Текст книги "Добрые боги (СИ)"

Автор книги: Екатерина Годвер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Хотя Вархен выпил намного больше, он всё ещё пытался двигаться – по-видимому, он и способностей перебарывать всякие шпионские отравы имел больше; но толку от его попыток было чуть.

– Все мы иногда совершаем ошибки; даже я, – тем временем, продолжал лорд Вульбен, невольно заставляя Ханбея удивляться такой словоохотливости. – Его Величество Рошбан ошибается, думая, что кто-то, кроме него, хочет, чтобы он сидел на троне вечно. А принц Кербен, этот беспутный выродок, ошибается, считая, что у него выйдет отправить меня в отставку и превратить Совиный Дом в прибежище трусливых бюрократов. Как ни посмотри, Солк, а выбор у меня был невелик: лучше уж король-чернокнижник, чем старый безумец или слабовольный недоумок в короне. Лучше, в сто крат лучше. Особенно, когда этого чернокнижника толковые советники.

– Мерзавец! Что ты за это получил? – прохрипел Вархен.

Лорд наотмашь ударил его тростью по лицу. Вархен повалился на бок, заливая ковёр кровью из разбитого рта.

– К отцу следует обращаться почтительно, даже если ты ублюдок, нечаянно заделанный со смазливой шлюхой!!! – Лорд ткнул его тростью в грудь, переворачивая на спину. – Я дал тебе всё, кроме имени! И чем ты мне за это отплатил?!

«К отцу?..» – Ханбей скосил глаза, пытаясь лучше разглядеть лорда Вульбена: сейчас, когда его правильные черты искажала ярость, можно было заметить между ним и Вархеном некоторое сходство.

Это многое объясняло: в приёмной разворачивалось не бессмысленное объяснение начальника с обречённым подчинённым, но семейная сцена – заключительная сцена финального акта. Всемогущий глава тайной полиции был разъярён, взбешён, оскорблен, обижен, растерян – но только не бесстрастен, как бы ему ни хотелось таковым казаться; он обвинял и оправдывался, и снова обвинял, выплёскивая ярость.

– От союза с Шоумом я ничего не получил, но ничего не потерял! – сказал лорд Вульбен; слова вылетали у него изо рта, как камни из-под колес. – Я сохраню жизнь и власть, сохраню всё, что строил долгие годы, сохраню королевство – всё, кроме беспутного сына, которого следовало удавить в колыбели! Вместо того, чтобы помочь мне прижать принца к ногтю, ты начал покрывать его, привирать в донесениях! Больше я не мог тебе доверять: пришлось отослать тебя на Лысые Равнины к Шоуму, в надежде, что хоть так ты наберёшься ума. Но и там ты умудрился сунуться, куда не следует, ни в чём не разобравшись. И наделал столько шума, что теперь у меня нет иного выхода, кроме как отдать тебя Эслему, чтобы он отправил тебя на виселицу… Это позор! – Он ударил тростью в пол. – Ты подвёл меня и опозорил перед Шоумом, перед моими людьми! Проклятье, да тебе мало петли – тебя стоило бы четвертовать! Но Эслем жаждет правосудия. Этот неотёсанный зверь, по недоразумению ходящий на двух ногах… – Лорд Вульбен заскрипел зубами. – Ты ошибся на его счёт; как всегда, поступил как глупец! Шоум не ставил герцога в известность о наших планах, потому как считает непроходимым тупицей – и я в этом с Шоумом солидарен. К равноденствию мы отправим на плаху принца по обвинению в убийстве Его Величества: избавимся от обоих разом. Шоум займёт престол, я сохраню своё место. Что: не нравится? Напрасно ты не отправился к герцогу! Двое тупиц, по крайней мере, смогли бы потянуть время… Каково знать, что выход был так близко, но ты упустил его по своему скудоумию? А, Солк?

– Будь ты проклят, – прошептал Вархен, страшно кривя разбитые губы. Ханбей попытался поймать его взгляд, но не сумел. – Будь… ты…проклят... отец…

– Усугублять своё и без того прискорбное положение – в этом весь ты: умом и нравом в мать. Что ж: поговорим напоследок по душам. Посмотрим, насколько хватит твоего упорства покрывать Кербена. – Лорд Вульбен усмехнулся криво и страшно. – Посмотрим, досталось ли тебе хоть что-то от меня.

