Текст книги "Изменить мир (СИ)"

Автор книги: Екатерина Кролик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== А. ==========

А звезды в небе сияли яркие-яркие, и само небо было умопомрачающе синим. А под ногами горели фонари, летели по трассе автомобили и шла быстрая рекордная жизнь.

Постоянные спешки, постоянные разъезды по работе. Добинск, Пятикаракорск, сотня других незнакомых доселе городов теперь ассоциируется с тремя буквами – новым местом его работы. ФЭС. Федеральная экспертная служба. И Рогозина с нею во главе.

Когда его понизили с полковника до майора, ему казалось, что весь мир вокруг него рухнул. Все, что он создавал по кирпичику – рабочие командировки за границу, беготня под пулями в Чечне, спасение пропавших детей, решение важнейших государственных вопросов – все, что он считал важным для себя, разрушилось и сожглось в прах. Оставило после себя лишь горстку пепла. Пепла сожаления о прошедшей в боях жизни.

А об этом ли он мечтал? Сейчас уже и самому ему сложно ответить на этот вопрос. Вспоминая себя совсем юного, четко приходит понимание: служить Родине хотелось всегда. Иного мнения тогда и не было. Он просто знал, что нужен своей стране, и сделает все для хорошей жизни, для того, чтобы сделать мир лучше. Возможно, честолюбивые мысли, но во время молодости и в самом деле казалось, что он может изменить мир.

А на деле разрушилось все. Разрушен был СССР в самые светлые годы молодости, и… И уже тогда что-то пошло не так. Наперекосяк.

И мир изменил его.

За годом год, за сотнями километров, за боями и перестрелками он как-то потерял счет времени и сам не заметил, как уже стало все поздно.

После того рокового случая, когда он избил педофила и за это с него сняли погоны, он впервые оглянулся, осмотрелся вокруг себя и понял: у него нет ничего, о чем мечтал.

Он не изменил мир. Ни капли.

Да, он много переловил всяких преступников, но мир от этого чище не стал. Наоборот, кажется, что стал еще больше кишить моральной нечистью. Бродя по улицам, он замечал за собой, что чуть ли не каждого второго видит преступником.

Сумасшествие это или нет? Сложно сказать, а он считает это чутьем.

Не то все. Совершенно не то, чего он хотел от жизни.

Мечтал о семье, как минимум четырех детях. Пацанов мечтал учить стрелять, маршировать, а вместе с тем гонять вместе с ними на автомобильных аттракционах. А девчонок воспитал бы настоящими принцессами, которым непременно каждый день покупал бы множество конфет. А они бы, конечно, поделились бы со своими братьями.

Только ничего из этого не получилось.

Есть дочь. Есть.

Неофициальная.

С той бизнес-леди он был около полугода, а потом она вдруг резко перестала отвечать на звонки. Сбежала непонятно куда, а потом и вовсе закатила знатный скандал по поводу того, что он ей совсем не уделяет внимания. Как минимум было глупо придумывать такую отговорку.

И лишь через два года он узнал, что у него есть прекрасная дочурка.

Которую ему никогда не дадут подержать на руках, не дадут поинтересоваться ее успехами, сводить на аттракционы и купить вкусный пломбир.

Дочка. Дочка. С такими же, как у него, темно-карими глазами. С такой же доброй улыбкой, которую он давно научился зачем-то скрывать. Может, профессия наложила на него такой отпечаток.

А улыбка дочки явно бы снова и его улыбку открыла.

Но этому не суждено сбыться. Ему запрещено даже приближаться к ней. Хотя он то и дело выслеживает их с матерью возле детского садика, возле бизнес-центра… Много где. Но чуть ли не все время, свободное от разъездов ФЭС, он проводит в слежке за собственной дочерью, стремясь хоть мгновением остаться в ее жизни.

А ФЭС… Он вспомнил, как перевели его в ФЭС по просьбе Галины Николаевны Рогозиной. Все недоумевал: с чего бы его, разжалованного полковника, решили перевести в известную структуру? Потом в голову полезли коварные мысли: работать под руководством… бабы, да еще и быть обычным опером. Хорошее унижение подготовили для него!

