Текст книги "Переспать на удачу (СИ)"

Автор книги: Екатерина Кариди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Глава 16.

Вечером пошел дождь. Майя тревожно выглядывала в окно. Сидел он. Сидел там, под дождем. Как немой укор. В конце концов, не выдержала, накинула плащ, взяла зонт и вышла. Когда она уже была в дверях, ее окликнул Сережа:

– Куда на ночь глядя? Дождь во дворе.

– Мне надо...

– Какого черта! – взбеленился сын, – Пусть катится к себе! Нечего сидеть тут, давить на жалость!

– Сережа! На улице дождь.

Сын зло фыркнул и ушел к себе в комнату.

Дождь припустил сильнее, Влад успел промокнуть, но не хотел замечать этого. Он сидел здесь, вспоминая, как провожал Альку. Вид у Альки теперь был умиротворенный и слегка смущенный одновременно. Будто отгреб от жизни подарок, но сам еще толком ничего не понял. Повезло парню, его Нелька рядом с ним, в глаза смотрит, пылинки сдувать готова. Дочка... Тоже с ним... Эх...

Майю он заметил не сразу, был погружен в свои мысли, только когда она подошла вплотную. А как заметил, задохнулся от неожиданности, онемел.

– Влад, иди домой.

– Нет, – мужчина качнул головой, потупился.

– Влад, дождь на улице.

– Ничего, – не поднимая головы.

– Влад... Чего ты хочешь...

О, он много чего хотел, очень много... Но просить об этом не решался. Потому сказал самое простое, человеческое:

– Есть хочу, Майка... голодный я... Котлеток бы... – и посмотрел на нее и сглотнул.

Добил. Добил он ее этим жалобным 'котлеток'.

У нее набежали слезы:

– Пойдем. Не надо сидеть под дождем. Ужином накормлю.

Он ничего не ответил, потому что слова не пролезали в горло, там встал ком, и по щекам потекла вода, но только не от дождя. Поднимаясь вслед за Майей, Влад Марченков боялся поверить тому, что его, наконец-то, впустят. Впустят туда, куда ему так отчаянно хотелось.

Сергей встретил их в прихожей. Глянул волком и ушел в свою комнату. Марченкову стало не по себе, но Майя позвала его, и он пошел вслед за ней:

– В ванной полотенце, вытрись, мой руки и иди в кухню.

Женщина, стараясь не смотреть на гостя, вертелась в кухне, фарш у нее в холодильнике был всегда, а пожарить котлетки недолго. Мужчина тихонько сидел за столом и чувствовал себя как бездомный пес, наконец-то нашедший свою хозяйку. Майя выложила тарелку с горячими ароматными котлетами на стол, вытащила из холодильника разносолов, салат, нарезала хлеб, заварила чай. На запах пришел Василис, спавший на диване, уставился на Влада с любопытством. Потом перевел взгляд на хозяйку, подошел к ней потерся мордой о ноги, выражая сердечную привязанность. В этот момент в кухне возник мрачный Сергей. Прямо как статуя командора. Влад напрягся, ожидая неприятной сцены, потому как парень разве что не дымился от еле сдерживаемого недовольства. Отец смешался под взглядом сына, Майя отвернулась.

Василис оценил обстановку мгновенно, понял, что пора, самое время. Как старший мужчина в этом доме, он должен вмешаться и четко высказать свое мнение. Кот подошел к Владу, потерся о его ноги, задрал голову, мурлыкнул что-то и влез мужчине на колени. Тем самым говоря:

– Я не против. Пусть себе сидит, раз уж хозяйка захотела его в дом запустить.

Сын сердито и шумно выдохнул и вышел из кухни. Мать вышла следом, но парень закрылся у себя в комнате. Его неприятие и недовольство осязаемо висело в воздухе. Хорошего настроения это добавить не могло. Решение принимать надо, и ошибиться нельзя. Чувствовала себя Майя сейчас так, словно ей предстоит по минному пойти. Вот только зачем ей это надо? Надо? Зачем?

