Текст книги "Французский жених, или Рейтинг одиноких мужчин"
Автор книги: Екатерина Гринева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
И почему меня это так волнует?
До неприличия, до бешеного биения пульса в висках?
Парижский воздух, этот нежный дождь, как некое сладкое ожидание-обещание, разлитое вокруг, повсюду… Вечер не хотел заканчиваться, собирался перейти в ночь: острую, колкую, где живут только сухие губы и холодные пальцы…
Мы сели в такси. Он – спереди, рядом с шофером. Я – сзади. «Он не захотел сесть рядом со мной, – с горечью подумала я. – Отстранился от меня, подчеркнул дистанцию. Сейчас мы приедем, и он уйдет… он уйдет, а я останусь. Вот и все. А что я буду делать одна в этот вечер?» Мысли путались, сминались, как листок бумаги, и сердце билось ровно сильными толчками. А вот дышать я не могла – словно у меня сдавило грудную клетку. Впереди я видела его голову, его профиль, когда он поворачивался к шоферу. И – ни разу! – ко мне. Я чувствовала себя безнадежной идиоткой, раскисшей и никому не нужной. Мне вновь захотелось плакать – тихими безнадежными слезами, но я сдерживалась изо всех сил.
Такси притормозило.
Он встал, вышел и открыл дверцу машины. Я выскользнула из такси.
Он захлопнул дверцу и расплатился с шофером.
Машина отъехала, шурша шинами по влажному асфальту.
– Сколько я должна вам? – спросила я убитым голосом.
– Нисколько.
– Я так не могу! – неожиданно заупрямилась я. – Это что, благотворительность?
– Не совсем, – весело сказал Андре.
Я стояла напротив него, не поднимая глаз. А потом решилась и…
– Может быть, вы проводите меня до номера… я что-то не очень хорошо себя чувствую.
– Нет проблем.
Посмотреть ему в глаза мне так и не хватило духу.
Мы поднялись по лестнице на второй этаж. Возле двери я остановилась и прислонилась к стене. Голова моя кружилась. То ли от выпитого вина, то ли от чего-то еще…
Дрожащими руками я достала ключ из сумки и вставила его в прорезь замка. Дверь открылась с легким стуком.
– Ну вот… мой номер, – храбро сказала я.
Я щелкнула выключателем, зажегся свет.
– Миленько.
Эта дьявольская усмешка не давала мне покоя.
– Вы смеетесь надо мной? – вспыхнула я.
– Ничуть. Номер действительно милый.
Он повел плечами. Сейчас он уйдет. «И я останусь одна», – эти слова стучали в моей голове так сильно, что я на секунду прикрыла глаза.
– Послушайте, – я постаралась принять развязный тон. – Вы можете здесь остаться.
Его брови изумленно поползли вверх.
– То есть как это – остаться?
– Остаться! Я что, вам совсем не нравлюсь? – спросила я почти сердито.
– Нравитесь.
– Ну… вот… – бестолково промямлила я, чувствуя себя не просто ужасно, а совершенно кошмарно. Я тонула, а спасательный круг мне никто не собирался бросать.
– Вы можете расположиться здесь и… провести ночь.
– Вы предлагаете мне крышу над головой? Но я не бездомный.
– Я предлагаю вам провести ночь со мной, – помимо моей воли, голос мой прозвучал жалобно.
Он сверлил меня глазами.
– И отчего же вы медлите? Я не в вашем вкусе?
Меня куда-то несло на всех парах.
– А что вы знаете о моих вкусах?
Я сдержала вздох. Мне страшно хотелось послать его к черту и выгнать из номера. Но я знала, что мое настоящее желание было сильнее всех доводов рассудка, вместе взятых. И главное – я ничего не могла с собой поделать. Впервые в жизни.
– Послушайте! – Я шагнула к нему. – Мы теряем время.
Он что-то еще хотел сказать. Но я приложила палец к его губам.
– И помолчите. Вы все время очень много говорите. Это невыносимо! Давайте займемся чем-то другим.
Моя фраза прозвучала более чем… двусмысленно, и я прокляла себя. И еще мне ужасно хотелось провалиться сквозь землю. Сию же минуту. Но было уже поздно.
– Давайте! – эхом откликнулся он, снимая пальто и вешая его на стул.