Он кликнул стоявших снаружи от дверей гвардейцев.

***

Неспособный говорить и двигаться, Ханбей чувствовал себя вещью; для лорда Вульбена и его людей он и был в этот час вещью – причём, вещью малоинтересной. Его разоружили, выволокли из кабинета и оттащили в подвал, где бросили в маленькую камеру, отгороженную с одной стороны решёткой: такие были в старом шевлугском зверинце.

Ханбей ожидал, что там о нём и забудут до самой виселицы. Но, к его удивлению, через некоторое время гвардейцы вернулись и оттащили в тёмную комнату без окон, с цепями на стенах и множеством жутких приспособлений, о назначении которых он предпочёл не задумываться. Там двое офицеров ему влили в рот густое кисло-сладкое зелье, от которого отчасти вернулась способность говорить и двигаться, а затем ещё одно, по-видимому, призванное развязать ему язык. И начали выспрашивать, куда он спрятал книгу.

Голова соображала туго, потому поначалу он не мог взять в толк, что им надо; но вскоре из разговоров дознавателей стало ясно, что в мешке Вархена вместо гримуара наместника Шоума оказался сборник каких-то похабных стишков.

Ханбей едва сдержал торжествующий смех. Наверняка не меньшим сюрпризом, чем для лорда Вульбена, подмена оказалась и для Вархена: шпион не избавлялся от книги, в этом Ханбей был уверен.

Кроме расторопной ученицы дряхлой ведьмы, подменить гримуар было некому: разве что, самой старой карге – но та, едва способная двигаться, вряд ли смогла бы проделать это незаметно. Ловкая девица провела всех и теперь могла быть от Вертлека уже за сто вёрст. Её поимка и возвращение книги, вероятно, являлось лишь вопросом времени: и всё же эта задержка, заставшая лордов-предателей врасплох, была приятна…

С допросом Ханбею повезло: дознаватели, заранее убеждённые в том, что «деревенщина» не может рассказать ничего существенного, использовали пыточный инструмент только для устрашения и больше ругались между собой, чем занимались делом. Сказалось и намерение оставить его не слишком покалеченным, чтобы хотя бы один висельник поднялся на эшафот на своих ногах: настоящий допрос, без сомнения, достался Вархену. При мысли о неудачливом шпионе, обманом втянувшем его в такую передрягу, Ханбей ощутил странную смесь сочувствия и злорадства, которого, впрочем, сразу же устыдился: вряд ли стоило поминать прошлое теперь.

Бестолковый допрос продолжался час или два; тело всё ещё ощущалось смутно, как ватой набитое, благодаря чему он так ничего и не рассказал. Когда от выпитых зелий у него начались сильные рези в животе и рвота, старший дознаватель, разразившись проклятиями, приказал заканчивать. Ханбей едва запомнил, как гвардейцы выволокли его из допросной и оттащили в зарешеченную камеру, такую же тесную и смрадную, как предыдущая, только расположенную рядом с караулкой – чтоб был под присмотром. Пока он корчился на полу, караульные, которым его мучения мешали играть в карты, то и дело добавляли ему синяков древками алебард.

Возможно, стражники вскоре вовсе забили бы его до беспамятства. Но проходивший мимо гвардейский капитан обронил ненароком, что в каком-то «втором коридоре» комендат выставил бочонок за арест Солка Вархена, и что не будет беды, если они ненадолго отлучатся. Солдаты, обрадованные офицерским дозволением, ушли.

После их ухода стало как будто чуть полегче; вдобавок, кто-то – капитан? – так удачно толкнул сапогом собачью миску с водой, раньше стоявшую у «стола» из составленных вместе бочек, что теперь до неё стало возможно дотянутся. Ханбей с опаской подполз к решётке, глядя на капитана.

– Почему они ненавидят его? – спросил Ханбей, надеясь по ответу понять его намерения.

– Кого?

– Вархена.

– Ему не повезло быть тем, кто он есть. – Капитан подошёл к решётке ближе, и Ханбей разглядел, что вместо правой руки у него небрежно выточенная деревяшка. – Для тех, кто сидит в кабинетах наверху, он сын шлюхи. Но для тех, кто здесь, он сын Филина. А сам он грубиян и насмешник: скверный характерец...

– Да уж не сахарный, – прошептал Ханбей. Каждое слово царапало обожжённое желудочными соками горло: терпеть, когда вода была так близка, не было никаких сил. Вытянувшись на полу и до плеча просунув руку через прутья, Ханбей достал до миски. С четвёртой попытки ухватив пальцами за край, он подтащил её к решётке и с жадностью стал пить, вытягивая губы и загребая языком, как собака; ему было слишком плохо, чтобы думать о гордости. Капитан равнодушно наблюдал за ним, не деля попыток ни помочь, ни помешать.

– Ты понимаешь, что за дерьмо тут происходит? – сказал Ханбей, убедив себя, что отсутствие издёвок и пинков – уже не так плохо; ему не нравился этот человек, но другого шанса могло не представиться. – Старый порядок катится под откос. Крон-лорд Шоум по воле короля заключил пакт с демонами, но собирается сам занять престол, и лорд Вульбен намерен помочь ему в этом… Нужно предупредить кого-нибудь, кто в своём уме. Принца, герцога или ещё кого-то.

– Зачем?

– Что «зачем»?!

– Не демоны бросили тебя сюда. – Капитан взглянул с насмешкой. – Ты уверен – твоё дело правое: но Добрые боги не явились тебя защитить. Действие или бездействие убило тебя? Демоны или боги – велика ли разница для тебя, которого на рассвете повесят?

– Я мало знаю о демонах и запретном искусстве; плевать на богов и демонов! Но разница между добром и злом есть. Разница в намерениях, – твёрдо сказал Ханбей. – Из-за Вархена погибли многие хорошие люди. Он обманул меня и подвёл под петлю – но Вархен не желал другим зла ради своего блага. Он не убивал женщин за то, что они оказались не в том месте. Лучше я буду на его стороне, чем на стороне короля, который предал своё королевство. Или на стороне лордов, которые предали своего короля.

– Ты хотел сказать – «буду на одной с ним виселице»?

– Даже если так.

Капитан, пожав плечами, неторопливо обошёл вокруг стола из бочек, разглядывая брошенные солдатами карты. Больше он не произнёс ни слова, а, когда вернулись двое крепко подвыпивших гвардейцев – по-свойски ухмыльнулся им и ушёл.

– А кто это был? Ты его знаешь? – спросил один другого, и тот наморщил лоб, припоминая.

– Видал наверху раньше. Вродь-бы, личным дознавателем у Филина служит… Но с одной рукой? – на туповатом лице солдата отразилось непонимание и беспокойство. Но капитана уже и след простыл.

Ханбей отполз от решётки и скорчился на куче соломы в углу, силясь удержать в себе воду. Боли в животе понемногу утихли, и незаметно для себя он забылся беспокойным сном.

Очнулся он, только когда в камеру бросили Вархена. Бессмысленный взгляд приоткрытых глаз бывшего шпиона застыл в одной точке: с виду от мертвеца его отличало только неровное дыхание, от которого на губах пузырилась розовая слюна.

Караульный лениво ткнул бесчувственное тело древком алебарды.

– Да оставь: у него от «правдоруба» уже мозги вытекли и кишки спеклись. Сукин сын всё равно, что мёртвый. – Второй гвардеец потянул напарника назад за стол. – А помрёт раньше срока – так нам отвечать.

Дождавшись, пока они снова займутся картами, Ханбей ползком, не решаясь вставать, подобрался к телу. До последнего он надеялся, что тот притворяется или использует какой-то трюк, но стражник оказался прав: Вархен был без сознания. Лицо его почти не пострадало от побоев, отчего издали могло показаться, что он жив-здоров – но пальцы на обоих руках были лишены ногтей, переломаны или раздроблены, а сами руки вырваны из суставов; через оголённую грудь тянулись глубокие ожоги от раскалённого прута.

– Боги милосердные, – прошептал Ханбей. Всё же он осторожно потряс шпиона за плечо. – Эй, Вархен! Ты знаешь это место, скажи, как можно отсюда выбраться! Вархен!

Но с тем же успехом можно было надеяться заставить очнуться бревно.

Ханбей сползал к решётке за водой и влил несколько капель ему в рот. Большего он сделать не мог.

Осторожно, стараясь не привлекать внимания, Ханбей обследовал камеру – но в ней предсказуемо не оказалось лаза для побега или тайника с оружием; ничего, что могло бы обещать чудесное спасение.

Когда на рассвете за ними пришли, он, чувствовавший себя уже вполне сносно, сделал единственное, что ему оставалось: бросился на тюремщиков. Завязалась короткая потасовка, в которой он разбил кому-то лицо и почти достал до чьей-то алебарды – но затем несколько точных ударов швырнули его на пол. Рассерженные солдаты наспех отпинали его по рёбрам, связали руки за спиной, заткнули тряпкой рот и, подгоняя тычками и бранью, повели наружу; бесчувственного Вархена, ухватив с двух сторон подмышками, потащили следом.

***

До площади Правосудия их с Вархеном провезли на тряской телеге. Уже рассвело: на небе не было ни облачка, ярко светило солнце. На площади собралась толпа: горожане любили поглазеть на казни.

«Первый раз в жизни вижу столько людей», – невпопад подумал Ханбей. – «Первый и последний». В такой ясный и тёплый день совсем не хотелось умирать. Чтобы отвлечься, он стал пересчитывать толпу по головам, но на третьем десятки каждый раз сбивался со счёта.

«Что, если бы они узнали правду?» – Он пошевелил языком, но кляп сидел во рту крепко. – «Бесполезно. Всё равно мне никто бы не поверил».

Когда его втащили на эшафот, с краю площади показалась процессия. Окружённый двойным кольцом стражи в зелёных мундирах с жёлтым кантом, на сером в яблоках жеребце ехал сам герцог Эслем; рядом с ним ехали двое со скрытыми под капюшонами лицами, закутанные в плотные плащи, несмотря на жару. Тот, что ростом был выше, не касаясь поводьев правил черным, как смоль, породистым тонконогим скакуном; когда процессия подъехала ближе, в жеребце второго Ханбей с удивлением узнал своего Недотёпу: капризный конь ступал смирно, потупив морду, словно зачарованный.

«Демоны Шоума», – подумал Ханбей. Среди стражи он разглядел своего Капитана и обрадовался, что тот остался жив. – «Я не предатель. Нет. Но я не справился. Мы не справились…» Скосив глаза, он увидел, как палач пытается просунуть голову Вархена в петлю, пока пыхтящий гвардеец удерживал того на ногах.

Герцог подъехал к самому эшафоту и с лязгом обнажил шпагу. Гвардейцы, сдерживавшие толпу, расступились перед ним.

Лицом и сложением Рудольф Эслм имел явственное сходство с медведем, а его грубый голос напоминал звериный рык.

– Этот – мой человек. Я сам буду вершить над ним суд, – проревел герцог, указывая на Ханбея остриём.

Крючконосый старик в парике – прокурор – нахмурился и переглянулся с неприметной наружности гвардейцем с майорскими знаками; тот так же хмуро пожал плечами, окинув взглядом герцогскую стражу: ему не хотелось уступать, но и не хотелось на потеху публике затевать стычку. Эслем был известен упрямством и дурным нравом.

Толпа нетерпеливо шумела. Прокурор, так и не решившись спорить с герцогом, вздохнул и поклонился:

– Как вам будет угодно, милорд.

Герцог Эслем спешился и вскарабкался на эшафот; доски заскрипели под его медвежьим телом. Высокий «демон» и громила-стражник с гербовой перевязью личного телохранителя последовали за ним. Ханбей с неприязнью взглянул на бывшего сюзерена: в Шевлуге ходило множество слухов о жестокости герцога, и ни одного – о его уме или проницательности.

– Ты! – Герцог нетерпеливым жестом поманил старика-прокурора.

– Да, милорд. – Тот нерешительно приблизился.

– В чём их обвиняют?

– Убийства и грабежи, милорд… нарушение присяги, ввиду особых обстоятельств приравненное к предательству…

– Предательство? Верное слово! Эй, вы все! Смотрите сюда!!!– выкрикнул герцог, вскинув шпагу. Толпа ответила ему одобрительным гомоном; они были единым целым – человек-медведь и озверевшие в ожидании кровавого зрелища люди. – Смотрите всё, что случается с предателями!

Не размахиваясь, одним мощным движением он проткну грудь крючконосого прокурора.

Старик выгнулся с нечеловеческим криком; тело вспыхнуло бело-рыжим пламенем. Герцог отступил на шаг, плавно высвобождая шпагу, и отсёк демону голову. Из разрубленной шеи фонтаном ударила чёрная кровь и повалил дым.

По толпе пронёсся вздох, тотчас сменившейся лязгом клинков и криками.

Стража герцога разоружала караул у эшафота; повсюду вспыхивали стычки. Следующим ударом герцог зарубил палача: его кровь оказалась красной, но была встречена рёвом толпы столь же громким и восторженным. Телохранитель герцога тоже не терял времени даром: помогавший палачу гвардеец уже лежал на помосте с перерезанным горлом.

Бесчувственный Вархен повалился на руки к подоспевшему «демону».

– Тихо!!! – взревел герцог, перекрикивая поднявшийся шум.

Толпа повиновалась ему; стало настолько тихо, насколько это вообще было возможно на заполненной ошеломлёнными, разъярёнными, растерянными людьми площади.

– Филин и сукин сын Шоум с Лысых Равнин продались демонам! – выкрикнул герцог. – Дворец захвачен предателями, Его Величество Рошбан Второй убит!

«Убит… король… убит…» – разносилось по людскому морю во все стороны.

– Но сукины дети за всё ответят! – Герцог Эслем снова вскинул шпагу: на ней дымилась чёрная кровь. – Шиш им, а не корона, плаха им, а не королевство! За принца Кербена! За короля Кербена!!!

Толпа шумела.

– Ваше Величество, мне нужно было объявить наследником себя?! – прошипел герцог, обращаясь куда-то в сторону. – Нельзя заставлять их ждать!

– Тебе стоило попробовать, Рудольф, – тихо сказал «демон»: у него был приятный, мягкий баритон. – Напрасно ты не стал: я уже говорил.

Он бережно опустил тело Вархена на помост, встал и откинул капюшон, и потрясённый Ханбей узнал профиль, чрезвычайно схожий с тем, что полвека штамповали на монетах.

Принц – некоронованный король – Кербен Жастеб Даршазский оказался худосочным мужчиной лет тридцати, с ранней сединой в тёмных волосах и с застывшей на лице мрачной гримасой; под глазами у него залегли тёмные круги.

Толпа взорвалась приветственными криками, но Кербен поднял руку, и шум пошёл на убыль.

– Жители Вертлека, добрые люди, честные люди! Лорд Вульбен и крон-лорд Шоум должны ответить за свои поступки! – выкрикнул он. – Добрые боги на нашей стороне. Сегодня свершится правосудие!

Ему ни за что не хватило бы голоса перекричать всех, но людские голоса разносили его слова во все стороны. Он властвовал над толпой иначе, чем герцог, без наслаждения и азарта – но власть его была велика: в городе уважали и любили его.

Где-то схватки возобновились с новой силой – преданные сторонники лорда Вульбена дорого продавали свои жизни; однако большинство гвардейцев, увидев принца, сложили оружие и теперь спешно повязывали на рукава оторванные от одежд стражников жёлтые и зелёные повязки в знак верности новому королю.

– Эти двое осуждённых невиновны! – продолжал Кербен; Ханбей мысленно поблагодарил его: было бы чрезвычайно обидно после всего оказаться-таки повешенным. – Благодаря их отваге мы были вовремя предупреждены. Корона не забудет их. Никого, кто поможет нам в этот час!

Толпа встретила его слова одобрительным гулом

Офицеры стражи на площади спешно собирали мужчин в отряды. Ханбей выплюнул скомканную тряпку и с наслаждением глубоко вдохнул, когда герцогский кинжал разрезал верёвку на его запястьях и повязку, удерживавшую кляп.

***

Радоваться, впрочем, было некогда: герцог Эслем не терпел недостатка уважения.

– Тебе есть, что сказать в своё оправдание, стражник? – прорычал человек-медведь, и кинжал грозно блеснул в его руке. – Почему ты не пошёл сразу ко мне?

– А вы бы стали его слушать, милорд? – Мелодичный женский голос раздался из-за спины герцога; второй «демон», поднявшись на эшафот, открыл лицо – и оказался ученицей старой ведьмы из леса мертвецов. – До того, как гримуар попал в ваши руки? Думаю, что нет.

– Ошибаешься! – гаркнул герцог, но не слишком уверено.

– Милорд, вы знаете, что я права. Не будем спорить. – Легко, будто пушинку, она отодвинула герцога в сторону. Свет упал на её лицо и запачканный чужой кровью плащ – и в этот миг Ханбей понял, где видел её прежде.

– Тогда, там… под ивой у ручья… это точно была ты, – растеряно пробормотал он. – Но ты мертва, тебя убили! Что ты такое… кто ты?!

Ответ уже сложился у него в голове, но был слишком невероятным, чтобы сразу в него поверить.

Ирса Ина, Добрая богиня, богиня-птица, улыбнулась тепло и с толикой горечи.

– Твоя мать любит тебя, Ханбей. Хорошо, что ты не держишь на неё зла.

– Она ещё жива? – прошептал он онемевшими губами.

– Да.

Над эшафотом с протяжными криками носились неизвестные Ханбею серые птицы..

– Но, госпожа… Госпожа Ина, всё это… почему? – прошептал он. – Почему вы пришли только сейчас?! Вы бы могли ещё тогда, у ручья… да когда угодно!

– Не могли они: представь себе, у этих чудаков свои законы, – пробурчал герцог Эслем.

– Рудольф прав: мы не так могущественны, как людям нравится думать, Хан, – с грустью сказала Ирса Ина. – Почему, ты думаешь, нас прозвали «добрыми богами» – за добрые дела?

Ханбей растеряно моргнул: именно так он всегда и думал. Так его учила мать.

– Мы не можем применять силу, когда вздумается, и творить чудеса только потому, что нам того хочется, – сказала Ина. – Только вы сами способны вложить нам в руки такую власть. Ваше стремление помочь кому-то другому даёт нам возможность вмешаться в естественный ход вещей, незначительно: одного подтолкнуть вперёд, другого – удержать на краю… Но не больше. Если бы Солк Вархен выбрал бросить тебя в Севжеме, вы бы погибли оба. Вы бы погибли ещё раньше, если бы тот симпатичный юноша, твой командир, не пожалел раненого и не свернул к ручью. Не я, но он, его последний приказ дал шанс вам – и всему королевству.

Ханбей понял, что она говорит о лейтенанте Боуле.

– Каждый поступок имеет последствия, каждый имеет свою цену. – В тихом голосе Ины шелестели листья и птичьи крылья. – Мы избегаем вмешиваться в течение жизни напрямую: таков порядок. Таково природное равновесие. Цена за его нарушение велика, и для вас она больше, чем для нас.

– И всё же это возможно. Вы боги, вы способны на чудеса, – упрямо сказал Ханбей. – Лейтенант Боул мёртв, но этот хитрец пока дышит: скажи, можно ли ещё ему помочь? – Он посмотрел на Вархена, над которым беспомощно суетились два гвардейца с лекарскими сумками. – Если ничего не сделать, он умрёт в ближайшие часы. Назови цену: я готов платить.

Богиня покачала головой.

– Эта просьба уже услышана из других уст. И цена уже уплачена. Но смерть подобралась к нему близко: сбудется ваше желание или нет – будет понятно к ночи… Многое прояснится к ночи. – Она нахмурилась, словно подумав о чём-то своём. – До той поры лучше займись своим делом, Ханбей Шимек. Если Филин одолеет вас, всё будет напрасно.

Она исчезла; просто исчезла, как будто её и не было.

Ханбей взглянул на герцога Эслема: человек-медведь совсем не выглядел обескураженным. Похоже, он прекрасно знал, кто разъезжает от него по правую руку.

– Добрые боги ходят среди людей, юноша, – негромко сказал он. – Приходят, уходят, когда им угодно… Их непросто понять.

– Милорд. – Ханбей опустился на одно колено и низко склонил голову. – Прошу, простите мою ошибку. Позвольте вернуться на службу.

Герцог взглянул на него с сомнением.

– После подвалов Совиного Дома людям нужен лекарь и хороший обед.

– Благодарю, милорд. Но сейчас я бы предпочёл оружие. – Ханбей позволил себе улыбнуться. – Не хотелось бы потом вспоминать, что всё, на что я оказался способен в сегодня – это постоять на эшафоте с тряпкой во рту и полежать в кровати.

По правде, лечь ему хотелось намного сильнее, чем махать палашом – но ролью беспомощного узника за прошедшую ночь он пресытился сполна. Ради того, чтобы вновь решать свою судьбу самому, а не уповать на помощь взбалмошных богов и непредсказуемых сюзеренов, стоило потерпеть и голод, и усталость, и боль. Даже расстаться с жизнью, если придётся.

– Ты храбрый малый: я не буду судить тебя за то, что ты сделал. Но ты не доверяешь мне – значит, не можешь и служить, – мрачно сказал герцог. – Принимать назад дезертиров – это не по правилам.

– Сегодня необычный день: так сделай для него исключение на этот самый день, – сказал Кербен Жастеб Даршазский, неожиданно повернувшись к ним. – Нам нужна каждая пара рук, а этот человек надёжен, как никто другой. Если ты можешь доверять ему, какая разница, доверяет ли он тебе?

– Ваше Величество! – Ханбей поспешно преклонил колено.

– Встань, – приказал Кербен.

Ханбей поднялся. Кербен удовлетворённо кивнул.

– Раз ты можешь стоять, то можешь и драться. Раз ты можешь драться – приказываю: иди и дерись, стражник! – Кербен отстегнул от пояса посеребрённые ножны со шпагой и протянул ему. – Отомсти за своего офицера и земляков. За капитана Вархена: ему дорого обошлась верность... Сегодня мы должны победить.

– Мы победим, Ваше Величество. – Не зная, как положено поступать в таких случаях, Ханбей с поклоном просто взял у него оружие. – Клянусь: я не подведу вас.

– Рудольф? – Кербен посмотрел на герцога.

– Будь по-вашему, – проворчал тот, недовольный вмешательством короля, но не осмелившийся спорить. – На один день вновь принимаю тебя по знамя Эслема, Ханбей Шимек! Ступай к остальным.

Ханбей отсалютовал герцогу королевским клинком, с удивлением отметив про себя, что тот уже запачкан кровью, и спустился на площадь. Среди стражи он отыскал своего прежнего Капитана.

– В ваше распоряжение прибыл, – сказал Ханбей. – Спасибо, что не очень-то в меня целились.

– Я целился. – Капитан с прищуром взглянул на него. – Но вспомнил, как ты щенком шелудивым прибился к нашим казармам – и промазал. За работу!

***

Отряд, состоявший из личной охраны герцога Эслема и доверенных офицеров принца, был мал даже в сравнении с одной тайной полицией Вульбена, но в миг появления на площади Кербен разом поставил под королевское знамя больше тысячи человек, а они, разнося весть по городу, привели за собой ещё тысячи и тысячи. Всеобщей любовью принц избалован не был, но, в отличие от крон-лорда Шоума, в глазах вертлекцев он выглядел «своим» претендентом на престол; Кербен был немстителен и щедр, что тоже говорило в его пользу. Солдаты и младшие офицеры, не имевшие собственных интересов в политике, отказывались выступать против принца, тогда как охотников подраться с тайной полицией хватало: в Вертлеке – как, впрочем, и в любом другом городе – она популярностью не пользовалась ни среди простонародья, ни среди знати. В первый же час присягу Кербену принесли командиры двух из трёх городских полков.

Но главную силу переворота составила не гвардия. В городе после сообщения о смерти Рошбана II бушевал ураган: оставалось только оседлать его – а в этом герцог Эслем был мастер. Кербен благоразумно ему не мешал.

Резня и погромы продолжались до заката, но битва была выиграна ещё до её начала.

Не только столица, всё королевство было опутано незримой сетью лорда Вульбена – но тонкие, сложно связанные между собой нити оказались бессильны против умело спровоцированного кровавого безумия, менее чем за час охватившего Вертлек. Демонов крон-лорда Шоума в городе находилось немного, потому их присутствие не сыграло большой роли: стражники герцога с заговорёнными клинками и королевские чародеи и справились с ними, хоть и понесли потери. Несколько заговорщиков сумело бежать и укрыться во владениях мятежного лорда Шоума: остальным повезло меньше…

Всего за день, позже названный придворными хроникёрами «днём двойного переворота», в Вертлеке было убито больше тысячи человек, половина из которых не имела к заговору никакого отношения, и разграблено больше пятидесяти домов и лавок. Лорд Абар Вульбен при попытке пробраться за стены был выдан собственными сторонниками и растерзан толпой; вечером его останки выставили на площади и сожгли в месте с десятками тел убитых «сов», пытаясь таким образом очистить город от скверны.

Ханбей общую картину событий узнал только несколько дней спустя. Ещё позже ему стало известно, что Рошбан II не был убит демонами в результате заговора: судьба старого короля оказалось обыденной и трагичной. Предупреждённый Рудольфом Эслемом принц Кербен, не найдя возможности одновременно справиться с обезумевшим отцом и лордом Вульбеном, зашёл к Рошбану в покои и зарубил его. Затем опалил тело в камине, чтобы впоследствии выдать короля за жертву демонов – и скрытно бежал из набитого агентами Вульбена дворца: когда убийство обнаружили, принц уже въезжал на площадь Правосудия.

Человек мягкосердечный и никогда не желавший править, ради спасения одной своей жизни Кербен Жастеб Даршазский никогда не решился бы на отцеубийство, тяжелым грузом легшее на его плечи: вероятнее всего, он раздумывал бы и колебался до тех пор, пока не стало бы слишком поздно. Но на карте стояло слишком многое, а первые невосполнимые потери должны были последовать уже на рассвете – и это вынудило его переступить через себя и действовать. Нанося Рошбану II смертельный удар, о своём благополучии будущий Кербен I думал в последнюю очередь, и этот удар стал его платой Добрым богам на многие годы вперёд…

Но обо всём этом Ханбей узнал намного позже; а в день «двойного переворота» вместе с шевлугской стражей герцога Эслема и отобранными Кербеном гвардейцами Ханбей принимал участие в захвате Совиного Дома. До того, как прибыли чародеи, атакующие несли тяжёлые потери – но ему опять повезло уцелеть. Непривычно лёгкая королевская шпага оказалась хороша в деле; он дрался, словно пьяный, не чувствуя страха и усталости. После Совиного Дома их перебросили к госпиталю, куда со всего города свозили раненых и мертвецов; там, наконец, отряд получил передышку.

Но перед тем, у самого госпиталя, они наткнулись на демона.

На двух демонов; но вторая тварь уже умирала, исходя маслянисто-чёрнымдымом из разверстой раны в груди. Другая, в изорванном мундире стражи крон-лорда, смотрела на солдат с яростью и насмешкой.

– Всем отойти! – скомандовал Капитан, но Ханбей не подчинился. Его шпага – королевская шпага – светилась тем же зеленоватым светом, что и заговорённое оружие гвардейцев, сопровождавших приставленного к отряду чародея.

Но демон не собирался драться.

– Вы глупцы, – сипло сказал он. У него было человеческое лицо – загорелое, с мясистым носом и длинными обвислыми усами – но никто в здравом уме не принял бы его за человека: такой потусторонней яростью веяло от него. – Сегодня ваша взяла. Но завтра возьмёт наша!

В следующее мгновение, прежде, чем чародей успел завершить заклятье, демон левой рукой ухватил себя за горло и вырвал кадык. Столб дыма потянулся вверх; но ветер вскоре его развеял.

– Что они… оно…такое? – спросил Ханбей у чародея.

– Зло, – сердито бросил один из гвардейцев.

– В любом святилище Ины тебе расскажут, что, когда Первоотец вырезал человека из дерева, стружку он бросил в огонь: они – дым от той стружки, – сказал чародей. Его моложавое лицо и богатые одежды посерели от сажи и пыли; он, как и все, выглядел смертельно уставшим. – Но я скажу проще. Для нас, людей, они – псы, что бывают послушны свистку, но служат одному лишь своему желудку. Им не место здесь. Если только ты, солдат, не хочешь уступить им своё.