Текст книги "Под флагом цвета крови и свободы"

Автор книги: Екатерина Франк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Глава IV. Вопросы и угрозы

Последующие две недели стали самыми необычными и удивительными в жизни команды «Попутного ветра». Новая «мисс штурман», как ее именовали за глаза все, исключая капитана Рэдфорда, Генри и Эдварда, хладнокровно и бесцеремонно обустраивалась на судне, вмешивалась во все дела и приходила в капитанскую каюту по десятку раз в день. Со своими непосредственно штурманскими обязанностями она справлялась за пару часов с утра, рассчитанный маршрут отдавала на утверждение Джеку, затем всегда лично приносила его недолюбливавшему ее рулевому Моргану, после чего и начиналось самое главное увеселение для команды. За две недели Эрнеста успела добиться смены части бегучего такелажа судна, клятвенного обещания Рэдфорда провести в ближайшее время кренгование, полной перевески коек в кубрике и, что было особенно удивительно, новых гамаков и экипировки для матросов. На последнее были отданы заботливо прибереженные в трюме до часу рулоны холста для запасных парусов, которые прежде никто не смел трогать из опасения вызвать гнев Рэдфорда; однако Эрнеста, посовещавшись с Макферсоном, также исполнявшим роль парусного мастера, принялась с завидным упорством втолковывать капитану, что менять оснастку в ближайшие полгода больше не потребуется, а команде новые гамаки и рубашки крайне необходимы.

Четыре дня продолжалось их противостояние, в которое с попеременным успехом оказались с разных сторон втянуты Макферсон, Морган, старейший из матросов Эйб, Эдвард и Генри, послуживший последним и самым убедительным доводом Эрнесты, Джек сдался и заявил, что упрямую бабу даже морской дьявол не переспорит. Внушительные серые рулоны, увязанные в просмоленное сукно, перешли в ведение Эрнесты и назначенных ей в помощь четырех матросов.

Впрочем, когда Дойли, выходя из капитанской каюты после сего знаменательного события, шепнул Эрнесте:

– Поздравляю. Теперь-то вы довольны? – девушка лишь окинула его чуть насмешливым взглядом и хмыкнула:

– С чего бы? Я вообще-то еще рассчитывала выбить у него деньги как минимум на партию новых катлассов.

Тем не менее, жадной или слишком наглой Морено не оказалась: она всегда безоговорочно выполняла любые распоряжения капитана, свои предложения предпочитая вносить с глазу на глаз, а после того, как пошив рубашек и гамаков был окончен, лично вернула оставшуюся часть парусины на ее законное место. Получившиеся шедевры кустарного портновского искусства, по скромному мнению Эдварда, невозможно было бы надеть без косых взглядов и насмешек со стороны окружающих. К тому же парусинный холст был слишком груб и с непривычки неприятно натирал плечи и спину. Но пираты приняли новую одежду и койки с восторгом: маленькая «мисс штурман» надежно закрепилась в их сознании как человек, имеющий власть и не забывающий притом об их собственных нуждах.

Сам Эдвард относился к девушке с все возрастающим непониманием того, какие отношения должны их связывать. С одной стороны, Эрнеста, конечно, помогла ему своим неожиданным покровительством: с тех пор, как Дойли был назначен подштурманом, он мгновенно стал как бы на голову выше своих бывших обидчиков – и теперь даже Макферсон и капитан Рэдфорд, казалось, старались избегать вмешиваться в отношение к нему команды. То, чего Эдвард не мог добиться полгода, ловкой Морено удалось за жалких две недели – теперь приязнь к ней возвышала и ее помощника.