Лишь потом, спустя много лет работы он понял, что на самом деле это было его спасением. Постоянная нагрузка, общение с людьми – все это отвлекало его от проблем и ненужных мыслей. Рогозина явно знала, что делала: будучи наслышана о качествах Романа Аристова, решила спасать его по-своему и привела в свою команду. И как ни странно, он со своим в чем-то скверном характером в него влился.

И думал постоянно: почему же Галина Николаевна, женщина-кремень, о которой он был наслышан, вдруг решила спасти его? Пусть и работой. Размышляя об этом, все никак не мог найти оправдания.

Нашел случайно, когда узнал, что и Тихонова-то она вытащила из тюрьмы, и Таню Белую пригласила, несмотря на то, что та была уволена «за профнепригодность». Якобы. На самом деле Рогозина прекрасно знала, кого зовет к себе на работу. Понимала, что иногда закон несправедлив даже к тем, кто его… и осуществляет. И за это он ей очень благодарен.

***

В дверь раздался звонок. Аристов отвлекся от своих мыслей, глубоко вздохнув, отошел от окна и медленно пошел открывать дверь.

Щелчок замка – и перед ним уже стоит его начальство, Галина Николаевна Рогозина. В своем неизменном строгом костюме и так ею любимой красной блузке. А в правой руке ее был небольшой пакет из винного магазина неподалеку.

– Опять? – спросила она без улыбки.

И не нужно было ей уточнять, о чем он думал совсем недавно. Она сама все прекрасно знала.

– Опять, – успокоенно протянул Роман и пропустил в квартиру Рогозину.

Одно стало ясно четко: сегодня он явно будет не один. Не останется наедине с грызущим душу чувством одиночества и мыслью о том, что он не изменил мир.

Но кто знает, может, все еще впереди.

Комментарий к А.

Как вам начало фанфика, дорогие друзья?

========== Р. ==========

Аристов сидел и молча наблюдал за тем, как Галина Николаевна достает из небольшого пакета бутылку довольно дорогого вина, за тем, как она ищет в бесконечных полках бокалы и не находит.

После расставания с той бизнес-леди он разбил их. Два бокала, с гравировкой на румынском языке, которые Роман купил себе во время одной из командировок в стране вампиров. Примечательно, что именно после той самой командировки он и познакомился с ней, подарившей ему дочь и запретившей ему знать об этом.

Время от времени Аристову казалось, что эти два бокала преследовали его те несколько месяцев их встреч. В первый совместный вечер в этой небольшой квартирке-студии на шестнадцатом этаже они их соединили, и в вечер самого жуткого скандала они были рядом: стояли на столе с остатками недопитого дорогого вина. И несмотря на то, что бокалы хоть и были у него несколько месяцев, он так и не стал узнавать, что значила надпись «Dragostea nu bate la cioburi»*. Хотя время от времени казалось, что стоило бы узнать, да только слова эти спустя пять лет он уже забыл.

Так и не найдя бокалы, Рогозина вытащила из кухонного шкафчика две кружки и, громко стукнув ими, поставила на стол перед майором. Следом на столе оказалась и бутылка. Роман обратил внимание: очень не копеечное, в духе начальства. Тот отвлекся от своих мыслей и растерянно взглянул на начальницу.

– Пить в старых кружках «Rosso del Bepi»* стоимостью чуть ли не в двадцать тысяч рублей – это как-то… – чуть хриплым голосом начал Аристов, но полковник резко отрезала:

– Зато запомнится. И в этом есть своя прелесть.

Роман отсутствующим взглядом следил за ее действиями. Женщина достала из небольшого ящичка штопор и, взяв бутылку, собралась было ее открывать. Но майор первым схватил штопор и молча забрал вино из рук Рогозиной.

Несколько секунд – и вот, бутылка открыта. Галина Николаевна, не проронив ни слова, налила напиток в кружки. Темно-красная жидкость. «Словно кровь свою собираюсь пить… – проговорил в своих мыслях Аристов. – Как жизнь эту кровь из меня пила все время».

– Красное вино… Кровь. Как в Чечне, – проговорила Рогозина, глядя на вино в кружке. – Никак из головы не лезет. Опять… Знаешь… Сегодня годовщина.

– Сколько? – глубоко вздохнув, спросил майор.