Я сделала шаг вперед и прильнула к нему всем телом. Меня сотрясала крупная дрожь.
– Мне… холодно.
Он обхватил меня руками и застыл на месте, как будто боялся лишним движением причинить мне неудобство или боль. Меня трясло, как в лихорадке, трясущимися руками я начала расстегивать его стильную рубашку. Я посмотрела на его кадык, на красиво очерченные губы и, поднявшись на цыпочки, поцеловала его. Губы были холодными. Он отстранился от меня и, быстро раздевшись, пошел в душ.
Я чувствовала себя как-то странно. Как будто наблюдала за собой со стороны. Опустившись в кресло, я вся сжалась в комок. Что он обо мне думает? Что я – легкая добыча для мужского внимания? Я уткнулась лицом в ладони. А разве не все равно – что он думает? Ты хотела его и почти… добилась.
В поле моего зрения оказались его ноги, и я медленно подняла глаза. Он стоял передо мной, обнаженный, с неизменной усмешкой на губах.
Внезапно я вскочила с кресла.
– Простите! Это все было ошибкой с моей стороны. Я… не знаю… что на меня нашло. Извините! Я, наверное, сошла с ума. Я не знаю… зачем я это сделала. Простите…
Выражение его лица сменилось на растерянное, а потом – на рассвирепевшее.
– Это что?! Шутка?
– Нет-нет, – затрясла я головой. – Ради бога, не подумайте ничего такого…
– А что я должен думать? – он прищелкнул языком. – Вы приглашаете меня сюда… делаете авансы и предлагаете провести с вами ночь. По-моему, вы объяснились вполне ясно! А теперь…
– Я передумала.
Он занес надо мной руку, и мне показалось, что сейчас он ударит меня. Я крепко зажмурилась, но он положил мне руку на шею и слегка сдавил ее.
– Это… недопустимо. Я не могу стать посмешищем…
– Я ничего никому не скажу.
– …В собственных глазах, – закончил он. – Идиотом я никогда не был и не буду.
Его рука лежала на моем горле, и я почувствовала, что теряю сознание. От пережитого шока, волнения, странного влечения…
Хищным поцелуем он впился мне в губы, и я в полуобморочном состоянии сделала последнюю попытку вырваться.
– Это бесполезно, – покачал он головой. – Надо было думать раньше.
Одежда буквально слетает с меня, и я инстинктивно съеживаюсь в комок. Меня хватают на руки, несут в постель и – раздавливают, сплющивают тяжестью. Я утрачиваю всякую способность соображать и сопротивляться. Где-то в глубинах сознания ворочается тяжелая неповоротливая мысль: «Меня, кажется, насилуют, и мне это… приятно!»
Меня затопили темнота и наслаждение, и оно, это наслаждение, было таким непохожим на то, что я испытывала раньше… Он двигался во мне быстро, буквально вспарывая мое тело резкими толчками, жаркими кругами разносившимися по моему телу, как вода от брошенного в нее камне. Из моей груди вырвался тяжелый длинный вздох, и я закрыла глаза. А когда я открыла их, то даже не сразу поняла, что в комнате горит свет: по моим ощущениям, вокруг нас царили первозданная тьма и хаос, из которых постепенно вырастали, обретая очертания, какие-то предметы, звуки и краски. Мои глаза встретились с его глазами, в их насмешливой глубине что-то всколыхнулось, и я поспешно опустила веки.
Было такое ощущение, что он видит меня насквозь, и это меня смущало, волновало, притягивало. Я обхватила его шею руками и крепче прижалась к нему. Казалось, мы знаем друг друга давно – мое тело так чутко, так послушно реагировало на его движения, что это было бы трудно объяснить простым совпадением. С Пашей все было по-другому. Но Паша стремительно улетучился из моего сознания, и мне теперь казалось странным, что он являлся моим любовником на протяжении почти трех лет, – все прошлое, казалось, отсеклось за эти кратчайшие мгновения; я жила исключительно настоящим и не собиралась отравлять эти минуты какими-либо воспоминаниями.
Мои руки скользили по его телу почти безостановочно – я стремилась запомнить его физически, телесно, на ощупь. Каждую впадинку и бугорок. Это сухое горячее тело… Я провела языком по его груди и, немного приподняв голову, неожиданно укусила его; он фыркнул:
– Поосторожнее!
За эти его насмешки мне захотелось причинить ему легкую боль; мои ногти впились ему в спину. Но тут же мои руки опять скользнули по его спине и ниже… Он заполнял меня всю, и эта заполненность, тяжесть, постепенно нараставшие, вызывали во мне какие-то штормовые, десятибалльные ощущения. Во рту у меня пересохло…
Никогда, никогда я не испытывала оргазма с Пашей. Но обсуждать это с ним я даже не могла. Считалось, что у нас все в порядке. Мы были современными любовниками – без долгих слов и прелюдий, – жившими в ритме суматошного мегаполиса с минимумом взаимных обязательств и с чувством некоего выполненного долга. Женатому мужчине полагаетсяиметь любовницу, чтобы чувствовать себя в тонусе и не закисляться. Иногда мне в голову приходила смешная мысль, что я была для Паши неким долгом, который он старательно исполнял раз в неделю, а иногда и реже.
Даже слово «оргазм» как-то не вязалось с рыжим Пашей, озабоченным своей женой с претензиями и тещей-стервой.
Сейчас же я впервые вознеслась к потрясающим вершинам, о которых раньше имела лишь очень смутное представление. Мое тело вздрогнуло, словно оттягивая неминуемый момент, я подалась вперед, и внезапно мощный удар расколол всю мою жизнь на дои после. И каким-то уцелевшим краешком сознания я вдруг поняла, что теперь ничего никогда не будет так, как было раньше. Даже если бы я и очень этого захотела.
Я лежала под ним, совершенно обессилевшая, раздавленная, выпотрошенная до полного изнеможения, и мне хотелось, чтобы меня подхватили на руки и убаюкали, прижали к груди…
– Нетяжело? – прошептал он мне на ухо.
– Нет. Приятно.
Он поцеловал меня в закрытый глаз, и я вздрогнула. Мои глаза открывались медленно-медленно. Я словно возвращалась откуда-то издалека – и мне казалось, что теперь все станет по-другому. Не так, как это было час или два тому назад. Новая жизнь начиналась сегодня и сейчас. И я была готова к ней.
Андре поднялся и вновь пошел в душ. Я перекатилась на другой край кровати и потянулась. Затем вскочила и, обмотавшись простыней, подошла к окну. Париж стихал, огни по-прежнему сияли, но общий настрой города был уже не празднично-вечерним, а интимно-домашним. Наверное, парижане сейчас сидят по домам и смотрят телевизор, вечерние ток-шоу. Интересно, а у них есть ток-шоу наподобие нашего «Пусть говорят», где задействованы сплошь брошенные матери и беглые отцы, обсуждаются инцесты, валютные проститутки, семейные и любовные многоугольники; одни углы и никаких выходов. Или у них все – другое? Не такое нервно-взвинченное, тоскливо-обреченное…
Он подошел ко мне со спины.
– Что ты там увидела?
– Ничего. Просто смотрю.
– Давай спать, – голос его прозвучал резко, и я обернулась.
Он дернул плечами, пошел к кровати, лег и закурил, пуская в воздух колечки дыма.
Я легла рядом и посмотрела сначала в потолок, потом на него.
– И что лучше? Я или потолок?
Я рассмеялась:
– Одинаково хороши.
– Ну… – протянул он. – Я могу и обидеться. Ты об этом подумала?
– Еще нет. Дай мне сигарету.
Я никогда не курила раньше, но сейчас, непонятно почему, – захотелось.
– Бери. – Андре протянул мне пачку. Эти длинные ухоженные пальцы с коротко подстриженными ногтями.
– Дай мне свою, – тихо попросила я и, не дождавшись ответа, взяла сигарету из его рук.
Мне хотелось курить его сигарету с крепким ароматом, которой он касался своими пальцами.
Я ожидала очередной насмешки, но ее не последовало.
Затянувшись, я с непривычки закашлялась.
Он взял другую сигарету и чиркнул зажигалкой.
– Ты останешься?
– На ночь? – уточнил он, словно были и другие толкования моего вопроса.
– Да, – кивнула я.
– Останусь… Я ужасно устал и хочу спать. – Он решительно загасил сигарету в стеклянной пепельнице и повернулся ко мне спиной. – Спи! – донеслось до меня.
Курить в одиночку мне не хотелось. Я тоже потушила сигарету и посмотрела на его спину – гордая упрямая спина. Я прижалась к ней, но спина недовольно шевельнулась, и я отодвинулась. Мне показалось, что он уснул, а ко мне сон не шел, мне было непонятно: почему надо спать, когда он рядом? Я провела пальцем по его спине – медленно-медленно, и замерла, испугавшись, что вот сейчас он повернется ко мне и отругает за то, что я его разбудила.
Дыхание Андре было ровным и глубоким; лежа рядом с ним, я ощущала какое-то удивительное спокойствие – впервые после смерти Гени я была не одна.Мне не хотелось спать, мне хотелось пить кофе и бродить по Парижу до изнеможения, а потом снова лечь в постель. С ним. И заниматься любовью, или просто спать, или лежать, как я лежала сейчас, прислушиваясь к его дыханию.
Внезапно я ужаснулась тому, что скоро наступит утро и принесет с собой много вопросов и мало ответов, и он уйдет. А я? Что я буду делать без него? Мне нужно лететь в Антибы, и еще год назад, да что там год – несколько месяцев тому назад подобная необходимость вызвала бы у меня бурю восторгов, ахов и охов. Но не сейчас… Сейчас, если честно, мне было все равно. Мне не хотелось удаляться от него. Он будет в Париже, а я в Антибах. И, значит, Антибы подлежали немедленному умалению в моем сознании.
Я проснулась – и сразу повернула голову вправо. Его не было! В голову ударило: он ушел, оставив меня одну, и даже не попрощался! Но потом я увидела его пальто, так и висевшее на спинке стула, и прочую одежду, сваленную там же, и с облегчением вздохнула – он здесь, рядом.
Он с кем-то тихо разговаривал в ванной…
Я встала и почему-то воровато, стараясь производить как можно меньше шума, подошла к двери. Она распахнулась.
– Привет! – улыбнулась я.
– Доброе утро! – Он наклонил голову набок и испытующе посмотрел на меня.
– Что-то случилось?
– А что должно случиться?
– Ты разговаривал по телефону.
– И что, я не могу говорить по телефону?
– Так рано?
– Между прочим, – он посмотрел на свои часы, – уже одиннадцать. Разве это рано? И мне нравится, что сегодня на тебе нет простыни.
Я прикрыла грудь руками. Потом опустила руки вниз. Его глаза скользили по мне, буквально проникая под кожу, и от его взгляда ее начинало покалывать.
– Очаровательно смущаешься! Как девочка. Я просто тронут.
Ситуация была дурацкая. Он выключил телефон и протянул ко мне руку.
– Придется мне ненадолго задержаться…
На этот раз все было по-другому. Он действовал осторожно, неторопливо, словно у нас впереди была уйма времени и ничто не торопило нас, поэтому мы могли спокойно наслаждаться каждой минутой. Он не спускал с меня глаз, словно стремился проникнуть в самые потаенные уголки моего сознания и понять: о чем я думаю и что чувствую? Мне ужасно хотелось, чтобы он приник ко мне долгим поцелуем и прошептал что-нибудь дурашливо-нежное или ласковое. Но Андре молчал. И это молчание проводило между нами границу. Я хотела дать себе волю, промурлыкать разные милые глупости, и уже открыла рот, как вдруг подумала, что это будет выглядеть глупо и нелепо, он меня не так поймет и снова посмеется надо мной в своем фирменно-насмешливом стиле.
– Андре!.. – Я запнулась, сглотнула и наткнулась взором на его мрачный взгляд.
– Что? – тихо выдохнул он.
– Ничего…
Последний вплеск-выдох, мы лежали молча, прерывисто дыша, и я приникла к нему и потерлась макушкой о его шею.
– Тебе было хорошо? – его голос прозвучал как-то суховато-отстраненно.
– Ну да! Зачем спрашивать! – Я вскочила и побежала в ванную, включила воду в душе, но мыться мне не хотелось. Мне хотелось совсем другого – чтобы на моей коже остался его запах, сохранились прикосновения рук. Мельком я посмотрела на себя в зеркало: щеки горели, глаза подернулись влажной пеленой. Я прижала ладони к щекам… Выключила воду, обмоталась полотенцем и вышла из ванной.
Андре лежал на кровати и курил.
– Вышла?
Он яростно раздавил сигарету в пепельнице и сердито сверкнул глазами. Вскочил с кровати и прошел мимо меня, прихватив со стула свои вещи.
Мое сердце упало: я что-то сделала не так? Чем-то невольно обидела его? Но чем?
Я быстро оделась и застелила кровать. Он вышел из ванной, полностью одетый, и, не глядя на меня, взял свою барсетку.
– Ты уходишь? – мой голос упал.
– Да. Я же говорил – дела.
– Да. Но… я думала, что мы с тобой хотя бы позавтракаем вместе.
– Я бы с удовольствием. Но… – для большей убедительности он развел руки в стороны.
Как же сильно мне хотелось запульнуть в него тяжелым предметом или выругаться! Но леди должна сохранять «лицо» и «спинку». Хотя на черта мне сейчас и лицо, и спинка, если я не могу дать волю своим эмоциям?! Андре смотрел на меня серьезно, сердито. Я подняла голову и встряхнула волосами.
– Сожалею… Я испортил твои планы? – его голос явно возвращался к привычным насмешливым интонациям.
– Ничуть. У меня тоже дела. Я же приехала сюда не развлекаться, а в командировку.
– И куда?
– Я говорила тебе: в Антибы. Разве ты не помнишь?
– Запамятовал. Столько дел, событий…
Он же просто издевается напоследок надо мной! Я застыла, открыв рот от нахлынувшей обиды. Мне почему-то казалось, что он на прощание обхватит меня и закружит по комнате, скажет, что я – самая-самая! Даст слово, что обязательно позвонит, и вскоре мы снова встретимся, и у нас будет еще ночь и целый день с завтраком и обедом, и длинный вечер – такой сиренево-лиловый, вкусно пахнущий дождем и круассанами.
Ничего этого быть не может.
«Я что, – мелькнуло в моей голове, – для него – девочка на одну ночь? И как я переживу этот кошмар? И зачем мне вообще жить?» Я бестолково переминалась с ноги на ногу и смотрела на него во все глаза, едва сдерживаясь, чтобы не зареветь.
«Спинка» и «лицо»…
Губы мои растянулись в кривой улыбке:
– Было приятно провести время…
У меня был такой безукоризненно-светский тон, что он, похоже, развеселился.
– Взаимно.
Он уже стоял у двери. Он стремительно исчезал из моей жизни. Еще секунда – и он скроется за дверью, а я останусь здесь. Без него. Еще чуть-чуть, и я вцеплюсь в его рукав и попрошу его не уходить. Интересно, под каким предлогом я сумела бы задержать его?
В моей душе все визжало, царапалось и кричало от обиды и боли. Но я лишь качнула головой:
– Всего хорошего.
– О’кей.
И тут я сорвалась:
– Вы… наглый хам! И какого черта вы подкарауливали меня в Люксембургском саду, да еще и повели потом в кафе? Желаю вам провалиться куда-нибудь и больше никогда, никогда не попадаться мне на глаза! Вы все поняли?!
Спина слегка шевельнулась. Мне ужасно хотелось припасть к ней, прижаться покрепче…
– Всего хорошего, – невозмутимо раздалось в ответ на мою тираду.
Дверь захлопнулась. Я почувствовала себя глубоко несчастной, и теперь, когда меня никто не видел и я могла не заботиться о своем внешнем виде, дала волю слезам. Мои плечи вздрагивали; я сидела в кресле и ревела, хлюпая носом. Я-то думала, что зацепила его, а получилось, что потеряла! Я – девочка по вызову, бабочка на одну ночь, женщина, о которую можно вытереть ноги. Он потешил свое мужское эго и ушел, уже позабыв обо мне… И что мне с этим делать?
Зазвонил мой телефон. Это оказался Паша.
– Ты не забыла, что завтра едешь в Антибы?
– Нет.
– Хорошо. Запиши координаты человека, с которым ты будешь контактировать.
Я судорожно достала листок из сумки.
– Жду.
– Пермяк Роман Александрович. Это помощник Колпачевского. Он тебя и встретит в Антибах согласно нашей с ним договоренности.
– А если не встретит?
– Дотопаешь сама, ножками. Командировочные тебе зачем выписали? Наймешь машину и подъедешь к вилле. Остановишься в любом трехзвездочном отеле.
Когда надо, Паша бывает напористым и не терпит никаких возражений.
– Поняла.
– Как дела? – запоздало спохватился шеф.
– Нормально.
– Вот и ладненько.
Паша повесил трубку. Я сидела в ступоре и смотрела в одну точку на полу. От недавней лучезарной эйфории не осталось и следа. Я окончательно опозорилась перед Андре Валасьеном, и теперь он смеется надо мной. И над моим поведением.
На прощание он не сказал мне ни слова – никаких расплывчатых обещаний и туманных намеков. Он, видимо, просто поставил точку над «i» в наших хилых отношениях, решив, что хватит с него такого – вытирать сопли распустившейся барышне.
Здоровая злость окатила меня девятым валом. Я рассердилась так, что у меня даже застучали зубы. Я не буду больше терзаться и думать о нем! Я вычеркну его из своей жизни раз и навсегда, как будто ничего и не было! «А что было-то, – хихикнул кто-то внутри меня. – Разговор в самолете, встреча в Люксембургском саду, ужин в кафе и одна случайная ночь? Негусто, пани, негусто… А вы уже, кажется, губу раскатали?»
Я застонала и прижала ладонь ко лбу. Именно – губу раскатала! Я почему-то без всяких на то оснований решила, что между нами что-то есть, и поэтому судила о его словах и поступках исключительно с этой точки зрения.
Рассказать об этом, например, какому-нибудь знакомому мужику, так тот бы просто хмыкнул и повертел пальцем у виска – обычный одноразовый секс! Суточно-командировочный. Скажи спасибо, что он тебя пожалел и в кафе сводил. А ты…
Вспоминать обо всем этом было просто ужасно. И его недоумевающий взгляд в ответ на мое предложение остаться на ночь, и мои непонятные нападки на него, и детское поведение – я вешалась ему на шею без каких-либо оправданий с моей стороны. Не иначе как капля быдлянской крови напортачила, а это все маменька с ее осветителем.
Впрочем, мне нужно выкинуть все произошедшее из головы и сосредоточиться на завтрашнем деле – на поездке в Антибы. И на моем разговоре с Колпачевским. Это – моя работа, меня впервые отправили в загранпоездку, и я должна не опозориться, а быть на высоте. А всяких Андре Валасьенов вычеркнуть из памяти к чертям собачьим!
Всю вторую половину дня я провела в прогулках по городу. Вернулась в отель еще до наступления вечера, мне нужно было выспаться. Меня ждали Антибы и коллекция Колпачевского. И Пашино задание.
Антиб – прелестный городок, похожий на ласточкино гнездо, прилепившееся к скалам. Я взяла в Париже машину. Мы ехали по удобной трассе, и я все время нервничала и посматривала на часы. Помощник Колпачевского, которому я позвонила перед выездом из Парижа, разговаривал со мной сухо, как будто я в чем-то перед ним провинилась. Он сказал, что в двенадцать часов меня ждут на вилле.
Я погоняла шофера энергичными возгласами. Он почти признал меня «своей» и весело улыбался, когда я выражала нетерпение. Похоже, его ничем невозможно было пронять, и на меня он смотрел, как на экзотическую обезьянку – веселую и забавную.
Мы на огромной скорости въехали, буквально впечатались в центральную площадь Антиб, и покатили на мыс – к виллам, которые возвышались над морем, укрывшись в тени деревьев.
Несмотря на февраль, погода была по-московскому весенней. Где-то плюс десять. Теплее, чем в Париже, а главное, не было дождя – небо ясное, по-летнему пронзительно-синее, с хвостатыми облаками-кометами на горизонте. Я решила уточнить адрес и перезвонила Пермяку. Тот сказал, где повернуть. Я передала его слова шоферу, и вскоре мы уже тормозили перед бело-розовыми воротами.
– Вас встретят?
– Да, – рассеянно сказала я. Нужно перезвонить Пермяку. Но тут мой телефон испустил звонкую трель.
– Алло! Я сейчас выйду.
Только теперь я увидела, что ворота снабжены системой видеонаблюдения.
Шофер выгрузил мой чемоданчик из багажника, я рассчиталась с ним, машина газанула, сдав назад, развернулась и покатила по гладкой дороге прочь от виллы.
Из ворот вышел молодой человек в черном костюме, похожий на банковского клерка. Пухлощекий, с уже обозначившимся вторым подбородком, в правой руке он держал рацию – в таком положении, словно собирался метнуть ее в кого-нибудь.
– Кристина Браускните-Добржевская?
– Да.
– Проходите.
Он сказал что-то в рацию, дверь открылась, и мы оказались на дорожке, ведущей к дому, двухэтажному белому особняку.
Он подхватил мой чемодан, я шла за ним, вцепившись в свою сумку.
– Вас ждет Роман Александрович, – не поворачиваясь ко мне, сообщил пухлощекий. – Внизу, – уточнил он.
Мы миновали бассейн, лазурной каплей впечатавшийся в зелено-изумрудную лужайку, и подошли к широкой лестнице, обрамленной двумя львами, гривасто-кудлатыми, на мощных лапах. Один лев словно привстал, другой лежал, положив каменную морду на каменные же лапы.
Мы поднялись по лестнице. Я уже начала думать, что этот загадочный Пермяк так никогда лично и не объявится, но тут увидела, что на верхней площадке стоит какой-то мужчина, тоже в черном костюме. «Униформа у них, что ли, такая?» – с удивлением подумала я. Но на удивление у меня уже не было времени, потому что до конца лестницы оставалось всего лишь несколько ступенек. Он смотрел на меня сверху вниз. Метр девяносто, не меньше, ну и рост!
Он был очень худой, лет сорока, с кисло-желчным выражением лица и немного перекошенным ртом, отчего казалось, что он постоянно ухмыляется.
Мой сопровожатый поставил чемодан, и его отпустили кивком головы. Худой великан сказал, как выплюнул:
– Пермяк Роман Александрович.
– Кристина…
– Знаю, – прервал он меня. Очевидно, услышать мою длинную фамилию ему было бы невмоготу. – Кристина Яновна, будете жить здесь, на вилле.
Я невольно открыла рот: Паша мне ни о чем подобном не сказал – волгоградская теща, что ли, ему все мозги отшибла?
– Мне сказали, что я должна остановиться в отеле.
На мои слова он никак не отреагировал, видимо, посчитал, что это окажется ниже его достоинства.
– Пройдемте в зал. Там и поговорим.
– А мой чемодан?
Он снисходительно посмотрел на меня:
– Оставьте здесь. Его… – он, видимо, хотел сказать «подберут», но выдал более удобоваримый вариант: – возьмут.
Пермяк двинулся куда-то размашистым шагом, я с трудом за ним поспевала. Мы вошли в зал – просторное помещение, обставленное мебелью белого цвета, с огромными, до потолка окнами. Мне в глаза бросился белый рояль – изящный, как кавалер, опустившийся на одно колено перед дамой.
– Сюда, – мне указали на пышные, сливочно-взбитые подушки кресла. Я шагнула в ту сторону и услышала: – Снимите пальто.
Этот Пермяк обращался со мной, как строгий учитель с нерадивой ученицей. Я поспешно сбросила пальто, и мне кивком головы указали куда-то назад, на узкий коридор.
Дрожащими руками я повесила пальто на вешалку. Мне ужасно хотелось посмотреть на себя в зеркало, но оно находилось в другом конце коридора, и мне оставалось только надеяться, что помада у меня на губах не размазалась, а тушь не потекла.
В пышном-сливочном кресле я буквально утонула, почувствовав себя ангелочком с картины старых мастеров Возрождения. Они любили рисовать такие облака, похожие на взбитые сливки на торте, – плотные, густые.
Пермяк опустился в кресло, закинул ногу на ногу и, чуть раскачиваясь – наверное, этот жест он подсмотрел у кого-то, – начал, не глядя на меня:
– С Вересовым у нас была договоренность насчет экспертизы коллекции Константина Диодоровича.
Я наклонила голову набок, что означало – я в курсе.
– Нам нужно квалифицированное мнение эксперта. Вы осмотрите коллекцию и дадите свое заключение. Если что-то вам покажется… – он замолчал, подыскивая слово, – странным или несоответствующим, мы отдадим картины на подробную экспертизу с привлечением лучших экспертов и реставраторов. От вас требуется лишь предварительный осмотр.
– До меня кто-нибудь уже осматривал коллекцию?
Впервые на его лице мелькнуло что-то похожее на удивление.