Однако Дойли отлично видел, что на самом деле его должность не имеет смысла, и это было отвратительнее всего. Все необходимые вычисления Эрнеста делала сама, а ему доставались лишь совсем жалкие задания наподобие того, чтобы снять показания квадранта, да и то лишь тогда, когда ей самой было некогда или не хотелось идти на палубу. О методах навигации, изучавшихся им в офицерской школе она, правда, спрашивала подробно и с неподдельным интересом – эта ее тяга к любым новым знаниям уже была известна Дойли. Он даже успел проникнуться ощущением собственной важности и на мгновение подумал о девушке более снисходительно: и вовсе она не столь плоха, просто в силу своего происхождения не смогла получить образования, соответствующего ее способностям – весьма незаурядным, достойным, пожалуй, и представителей высшего сословия… Но Эрнеста внезапно перебила его и попросила написать формулу, по которой они вычисляли расстояние до точки назначения. Эдвард, никогда не бывший особенно увлеченным такими вещами, взялся было за перо, но тотчас отложил его в сторону:

– Я не помню точно.

– А хотя бы примерно? – живо поинтересовалась Эрнеста. Досадуя на нее, Дойли, на ходу домысливая – комбинация цифр никак не желала четко вспоминаться – выписал на листе бумаги замысловатую дробь и протянул ей. Морено в задумчивости пробежалась по ней взглядом, поменяла местами тройку с пятеркой, разделила знаменатель на два и снова повернула листок к нему:

– Может, вот так?

Снисходительная усмешка уже успела было родиться на губах бывшего офицера – но на сей раз некстати точная память подсказала ему, что формула написана верно. Кусая губу от досады, он отвернулся.

Словом, Эрнеста Морено нравилась ему с каждым днем все меньше и меньше.

***

Настроение у Джека Рэдфорда было не лучше. В отличие от Эдварда, присутствию на корабле Эрнесты он был даже рад – та и прежде, вероятно, отличалась трудолюбием, а теперь, когда работа стала для нее единственным спасением от одолевающих воспоминаний, брала на себя значительную долю обязанностей, которые раньше полагалось исполнять именно ему. Джек видел, с каким остервенением она вмешивалась даже в откровенно не касавшиеся ее дела, но не мешал. С раннего утра до позднего вечера девушка металась по верхней палубе или окапывалась в трюме, выстаивала положенные вахты и брала внеочередные, после которых глубоко за полночь приплеталась в собственную каюту, забиралась в гамак и спала там как убитая до рассвета, с которым все начиналось вновь.

Обычно при этом она казалась веселой, и, глядя на нее, матросы частенько забывали, при каких обстоятельствах у них появился новый штурман. Но Джек знал и обратную сторону этой медали: иногда, особенно во время ночной вахты, он видел, как Эрнеста ненадолго покидала свой пост, подходила к фальшборту и нестерпимо пристально смотрела в темную линию горизонта, где сливались безмолвные вода и небо. И всегда, как бы корабль ни менял курс, Эрнеста смотрела в одну четко выверенную точку – и без компаса Джек был уверен, что именно в том направлении находится безымянный остров, забравший жизнь и тело ее друга.

Рэдфорд не был сентиментален и ни за что на свете не стал бы утешать девушку: она и сама наверняка отлично знала, что пиратской жизни без потерь не существует. Но что-то в его душе ныло и зудело, как заноза, заставляя каждый раз, когда Морено приходила с очередным предложением, внимательно выслушивать его и соглашаться помочь. Черт возьми, да он даже согласился терпеть подштурманом этого треклятого Дойли, только бы она была довольна!

Правда, с чего вдруг Эрнеста вступилась в это почти личное дело Джека, было неясно. Генри, похоже, заметивший чуть больше Рэдфорда, советовал не тревожиться:

– Может, дело просто в том, что она сейчас очень одинока, Джек. Раз ей приятно общаться с мистером Дойли – это же хорошо? Тем более, что они с первого дня знакомы…

Хорошего в этом было мало, но альтернатив уже порядком уставший от постоянного надзора за чужой жизнью Джек не видел и потому лишь брезгливо кривился: надо же, с самого первого дня… Ну что ж, может, ей и правда надо развеяться. А ненавистного бывшего подполковника можно вышвырнуть с судна и парой месяцев позже.