Он понял, что она пришла к нему не просто так. Друг для друга они – спасатели. Спасатели собственных душ. Перед их глазами развернулся целый мир, а они все еще продолжают видеть кровь на дороге и разорванное пушечное мясо, которое некоторое время назад было людьми. Теми, кто хотел жить, растить детей, видеть улыбку близких и радоваться солнечному дню.

Они выжили. Пушечным мясом не стали. А толку? Все равно нет того, о чем мечтали погибшие солдаты, о чем до войны и мечтали они, живые. А живые ли они сейчас? Насчет себя Роман явно был не уверен. Он себя давно убил, еще, наверное, в начале той самой войны, когда был убит его сослуживец. На его глазах. Это мгновение, когда друг успел оттолкнуть каким-то чудом, приходит каждый день к нему в воспоминаниях, является во снах, а погибший друг мерещится чуть ли не в каждом прохожем. Он постепенно даже привык к этому, и был этому рад: значит, все-таки есть душа человеческая, и Тот свет есть, и друг его Там не забывает, приходит в этот мир, немного погостить и напомнить о себе. А может, напомнить о том, что не стоит так проживать жизнь? Не зря же Аристов жить остался, и не просто так друг его оттолкнул и спас ценой своей жизни? Может, об этом друг хочет сказать, потому и является в каждом встречном?..

– Я не хочу вспоминать, сколько времени прошло с того… – тихо проговорила Галина Николаевна. – Какой смысл? Все равно для меня этот день был словно несколько часов назад.

– Говорят, что все забывается. Правда, эти глупые люди не были на войне.

– И у них не было войны в сердце.

«Не было войны в сердце». Поразительно правильные слова. Вот только они сами пустили в себя эту войну и живут с ней, словно и не пытаясь вернуться к миру. Что он, что она – равно. Она погибла, она осталась на войне, с мужем. А он? Он-то когда успел?

– Все равно ты был прав, – вдруг проговорила Рогозина и отпила еще немного вина из кружки.

Странно было видеть ее такой: не строгой начальницей, не «стержнем», а простым человеком со своей болью в сердце. Она умела ловко маскироваться: Роман сам было чуть ли не окончательно поверил, что «та самая Рогозина» – кремень. Человек из дамасской стали. Да и сталь не вечна, да и она ломается, даже такая, созданная для борьбы, созданная для оружия. Ломается. В определенные часы, минуты – моменты, которые когда-то и заставили стать сталью.

– В чем? – переспрашивает Аристов, все еще крутя кружку с вином в руке, все не решаясь отчего-то выпить.

– Так и надо было. По человеческим понятиям ты все правильно сделал, – продолжала Галина Николаевна, словно не слыша. – А насчет остального… Ничего, ты станешь полковником. Я это точно знаю. И поверь, это не просто слова.

Аристов глубоко вздохнул и, на секунду прикрыв глаза, залпом выпил вино. Тот самый педофил, из-за избиения которого его и лишили полковничьих погон, поговаривают, недавно умер: так решили наказать его сокамерники, узнав, по какой статье он обретается. Вспомнив услышанное, майор печально усмехнулся: и кто из них оказался лучше? Он или те же преступники? Тут они оказались равны, и перед законом, и перед собой. Была бы его воля, он бы таких «вершителей справедливости» не сажал. И пусть его бы еще раз лишили званий, погон, посадили бы – уже не так важно. Главное – остаться честным перед самим собой. А еще тогда, несколько лет назад, его совесть была чиста. Зря пытались призвать к ответу: все равно о случившемся он не пожалел. Единственное, что тяготило его: хотел совсем уничтожить, размозжить, раскрошить педофила на куски, чтобы ничего от него не осталось, даже фрагмента на этой земле. Однако вместе него довершили дело другие. Может, не дав закончить самосуд, ему дали шанс выбраться из своего душевного плена? Может.

А он продолжает сидеть на кухне да пьет дорогое вино из старых кружек. Одно радует: не один. И верит он Рогозиной. Ей сложно не поверить. Да, хотя больше и не играют для него роли звания. Это все на самом деле ерунда.

– Давай помянем… Славу… – очень тихо, чуть ли не шепотом, произнесла полковник.

