Текст книги "Длинная Серебряная Ложка"

Автор книги: Екатерина Коути

Соавторы: Кэрри Гринберг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Юный вампир продолжил бесстрастно:

– Потом отцу попалась газетная статья о том, что в пригороде было найдено несколько трупов. Обескровленных, со странными повреждениями шеи. Полиция ничего вразумительного сказать не могла. А отец все понял и решил бежать…

– Не бежать, а стратегически передислоцировать производство! Хотя да, бежать, конечно. Это сейчас я понимаю, что у кого-то просто не хватило терпежа – или мозгов – как следует замаскировать место охоты, а тогда я подумал что все, они ко мне подобрались. Возможно, у них такое предупреждение для недобросовестных должников. Вот и мы переехали сюда.

– В Трансильванию? – уточнил Уолтер.

– Да.

– Подальше от вампиров?

– Да.

– Угу.

– Что такое?

– Ничего, – англичанин посмотрел на него невинными глазами.

– Я полагал, что вампиры только в крупных городах водятся и что в Трансильвании крестьяне давно их извели. Вы знаете, какие тут методы встречаются? О-го-го! Чего стоит только гвоздь под язык! Ну какой вампир захочет просыпаться с металлическим вкусом во рту? Или вот такой метод – подложить в гроб носок, чтобы вампир распускал его до последней нитки. Ну кому понравится лежать рядом с крестьянской портянкой? Я и решил, что Трансильвания – самое безопасное место, что бы там ни говорили. Кроме того, нам очень повезло с соседями. Я был так рад, что моя дочь подружилась с госпожой виконтессой.

"А уж я как рада! До сих пор во сне кричу. От радости," хотела было сказать Гизела. Но не сказала.

* * *

– Когда Берта узнала про переезд, она закатила истерику, с воплями, брыканием на полу и прочей атрибутикой. Расколотила своих фарфоровых кукол и изрезала все платья. Но отец сказал, что так даже лучше, меньше багажа брать придется. И вот вся семья тронулась в путь. Отец казался довольным, Леонард – это ее брат – тоже радовался, что соберет новые образцы простейших, коими Трансильвания, конечно, кишит, и только Берта была в ужасе. Она понимала, что каким-то образом виновата во всем, что они уезжают именно из-за нее. Потому что с ней что-то не в порядке. Иначе зачем отцу ее прятать? Почему он как будто от нее откупается? Не иначе как подозревает то, о чем она сама догадалась уже давно – что она не такая, как все дети. С самого рождения не такая.

– А чем она так отличалась от других детей? – спросила Кармилла, которая даже забыла про еду.

– Хвостом.

– Фроляйн Лайд, вам бы все шутить!

– Для начала, редкий ребенок может похвастаться тем, что ему разрешают есть заварные пирожные на завтрак, – усмехнулась сиделка. – Кроме того, она… как бы это сказать… ну да неважно. Просто примите ее отличие за аксиому. Сказки не изобилует объяснениями, верно? Нигде не сказано, какую именно траву мама Красной Шапочки использовала для приправы в пирожках, раз ее дочка приняла волка за женщину. Итак, вернемся к Берте. После Гамбурга карпатская деревушка показалась настоящей ссылкой. А тут еще произошло событие, которое и вовсе осложнило ей жизнь. Видите ли, она была довольно замкнутой, нелюдимой. Не знала, как общаться с людьми. Да и отец всегда говорил, что они-то на самом деле лучше всех окружающих, потому что богаче. Дескать, мораль, принципы и прочая абстракция – это так, глупости, только деньги имеют значение. Зато перед аристократами он готов был стелиться, потому что у них благородная кровь и все такое. Его всегда завораживала кровь. Берта тогда еще не понимала почему. Ну так вот, поскольку она понятия не имела, как завязать беседу, то ужасно конфузилась и от того казалась очень резкой. А потом решила, что так даже лучше, иначе над ней будут потешаться… или наоборот, скривятся от отвращения… если узнают что она не такая, как все. И… и…

– Когда она приехала в Трансильванию, что-то произошло? – пришла на помощь Кармилла.