Однако чем больше Джек наблюдал за ними, тем сильнее сомневался в том, что ему это удастся даже и через полгода. Эдвард и Эрнеста медленно, с опаской притирались друг к другу, ходили кругами, с досадой отмалчивались в ответ на все вопросы окружающих: Дойли иногда срывался и отвечал в тон, Морено просто уходила в трюм и там возилась, проводя ревизию грузов и состояния судна. Но оба они так ни разу и не проговорились кому-то третьему, что им тяжело или неприятно работать вместе; а Джек знал, что рано или поздно все неувязки пройдут и заставить этих двоих отказаться друг от друга станет на порядок сложнее. Он упорно отсылал Эдварда на прежние унизительные работы, но тот, невесть откуда набравшись такой дерзости, выполнял их не только без ропота, но и с вызывающей легкостью. Складывалось даже впечатление, что он нарочно стремится поскорее закончить дела наверху и отправиться вниз, в штурманскую каюту – Рэдфорд бесился в душе, проклиная его и все на свете, но никак не мог отделаться от этой крамольной мысли.

В это утро все вышло еще хуже: прошло всего полчаса с тех пор, как сменившие своих предшественников матросы начали мыть палубу, когда на полуюте неожиданно появилась Эрнеста.

– Мистер Дойли, кто же так делает? Вы их до ночи не отмоете, – почти сразу донесся до Рэдфорда ее звонкий голос. – Дайте мне скребок!

Эдвард–Неудачник – впрочем, последние события поставили под сомнение справедливость этого прозвища – смешно согнувшись, ожесточенно тер полусухой тряпкой доски фальшборта у самого носа – как раз туда многие нерадивые матросы предпочитали смахивать грязь при мытье остальной палубы. Эрнеста, с сомнением наблюдавшая за его усилиями, негромко рассмеялась:

– Вам что, никогда раньше не объясняли, как это делается? Вот скребок, – помахала она заостренной с одного края металлической пластиной перед лицом озадаченного подштурмана. – Сперва размочите грязь, потом трите им изо всех сил. Нет–нет, тереть требуется от себя! Давайте, я покажу. – Быстрыми, явно привычными движениями она принялась соскребать с досок налипшие жир и мусор, не замечая удивленного и почти восхищенного взгляда Дойли. Настолько глупым, смешным и довольным он казался в этот момент, что Джек вновь ощутил приступ невольной злости.

– Воду поменяйте, она удивительно грязная, – между делом заметила Эрнеста, и от капитана не ускользнуло, как гордый «господин подполковник» сразу же бросился выполнять это приказание. Ну конечно, стоило обо всем догадаться еще тогда, когда она начала столь рьяно требовать его себе в помощники…

– … конечно, такой хлев трудно отмыть с первого раза, я понимаю, – вновь чуть ли не щебетала она, вытирая мокрые доски с таким видом, будто всю жизнь только этим и занималась.

– Каков капитан – таков и корабль, – не удержавшись, пробормотал Дойли, вытягивая из–за борта ведро с чистой водой. Рэдфорд, задохнувшись от такой наглости, забыл о всякой осторожности и всем корпусом повернулся к ним, готовый немедленно отправить осмелевшего мерзавца в карцер на неделю – на месяц, если потребуется! – но…

– Глупостей не говорите. Джек – замечательный капитан, – резко одернула своего не в меру разговорчивого собеседника Эрнеста, вновь смачивая тряпку. – Учитывая то, что весь командный состав корабля состоит из троих человек – меня, мистера Макферсона и его самого – он успевает намного больше, чем должен по своим обязанностям. И слушать об этом больше не желаю… Вот, смотрите: тряпкой нужно пользоваться только после того, как хорошенько оттерли все скребком. А здесь… – она с сомнением покосилась на совсем заплеванный участок. – Знаете, а вы не могли бы сходить на камбуз и попросить мистера Хоу дать нам немного соли? Боюсь, только водой тут не обойтись.