Роман молча кивнул и, взяв бутылку в руки, налил еще вина себе и гостье. Та отрешенным взглядом смотрела в вино и словно видела там снова картины из прошлого: стрельбу, пули, раненых и своего мужа. И видела отчего-то уже погибшего. Сколько лет прошло, а вспоминать жизнь до войны было невозможно. Ей казалось, что думая о той, мирной жизни, она тем самым предает память мужа. С этими мыслями, наверное, можно было рано или поздно сойти с ума.

Но вот, она тут, живая и вроде как в здравом уме. Сидит и пьет вино из кружек «с психопатом, которому не место в органах». Именно так о нем отзывался прошлый начальник. Только вот он совсем не желал разбираться в том, почему и из-за чего он поступал якобы неподобающе. Его начальник не был на войне: поговаривают, сам прострелил себе ногу чуть ли не в первые сутки, когда их отправили в Чечню, вместе со многими другими солдатами. А Аристов воевал, да еще как. Ни одна пуля, ничто его не брало. Зато обычная жизнь чуть ли не уничтожила. А точнее: одна лишь та женщина, что подарила и отняла у него ребенка. Фактически, для самой Рогозиной это и было так.

Но она знала точно, что может сделать. Не совсем законно, не совсем правильно, но… Кто установил закон, кто установил принципы, где не всегда есть понятия истинной морали, истинного человеческого поведения? Уже сейчас не понять, да и не хочется этого делать. Все просто живут по закону, потому что так надо. И она тоже так живет. Для нее одно слово – закон, и все ее подчиненные знают об этом. Оттого и не всегда высказывают свое мнение о том, кого следовало бы посадить, а кого – нет. Но никто не знает о том, что иногда полковник вершит закон по своим каким-то внутренним ощущениям. Не чувствует себя при этом вершителем судеб, нет. Она просто считает, что… на самом деле не все так правильно, как должно быть. И делает все по-своему. Зная, что ее бы непременно осудили, если бы узнали. Но она будет обо всем молчать. Как и промолчат те, для кого она это делает.

Не чокаясь, они выпили еще по кружке вина. Роман собрался было налить еще немного, но Галина Николаевна его остановила:

– Хватит. У тебя завтра будет ответственное задание.

– Какое? – удивленно спросил Аристов, ставя бутылку обратно.

– Встреча у тебя завтра, – немного запнувшись, проговорила Рогозина. Она не хотела до конца раскрывать всей придуманной ею цепочки, но все же… Пусть подготовится. Импровизация может сыграть с ним злую шутку.

– С кем встреча? По какому делу? – глубоко вздохнув, задал вопросы майор. Ему так не хотелось омрачать работой эту странную, но такую манящую тишиной встречу. Хотя при этом в глубине души все-таки было ощущение того, что говорит Галина Николаевна вовсе не о работе.

– Завтра будешь во всем слушаться Антонову, – отметила полковник, беря бутылку с вином и наливая себе еще чуть-чуть.

– А что случилось? Что-то с Валей? – обеспокоенно поинтересовался Роман. Он подсознательно понимал, что речь идет о чем-то новом, непонятном и неожиданном. Но вот о чем – это был вопрос. И казалось ему, что не в Вале дело. Полковник бы не стала приходить лично из-за патологоанатома, подруги. Нет, все же это связано с ним. Но что?

– С Валей все хорошо. Она учить тебя будет. Кто еще, кроме нее, с детьми тебя научит управляться, да подарок поможет выбрать? – произнесла Рогозина и отпила немного вина, впервые за этот странный вечер смакуя, пробуя вкус напитка. Теперь можно было себе позволить насладиться необычным вкусом. Самое главное было сделано. Практически. И от этого и у нее на душе становилось легче, словно какой-то груз упал с души. А сделала она всего-ничего, лишь то, что подсказало ей сердце, а не что говорит закон.

– Дети?.. Подарок?.. – недоуменно проговорил Аристов. Смутные догадки уже появились у него в голове и отозвались то ли болью, то ли надеждой в сердце, но он боялся подумать об этом. Не может быть… Не может… Или?.. Может?..

– Завтра в четыре часа дня к тебе в гости придет твоя дочь, – сказала Галина Николаевна самое главное. – Готовься. Все будет хорошо.

