или подумали, он даже спрашивать не хотел. Единственным его желанием было, чтобы этот цирк закончился, раз и навсегда. Хватит ему мертвых душ, вещих снов и прочей чертовщины, он просто хотел нормальной, спокойной жизни.

Однако Миша, видимо, только начал входить в кураж.

– Леонид Сергеевич, я после РУВД к тете своей заехал. Она у меня гадалкой работает. К ней приходят всякие женщины, жалуются на своих мужей, и она им отворот-поворот делает. Так вот, я ей все рассказал и она мне вот эту книжку дала. – с этими словами лейтенант вытащил из внутреннего кармана толстовки брошюру в светло-зеленой обложке страниц примерно на сто, на которой было изображено лицо мужчины с нарисованным на лбу глазом.

– Правила экстрасенса?! – Лёня с отвращением повертел книженцию в руках и отдал обратно Михаилу – такую беллетристику он не стал бы читать даже если бы она вдруг за ночь превратилась в мировой бестселлер.

Миша, делая вид, что не замечает пренебрежения капитана, открыл книжку на первых страницах:

– Я пока сюда ехал, уже успел кое-что почитать. Вот, первая глава: “Как в три этапа узнать, есть ли у Вас экстрасенсорные способности? Этап первый...” Хотите попробовать?

Лёня безразлично пожал плечами – ему было наплевать на свои способности, на покойников и прочую чушь, в этот момент ему захотелось умереть, только теперь уже по-настоящему. Миша, приняв его молчание за знак согласия, с радостным предвкушением достал из-под стола пакет:

– Я уже все нужное по дороге достал. Начнем с самого легкого, – с этими словами лейтенант достал из пакета три пластиковых стаканчика и... грецкий орех. Тот самый, в этом Лёня был уверен. Расставив стаканчики на столе в ряд, Миша положил орех под один из них. Воронцов, как завороженный, смотрел на орех, ожидая, что тот в любую секунду превратится в страшную кровавую голову. Однако орех, видимо, решил уберечь этот свой коронный трюк на потом. Миша с азартом в глазах посмотрел на начальника:

– Вы должны теперь выйти из комнаты.

Лёня безразлично повиновался. Через минуту из кухни донесся голос лейтенанта, разрешающий ему вновь переступить порог “лаборатории”. Лишь бросив один взгляд на стаканчики, Воронцов сразу же сфокусировался на крайнем правом – именно от него у капитана начинала болеть голова, а значит, орех был под ним. Еще прежде чем Миша успел задать вопрос, капитан подошел к столу и отставил правый стаканчик в сторону, выявив лежащий под ним орешек. У Старжевского в первую секунду отвисла челюсть, однако он быстро заставил себя собраться:

– Хорошо, попробуем по-другому. Выйдите еще раз.

Воронцов с безразличным видом снова направился в коридор – все равно капитан знал, что этот проклятый орех он почувствует, даже если Миша замурует его на метр в стенку. Тут Лёне пришла в голову занимательная мысль, он повернулся к лейтенанту:

– Попробуй спрятать под стаканчик что-нибудь другое, а орех где-нибудь в комнате.

Выйдя из кухни, Воронцов самодовольно усмехнулся: “Сейчас мы посмотрим, кто хозяин в моей голове: я или эта...” Он не успел даже подумать до конца, как перед его глазами вспыхнуло новой головной болью видение его фарфоровой солонки. Больно ударившись плечом об стену, капитан чертыхнулся и устало сел на тумбочку, стоящую у гардероба, пытаясь отойти от напавшего на него видения. Через минуту его позвал Миша. Теперь на кухне на столе стояло десять стаканчиков. Лёня подошел к ним и без слов отставил в сторону четвертый слева. Под ним действительно оказалась солонка. Но это было еще не все – оглядев кухню, Лёня открыл один из ящиков и сквозь стальную стенку банки, в которой он хранил сахар, Воронцов увидел, как ему весело “подмигивает” этот дурацкий орех. Воронцов достал орех из банки, подошел к окну, открыл форточку и вышвырнул его туда, откуда он пожаловал – к чертовой матери. Миша молча наблюдал за действиями начальника – теперь он точно заметил, что тот явно был не в духе. Однако в книге было сказано, что эксперимент необходимо было провести ли конца, несмотря на возможно шоковое состояние испытуемого.