– Ну да! Она почувствовала себя точно устрица, которую вытащили из раковины. Такой мягкой и беззащитной себя почувствовала, что ужас просто! Тогда она закрылась, раз и навсегда. И правильно сделала, потому что ведь совсем безнадежная ситуация сложилась, совсем никакой надежды на счастливый конец, – она рефлекторно потянулась к груди, но тут же опустила руку. – Но не будем сейчас об этом. Что-то я слишком все затянула. Перейдем сразу к развязке.

– Так нечестно! – возмутилась девочка.

– Я рассказчица, а значит я определяю, что честно, а что нет, – разозлилась фроляйн Лайд. Она мысленно пролистала добрую сотню страниц. Между одной из них был заложен веер. Эту страницу она пролистнула с особой быстротой.

– Ну так вот, однажды ранней весной она отправилась на прогулку – она вообще любила прогуливаться возле замка…

– Так там еще замок был! – сказала пациентка недовольно. – Вы его даже не упомянули.

– Замок как замок.

– А кто там жил?

– Кто надо, тот и жил! – фроляйн Лайд начала разочаровываться в своей затее. Но как иначе предупредить девчонку?

– Там вампиры жили? – не сдавалась Кармилла.

– Нет! Но если вы хотите, чтобы я поскорее добралась до вампиров, то извольте не перебивать.

– Просто мне не нравятся дыры у вас в сюжете, – честно призналась критикесса.

– Это у меня стиль такой. Своеобразный. И вообще, когда вы рассказывали, я же слушала.

– Да, но мое повествование было логичным.

– Не спорю, – выдохнула сиделка. – Итак, Берта отправилась на прогулку, забираясь все дальше в горы. Ей хотелось отыскать первые в этом году примулы и принести их… домой чтобы сделать гербарий. Тут разразилась снежная буря, а поскольку Берта оделась не по погоде легко, она простудилась. Когда вернулась домой, вся промокшая, у нее начался жар. Хотя ее немедленно укутали и напоили горячим липовым чаем, было уже поздно – у нее развилась пневмония. Вот и все.

– Концовка скомкана, – сказала придира. – И где обещанные вампиры?

Сиделка замолчала и опустила глаза, утюжа взглядом складки на фартуке, который она терзала последние несколько минут.

* * *

– … доктора были бессильны! Только деньги из меня тянули. Хотя если бы пришлось растолочь золото и сделать из него микстуру, я бы и тогда не поскупился. Но все впустую. Она так кашляла, казалось, вот-вот ребра сломаются.

– Но почему вы нам ничего не сказали? – спросила Гизела, взволнованная. – Мы с папой знали, что Берта больна, но не представляли, насколько серьезно!

– При всем моем уважении и к вам, и к вашему батюшке, но вы-то чем могли помочь? Кроме того, я боялся… да, именно, что он прознает и решит ее убить, прежде чем… Ох, я ведь верил, что ее можно вылечить. До последнего верил. Поэтому повез Берту на юг, к морю. Надеялся, что морская соль прочистит ей легкие. Мы отправились в Триест, куда поближе. Но в дороге дочку растрясло, так что в Триесте ей стало совсем худо. Тем не менее, смена обстановки ее взбодрила, да и новая еда пришлась по вкусу. Помню, она все время улыбалась, хотя почти не могла двигаться. Тогда я понял, что мы проиграли. Только один способ оставался, и я не мог к нему не прибегнуть. Не мог, понимаете? Хотя куда вам меня понять.

Штайнберг умолк.

Ввиду деликатности ситуации, мы ненадолго оставим наших героев и продолжим рассказ сами.

* * *

Окно виллы выходило на море, медленно темневшее в лучах заходящего солнца. Небо было усыпано закорючками чаек. Морской бриз залетел в окно и пробежался по белым муслиновым занавескам. Совсем легкий, он тем не менее заставил вздрогнуть девушку в кресле-качалке. Девушка поежилась и подоткнула плед. Она была вся в поту, поэтому от малейшего дуновения ветра чувствовала себя так, будто ее окатили ледяной водой из ведра.