– Естественно! – отчеканил он. – Коллекция Константина Диодоровича осматривается регулярно.
– Он собирается выставить ее на торги или на аукцион? – спросила я и вдруг – по напряженной тишине, последовавшей за моими словами, – поняла, что мой вопрос прозвучал ужасно бестактно и неприлично.
– Мне об этом ничего неизвестно, – каким-то скучным тоном сказал Пермяк. – Я думаю, эти вопросы – в компетенции хозяина. Сегодня здесь состоится вечеринка, пати, соберутся гости. Ваше присутствие обязательно. Коллекцию посмотрите завтра. – Пермяк встал с кресла, давая мне понять, что аудиенция окончена.
– А… дресс-код?
– Естественно. Вечернее платье.
– У меня… нет, – выдавила я. – Меня не предупредили.
Было стыдно – и из-за того, что «не предупредили», и потому, что у меня не было вечернего платья.
– Вам все устроят. Нет проблем. – И с этими словами Пермяк пошел к входной двери, за которой спустя пару секунд и скрылся.
Появился пухлощекий и сказал:
– Идите за мной.
Мы пошли на второй этаж по деревянной лестнице. Оказавшись наверху, я бросила взгляд вниз, на белый зал: все там сверкало и переливалось всеми оттенками белого, а большая люстра с хрустальными каплями-подвесками искрилась, как ледяная скульптура в лучах зимнего солнца.
Пройдя по длинному коридору, мы остановились перед дверью, обрамленной белыми завитушками.
– Вот, – молодой человек распахнул дверь. – Вы будете жить здесь.
– А мой чемодан?
– Сейчас его принесут.
Раздался стук в дверь, и высокий широкоплечий парень в синей униформе, какую носят швейцары в гостиницах, внес мой чемодан.
– Располагайтесь. Обед через полчаса.
– Куда мне идти?
– Вам все скажут. – И он вышел.
Первым делом я позвонила Паше.
– Ты почему мне ничего не сказал?!
– Ты о чем?
– О том, что я буду жить на вилле Колпачевского! Я-то рассчитывала на тихий отель.
– Я и сам впервые об этом слышу! От тебя. Ну и повезло тебе, детка, – вместо казенного отеля покупаться в роскоши на вилле у олигарха! По-хорошему тебе завидую.
– А по-плохому?
– А плохого у тебя ничего и нет, – голос Паши стал неожиданно жестким и твердым. – Ты там не раскисай и не капризничай. А выполни работу на «пять». С шиком и блеском! Ясно?
– Не глухая!
За моей спиной раздался какой-то звук, и я резко развернулась. Из ванной комнаты вышла полная женщина в белом фартуке, надетом поверх светло-бежевого платья.
– С приездом вас! Располагайтесь! – В ее голосе слышался едва заметный певучий хохлацкий акцент. – Ванну хотите принять? Я могу наполнить ее. Если вам что-то надо – скажите мне.
– Пока ничего… А вы кто?
– Ваша горничная, Валентина.
Была она вся какая-то гладкая, круглая, глянцево-блестящая. Таких женщин любил писать Кустодиев. Даже черные завитки ее волос выглядели словно лакированные. Ей было около сорока пяти лет или чуть меньше.
– Я здесь одна?
– Что вы имеете в виду, Кристина?
– Ну… на этой вилле есть еще кто-то, кроме меня?
– Конечно, тут гости есть.
– А кто?
– Вы с ними за обедом познакомитесь. Так ванну вам наливать или нет?
– Я сама все сделаю. Не надо. Да, еще… вечером будет праздник. Мне нужно платье.
– У вас все в гардеробе имеется. Выбирайте, там одежды на любой вкус.
Она подошла к массивному светло-коричневому гардеробу, и дверца с легким стуком поехала вправо. Там висело разноцветное текстильное великолепие. Валентина провела по вешалкам рукой, и платья, блузки всколыхнулись, как трава под ветром, зашелестели, зашуршали.
– Выбирайте. Я вам пока больше не нужна?
– Нет.
– Если понадоблюсь, телефон на столе. Наберете 1–2.
Валентина ушла, а я совсем растерялась. Все с самого начала складывалось как-то не так… Это внушало мне чувство тревоги, и оно не рассасывалось, а, наоборот, укоренялось во мне, не желая исчезать.