– Леонид Сергеевич, давайте дальше. Теперь второй этап, он сложнее. Садитесь.

Лёня сел напротив Старжевского, готовый абсолютно ко всему. Лейтенант достал из пакета папку, в которой оказались... ну да, а вы что подумали, конечно, фотографии.

– Я это у товарища майора одолжил, из его дел. Он сказал, что Вы никого из них знать не должны. Тут есть и преступники, и жертвы, и свидетели. Всего девять человек, – обрисовал картину Миша, раскладывая разномастные снимки на клеенке. – Вашим заданием будет, определить, кто из этих людей мертв. Могу дать подсказку – их двое.

Если первое задание больше походило на простую игру в интуицию, то теперь Лёня точно почувствовал себя участником “Битвы экстрасенсов”. Он осторожно поднял взгляд к первой фотографии женщины – ничего, затем пожилой мужчина – тоже ничего. “Неужели не работает?” – с надеждой пронеслось у капитана в голове. Третий снимок тоже молчал, как... в общем, как самый обыкновенный снимок. Воронцов уверенно перевел взгляд на следующую фотографию – мальчика лет восьми – и внезапно лицо ребенка исказилось, сменившись на секунду страшным оскалом черепа. Капитан в ужасе отпрянул назад, Миша от такой реакции тоже чуть не свалился со стула.

– Нет, всё! С меня хватит! Я больше не могу!

– Но, товарищ капитан...

– Нет, Миша, хватит! Если я еще пока с ума не сошел, то с такими экспериментами точно сдвинусь с катушек. Уходи, я хочу побыть один.

– Но, Леонид Сергеевич, Баркин сказал мне с Вами быть.

– Мне наплевать, что Баркин сказал! Я хочу побыть один! Иди домой. И вещи свои забери, а то мне от них опять кошмары будут сниться.

Поняв, что в таком состоянии начальнику лучше было не перечить, Старжевский собрал фотографии обратно в папку и направился к входной двери. Но перед тем как уйти, лейтенант достал из кармана книжку и положил её на тумбочку возле гардероба.

После этого дверь за ним захлопнулась, и Лёня остался один.

***

Уже через минуту одиночества Воронцову снова стало жутко. Он всем своим существом чувствовал, что вокруг него сгустилась какая-то энергия, и эта энергия была очень недовольна его поведением, и поэтому сгущалась от этого еще больше.

Не выдержав такой обстановки, Лёня вскочил с дивана и бросился на кухню. Он рванул на себя дверцу холодильника с одним единственным желанием – напиться. Напиться до беспамятства. Однако спиртного в холодильнике не оказалось. Да и вообще, на банкете в честь своего воскрешения Лёня пил впервые за последние несколько месяцев, а может, даже, и лет. С чего бы в его холодильнике вдруг было оказаться алкоголю?

Однако желание напиться никуда не пропадало, и Воронцов, накинув куртку, вышел из квартиры. Закрывая дверь, ему почему-то захотелось сказать: «Чтобы когда я вернусь, тебя здесь больше не было!», но он сдержался и быстро пошагал вниз по лестнице.

Круглосуточный магазинчик располагался на конце улицы, за поворотом на большой перекресток. На улице было уже темно, мороз покрепчал, снег быстрыми брызгами падал на скользкую дорогу и больно колол лицо. Подняв плечи от встречного ветра, Воронцов поспешил доскользить до света вывески.

В магазинчике было тепло и пусто, если не считать полной ярко накрашенной продавщицы и женщины с ребенком, уже направляющихся к выходу. Придержав дверь для мамы, несущей в обеих руках несколько больших пакетов, и дочки, прижимающей к себе маленький ворочающийся комочек шерсти, Лёня подошел к продавщице:

– Водку.

– Какую? – женщина выдула изо рта большой пузырь из жевательный резинки.

– Любую.

Совершив покупку, Лёня спрятал бутылку за пазуху и вышел из магазина. Мама с девочкой все еще стояли на крыльце, женщина перебирала в руках пакеты, стараясь взять все разом, но потом, сдавшись неисполнимости этого намерения, посмотрела на дочь:

– Надюшь, ты здесь постой с Мурзиком и сумками. Я пока эти отнесу, хорошо?