– Закрой, пожалуйста.

Юноша, который что-то разглядывал в микроскоп, ловя зеркальцем последние лучи, поспешил выполнить ее просьбу. Больная благодарно улыбнулась, но поскольку даже улыбка отнимала слишком много сил, откинулась назад.

Сейчас она напоминала ожившую фотографию – кожа была желтоватой, со светло-лиловыми тенями под глазами. Влажные от пота волосы прилипли к вискам, и губы запеклись. В груди же постоянно клокотало, будто там кипел котел. Ага, если бы! Все таки котел выглядит куда пристойнее чем то, что гнездилось там на самом деле. Как-то в начале болезни она попросила брата показать, что же за микробы ее одолели. Потом раз сто пожалела. Господи, какая неописуемая гадость! С тех пор она чувствовала себя бодлеровской лошадью, внутри которой уже пирует новая жизнь[24]

– Леонард, можно тебе попросить кое о чем? – обратилась она к брату, ломая голову над тем, как бы сформулировать свою просьбу. Он переживал из-за ее болезни еще сильнее, чем она сама.

– Что-то принести?

– Нет. Знаешь, если я умру, ты не мог бы отдать мой дневник…

– Ты не умрешь! – горячо заверил ее Леонард. – Я найду лекарство! Я близок как никогда!

– Конечно найдешь. Но вдруг… если не успеешь…

– Я успею! Просто подожди еще немного. Совсем чуть-чуть. Просто дождись меня, Берта.

– Хорошо. Я постараюсь, – пообещала она и прекратила бесполезный разговор.

Между тем в комнату вошел герр Штайнберг и кивком указал сыну на дверь.

– Иди погуляй.

– Но я должен работать!

– Без возражений, Леонард.

Когда юноша, бормоча себе под нос, вышел вон, герр Штайнберг взял стул и подсел поближе к дочери.

– Я нашел того, кто тебе поможет!

– Еще один лекарь? – скривилась девушка.

– Нет, полная противоположность лекаря. Я еще вчера телеграфировал ему. Думаю, через несколько дней он будет здесь.

Тут в дверь позвонили, громко и требовательно. К досаде Штайнберга, нанятая служанка в тот день отпросилась пораньше, чтобы погулять у кумы на именинах. В доме оставались только господа.

– Кого нелегкая принесла?

– Не знаю, – сказала Берта. – Откроешь?

– Еще чего. Небось, опять шарманщик притащился.

Тем временем кто-то продолжал вызванивать веселый марш. Еще немного – и он оторвет звонок, а то и всю дверь своротит.

– Придется открыть, – сдался фабрикант. – Вот я сейчас кому-то устрою, как говорят местные, сладкую жизнь!

Воспылав желанием отвесить неизвестному наглецу пару затрещин, он решительно спустился в переднюю и распахнул дверь. И сразу же почувствовал, что в глаза ему плеснули едкой розовой краской. Проморгавшись, он понял, что краска тут не при чем. Всему виной была стоявшая перед ним женщина, а точнее – ее ярко-розовое, невероятно блудливое платье с глубоким декольте, обшитым черными кружевами. Волосы незнакомка взбила в высокую прическу с таким обилием шпилек, что ей позавидовал бы дикобраз. Лицо она густо набелила и нарумянила, а губы, и без того крупные, размалевала кармином. Черные глаза под дугообразными бровями смотрели насмешливо. Штайнберг не мог с ходу определить возраст этой особы. Наверное, что-то около тридцати.

Как оказалось впоследствии, он польстил ей лет эдак на двести.