Она села на диван, с дивана ей хорошо было видно мужчину, сидящего в кухне. В подмокшей одежде, правда, волосы почти успели высохнуть... понурый, подавленный... Он был жалким.

Когда-то давно, очень давно, а впрочем, не так уж и давно... она испытывала к нему совсем другие чувства. Он был каким угодно, прекрасным, независимым, недосягаемым, слепым, бессердечным, но жалким не был.

Жалость. Нужно ли ей это? Сможет ли она терпеть жалкого мужчину рядом? Хватит ли ей одной жалости для счастья?

Нет. Не хватит. Для счастья нужно восхищаться мужчиной, рядом с которым ты живешь. Значит, нет. Ничего не выйдет.

Владислав задумчиво гладил кота, скармливая ему крошки от котлетки, а тот смотрел мужчине в глаза и определенно делился какой-то важной информацией, только мужчина не мог понять, какой. В кухню вошла Майя, прошла к окну, постояла некоторое время молча. Потом повернулась, он замер, не сулило ничего хорошего выражение ее лица. Не ошибся.

– Влад, тебе пора уходить.

Мужчина спустил Василиса на пол, медленно, нехотя встал и пошел к двери. Кот потрусил вслед за ним. Майя открыла дверь и сказала:

– Прощай Влад. Не надо приходить больше.

Он понял, что это была разовая акция милосердия. Больше его здесь видеть не хотят. Стало больно дышать. Ничего не сказал в ответ и вышел за дверь, обернулся, глядя на женщину, которая не позволяет ему остаться в этом уютном мире, куда ему до смерти хочется попасть. Но прежде, чем Майя успела закрыть эту саму дверь, перед ней резво забежал кот. Выразительно заглянул в глаза мужчине и промурлыкал какую-то фразу на кошачьем языке.

Всё. Дверь закрылась. Мир закрылся. Он остался вне.

Влад повернулся спиной к двери этого закрытого для него мира и думал. Думал, что, видимо, придется уйти, но все в душе поднималось против. В груди, словно ребра выламывало от ощущения неправильности.

Майя тоже стояла, прислонившись спиной к двери, но только с другой стороны. Она решила свою судьбу в очередной раз. Это ничего, что сейчас сердце болит, это пройдет. Вышла на кухню, взгляд метнулся в окно. На скамейке пусто. Ушел. Сами собой сложились губы в скорбную усмешку. Значит, ей судьба быть одной. Значит, так тому и быть.

Он спустился на один марш, постоял на лестнице минут десять. И только потом до него дошло, что ему хотел сказать старый жирный рыжий кот-философ:

– За свою кошку надо драться! Они любят победителей.

Ндаааа... В данный момент он победителем себя не чувствовал.

Но, черт побери! Мало ли что она там себе решила. Мужик он, или где? Он все равно ее добьется! И начнет прямо сейчас. Мужчина решительно вернулся к двери и позвонил.

Звонок вывел Майю из раздумья и заставил вздрогнуть. Кто? Она посмотрела в глазок, удивилась. Владька Марченков. Забыл что-то? Открыла.

Тот был стремителен, как пикирующий бомбардировщик. Притянул ее к себе, впился поцелуем. Не ожидала, не была готова, да и не было сил противиться. Потому что стало вдруг так блаженно хорошо, так... Он оторвался, глянул горячо в ее растерянные глаза, а потом сказал, выравнивая дыхание:

– Я приду завтра. И послезавтра. И так будет каждый день. И я больше никуда не собираюсь уходить. Всё. А теперь иди спать.

Быстро прикоснулся поцелуем к ее губам, и закрыл за собой дверь. Она так и осталась стоять в прихожей, касаясь пальцами губ и глупо улыбаясь. А мужчина ушел окрыленный, радостно дыша полной грудью. И дождь на улице уже не был теперь досадной неприятностью, а просто... просто помогал остудить горячую голову.

Забавно и смешно. Они оба были как школьники, впервые поцеловавшиеся и открывшие для себя мир чувств.

***

Странно сложилась жизнь этих двоих. Как будто кто-то забросал камнями и валежником русло ручья, не давая воде течь свободно. И она стояла, вода. Больше двадцати пяти лет стояла вода их жизни. А теперь как будто, наконец, нашла себе дорогу и потекла на волю.

***

Василис сидел на подоконнике и смотрел вниз. Видел, как уходит по улице этот странный мужчина, к которому хозяйка неровно дышит. Он заметил, что и мужчина этот тоже смотрит на нее, как на свою кошку. Только боится заявить права, не решается. Ну, пришлось помочь.

– Жалко ее, хозяйку-то. Сынок ее, тоже тот еще кот, скоро себе свою кошку найдет. А она что же? Совсем одна будет? Я-то ведь не вечный, за ней присматривать... Эх... Ну, правда, я таких тупых людей давно не видел, раз десять ему пришлось повторять, пока что-то понял. Хорошо, хоть дошло, наконец.

Кот облизнул усы, лениво вытянул лапку, лизнул было, потом решил, что займется туалетом после. Свернулся толстым пушистым клубком и задремал с мыслью:

– Теперь и помирать не страшно. Но я, конечно же, поживу еще. Даааа.

***

Ну, вода-то может быть на волю и потекла, но когда первая эйфория от внезапности момента прошла, Майя испугалась. Испугалась себя, того, с какой легкостью она, пусть и на несколько минут, но снова впустила его в свое сердце. Вместе со страхом вернулось недоверие.

Она думала об этом всю ночь и, разумеется, Майя не простила Владьку Марченкова за один вечер. То есть, по-христиански она не держала на него зла, но полюбить его снова? И слова те, и поцелуй его, все поутру воспринималось ею совершенно иначе. Она приготовилась биться с ним до конца, потому что не верила больше ни единому его слову.

Так что, явление Влада вечером следующего дня чуть не вызвало семейную сцену в доме Суховых. Сергей был против категорически. Что и выказывал всем своим видом. Майя была бледна, насторожена и холодна, сцены ей не хотелось. Один кот был к гостю лоялен. Влад понял, что на один шаг вперед пришлось по меньшей мере два шага назад. Но сцены ему тоже не хотелось, и заставлять женщину лишний раз нервничать не хотелось. И без того она натерпелась в жизни по его милости. Мужчина был доволен и уже и тем, что ему позволили войти, это была победа. А потому, посидев минут пять, ушел. В дверях снова глянул на Майку голодным взглядом, однако сдержал себя. Нельзя спешить, нельзя снова все изгадить. Доверие надо заслужить. И, прежде всего, ему надо заслужить доверие сына. Он будет добиваться этого медленно, исподволь, и придется смириться с тем, что еще не скоро на него посмотрят без неприязни. Если вообще посмотрят.

Днем Марченков занимался бизнесом. Мобильные телефоны. Купил пару салонов сотовой связи, дело живое, прибыльное. Должно пойти хорошо. А по вечерам приходил к ним, к тем, кого считал своей семьей, хотя они его своим не считали. Ненадолго, на чашку чая. Был вежлив, корректен.

Майя чувствовала себя ужасно. С одной стороны, зная отношение сына, каждую минуту ждала взрыва. С другой... С другой так и не решила. Но так легко этого мужчину пускать в свою жизнь не собиралась. Она к нему приглядывалась, все ждала, когда же он 'срежется', когда же ему надоест, и он свалит. А он уже неделю таскается, конфеты приносит. Выпьет чаю, посидит пять минут и уходит. Смотрит голодными глазами. Достал.

Через неделю Сергей не выдержал.

Пришел в кухню, сел за стол напротив человека, который был его отцом, но которому сын не хотел давать этого права. Майя почувствовала себя совсем уж не в своей тарелке. И так напряженно было, а теперь и вовсе... хоть ножом воздух режь.

Но сын не собирался скандалить, просто назрело. Спросить собирался, чего этому типу от них нужно? Чего он каждый день притаскивается, чего? Жизни никакой нет!

Майя из-за стола встала, отошла к плите. Отвернулась. Сергей некоторое время молчал, сверля мужчину взглядом, потом все-таки спросил:

– Что вам надо? Зачем вы приходите? Вы же видите, вам не рады.

Влад наклонил голову, повертел в руках чашку, не сразу ответил:

– Я хочу одну легенду рассказать. Это поможет объяснить... Ты позволишь?

Молодой человек покачал головой при слове 'легенда' и сказал скептически:

– Что ж. Послушаем вашу 'легенду'.

Брехню, имел в виду сын, и отец это понял. Вздохнул, провел рукой по волосам и начал:

– Жил один человек, в античные времена, давным-давно... И была у него девушка, а может жена, точно не помню. Красивая. Ее звали, кажется, Лаодика. Не важно. Важно то, что Лаодика его любила. И он ее вроде тоже... Так вот... Как-то раз он случайно услышал рассказ о том, что в городе на берегу бухты Золотого рога, а воды этой бухты розового цвета, живет прекрасная нимфа. В маленьком домике, увитом виноградом. А к домику от самой бухты ведет длинная извилистая мраморная лестница. И тот, кого она полюбит, будет счастливейшим из смертных. Услышал – и все. Потерял покой и сон, решил искать далекую незнакомку, чья любовь сделает его самым счастливым человеком на свете. И ушел. Просто в один прекрасный день взял посох и ушел по дороге. И не обернулся. Странствовал долго. По суше, по морю. Нигде не нашел ни бухты розовой, ни девушки, ни счастья. И тогда понял, врут рассказы, вернулся домой вместе с попутным кораблем. Каково же было его удивление, когда он увидел в вечернем свете город на берегу бухты, воды которой в закатных лучах были розоватого цвета, а скала над бухтой золотилась как огромный рог. Сошел человек на берег. Домики лепились вокруг бухты, уходя вверх по склону. И лестница та нашлась. Все, как и говорилось, – мужчина мрачно усмехнулся, – Он по этой лестнице в гору помчался и увидел домик. Знакомый домик, увитый виноградом. А на балконе стояла Лаодика. Его Лаодика. Вот тогда он понял всё.

Владислав покачал головой, потер лоб, потом закончил свой рассказ.

– Этот глупый человек понял, что ушел искать какую-то незнакомку, которая подарит ему счастье, по всему миру, а она всегда была здесь. И тот счастливец, которого она любила, это был он. Просто он был слеп, безнадежно слеп, и не видел никогда раньше города с моря...

Майя слушала его рассказ задумчиво, молча. Не желая определять, что за чувства он в ней вызывает, удивляясь, откуда этот увалень слова такие поэтичные знает.

– И как же закончилась эта история? – спросил Сергей.

Влад вскинул взгляд на сына:

– Лаодика не захотела его принять. А он с тех пор приходил к ее дому каждый день, в надежде вымолить прощение.

– Ндааа... очень жизненно... – съязвил сын.

– И как, по-твоему, можно простить этого глупца? – спросил отец.

– Не знаю, это дело Лаодики.

– Тогда пусть Лаодика решит его судьбу.

Влад встал, склонил голову, попрощался и ушел. Майя заперла за ним дверь, а Сергей остался сидеть в кухне. Хоть и не хотелось этого признавать, но он понял одно, простить или не простить этого человека, который его отец, вправе только мать. Потому что перед ней он виноват. А значит, ему не надо в их отношения вмешиваться. Мама Майя должна сама принять решение. И странным образом, эта старая легенда заставила его увидеть своего отца с другой стороны. Не как бездумного и бессердечного пользователя, срывающего цветы жизни, а человека, совершившего когда-то ужасную ошибку и теперь мучимого раскаянием.

И тогда он решил, что будет с отцом общаться. Конечно, о 'братании' речь не шла. Но здороваться будет.

Глава 17.

Как ей это удалось, каких усилий стоило, неизвестно. Только Эмма Беспольская поступила в этом году на мехмат. В NN Университет.

Когда она только заикнулась об том, что хочет там учиться, у Нелли челюсть отвалилась. Да и папа Алекс был ошарашен, а потом проникся гордостью за свое дитя. Мама Нелли тоже, когда первоначальный шок прошел, произвела элементарные подсчеты и пришла к выводу, что это весьма выгодно и экономически целесообразно. Так как учиться в России гораздо дешевле, а качество обучения... Беспольские прекрасно знали, что бы там во всем мире про наше российское образование не говорили, оно и правда высшее, потому что высшее.