Комментарий к Р.

«Dragostea nu bate la cioburi»* – “Любовь не бьется на осколки” (перевод с румынского языка).

Rosso del Bepi – красное полусухое вино. Стоит от 18 тысяч рублей, судя по информации в сети Интернет.

Как вам эта часть, дорогие читатели? Жду ваших мнений! Большое спасибо вам за внимание к моему произведению!

P.S. Продолжение будет в июле, так как раньше я не смогу зайти на сайт.

========== В. ==========

– Ой… – растерянно схватился правой рукой за голову Аристов, зайдя в огромный детский магазин, находящийся в торговом центре неподалеку от здания ФЭС.

– Что, шокирован количеством? – усмехнулась идущая впереди него Валентина. – И поверь, это еще не самый большой магазин. Помнится, мы со Степой как-то нашим девчонкам выбирали подарок в одном торговом центре, так там вообще магазин был раза так… в четыре больше.

– С ума сойти… – тихим голосом проговорил майор, продолжая оглядывать магазин.

Конечно, сам он далеко не раз бывал в детских магазинах. То детям сослуживцев подарок какой приобретет, то у родственников какой-либо его знакомой ребенок маленький. А несколько раз он приносил игрушки под дверь квартиры, где живет его дочка. Лишь с помощью засланных горничных Роман иногда мог узнавать, что же интересно его принцессе, чему она действительно будет рада. А потом просто шел в какой-то подобный торговый центр, и уже продавцы сами искали, что же именно подарить маленькому ребенку. Сам он в этом так и не смог разобраться. Как ровным счетом и не знал, получила ли дочка хотя бы один его подарок, или ее мама со злостью выбросила все в ближайший мусорный бак. Аристов не следил за этим и не проверял. Почему? Не хотел, не считал нужным… Но на самом деле просто страшно признаться себе, что он не хотел знать о том, что его девочка так и не увидела его подарки. Быть в пелене забвения оказалось гораздо проще. Только вот спасала ли его эта неизвестность? Он и сам не знал ответа на этот вопрос.

– Надо приобрести что-то нейтральное, не конкретной тематики, и такое, чтобы дочка, глядя на подарок, вспоминала тебя, – тем временем рассуждала Антонова, водя майора по закоулкам магазина.

– А что, там и тематика какая-то есть? – недоуменно он взглянул на Валентину.

Женщина остановилась и с хитринкой посмотрела на него.

– Да, сразу видно, что детские товары – немного не твоя стихия. Конечно, делятся. Хотя бы по мультфильмам.

Оглядевшись вокруг, патологоанатом взяла с полки игрушку в виде красочного пони и обратилась к Аристову:

– Вот скажи, как тебе эта игрушка? Понравится ли она твоему ребенку?

Тот недоуменно посмотрел на коллегу.

– Не знаю… – и начал теребить угол пиджака, как нерадивый школьник, стоящий в кабинете директора за какую-то провинность. – Ну, конь… Розовый почему-то. И что у него с глазами? – обратил он внимание. – Какие-то… пучеглазые.

Валентина захохотала.

– Пучеглазые! Ой, Аристов, не ляпни такого при детях, никогда! – продолжая смеяться, Антонова поставила игрушку на полку. – А это, между прочим, пони, герой современного детского мультика, который девочки смотрят с большим удовольствием.

«Очень и очень странные нынче мультфильмы, – подумал Роман, глядя на странных розовых пони. – И игрушки тоже!» – перевел он взгляд на соседнюю полку и увидел кукол с отчего-то зеленым цветом кожи. Приглядевшись, он отпрянул от них, потому что увидел, что куклы-то… в гробах! Игрушечных, конечно, но ужас они все-таки вселяли.

– Но такую игрушку мы твоей доченьке явно дарить не будем, – заливистым смехом ответила патологоанатом, заметив реакцию майора на куклы. – Лично я считаю это огромной глупостью. Конечно, я понимаю, что современный мир меняется, границы стираются, но все-таки…

– Маразм! – воскликнул Аристов, махнув рукой. – Давай к нормальным игрушкам пойдем.

– Ну, пойдем… – пожав плечами, женщина прошла дальше, следом за ней поплелся майор.