В руках женщина держала ридикюль и маленького белого пуделя, чуть подкрашенного розовым под цвет ее платья. Глаза пуделя смотрели в разные стороны, из пасти торчал кончик языка, шерсть тоже росла как-то неровно. Казалось, его прокрутили через мясорубку, а потом собрали воедино. Не долго думая, незнакомка сунула собачку в руки оторопевшему фабриканту, после чего обернулась к извозчику и разразилась потоком брани, длинным и витиеватым, как горная река. Извозчик тоже в выражениях не стеснялся. Судя по всему, они препиралась из-за платы. Вдосталь пособачившись, женщина швырнула ему деньги и с довольным видом развернулась к Штайнбергу. Ничто так не бодрит, как хорошая склока. Ночь началась правильно.

– Я вход? – спросила она, вырывая у Штайнберга собачку.

– Ч-что, простите?

– Я входить?

– Входите, – автоматически отозвался он, но когда эта сумасбродка проследовала в дом, завопил, – Эй, вы, дамочка! Вы кто такая будете?

В ответ она затараторила по-итальянски, жестикулируя так отчаянно, что пудель, сидевший у нее на руках, пару раз чуть не шлепнулся на пол.

– Черт бы вас побрал, говорите по-немецки! – остановил ее фабрикант.

Столько лет итальянцы были в подчинении у Австрии, давно пора выучить цивилизованный язык!

– Я Лючия Граццини, а это – Тамино, мой собака, – ответствовала итальянка и замерла, ожидая от него какой-то реакции. Видимо, нужной реакции так и не последовало, поэтому она посмотрела на Штайнберга укоризненно. – Неужели вы про меня не слышать?

– С какой стати?

– Я известный оперный певица. Я здесь на гастролях. По всему Триесту висеть плакаты!

Бред какой-то. Неужто прознала про его деньги и решила заручиться покровительством нового мецената? Обойдется.

– Ну знаете ли! Если вы заявились, чтобы пригласить меня на концерт, то даже не рассчитывайте…

– Я приходить не к вам, – рот итальянки презрительно скривился. – Где девушка?

– Отец, кто там? – услышав громкие голоса, позвала Берта и сразу закашлялась.

– Она?

– Да, – прошептал Штайнберг чуть слышно.

– Как ее имя?

Он заколебался. Фольклор не советует называть свое имя вампирам, иначе они получат над вами полную власть. Но разве не для этого он все затеял?

– Берта.

– Хороший имя.

Подобрав юбки, вампирша резво взбежала по лестнице, а Тамино потрусил за ней.

– Привет, Берта! – сказала Лючия, входя в гостиную.

– Кто вы?

– Что-то ты неважно выглядишь, – продолжила гостья, отмечая и тусклые волосы девушки, и ее сепийную кожу.

– Как вы смеете! Что вам нужно? – спросила больная по-итальянски.

– У тебя есть шоколадные конфеты?

– Есть, – ответила Берта, обескураженная вопросом. – Но…

На столике оказались конфеты и тарелка с недоеденным тирамису. Врачи советовали налегать на мясо и овощи, но когда Берта поняла, что уже не выкарабкается, то махнула рукой на все рекомендации.

– Сейчас посмотрим, – незнакомка покрутила конфету, понюхала ее, и бросила через плечо. – Дрянь! А тут что? Тоже дрянь, дрянь, действительнодрянь… О! С ромом! Глянь, Тамино, твои любимые, – льстиво сказала она, скармливая пуделю конфету.

– Собакам нельзя шоколад! – подалась вперед Берта. – Он от них умрет!

– А вот это вряд ли.

(Тридцать лет назад, еще до Войны Севера и Юга, примадонну пригласили на гастроли в Новый Орлеан. Как-то вечером в сопровождении администрации театра она прогуливалась вдоль Миссиссиппи, где плавали аллигаторы, невозмутимые как бревна. Но уже через час один из них, не выдержав визгливого лая Тамино, не замолкавшего ни на секунду, вдруг подпрыгнул и одним махом проглотил собачку. Остальные аллигаторы одобрительно закивали. Примадонна немедленно вытянула злодея из воды за хвост, до смерти забила ридикюлем, вскрыла с помощью пилочки для ногтей, извлекла пуделя, но было уже поздно. Тогда она попросила антрепренеров принять меры. Для пущей убедительности поклацала клыками. Правда, на ее клыки мужчины не обратили внимания. Они завороженно глядели на пилочку для ногтей. Спустя четверть часа на место происшествия был доставлен чернокожий жрец вуду и конфликт разрешился полюбовно.)

– Он балансирует конфеты на носу! – произнесла примадонна тоном матери отличника.

Пудель немедленно встал на задние лапы, поджав передние, и носом поймал конфету. Потом подбросил ее в воздух, схватил на лету и зачавкал. Так ловко он все это проделал, что Берта не удержалась и захлопала.

– Ой как здорово! Только зачем вы все это мне показываете?

– Как зачем? Должна же ты увидеть хоть что-то стоящее перед смертью.

Когда Штайнберг пересилил страх и вошел, вампирша качала кресло и напевала колыбельную Берте… которая безмятежно спала. Это он определил по ее хриплому, точно кошачье мурлыканье, дыханию. Но почему?

– У вас есть еще bambini?[25] – обратилась к нему вампирша.

– Мой сын Леонард, он сейчас в саду. Но Леонард тут причем?

– Он содержит в себе много зла… моменто… а! Праведный гнев пылает в его сердце, – нараспев произнесла Лючия, а Штайнберг вздрогнул от неожиданности. За весь вечер это была первая грамматически правильная конструкция, соскользнувшая с карминно-красных губ.

– Кто – он?

– Вы знать не худше, чем я, – вздохнула Лючия.

Разговаривать на немецком было очень утомительно. Этот язык она знала в основном по ариям Царицы Ночи,[26] а слова в них весьма специфические.

– Берта – это ребенок, который родился в первую очередь? Эээ… первенка?

– Да, перворожденная, – с запинкой произнес Штайнберг. В самом слове для него сосредоточился какой-то невыразимый, инстинктивный ужас, словно память о событиях, произошедших и давно, и не с ним.

– Кошмарррр! И вы еще удивляться! Вам нужно было сразу сообщить!

– Да, я понимаю! Это ведь он вас прислал? Но теперь-то вы поможете моей дочери? – он просительно заглянул примадонне в глаза, но та отвернулась. – Пусть она не умрет, пожалуйста? Мне все равно, во что она превратится… только пусть… чтобы не насовсем, а? Раз вы здесь, значит, вы можете ей помочь!

Он схватил Лючию за руки, но вампирша без труда отцепила его скрюченные пальцы и отошла назад, глядя на него со смесью жалости и отвращения. Тогда он рухнул на пол. Кто бы мог подумать, что однажды он станет ползать на коленях перед итальянской певичкой, умоляя убить его собственную дочь?

– И да, и нет, – сказала примадонна.

– Что это значит?

– Да – я мочь сделать из нее вампир. Нет – я не мочь сделать вампир только из нее. Вот, вы читать.

Она протянула ему телеграмму, и в ее глазах мелькнуло сочувствие. Или показалось? Итальянка так быстро отвернулась, что не разберешь. Если бы он не знал, что вампиры – безжалостные твари, то подумал бы, что Лючия очень, очень смущена.

Если опустить «зпт» и «тчк» и восстановить задуманный текст, послание выглядело бы вот так.

"Любезный друг мой!

До меня дошли слухи, будто моей собственности вскоре будет нанесен непоправимый ущерб, а посему я отдал распоряжения, дабы предотвратить вышеупомянутую потерю. Сейчас, когда вы читаете это письмо, вам как никогда хочется отдать мне тот старинный долг. Или слово «сбагрить» будет более подходящим? Подобное рвение заслуживает всяческих похвал. Я полагаю, что вы, будучи человеком сведущим в финансах, никак не могли упустить из виду, что за долгие годы, в течении которых вы предпочитали хранить благоразумное молчание, по вашему долгу успели набежать кое-какие проценты? Поскольку в настоящий момент я слишком занят, чтобы навестить вас лично, подательница сего взыщет с вас сумму в полном объеме.