Девочка послушно кивнула. Женщина направилась к машине, припаркованной в нескольких метрах от магазина.

Лёня обошел девочку и направился в другую сторону, домой, погруженный в свои мрачные мысли.

Он так и не понял, что в тот момент заставило его остановиться: то ли испуганный голос девочки, зовущей своего котенка, спрыгнувшего с её рук, то ли еще более испуганный крик матери, увидевшей, как её ребенок выбегает на проезжую часть вслед за животным, то ли режущий слух визг тормозов. Неведомая сила заставила его повернуться, и он увидел картину из своего сна – девочка, освещенная ярким светом. Только его источником были не прожекторы, как ему казалось раньше. Это были фары надвигающейся на нее легковой машины. Водитель в панике давил на педаль тормоза, но выкатанная сотнями автомобилей ледяная дорога не давала колесам остановиться.

Забыв про все вокруг, Лёня бросился к девочке, испуганно прижимавшей к себе котенка. Обняв её, Лёня упал на землю и откатился в сторону от летящего на них бампера. Легковушка пронеслась мимо и остановилась метрах в десяти.

Осторожно прижимая к себе ребенка, Лёня уже собрался было подняться с ледяного асфальта, как вдруг до него донесся еще один испуганный крик матери, а затем и низкий, напоминающий пароходный, гудок большой фуры, надвигающейся на них по встречной полосе. Укрыв ребенка курткой, Лёня прижался ко льду, стараясь в буквальном смысле слиться с землей. Продолжая низко гудеть, фура проехала над ними и, повернувшись на льду, встала поперек дороги напротив легковушки. Оба водителя, бледные и трясущиеся, вышли на улицу и бросились к лежавшим на асфальте.

Убедившись, что дорога перекрыта, и остальные машины не собираются делать из него «лежачего полицейского», Воронцов наконец решился сесть и заглянул в куртку. Девочка прижималась к капитану, пряча лицо в его свитере, но сама при этом крепко держала в руках котенка. Только когда мама со слезами на глазах подбежала к ним и ласково позвала дочку по имени, Надя отпустила своего спасителя, упала к ней в объятия и тихо заплакала.

Бело-синие всполохи, замигавшие вдали, уже через несколько мгновений были на месте происшествия. Врачи скорой помощи тут же бросились к ребенку, полицейские в свою очередь взяли в оборот обоих водителей. На Лёню никто не обратил внимания.

Но Лёне этого было и не нужно. Он медленно отошел в сторонку, сел на низкий заборчик у края дороги и... улыбнулся. Вытащив из-за пазухи бутылку, тоже невредимо пережившую произошедшее, он с облегчением отшвырнул её в кусты.

Ему вдруг всё стало ясно.

Ясно, почему ему снились эти сны. Почему он вдруг получил эти способности.

Эта сила, давшая их ему, не хотела зла. Никогда, с самого начала… с самого начала она пыталась дать ему понять, что лишь хочет помочь. Во снах она предупреждала его о тех событиях, которые должны были случиться. Только вот Лёня, испугавшись и противясь им, сначала интерпретировал эти предупреждения опасными для себя, а силу – враждебной. Однако ничего страшного с ним не произошло, наоборот, теперь, когда он, наконец, увидел истину, Воронцов даже почувствовал какую-то высшую… защиту. И он понял: он был сам виноват в своих проблемах. Сам виноват в головной боли, в страхе и в мрачности. Ему нельзя было сопротивляться этой силе, потому что он был избран. Кем и почему, Лёня сказать не мог, но он был уверен, что обязан принять свои новые способности как должное, научиться жить с ними и использовать для доброго дела. Все-таки, он и в милицию когда-то пошел, чтобы бороться со злом. Но потом однообразие бытовых убийств и бумажная рутина быстро убили в Лёне геройские замашки и уступили место занудному прагматизму.

Но теперь все станет по-другому, он чувствовал это. С этого момента у него начнется другая жизнь. И может быть, в ней даже найдется немного места для геройства. Как сейчас.

Размышляя над своей нелегкой долей, Воронцов продолжал сидеть на заборчике и лыбиться, как дурачок. Видимо, это заметили и санитары, потому что один из них подошел к нему и обеспокоенно положил руку на плечо: