Текст книги "Хозяин ее судьбы, или Если свадьба состоится"

Автор книги: Екатерина Гринева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Через три месяца

Звонок вырвал меня из полусна-полудремы: я схватила трубку и зашлась в кашле.

– Алло!.. – прохрипела я.

– Привет, Юля! Как ты? – слова вылетали, как горох, и я не сразу поняла, кто же мне звонит. А когда поняла, разразилась громким воплем: – Тат! Ты, что ли?!

– Ну, я, я, – немного ворчливо сказала Тата. – Чего ты кричишь-то?

– От радости, – буркнула я. – Говорят, что от радости не умирают. Вот я и проверяю.

– Как живешь? – вопрос повис в воздухе, и возникла невыносимая пауза. Тоска-кручина, которая всегда настигала меня внезапно, как нежданный убийца, и вонзала в сердце нож. Из-за этой боли я не могла ни вздохнуть, ни пошевелиться…

И теперь я почувствовала эту паузу всей своей кожей. Она росла и росла, пока не заполнила все пространство целиком.

– Живу… пока… – я беззвучно заплакала.

– Ю-ю-юль, – услышала я тягучее, – ты что? Сейчас я тоже зарыдаю! Ну прекрати! Прошу тебя. Перестань!

– Все, все! Уже не плачу. – И я вытерла слезы тыльной стороной ладони. – Правда-правда…

– Ну вот и хорошо. – Тата засопела в трубку, она дышала так тяжело, как будто в посудной лавке топтался слон. – А я здесь!

– Как? – я не сразу сообразила, что звонок был не международный.

– А вот так! Приехала в родные пенаты.

– Надолго?

– Не знаю.

– Ты че, Татка?! Насовсем, что ли?

– Пока – на два месяца. А там будет видно, – Тата стрекотала, как из пулемета. Она всегда была такой: четкой, собранной и жутко дисциплинированной. «Железная леди» – звал ее Костя. – Дела тут есть всякие, по работе. Ну и тебе помочь приехала. Ты ведь мне не чужая все-таки.

– Та-ат! – снова разревелась я, уже в полный голос. – Ну, Тата…

– Чего ты ревешь?

– Я не реву, – хлюпнула я носом. – Тебе показалось.

– Ага! Показалось! И еще много чего другого показалось. Я правильно понимаю?

– Неправильно, Татка, – шепнула я. – Я так рада, ты даже не представляешь!

– И поэтому ты опять ревешь?

– В том числе и поэтому.

– Все, бери платок и утри слезы.

– А ты где? – спросила я подругу.

– В Караганде! Я же говорю – уже в Москву приехала. Можешь встречать.

– И где ты остановилась?

– Пока что в гостинице. Потом поеду к тетке, Зинаиде Васильевне.

– А ко мне?

– К тебе – завтра. Зинаида обидится, если я сразу к ней не прискачу.

– Как она?

– Как можно себя чувствовать в восемьдесят пять? Конечно, не огурчик уже… жалуется то на боли в ухе, то на артроз, что в ее возрасте вполне естественно. Так что я буду на боевом посту. Соскучиться она мне не даст, – вздохнула Тата. – Я помню, как мать на нее жаловалась: замотала та ее в конце концов. Теперь – где моя мать и где тетя Зина? Ладно, что теперь об этом говорить! Завтра я к тебе приеду. Говори, когда тебе удобно?

– Тат! Да мне теперь всегда удобно, – шепотом сказала я. – Дел-то у меня никаких нет.

– Не смей так говорить! – одернула она меня. – Скоро для тебя дело найдется…

– Что ты имеешь в виду? – нахмурилась я. – Работать я не пойду. Не в том я состоянии.

– О работе речь не идет, – многозначительно сказала подруга, – но больше я тебе ничего пока рассказывать не стану.

– Не хочешь – не надо, – непонятно почему рассердилась я. – Все! Пока.

Повесив трубку, я подумала, что приезд Таты может оказаться той самой ниточкой, которая вытащит меня из пропасти, в которую я медленно погружалась.

Тата приехала в пять часов вечера на следующий день. Раздался звонок в дверь, и я побежала открывать.

Распахнув дверь, я увидела перед собой Тату с огромным букетом желтых роз.

– Привет!

– Ну… привет! – Тата сунула цветы мне в руки и оглядела меня критическим взглядом. – Д-да… «просела» ты, мать, «просела». Прости уж за правду-матку!

– Прощаю, – вспыхнула я. – А ты ожидала чего-то другого? После исчезновения Маруси и Славы я жить вообще-то и не хочу!

Тата шагнула ко мне и, бросив сумку на пол, с силой встряхнула меня за плечи. Букет выпал из моих рук.

– Юлька-а-а! Да прекрати же ты над собой издеваться-то… в самом деле!

– Отвянь! – бросила я. – Проходи в кухню, но если ты будешь критиковать мою внешность, – я наставила на нее указательный палец, – пеняй на себя!

– Поняла! – Тата подняла руки вверх. – Сдаюсь. И больше – ни-ни.

– Так-то лучше.

Я подняла цветы с пола и пошла в большую комнату за хрустальной вазой.

Налив в нее холодную воду, я поставила туда цветы и пошлепала обратно в кухню.

Тата уже расположилась за столом и достала пачку сигарет.

– Разрешаешь?

Я пожала плечами:

– Хозяин – барин.

– Я у тебя здесь не хозяйка, – усмехнулась Тата.

– А я – тем более, – откликнулась я. – Не хозяйка… ничего!

Татины брови взлетели вверх.

– Ничего у меня не осталось, – развила я свою мысль. – Абсолютно ничего! Понимаешь?

– Не совсем. Поясни!

– Сначала Маруся, потом – Слава… после этого всего я не живу, а существую. И ты это знаешь не хуже меня. Каждый новый день – как вчерашний. А вчерашний – как скисшее молоко. Живу непонятно зачем и для чего. Первое время думала на себя руки наложить. Где они… куда делись? Живые они или мертвые? Ума не приложу! И все-таки мне кажется, что его не похитили, а он меня крепко надул. Зачем ему было скрываться под чужим именем? Что такое он натворил, что ему понадобился такой финт?

– А там, в полиции… того… не ошиблись?

– Нет. Все правильно. Меня просто развели, как последнего лоха! Вот тебе и бизнес-леди! Я – просто тряпка, о которую вытерли ноги и пошли себе дальше. Использовали по назначению…

– Бизнес тут ни при чем? Все мы, женщины, одинаковы. Всем, даже самой железной бабе «с яйцами», хочется мужского плеча и ласки. Вот этим они и пользуются! Ты его ангелом рисовала, да? Думала, он – красивый, и умный, и заботливый? Куча достоинств – и все в одном флаконе! Не так ли? Ошиблась ты, подружка. Не бывает идеальных мужиков. Все они – козлы! А те, кто не козлы, – те подлецы и подонки. Свет на этом стоял и будет стоять. Иного не дано. Ты думала, что вытащила выигрышный лотерейный билет? Поэтому так и радовалась? К сожалению, не бывает в жизни лотерейных билетов. Или лотерея как лотерея, то есть один счастливый случай на миллион. Только такой расклад и возможен. А все остальное – наша бабья дурь и сплошные розовые очки. А когда их снимаешь – такое видишь… – И Татка махнула рукой.

– Ты знаешь, Тат! Оказывается, я ничего не знаю о своем муже, – сказала я. – Мне просто противна эта мысль – как он обвел меня вокруг пальца.

– Да… – Она растерянно посмотрела на меня. – Но это же ужасно, Юлечка! Ты доверяла ему, а он… И об этом я тоже хочу поговорить.

Я замерла:

– О чем?

– О Марусе. О том, как она пропала. Мне кажется, если разгадать тайну исчезновения Маруси, мы найдем и Славу.

– Тат! Это слишком больная тема. И я не могу об этом говорить…

– Придется, – спокойно заявила Тата. – Потому что казнить себя непонятно за что – это тоже не выход. Ты слишком рано сдалась. Вот в чем твоя проблема!

Это был удар ниже пояса, и я ощутила, что меня словно ударили под дых.

– Рано?! Да я за это время…

– Стоп-стоп. – Тата подняла руку, как бы защищаясь от моих обвинений. – Я не говорю о том, что ты чувствовала или испытывала. Я говорю только о том, что ты делала. Может быть, именно сделанногобыло недостаточно.

– Тат! – Я включила электрический чайник и опустилась на стул напротив нее. – Все уже сто раз переговорено. Свидетели все опрошены. Возвращаться к этому опять смысла нет.

– Неверно! – энергично возразила Тата. – Ты могла тогда упустить кое-какие детали и нюансы. Понимаешь?

– Как я могла их упустить, когда все, абсолютно все было проверено?! Да и полиция работала! Она исчезла – и точка. Вера Васильевна ушла из дома в два часа, пришла в четыре. За этот промежуток времени Руся и пропала.

– Руся ушла… Куда? Кто мог ее видеть?

– Тат! Если ты думаешь, что в этом замешаны жители поселка, то твоя версия – дохлая. Их перетрясли и расспросили по нескольку раз! Никто ничего не видел. Она как сквозь землю провалилась. Иногда я думаю, что, может быть, она действительно провалилась, – сказала я, уставившись в одну точку.

– Чушь! – резко сказала Тата. – Ее украли, и сделали это вполне реальные люди.

Я вздрогнула. Эта мысль постоянно приходила мне в голову: Руся жива и ходит где-то… где-то далеко или близко… но я просто не вижу ее. Она не со мной, с другими людьми. Надеюсь, они ее не обижают, не бьют… В противном случае… Я сглотнула, воображение то и дело рисовало мне всякие ужасы: и изнасилование, и зверские побои. О том, что ее могли расчленить и продать на органы, я старалась даже и не думать. Это было настолько ужасно, что всякую мысль, подобную этой, я гнала прочь, не давала ей укорениться… И удалось ли Славе встретиться с ее похитителем? Да или нет? Его убрали – или тоже где-то держат? Или их обоих уже нет в живых? Эту мысль я все время упорно гнала от себя.

Чайник забулькал и смолк.

– Черный чай? Зеленый?

– Кофе, – ответила Тата. – Без молока. Слушай, – продолжила она, выпуская в воздух колечко дыма. – Нужно поговорить со всеми заново. По второму кругу. Мне кажется, кто-то мог что-то видеть.

– Тогда бы это давно стало известно полиции.

– Необязательно. Кто-то мог и смолчать.

– Зачем? Какой в этом смысл?

– А вот это нам и предстоит выяснить…

– Тат, – я замолчала, а потом выдохнула, – второй раз заново ходить по этому адскому кругу – я не выдержу! И смысла в этом нет. Не хочу я в это ввязываться, Тат! И не проси!

– Нет, попрошу! Я обдумывала еще там, в Америке, исчезновение Руси. И неоднократно. И мне кажется: кто-то промолчал. Или утаил что-то. А вот кто? Вопрос!

– Ладно, Тат, уговорила, – вздохнула я. – Только не очень дави на меня, и еще… пожалуйста, будь рядом! Одна я не выдержу.

* * *

В дачный поселок «Голубые дали» мы поехали с утра. Тата осталась у меня на ночь. Время мы решили не терять, и поэтому она переночевала у меня.

Я села за руль «Тойоты», подруга сидела рядом. Продукты мы купили в ближайшем магазине. Я подумала о Русе, и мои глаза наполнились слезами. Тата права: где Руся, там и Слава… Стоп-стоп, сказала я себе. Вот об этом сейчас думать не надо! Слезами делу не поможешь. А наша задача заключается в том, чтобы восстановить максимально полную картину того дня.

Как ни странно, но Тата почти убедила меня в том, что какую-то мелочь, некую деталь мы могли упустить, и поэтому след Руси потерялся.А теперь эту детальку мы должны найти, все перерыть – и найти. Как иголку в стоге сена. Несмотря ни на что: искать, искать и искать. Не знаю, почему, но меня вдруг – стыдно сказать! – охватил азарт. Самый настоящий. Я даже сама удивилась. И неожиданно подумала: а вдруг и правда мы найдем ее… Всякое бывает. Где-то же Руся должна находиться! Найду я ее, мою девочку! Обязательно найду. И Славу найду! И Тата мне в этом поможет.

Раз уж она вселила в меня оптимизм, пусть теперь и отвечает за это. Татьяна, напротив, сидела хмурая и сосредоточенная. Я посмотрела на нее искоса и отвела взгляд. Может быть, мы с ней невольно ролями поменялись? Я вроде бы теперь играю за оптимистку. А Тата – за пессимистку. Тата могла неожиданно испугаться своего хода – она же подарила мне этот неоправданный оптимизм, который мог рухнуть при столкновении с реальностью. Ведь все держится, как тоненькая ниточка, на одном-единственном допущении: что Руся со Славой живы и здоровы.

Я сжала губы и вновь посмотрела на Тату. Она перехватила мой взгляд и неожиданно улыбнулась. И от улыбки в уголках ее глаз собрались морщинки. А ведь она постарела там, в этой Америке, подумала я. Работать ей приходилось за троих, так просто в эту капиталистическую систему не встроишься… О многом, конечно, Татка умолчала. И правильно! Я бы, наверное, сделала то же самое. Невыносимо горько признаваться кому-то в том, что ты прошла через унижения и обиды, прежде чем чего-то добилась. В таких случаях посторонним людям душу излить легче всего. А вот в чем-то признаваться близким… Я бы тоже собственный язык съела. В этом мы с Татой похожи. Только она резче, нетерпимей, острей.

Тата искоса посмотрела на меня.

– О чем задумалась? – неожиданно услышала я ее хриплый голос.

Я колупнула пальцем окно машины:

– Ни о чем. Просто так. О том, что мы там увидим, узнаем…

– Лучше об этом заранее не думать, – сказала подруга, так и не повернувшись ко мне.

Она вела машину спокойно, сосредоточенно, подбородок ее слегка выпятился вперед.

– Не получится, – ответила я, сцепив руки в замок. – Как ни старайся – не получится. А потом, вот ты приехала и всколыхнула все вновь. Так что все завертелось в другую сторону. И не по моей вине, учти! – подняла я палец. – Ты повела в этом счете.

– Принимаю, – вздернула голову Тата – резко, порывисто, как породистая лошадь, раздраженная чем-то. – Я только прошу тебя пока что об одном: не строй никаких версий.

– А я и не строю. Никаких. Тем более что у меня их и нет, – призналась я. И это была чистая правда. Все версии были уже по сто раз думаны-передуманы. И действительно – от них уже почти ничего не осталось. Они были стерты и заношены, как старые любимые вещи. До дыр. Или стали как пластмассовые бусы, выцветшие от солнца и воды.

– Осмотримся, что и как, поговорим с народом. Сколько нам еще ехать?

Я посмотрела на часы:

– По моим прикидкам, час с хвостиком. От силы – полтора. Устала? Может, поменяемся местами?

– Я лучше справлюсь с рулем. Ты не сможешь вести.

И это тоже была чистая правда. Оттого, что былое возвращалось, неважно, какими путями и с какой целью, но возвращалось, я была немного не в себе. Я уже привыкла к своим бедам и неприятностям, свалившимся на меня в последнее время, как люди привыкают ко многому в жизни. И только безумная, неоправданная надежда иногда вспыхивала нежданным огоньком, освещавшим самые темные и мрачные закоулки моей души, а потом быстро потухала. Если бы не Татка, я бы ни за что не смогла вновь погрузиться в этот кошмар, устало подумала я.

– Не боись, – на полном серьезе сказала Тата. – Все будет…

Слово «хорошо» застряло у нее в горле. «Хорошо» – это была лошадиная доза этого ничем не подкрепленного оптимизма, который Тата в данный момент позволить себе не могла: это было бы уже слишком. И она это прекрасно понимала.

– …как надо, – закончила она. И вдруг у нее вырвалось неожиданное: – Ты мне веришь?

Я пожала плечами:

– Видишь ли, Тат, моя вера умерла, когда умирали мои близкие. Нет! Я уже давно никому не верю. Даже себе. Нет, ты не подумай, я не о тебе, – торопливо добавила я, боясь, что Тата как-то не так меня поймет и неверно истолкует мои слова. Я не хотела неточности, кроме того, не хотела обидеть лучшую подругу, которая сейчас, как локомотив, толкала меня – отчаявшуюся и обессилившую – вперед. Татиному упорству можно было позавидовать. Тата резко затормозила.

– Блин! – вырвалось у нее. – Куда ты так несешься, козел драный?!. – заорала она на кого-то, высунувшись из окна. – Если у тебя тачка крутая, так тебе все позволено?! Урод!

– Кого ты там записала в уроды? – поинтересовалась я.

– А я знаю? – остывая, откликнулась Тата. – Несется, блин, словно волны рассекает. Как будто он где-нибудь в Калифорнии по автостраде мчится! А не по подмосковной трассе едет, запруженной машинами. Да еще и с тонированными окнами! Типа, меня никто не видит, а я вижу всех. Я крутой, я сильный, я – альфа-самец, и пусть все любуются моей тачкой!

– Слушай, Тат! – искренне удивилась я. – Ты вроде бы в Америке живешь? Ассимилировалась, как говорится. И вдруг ты мне выдаешь жаргонные словечки типично российского разлива… Блин, альфа-самец! Я понимаю, что альфа-самец – явление международное, но все же…

– А я иногда на российских форумах торчу, – отозвалась Тата. – Вот и приучилась. Привыкнуть к этому недолго, пообтесаться – тоже. А отчего тебя это так удивило?

Я посмотрела на часы. Еще полчаса, и мы приедем на дачу. Если все будет нормально и мы не встанем в какой-нибудь нежданной пробке. Нас обгоняли длинные неповоротливые фуры: они плыли, как груженые баржи, не обращая внимания на столпившиеся вокруг них утлые «суденышки»-легковушки. Мне почему-то ужасно захотелось очутиться на даче, где я не была с того самого момента, когда Руся исчезла. Но мне туда хотелось не потому, что вдруг потянуло отдохнуть или развлечься. Просто мне хотелось напасть на Русин след, безнадежно и безвозвратно утерянный. А потом – по этому же следу – выйти на Славу и заново соединить нашу семью.

Я задумалась и не заметила, что Тата строит отчаянные гримасы.

– Ты что?

– Посмотри! – ткнула она пальцем куда-то вперед и отчаянно зажестикулировала. – Видишь?

– Что? – спросила я, отвлекаясь от своих дум.

– Да пробку! – воскликнула Тата. – Чертову московскую пробку. Бли-и-н! – тоненько протянула она. – Смотри: стоят рядами, как стойкие оловянные солдатики, и не шелохнутся! Строем, в ряд! Уроды гребаные! – это уже относилось непонятно к кому. – И что же нам делать? Это же с ума сойти! Часа на два…

– Ну, теперь я точно поверила, что ты вернулась. И с корабля – на бал! Ругаешься, как извозчик. Настоящий русский извозчик. Постоим от силы минут пятнадцать и поедем, – бодрой скороговоркой сказала я, сама не веря собственным словам. Пробка в Подмосковье – это непредсказуемое явление, вроде тайфуна или цунами: когда она нагрянет и когда рассосется – никому не известно…

– А знаешь, что?! – Тата повернулась ко мне, и ее ноздри раздулись, как у обиженной благородной лошади. – Я и правда обожаю ругаться! Я полюбила ругаться по-русски, только оказавшись в Америке. До этого я вообще-то была скромницей по этой части и матерком не злоупотребляла. Так, изредка, когда уж доставали меня по самое «не могу». А вот в Америке… – Тата умолкла, я тоже молчала, давая подруге выговориться. – Когда бывало совсем тошно, я уходила на пирс и там стояла и ругалась. Волны заглушали мой голос, я ругалась и плакала. Точнее, в обратном порядке: плакала и ругалась. Нет, – уже почти беззаботным тоном заключила Тата. – Не буду больше об этом вспоминать, ей-богу! Ни к чему это – сопли пускать: все хорошо, все нормально. Терпеть не могу раскисать и плакаться в жилетку. Правда, ты уж не считай меня дурочкой, – вспыхнула Тата, заметив мой ироничный взгляд.

– Я и не считаю, просто твоя вечная маска «железной леди» здесь неуместна. Ты имеешь полное право расслабиться, и сделать это тебе легче всего в присутствии твоей подруги. Тат! Я вообще не понимаю: зачем ты передо мной-то держишь удар? Я же не нападаю.

Крепко сжатые губы Таты говорили мне, что она не расколется и на мое сочувствие не клюнет.

– Мне и правда пришлось многое вынести, – наконец разомкнула она губы. – Начать нужно с того, что родители мои были заклятыми пропойцами и алкоголиками. Пили они дружно, на пару, и казалось, что водка и вино – единственное, что их связывает. Работали оба на заводе, кляли его на чем свет стоит; ругали вредное производство, начальство, низкие зарплаты… Они изливали жалобы друг другу, а когда я попадалась под руку, жаловались и мне. Я же пыталась ускользнуть в свою комнату или убежать на улицу, так мне были ненавистны эти слезливо-жалобные взгляды матери, ее растрепанные волосы и растянутые в бессмысленной улыбке губы. Папаня в подпитии тоже бывал хорош – задиристый, петушистый, грудь расправит, со стороны – орел орлом, а на самом деле – слабый, хлипкий, ненадежный человек. С ранних лет я поняла: нет ничего хуже, чем собственных родителей презирать! Лучше уж злиться на них, обижаться, ссориться, но не презирать и не смотреть на них, как на пустое место. А с другой стороны, это всегда служило для меня стимулом: хотелось вырваться из этой треклятой обстановки, увидеть другую жизнь и самой зажить иначе. – Голос Таты задрожал.

– Я знаю, Тат, тебе пришлось нелегко. Но давай сейчас поговорим о чем-нибудь другом.

– И о чем же?

– Да хотя бы об этой пробке! Почему это в самый неподходящий момент они возникают?!

И мы обе быстро, кратко, словно сообщницы, улыбнулись друг другу.

Пробка рассасывалась медленно, постепенно. За время, проведенное в ожидании, мы с Татой больше не сказали и двух слов. Я-то думала, что мы будем обмениваться репликами, впечатлениями – ведь мы столько времени не виделись друг с другом, но повисло молчание – какое-то тяжелое, стопудовое, гнетущее. Я не понимала, откуда оно взялось, пока не сообразила: это из-за нашей поездки на дачу. Мы обе нервничаем: я – оттого, что ворошу старое, Тата – оттого, что все может оказаться напрасным, и тогда получится, что она предложила мне плохую идею и… проиграла. Не просто проиграла, а подала надежду лучшей подруге и… не сдержала обещания. А вот проигрывать Тата боялась больше всего. Самым страшным для нее было – стать пораженкой и неудачницей, полным лузером, который в жизни ничего толком добиться не смог. Не получилось…

Раз уж Тата взялась за это дело, оно должно выгореть, непременно. Даже на старуху бывает проруха; вот Тата и прикидывает: а может, все зря? Она искренне хочет мне помочь, но она не Бог, не царь и не герой… Даже для нее эта ноша может стать неподъемной…

– Ты спишь, что ли? – окликнула меня Тата.

– Вздремнула.

– Тронулись! – вдруг протяжно протянула она над моим ухом, и я вздрогнула:

– Что ты так орешь?!

– Пробка рассосалась.

– Радость великая! – поддела я ее. – Просто в пробках ты давно не стояла, поэтому тебе и невтерпеж. Мы-то ничего, мы люди привычные.

– Просто хочется поскорее приехать на место, – кратко бросила Тата. – А тебе разве нет?

От этого вопроса я как-то сразу скукожилась.

– Не знаю, – и поймав недоуменный взгляд подруги, я поспешно пояснила: – Хочется. Но, наверное, не так, как тебе. По-другому как-то…

Мы приехали на место уже под вечер. По мере приближения к даче мое сердце заколотилось, как сумасшедшее, пару раз я бессильно откидывалась на спинку сиденья. Мне хотелось схватить Тату за руку и объявить, что – все! Мы поворачиваем обратно! Когда же мы подъехали к воротам, я подалась вперед и сердито посмотрела на Тату:

– Может, не будем затевать все это заново, а?

– И не вздумай «газовать» назад, – пригрозила она мне. – Раз решили, то решили! Как говаривал один классик: «И никаких гвоздей».

– Он говорил это по другому поводу.

– Какая разница! А у нас будет по этому. Покричу сторожу, он к нам выйдет или нет? Так мы и будем здесь до скончания века торчать? Может, он там уснул или куда-то отлучился?

Я вышла и, сложив ладони рупором, крикнула:

– Андрей Степаныч! Ворота не откроете?

Домик сторожа малость пообновился. Сбоку была пристроена веранда, которую еще не покрасили. Из будки выскочила собака и залаяла.

К нам вышел хмурый детина, заросший до самых глаз щетиной, и буркнул:

– Чего?

– Мне Андрея Степаныча!

– Уволили его.

– За беспробудное пьянство, что ли? – подала голос Тата. – Сторожа дачных кооперативов обычно пьют, как извозчики.

Она сидела в машине: коротко стриженные волосы, две пряди выделены оттеночным гелем, как советуют модные женские журналы; вздернутый подбородок и надменный взгляд. С мужиками, считала Тата, можно разговаривать только с двух позиций: с позиции силы и высокомерия. Все остальное, как говаривала она, – полная туфта и расслабон, непростительное женское слюнтяйство, которое в конечном итоге обходилось женщине боком.

– Открывать-то думаете? Или собираетесь нас в местную криминальную хронику посвящать?

Парень уставился на Тату.

– Открывать?

– Вы, как я понимаю, вместо прежнего сторожилы здесь приставлены? – не унималась Тата.

– Я?

Почему-то Тата внушала парню смутное беспокойство.

– Кроме вас, есть тут кто-то еще? Материализовавшийся призрак? Тень отца Гамлета?

Не поняв, о чем речь, парен на всякий случай оглянулся:

– Нет. Я здесь один…

– Ворота открывай! – скомандовала Тата. – На счет «три»! А то накатаем жалобу председателю кооператива – на неисполнение служебных обязанностей. Да откроешь ты или нет?!

– А вы к кому?

– Я – Юлиана Кириллова, – я назвалась той фамилией, на которую была записана дача. – Из дома номер тридцать семь. Могу показать документы.

Парень впился в меня глазами.

– Так это у вас… – он замолчал.

– Пропала девочка три месяца тому назад, – закончила я за него. – Да. У меня. Тебя хорошо просветили. Можешь открыть ворота. Все в порядке.

Подтягивая на ходу сползавшие штаны, парень побрел к воротам, явно никуда не торопясь.

Когда он подошел поближе, от него повеяло винными парами. Тата нарочито резко взмахнула рукой.

– Молодой человек! Вы злоупотребляете? Прямо не отходя с рабочего места?

– Я? – Парень уставился на нее пронзительно-голубыми глазами. Он был загорелый, и на его лице голубели – нет, полыхали огнем – яркие глаза.

– Вы меня с кем-то перепутали?

– Я? – удивилась Тата.

– Вы! Вам самой пить меньше надо!

– Что?! – Тата, казалось, сейчас лишится дара речи. – Что ты себе позволяешь?! Ты знаешь, откуда я?

– Из Ханты-Мансийска?

– Что такое?! Почему Ханты-Мансийск? – обрушилась на него Тата. – При чем здесь Ханты-Мансийск?

– Да ни при чем. Просто я – оттуда. А вы, значит, подалече будете?

– Я?

– Ну да! Манеры у вас, как у кошки драной!

– Да как вы смеете разговаривать со мной в подобном тоне?! – обрушилась на него Тата. – Я из Америки приехала!

– Ну, американская драная кошка, что это меняет-то?

Тата издала звук, похожий на шипение, и ринулась вперед. Я едва успела перехватить ее. Мне только кулачных боев здесь не хватало, прямо перед моим носом! Последний штрих в моей «развеселой» жизни! Тата в роли нападающего, неизвестный мне сторож – в роли жертвы. А потом они поменяются местами! В этом я не сомневалась: достаточно было взглянуть на мрачное решительное лицо парня и на его крепкое телосложение, чтобы понять: такой не стерпит издевок, сразу даст сдачи.

– Скотина! Негодяй! – рвалась из моих рук Тата.

– Бегите! – крикнула я парню. – А то она на вас накинется.

– На меня? – В его взгляде читалось явное удивление. Он резко шагнул ко мне и крепко сжал мои запястья. Я невольно отпустила Тату, и та ринулась к сторожу.

Но только она выставила вперед руки, как он моментально отпустил меня, перехватил их, и Тата лишилась возможности провести бойцовский маневр. Она, изловчившись, подпрыгнула и вознамерилась врезать парню в пах, но он схватил ее поперек туловища и потащил на участок. Большая лохматая дворняга, высунув язык, с любопытством смотрела на эту сцену.

– Что вы собираетесь с ней делать?! – не на шутку перепугалась я. – Отпустите ее немедленно! И не вздумайте бить!

– Бить? Зачем мне это надо? А вот маленько проучить ее не мешает. Слишком много дамочка о себе воображает! – И он с размаху бросил Тату в наполненную водой ванну, стоявшую на участке.

Раздался пронзительный Татин вопль:

– Ско-о-тина!

– Будешь обзываться – дольше под водой просидишь! – И он надавил на Татин затылок.

Послышалось бульканье.

– Боже мой! Отпустите же! Вы утопите ее! – рванулась я на подмогу Тате. – Она только вчера приехала! Женщина с дороги!

Он отпустил ее голову. Подруга кое-как встала в ванне, фыркая и отплевываясь.

– Будете еще оскорблять?

– Ско… Не буду, – завизжала Тата, – честное слово, не буду!

И то ладно. Парень вытащил ее из ванны и поставил на ноги.

Боже мой! В каком виде была Тата: вода стекала с нее потоками, волосы прилипли к щекам…

– С людьми надо уважительно обращаться! – заметил парень.

– А ворота вы откроете? – почему-то шепотом спросила я.

– Открою. Я вообще-то не сторож. Просто приехал к знакомому погостить. Сторож отошел в магазин и попросил меня присмотреть за всем.

– А вы… действительно из Ханты-Мансийска?

Он кратко кивнул:

– Чемпион округа по вольной борьбе Владимир Кирьянов. Не слышали?

– Н-нет, – помотала я головой.

– Ну, так будем знакомы. – И он протянул мне руку.

Как загипнотизированная, я протянула ему свою в ответ. Он схватил и легонько потряс ее.

– Ворота я сейчас открою. Не беспокойтесь… одну минуту.

Я села за руль. Тата пристроилась на заднем сиденье: мокрая, взъерошенная. Она молчала, я слышала только, как клацают ее зубы. Мы подъехали к дому, и я вышла, чтобы открыть ворота и поставить машину на асфальтированную площадку.

Участок был не просто заросшим, а по-настоящему диким и неухоженным, словно это были джунгли на подмосковный лад. Кустарники вымахали больше двух метров высотой, а малина уже наступала на заднюю часть дома. Трава колосилась: яркая, сочная, почти по пояс.

– Ну и… – только и выдохнула я и посмотрела через плечо на Тату, ожидая ее ответной реакции.

Она по-прежнему сидела в машине.

– Выходи! – подошла я к ней.

Она открыла дверцу, но так и осталась сидеть, не поднимая головы. Мне было видно ее опущенную голову и коротко стриженный затылок.

– Тат! – позвала я ее.

Она вскинула голову, и я увидела, что она плачет.

– Тат! Ты что?! – испугалась я. – Перестань, прошу! Это все из-за этого ханты-мансийского козла? Да плюнь ты на него! Мужлан неотесанный! Хамов, что ли, не видала?

– Да дело не в нем, – сказала подруга глухим голосом, как будто идущим из трубы. – У меня вообще с мужиками никогда не складывалось. Никогда. Вечно они меня оскорбляли и унижали. Да еще и этот… – всхлипнула она.

– Тат! А как же Джеймс? Или новый твой – Андерс, кажется? Вы же с ним почти обручились?

– Да так же! Обручились мы. Он меня, по-моему, за дурочку держит. Явно никуда не спешит. Женится он на мне, как же, держи карман шире! Он только пользуется мной, когда приезжает в командировки в Нью-Йорк, и все… Я ему еще по бизнесу помогла. А что ему еще надо? Я недавно в Фейсбуке видела, как он завязал одну интрижку с какой-то Марией из Италии. И они даже собираются провести вместе отпуск! А ты… обручились. Эта болтянка-мудянка длится уже почти два года.

– Тат! Выходи! Не будешь же ты сидеть в машине вечно?

– Буду! Я вообще выходить не хочу. Так и буду тут торчать!

– И это говорит бизнес-леди Татьяна Скоробогатова, покорившая Америку! Дурочка!

– Ну и пусть! – Тата сидела в машине, злая, нахохлившаяся. Ее темные глаза смотрели на меня с раздражением. – И буду. Все равно я никому не нужна!

– Ты, кажется, собиралась помочь мне?

Тата провела рукой по лицу:

– Ох! Прости меня! Прости! Но я такая злая, такая злая… на этого козла, ты даже и не представляешь, как я на него зла! Назвать меня драной кошкой. Так бы и убила, не поморщившись. Ну, ничего, я ему отомщу!

– Он, между прочим, чемпион по вольной борьбе, – напомнила я ей. – Как же ты ему отомстишь?

– Что-нибудь придумаю. Но ты права, я веду себя как идиотка. Надо войти в дом и переодеться. Я взяла с собой рубашку и шорты, но мне нужно что-то потеплее сейчас. Не хватало только простыть! У него там, в ванне этой, вода просто ледяная. Непонятно, почему?

– Он молодильные ванны принимает. Прыгнул – и готово. И решил поделиться секретом вечной молодости с тобой, а ты, неблагодарная, этого не оценила!