С надеждой на скорую встречу,

ВдМ"

– Он хочет заполучить нас всех, – сказал Штайнберг, даже без намека но вопросительную интонацию.

–  Si,[27] – сказала примадонна.

Ей совершенно не нравилось происходящее. Что она, судебным исполнителем нанялась? Но ничего не поделаешь – Мастер Парижа попросил о помощи Лукрецию, Мастера Рима, а та перепоручила дело своей подчиненной. Попробуй откажись! Лукреция обладала недюжинной злопамятностью. Если разобидится, то будет еще лет двести посылать в подарок отравленные цветы, платки и букеты ядовитого плюща. Несмертельно, конечно, но раз за разом извлекать тарантул из концертных туфелек – на такое никаких нервов не хватит.

И все равно, это гадко. Не так становятся вампирами. Не по векселю. Это профанация, если вы хотите знать ее мнение!

(Сама она стала вампиром на спор. Как-то раз в начале 18го столетия Лючия вместе с закадычной подругой Аллегрой сидела на пристани, лузгая купленные на последние деньги креветки и размышляя, куда же им податься теперь, когда администрация оперы расторгла их контракт, предпочтя им обоим волоокого юношу с красивым глубоким сопрано.

– Нет, – сказала тогда Аллегра, – Не доживем мы до тех времен, когда женские арии будут исполнять именно женщины, а не всякие там балаганные уродцы.

И сделала выразительный жест, словно разрезала воздух.

– Не зарекайся, – задумчиво протянула Лючия.

Той же ночью она отдалась гостившему в Италии маркизу, известному в свете своими милыми, хотя и слегка эксцентричными проделками – например, во время скучных раутов он имел обыкновение превращаться в нетопыря и вылетать из залы.

Через 50 лет подруги снова встретились и вдосталь посмеялись над своим давним пари. Аллегра хихикала не только когда Лючия замолчала, но и когда она, поцеловав подругу в лысеющую макушку, на цыпочках покинула комнату и побежала прочь из богадельни. Она сомневалась, что Аллегра вообще ее узнала.)

– Ну что? – нетерпеливо спросила Лючия. – Какой ваш выбор?

– Разве он у меня есть?

– Нет, конечно.

В то же мгновение она впилась в его шею и через несколько минут неподвижное тело господина Генриха Штайнберга осталось лежать на полу. Облизнувшись с невинным видом, словно девочка доевшая краденое варенье, Лючия обратила взор на кресло-качалку. Присмотревшись, она зашипела – прическу девушки поддерживал серебряный гребень, а на груди сияла серебряная же брошка в виде лилии.

– Тамино, можешь помочь? Как никак, зомби не реагируют на серебро.

Пудель согласно тявкнул. Быстро перебирая лапками, он сбегал к камину и притащил хозяйке щипцы.

– Ну спасибо, дорогой!

Ничего не поделаешь, придется действовать самой. Взявшись щипцами за краешек гребня, Лючия вытащила его и отшвырнула подальше. Волосы девушки рассыпались по плечам, но она так и не проснулась. Затем наступила очередь брошки. Ее Лючия просто вырвала вместе с куском ткани.

"Горжетка или длинные перчатки?" Что-то в облике Берты натолкнула ее на мысль, что вряд ли эта девушка влюблена в горжетки. Зато без перчаток появляться в обществе не комильфо. Закатав ей рукав, примадонна прокусила запястье Берты и в рот ей медленно потекла безвкусная кровь больной.

Разверзся омут, и все бертины черти разом ей подмигнули.

"Вот так номер! А с виду благонравная девица, хоть пяльцы в руки. Может, просто симпатичные не попадались? Так я познакомлю. Взять хоть тенора Фабио Моретти, все при нем."

Пока Лючия, морщась, сосала ее кровь, девушка даже не пошевелилась. Когда все закончилось, ее голова просто свесилась набок.