Куклы в гробах все не выходили у него из головы. И даже когда Валентина то и дело заглядывалась на каких-то других кукол, вполне красивых и милых, Роман отрицательно мотал головой. Лучше уж игрушку мягкую, с добрыми глазами, чтобы его доченьке свет и волшебство дарила. А не вселяла ужас, как эти… куклы.

Сколько таких гробов он видел на войне, сколько терял сослуживцев уже на гражданке, да и на службе в Европе, в спецоперациях не всем удавалось выйти сухим из воды и живым из боя. Молодые бойцы так хотели жить, строили планы, надежды, и все рушилось буквально в один миг. Многие из них даже не успели жениться, и детьми обзавестись – тем более.

В мыслях Аристов унесся далеко в нулевые, в Чечню, где пришлось ему пробыть несколько долгих лет и хоронить огромное количество таких «мальцов».

***

– Ничего, скоро все закончится, – мелодичным необычным голосом вещал молодой парнишка, строгая что-то из дерева.

Это был один из удивительно спокойных вечеров. Солнце, хоть даже в это время палило нещадно, но не так мучило уставших бойцов. Удивительно, но пальбы и выстрелов не было слышно за огромное множество километров, словно вдруг прекратилась война на мгновение и дало волю природе. Тишина то и дело прерывалась стрекотом каких-то непонятных птиц, и ветер гудел, но совсем немного.

– Скоро… Что это ты так уверен? – с горькой усмешкой перебил его сослуживец, вешающий какую-то тряпку на одинокое дерево. – Бои все идут. Забыл, как вчера тебя шальная чуть не задела?

– Но не задела же, – махнул рукой парнишка. – Хотя да, только сейчас понимаю, что смерть своим дыханием обдала. Но жить зачем-то оставила, значит, все-таки нужен я тут. Да и закончится война, рано или поздно. Главное – чтобы война в душе завершилась, тогда и мир будет жить спокойно.

Он продолжил что-то строгать, аккуратно и внимательно, каждый раз примеряя что-то на глаз. Постепенно из-под его ножа появлялось что-то удивительное, но никто не мог понять, что именно. Сидящие лишь молча наблюдали за его работой.

– И ты что, в душу этим… лезть будешь? – плюнул его собеседник.

– Я? Зачем? – удивленно воскликнул первый. – Жизнь сама каждого научит, расставит приоритеты. Война закончится, и жизнь наладится. Мир изменится. Только для этого одно нужно.

– Что нужно? – спросил Аристов, молча наблюдая за перепалкой.

– Изменить мир самому, – улыбнулся парнишка. – Мир изменчив, как и мы, просто многие не хотят это признавать. Вот вернемся – и мир изменим! И войну из жизни своей уберем!

С этими словами он привстал и показал всем свою работу. Удивительной красоты деревянный цветок. Роза. Молодой солдатик молча отдал ее Аристову, тот кивком поблагодарил.

– Это в подарок, – сказал парнишка. – Пригодится. Дочке своей передашь, а дочка у тебя будет, я знаю. Будешь смотреть – меня вспоминать, и девочка радоваться будет.

– Война просто так не убирается! – злобно процедил второй солдат.

– Убирается, – ответил тот. – Надо просто изменить себя и научиться жить без войны в душе. В будущем у каждого будет возможность выбора: либо мирная жизнь, либо война с миром. Только воевать на самом деле придется с самим собой. Поэтому я выбираю мирный путь. Вот женюсь, – начал он мечтать. – И дочку с женой родим. Или сына. Нет, двоих! Хотя, я большую семью хочу. Чтобы с сыном в футбол вместе играли. И пусть коленки сбивает, зато какой опыт будет! Каждая рана – новый этап жизни. И не только на теле, но и в душе. Через боль мы сильнее становимся. Да, после войны никто не будет таким, как прежде. Ни ты, – указал он на солдата, вещающего тряпку. – Ни ты, – кивнул он на Аристова. – Никто. Но мы можем научиться жить по-новому, изменить мир благодаря своему опыту. Изменим все, и будет все хорошо. Мы же не просто так воюем… Мы это все закончим, чтобы никто не боялся за своих детей, чтобы они больше не плакали от разрывов снарядов и постоянного грохота, и чтобы не боялись, что кто-то из их близких не придет домой. Дети – умные, они все понимают. Они тоже хотят мир изменить. И себя тоже.

– Ишь как сказал… – протянул солдат. – А жена-то у тебя есть? Разумничался!

– Любимая есть, – улыбнулся парень. – У меня завтра последний день, а потом – домой! – восторженно проговорил он. – Приеду домой – женюсь, работать пойду, и ребеночка родим, и не одного. И у каждого счастье будет. Только…

– Нужно мир изменить? – переспросил Аристов.

– Только нужно изменить мир, – кивнул в ответ парнишка.

И в последний день своей войны он подорвался на вражеской мине.

***

Сейчас та самая роза этого молодого солдата, строившего большие планы на дальнейшую жизнь, стоит в доме у майора. Он прицепил ее на стену, и действительно, каждый раз вспоминал того бойца. Как он все верно предсказал! Есть же дочка, есть! И откуда только знать мог? Может, чувствовал?

«Надо будет розу подарить, – подумал Роман. – Точно. Пусть моя маленькая девочка смотрит на нее. Она словно роза, прекрасная и волшебная».

– Рома, ты меня вообще слушаешь? – Валентина махала рукой перед глазами Аристова. – Похоже, ты совсем в свои мысли ушел.

Майор тряхнул головой, отпуская нахлынувшие воспоминания и мысли.

– Валь, извини… Накатило.

– Накатило, – повторила она с упреком. – Ничего, понимаю. Первая личная встреча с дочкой все-таки. Что ты сам хочешь подарить ей?

Немного проанализировав, мужчина ответил:

– Наверное, мягкую игрушку. С добрыми глазами. И чтобы спать на ней было удобно.

– А ты все же знаешь толк в игрушках! – улыбнулась Антонова. – Пойдем, будем искать.

Спустя, наверное, полуторачасового поиска той самой игрушки нужная была найдена. Мягкий, бело-бежевый мишка с действительно добрыми глазами. От множества всех остальных она отличалась какой-то… душевностью, как показалось Аристову. А такое возможно, если игрушка делается с любовью.

– Это эксклюзивный товар, делается не на конвейере, а шьется людьми, поэтому и стоит дорого, – объяснил и предупредил покупателей продавец лет двадцати.

– То, что нужно, – кивнул Роман. – Зато с любовью сделано. Берем.

– Упакуйте, пожалуйста, очень красиво, для маленькой девочки, – попросила патологоанатом, отдавая игрушку продавцу.

Несколько минут – и вот Аристов и Антонова уже вышли из магазина с игрушкой, упакованной в нежно-голубую детскую корзинку с бантиком.

– Я думаю, точнее, знаю, что твоей дочке подарок понравится, – улыбнулась Валентина. – А теперь не забудь костюм и галстук. И прежде всего, улыбку не забудь! И к Гале, дальнейшие инструкции от нее.

– Спасибо тебе большое, – поблагодарил женщину Роман. – Без тебя бы я не справился.

– Справился бы, – ответила она. – Главное – слушай сердце. Как и с игрушкой, ее ты выбрал сердцем.

Антонова помахала рукой и вышла из торгового центра, а майор, проводя ее взглядом, подумал. «Сердцем. Слушать сердцем. И сердцем менять мир».

Мир меняется на глазах. И он тоже. Он это чувствовал. Он это знал.

========== С. ==========

– Ты готов? – глядя на зеркало заднего вида, спросил Данилов.

Аристов молча продолжал смотреть в окно с заднего пассажирского сидения ФЭСовского автомобиля, рассматривая стоящие машины.

– Ау! – Степан усмехнулся. – Ромка, блин!

– А? Что? – наконец-то отвлекся от занятия майор. – Ты что-то спросил.

Данилов ухмыльнулся и снова обратился к коллеге:

– Слушай, ты что-то совсем подзавис. Понимаю, волнуешься перед встречей с дочкой… Говорю, готов или нет? План действий продумал?

– Каких действий? – непонимающе взглянул на него Аристов.

– Ну, как с дочкой общаться будешь.

Рома лишь махнул рукой. Он и сам не знал, как обращаться, как общаться, и вообще… Ну, что он скажет? “Привет, доча, я твой батя!”. Да, самое оно, по-ментовски, только явно доченька в шоке-то будет, а мама и вовсе прогонит прочь, даже не разрешив подарок отдать… “Здравствуй, доченька моя любимая!” – да, если любимая, что же ты не посещал-то ее, любовь свою не показывал, а?! А девочке не объяснить суть человеческих взаимоотношений. И не надо, успеет она еще многое увидеть. А сейчас ей нужны именно светлые эмоции. Так что же все-таки сказать?

– Ты хоть с бухты-барахты не заявляй ей, кто ты для нее на самом деле, – вклинился в мысли майора голос Данилова. – Испугаешь еще, или вообще, агрессивно настроится.

“План летит к чертям”.

– И что ты предлагаешь? – нахмурив брови, обратился Роман.

– Через игру предлагаю, – объяснил капитан. – В детдоме все через игру объясняли. И как есть правильно ложкой и вилкой, и как убирать постель за собой, и почему, собственно говоря, оказалось тут столько детей, и поверь, это воспитательницам было гораздо сложнее. Один неверный ход – и все, игра превратилась в реальность, случился взрыв, оставив после себя воронку в душе. И ребенок вдруг резко взрослеет, осознав, что игры больше нет, и он теперь – один боец в поле боя, один воин против полчища.

***

Он прекрасно помнил тот бой в Чечне. Его-то ни разу не задело, ни царапины не было. А сколько его товарищей на его же глазах были застрелены, зарезаны… На его руках они умирали, кто с мучением во взгляде, кто – с отчаянием, а кто-то и вовсе смотрел на войну с непониманием. И он не знал, что страшнее.

Один из подчиненных ему рядовых с необычным именем Захар часто говорил своим более старшим товарищам, что всегда надо делиться, всегда. Хлебом, патронами… Всем.

Бойцы его не просто не понимали, а даже смеялись, считая “юнцом бесхребетным”.

– Вот и зачем ты ему кусок-то дал, а?! – Аристов отвесил Захару оплеуху за то, что тот накормил пленного чеченца своим куском хлеба.

– А чтоб не голодал-то, – темно-зеленые глаза устремились прямо на Романа. – Это вы все привыкли – вам сказали – убивать, вы и убиваете. А у него семья небось, дети…

– А у нас что, нет?! – послышался голос из группы обедающих.

– И у вас есть, – кивнул Захар. – Да только вы все по ложному пути идете. И они, – он указал рукой на пленного. – Все неправильно идут. Воюют только из-за того, что это кому-то надо. Им выгодно уничтожать нас. Вам выгодно уничтожать их. А так ли это? Подумайте? Что конкретно этот пленный вам сделал? Что? Он вообще, может, первый день воевал, а вы его тут же схватили. Он-то особо и не сопротивлялся, кстати. Ему вообще, может, воевать не надо. Он домой хочет, к миру. А какой тут мир, если устроили кровь, устроили войну? А для людей разве она? Для мира? Нет, и вы сами знаете ответ.

Аристов сжал руки в кулаки и подошел ближе к Захару.

– Ты что мне тут загоняешь, сопляк?! – рыкнул он на рядового. – Ты что тут устроил, а?!

– В детдомах учат делиться, – не изменившись в лице, сказал Захар. – Правда, почти никто воспитателей не слушают, все лишь бы себе, лишь бы побольше. О других не думают. А если бы всего в мире было равное количество, то никаких ужасов, может быть, и не было бы. Еды бы всем хватало на равное количество, и никто бы не спорил, что ему мало. Никто бы никого не ограничивал, потому что все были бы равны. Строили коммунизм… А что построили? Да все разрушили. Потому что мир менять в лучшую сторону не хотели. А захотели бы изменить мир – и что-то могло получиться. И сейчас бы мы работали в миру, а не воевали. Кому нужна эта война? Вам? – указал он на солдат, жующих кашу. – Или вам? – кивнул он на пленного. – Или… Вам, а? – взглянул он на Аристова. – Пока каждый из нас не захочет себя поменять, свой мир поменять, быть добрее и научиться делиться, то ничего из нас не получится. Эх, вы…. Ну ж вас.