– Сильно сомневаюсь, что он даст, – покачал головой мужчина.

– А вы скажите, что отмыть верхнюю палубу как следует – приказ капитана, а за солью вас прислала я, он и даст, – спокойно посоветовала Эрнеста. – Идите скорее, а я пока еще пемзу принесу, с ней дело веселее пойдет.

– И давно ты подрядилась выполнять матросскую работу? Раньше тебе не слишком нравилось убираться, – издалека окликнул ее Джек, когда Дойли скрылся в трюме. Эрнеста обернулась, без тени стеснения опираясь на руки с зажатой в них тряпкой. Лужицы грязной воды уже собирались в выщерблинках досок прямо у ее коленей:

– А ты бы помог, если на своей капитанской должности не забыл еще, как это делается! – Вопреки всем ночным терзаниям, солнечные блики плясали в ее глазах.

Единственное, что радовало Джека в Эрнесте помимо безупречной службы – это то, что она ухитрилась сразу же поладить с Генри. Та ее угроза, решившая судьбу Дойли, стала единственной: спустя неделю юноша ходил за ней чуть ли не по пятам, обретя, наконец, человека, стабильно снабжавшего его фактами и терминами из нелегкой пиратской жизни. Доходило и до смешного.

– Значит, простому матросу полагается фиксированная часть добычи – доля. Юнге полагается половина доли, так же? Погодите, а почему же Карлито…

– А это у нас капитан – человек хороший. Не путай… Канонир и боцман?

– Старший канонир, боцман и судовой врач – доля с четвертью, штурман и старший помощник – полторы доли, капитан – две… а квартирмейстер?

– Квартирмейстер – четвертую часть всей добычи, но на нее он должен закупить необходимое снаряжение для корабля на следующий рейс. В карман себе кладет только остатки, а иногда самому еще и добавлять приходится – у нас такое в первые годы бывало не раз… Ясно тебе? Повтори.

– Эрнеста, вот зачем ты ему этим забиваешь голову? – возмущался Рэдфорд, и в глазах девушки появлялись такие редкие искры чуть мрачноватого веселья:

– Джек, лучше не вмешивайся, пока я не начала рассказывать ему о прелестях мателотажа!

– Ма… мате… Как-как вы сказали? – вмешался любопытный Генри, и Эрнеста, поглядывая на впервые за долгое время действительно смутившегося Рэдфорда, принялась объяснять:

– Мателотаж – это когда два пирата клянутся всегда заботиться друг о друге, вместе ходить в море, делить все нажитое пополам. А в случае смерти одного из них, получив все их предприятие, другой должен взять на себя опеку над его семьей.

– То есть это как… как бы… – нахмурившись, юноша умолк, не в силах подобрать сухопутный аналог описанному. Взглянув на Рэдфорда, он с надеждой предположил: – Значит, мателотаж – это крепкая дружба, да, Джек?

Эрнеста, сбив его с толку, внезапно начала смеяться, а Рэдфорд, сердито косясь на нее, буркнул:

– Вроде того.

– Ага, замечательная дружба. Настоящая, мужская, – весело продолжила за него Эрнеста. – Еще мателоты обмениваются кольцами, когда дают ее, как правило, делят один гамак на двоих…

– Ну это уже вздор! – сердито оборвал ее Рэдфорд. Генри удивленно переспросил:

– Один гамак на двоих? Как это… это же… неудобно…

– Удобно, удобно, – успела вставить Эрнеста прежде, чем Джек перебил ее:

– Ты же сам много раз ночевал в трюме и знаешь, как там бывает тесно и неудобно. Раз команда все равно делится на вахты и ее половина при любом раскладе находится на верхней палубе, то можно использовать одно спальное место на двоих. После восьмой склянки вахтенный с подвахтенным просто меняются местами.