Так что пусть девочка пробует, решила семья. Жить есть где, деньги найдутся. А подтвердить свой диплом в Штатах будет не так уж трудно, тем более, что она американка. Засели за подготовку, папа напряг пупок, кое-что с институтских времен еще помнил, а значит, был порох в пороховницах!

Вот так появилась в тот год на мехмате студентка-иностранка.

Стоит ли говорить, что господин Рудинский был потрясен, когда снова ее увидел. А потом слегка невзлюбил. Решил, что надо спесь посбивать с этой дерзкой девчонки, которая смеет на него вызывающе смотреть и нагло улыбаться.

А вот Майя Михайловна обрадовалась дочке Беспольского и даже взяла ее под свою защиту. В смысле от Филиппа Павловича, который все норовил поставить 'незнайку' на место.

***

С начала семестра прошло больше двух месяцев. В расписании было окно, Майя Сухова пригласила Рудинского посидеть в пустой аудитории. Потому как назрели вопросы для совместного анализа. Тот с готовностью откликнулся, ему и самому надо было поделиться массой впечатлений.

Потому что это только с виду Филя Рудинский являл собой 'безжизненную каменистую пустыню', на которую девушкам нечего бросать томные взгляды в надежде узреть там цветы любви. На самом деле это был слегка присыпанный пеплом огнедышащий вулкан. Но только вулкан просыпался и реагировал (совсем как пещера Али-бабы на 'сим-сим') исключительно при имени Эммы Беспольской.

Взяли по пластиковому стаканчику кофе и по шоколадке, как обычно. Присели в верхнем ряду. На сей раз, очередь признаваться первым принадлежала Филиппу.

– Филипп, что там у вас происходит, что прикопался к девчонке?

– Я? Я прикопался? Да она... Она знаешь что выкинула?

– Ничего я не знаю. За ней никаких нарушений не числится. Не знаю, о чем ты.

Он возмущенно затряс головой и воздел руки к небу:

– Конечно! Естественно! Я все выдумываю.

Майя выжидающе улыбнулась, похоже, сейчас начнутся откровения.

– На той неделе. Она меня заперла в аудитории.

– Что?

– Да! После последней пары.

– Ай, ай, ай... И вы, батенька, так и сидели до утра?

Он скривился:

– Издеваешься?!

– Что ты, как можно? – а у самой улыбка до ушей.

– Издеваешься, – он покивал, – Нет. Я не сидел там до утра. Сама же потом и выпустила.

Майя хохотала в полный голос.

– Но ничего, я ей отомстил. Ага.

– Да?

– Вчера. Запер ее после пар в пустой аудитории.

– Какая жестокость...

Тут он добавил, хищно и победно сверкая глазами:

– Изнутри.

– Что?

– Что-что... Заперся я с ней...

– И...?

Вид у господина Рудинского был мечтательно-сыто-ностальгический, а глаза подернулись поволокой. На что Майя решительно качнула головой и сказала:

– Ну, я смотрю, тебе мои советы не требуются. Анализировать тут просто нечего. Но ты смотри, чтобы девчонку не обижал!

– Майя! Вот только глупости не надо говорить!

– Ладно-ладно. Тристан ты наш, с Изольдой... – фирменная ехидная улыбка.

– Майка... Знаешь... Я никогда не думал, что это так... так...

Майя только рукой махнула.

– Расцвел кактус!

Он грозно свел брови, а потом рассмеялся вместе с ней.

– Ладно, Майка. Мне косточки перемыли. Скажи лучше, как у тебя?

– У меня...

Она на какое-то время ушла в свои мысли, и мысли, очевидно, не были неприятными, потому что женщина улыбалась.

***

С тех пор, как Сережа начал хоть как-то общаться с Владом, ей стало легче. Исчезла это выматывающая нервозность. Конечно, до нормальных мирных отношений, не говоря уже о родственных, было далеко, как до Луны. Но хоть не вражда. Хоть не надо переживать, что мальчик сорвется. Да и Влад... Да, он не подарок, но все равно нехорошо как-то. Теперь она не была против того, чтобы отец наладил отношения с сыном. Все-таки, Майя сама воспитывалась в традиционной семье, с совершенно определенными ценностями. И ей показалось правильным, что Влад хочет добиться доверия сына. А мужчина стал задерживать подольше, теперь за столом вместе сидели, правда, молча, но...

Ей импонировало то, что Марченков не пытается 'купить' сына, а ищет к нему пути. В один из вечеров, провожая его, она в первый раз вышла вместе с ним и прикрыла за собой дверь. Хотела поговорить с глазу на глаз.

– Влад.

Он остановился немного удивленный и честно, говоря, напрягся, не зная, чего ждать.

– Да?

– Я благодарна тебе...

– За что? – он даже смутился.

– За то, что не предлагаешь Сереже деньги, еще какие-нибудь блага жизни... Что не пытаешься 'купить', короче.

Он грустно улыбнулся, протянул руку, касаясь ее щеки, и сказал:

– Я знаю, то, чего я хочу, нельзя купить, это можно только заслужить. И я знаю, что это не будет просто. Но я не отступлю.

И посмотрел на нее так...

А неделю назад Сережа приплелся в кухню со своими расчетами, у него никак не ладилось, так и жевал – одним глазом в записи пялился. И тут Влад попросил разрешения взглянуть, а потом указал сыну, где ошибка. Надо же, за столько лет еще что-то вспомнил. Сережа сначала в штыки, мол, да что ты... А потом проверил, и правда. Кончилось тем, что они с тарелкой оладьев засели на диване в гостиной. Шумели, спорили, доказывали. Оладьи закончились, Сережа прибежал в кухню за новой порцией и выпалил:

– Ты знаешь, ма, а предок-то ничего! Голова еще варит! – и умчался обратно.

Мужики. Майя только улыбнулась, глядя из кухни, как эти двое склонились над исписанными листами, совершенно одинаковыми жестами таская с тарелки оладьи. А Влад вдруг поднял голову и посмотрел на нее, словно почувствовал. И столько всего было в его взгляде... В тот вечер она снова вышла к нему за дверь, и он ее поцеловал. И так теперь каждый вечер... Как подростки... Смешно...

***

– Майя Михайловна, что-то ты затихла?

Она спохватилась и покраснела.

– Эй... Мадам Сухова? Мы что... Краснеем? И есть за что?

– Иди ты!

– Таааак... Я просто нутром чувствую, что здесь махровый анализ назрел!

Он улыбался ехидно, глаза горели добродушным любопытством, он тормошил ее, Майя фыркала и отбивалась. Потом успокоился и спросил мягко:

– Майя, как ты?

– Хорошо, я хорошо.

Она ответила быстро и отрешенно, глядя куда-то в окно.

– Рассказать не хочешь? Мы же вроде для этого...

Тут Майя взглянула в глаза Филиппа, и он прочитал в них страх. Обыкновенный женский страх и неуверенность.

– Так! Быстро рассказала, что у тебя там! Он что, позволяет себе...

– Нет. Он ведет себя безупречно.

Филипп поднял брови в знак удивления.

– Он ведет себя безупречно, приходит в гости каждый вечер, – Майя замялась, – Знаешь, он смог добиться доверия Сережи.

– Хмммм...

– Да, именно так. Не пытался купить мальчика, а именно добился его доверия. Сын его принял, – Майя усмехнулась, – Теперь они прекрасно общаются вдвоем, без меня. Нашли точки соприкосновения на ниве матанализа.

– Да что ты?

– Да, Сережа гордо сообщил на днях, что у предка голова еще варит.

Тут они оба расхохотались.

– Представь себе, его принял Василис.

– Что? Это бесстыжее, нахальное, самовлюбленное рыжее домашнее божество его приняло?

– Да, ты знаешь, он уступил ему свое место на диване.

У Фили глаза полезли из орбит. Он прокашлялся, помолчал с минуту, склонив голову, потом высказал:

– Мои впечатления таковы... Если я не прав, исправь меня. Значит так. Этот тип втерся в доверие к своему ... ээээ... твоему сыну и к твоему коту. Пустил корни в святая святых твоего дома – на ДИВАНЕ. Причем, говоришь, Василис уступил ему место?

Майя кивнула.

– Ну, Сережа принял отца – это закономерно. Сама говоришь, он ведет себя безупречно. Как бы то ни было, а иметь отца, которым можно гордиться, это необходимый компонент для полноценного развития личности мужчины. Это очень хорошо.

– Я знаю.

– А вот со стороны Василиса – это диагноз.

– И что еще за диагноз, – устало спросила Майя.

– А то, что он признал в нем хозяина.

Майя отвернулась. Филипп некоторое время смотрел на нее, склонив голову, потом тихо спросил:

– Майя, скажи мне, чего ты боишься?

– Я... я не боюсь.

– Перестань. Мне, – Филипп ткнул себя пальцем в грудь, – можешь не врать.

– Филипп...

– Что Филиппп? Я уже тридцать три года Филипп. Рассказывай уже. Давай проанализируем, тебе же легче станет.

– Филипп, ты не понимаешь...

Он закрыл глаза, потер переносицу, а потом сделал жест в ее сторону:

– Тогда постарайся объяснить так, чтобы я смог понять.

– Я боюсь... Нет. Я... Черт... Да, ты прав, я боюсь. Боюсь поверить ему снова.

– Я так и думал.

– Ты не представляешь, чего мне стоило заставить себя забыть его и жить просто дальше.

– Майя, мне кажется, мы с тобой еще в прошлый раз разобрались с этим.

– С чем, прости?

– С тем, что ты и не думала его забывать. Просто задвинула вглубь себя и заперла все чувства. А сейчас он вновь их будоражит, если будешь пытаться запереть все в себе – легче не станет. Надо уже набраться смелости и выползти из спасительной скорлупы, в которую ты себя загнала.

Женщина вздохнула, подумав:

– Знал бы ты, что моя спасительная скорлупка уже изрядно потрескалась.

А вслух сказала:

– Я боюсь впустить его снова в свое сердце, потому что не знаю, что им движет. Что он чувствует по отношению ко мне? Нет, что он испытывает к Сереже отцовские чувства, в этом я не сомневаюсь. Но ко мне, что он чувствует ко мне? Что это? Вина? Жалость? Просто желание иметь удобный дом? Мне этого мало, одного этого мало! Я не хочу быть приложением, мебелью, не хочу!

Она затрясла головой:

– Я не хочу, чтобы он снова причинил мне боль. Не хочу...

– Майя, посмотри на меня, Майя, – позвал Филипп, заставляя выбраться из тех мыслей, которые совсем ее поглотили, – Ты не узнаешь, если не спросишь.

Снова страх во взгляде.

– Майя, не совершай ту же ошибку, что и тогда. Тебе надо поговорить с ним и все выяснить раз и навсегда. И нечего трястись, как перед экзаменом. Ты никогда трусихой не была!

Взгляд, который она подняла на друга, говорил о том, что она сейчас не просто трусиха, а просто катастрофическая трусиха, и что этот разговор будет самым страшным экзаменом в ее жизни. Филипп сочувственно взглянул на нее, но тон его был серьезным и твердым:

– Ты должна это сделать, прежде всего, для себя. И нечего тянуть, только мучиться сомнениями будешь.

– Ой, не знаю.

– Зато я знаю. Как ваш лечащий психотерапевт, мадам Сухова, я вам прописываю сеанс откровенного разговора с предметом вашего воздыхания.

Она снова смотрела с сомнением, но Рудинский был непреклонен.

– Желательно сегодня же вечером. Завтра отчитаешься о проделанной работе! Так, все, цыгель, пора за работу приниматься.

– Молчал бы, психотерапевт хренов, небось к Эмме своей торопишься?

Обвинение было брошено наугад, но попало в точку. Рудинский засмущался и покраснел, Майя рассмеялась, настроение все-таки улучшилось. Еще бы набраться сил, да поговорить с Владом... Им действительно надо многое выяснить.