– Именно так они и делают, – вновь обретя серьезность, согласилась Эрнеста. – Слово голландское, а на их судах – флейтах требуется большая команда. Ты не сравнивай, Генри, у нас просто народу поменьше, вот и не приходится изобретать парус. И Джек, в общем-то, прав, мателотаж регулирует преимущественно материальные вопросы, – хитро покосившись на него, она подмигнула имевшему совсем растерянный вид Генри: – А остальное – это уж как они сами договорятся.

– Вы… Вы что-то имеете в виду?.. – совсем тихо спросил тот, глядя на нее огромными глазами, и даже суровая Морено невольно смягчилась:

– Нет. Нет, ничего особенного. Давай я тебя по названиям парусов погоняю.

Полудетская наивность и доверчивость юноши обезоруживала ее так же, как и Рэдфорда, а его обаяние заставляло с не меньшей охотой искать его общества. К тому же, в отличие от Эдварда, Генри беспрекословно слушался ее, впитывал знания, словно губка, и сам лез пробовать все новое и неизведанное. На следующее утро, выйдя на палубу, Эрнеста застала его отрабатывающим фехтовальные приемы с обнаженной шпагой в руках.

– Я правильно делаю, мэм? Вот, поглядите! – непривычно азартно выкрикнул юноша.

– Вижу, вижу, – снисходительно усмехнулась она – впрочем, Генри нисколько не обиделся: за прошедшие две недели этот тон ему стал почти привычным. – Джек обучал тебя?

– Да, еще с тех пор, как принял в команду. Вам не нравится? – он широко провел шпагой по воздуху вокруг себя и прокрутил ее над головой. Эрнеста пожала плечами:

– Так тебе никогда не победить в серьезном бою.

– Почему это? – искренне возмутился юноша, но Морено пояснила совершенно бесстрастным тоном:

– Подобная булавка ничем тебе не поможет. Пираты используют иное оружие. Подожди-ка здесь, – она скрылась в трюме и спустя пару минут вернулась, держа в руках какой-то сверток.

– Что это? – недоуменно спросил Генри и, разглядев содержимое свертка, радостно улыбнулся: – А, это я знаю! Джек мне показывал, но сказал, что мне еще рано…

– Вот это называется катласс, – поворачивая в руках оружие, больше похожее на топор для разделки мяса, менторским тоном объяснила Эрнеста. – Абордажный тесак, если по–простому. Если тебе случится оказаться на верхней палубе во время абордажа, атаковать тебя, скорее всего, будут именно им. Твоя шпага или даже обычная сабля хороша для отработки учебных приемов, но она не отражает того, с чем тебе предстоит столкнуться.

– Почему вы так говорите, мэм? – обиженно взглянул на нее Генри. – Джек сказал, что я делаю успехи – к тому же, я вообще раньше никогда не держал в руках оружия!

– Держи, – вместо ответа Эрнеста протянула ему катласс. Генри заколебался, затем все–таки осторожно сжал в пальцах рукоять и сразу пораженно заметил:

– Тяжелый!

– Потому что ты его неправильно держишь. Как и шпагу, кстати, но это не столь заметно, потому что она легче, – Морено слегка нахмурилась, дотрагиваясь до его руки. – Расставь пальцы шире, а большой направь вдоль рукояти. И напряги запястье: именно за счет него движется клинок. Теперь нападай.

– К… Как? Прямо… – Генри с сомнением обшарил глазами ее тонкую фигуру. – Вы… возьмите хотя бы нож или что-нибудь!..

– Заставь меня, – спокойно ответила Морено, заложив руки за спину.

От первых двух выпадов Генри она уклонилась, просто поочередно отведя назад левое и правое плечо. Когда он, уже потихоньку начав понимать, как действовать новым оружием – не пытаться колоть или сильно размахивать им, а наносить более короткие рубящие удары – напал в третий раз, она наконец пригнулась и вытянула из свертка второй катласс, выставив его перед собой в качестве блока.

– Долго еще собираешься во всем полагаться на Джека? Работай! – с необычным для нее задором крикнула она.

– Я… Я… Я вовсе не полагаюсь!.. – тщетно пытаясь достать ее одним из своих выпадов, отзывался юноша. – Я вообще стараюсь всего добиваться сам!

– Неужели? Да бей же сильнее, не бойся так!

– Я… Я и не боюсь! Он просто мой друг, такой же, как и ваш! – звонко разносился по палубе юношеский голос.

На шум и звон оружия выбрались разбуженные пираты. Сперва они, как видно, решили, что ранним утром кто-то неожиданно напал на судно; но когда стало ясно, что схватка шуточная, послышались одобрительные и подбадривающие возгласы в адрес обоих противников. На капитанском мостике появился сам Джек Рэдфорд, тоже с интересом наблюдавший за боем.

Эдвард стоял в толпе: стиснутый со всех сторон, он был одним из тех немногих, кто не получал от этого зрелища никакого удовольствия. Напротив, наблюдать за оживленными, наслаждавшимися ощущением силы и свободы Эрнестой и Генри – юноша между выпадами ухитрялся звонко смеяться, запрокидывая голову, да и у самой Морено непривычно ярко сияли глаза – казалось ему чем-то противоестественным, отвратительным и донельзя фальшивым. Какое-то странное смущение заставляло Эдварда отводить глаза и страстно желать заткнуть и уши всякий раз, когда раздавался скрежет скрестившихся клинков или чей-либо слишком громкий возглас.

Не вытерпев, он низко опустил голову, покрепче сжал виски пальцами, закрывая уши – и именно в этот момент Эрнеста, отбросив в сторону катласс Генри, с победоносным видом приставила свой клинок к его горлу:

– Сдаешься?

– Сдаюсь, сдаюсь! – примирительно поднимая вверх обе руки, со смехом ответил тот. Джек, улыбаясь, встал между ними:

– Ну все, довольно. Нормально? Никто не пострадал? – обращаясь явно больше к юноше, с необыкновенной заботой спрашивал он. Эрнеста, прищурившись и тоже чуть заметно усмехаясь, наблюдала за ними.

Эдвард отвернулся. На душе было пусто, мерзко и противно.

Больше всего на свете ему сейчас хотелось выпить.

***

Было уже полуденное жаркое время, когда отобедавшие и переделавшие все утренние дела пираты разбрелись по всей палубе в участки, где паруса создавали хоть какую-то защиту от солнца, лениво переговариваясь между собой, выполняя какие-то нехитрые работы наподобие починки собственной одежды или просто тихо подремывая в теньке. Словом, был тихий и излюбленный всеми моряками час, и боцман Макферсон тоже собирался немного отдохнуть от трудов праведных. Однако спать ему мешал негромкий, но слишком чистый и звонкий смех Генри, о чем-то переговаривавшегося со старыми матросами на баке, которым он помогал счищать пороховой нагар с мушкетов, и поэтому он просто улегся на расстеленную холстину, наслаждаясь редкими минутами покоя.

Неожиданно рядом с ним присела Эрнеста, державшая в руках тонкую бечевку, с одной стороны уже увязанную во множество замысловатых узлов, и при виде ее необычайно серьезного тонкого лица Макферсон проснулся окончательно.

– Кто он вообще такой, этот Генри? – негромко полюбопытствовала Эрнеста, искоса наблюдая за ним. Макферсон поморщился:

– Видите ли, мисс… У нас об этом как-то не принято говорить.

– Я не из болтливых, – небрежно заверила его девушка, накручивая на пальцы бечевку. – Просто хотелось бы знать, каким образом парень, в жизни не видавший моря, смог оказаться в команде старины Джека Рэдфорда.

Старый боцман помолчал, тоже с каким-то странным выражением лица наблюдая за сияющим юношей, которого, казалось, не смущали ни грязь, ни тяжесть выполняемой работы: за все он брался с охотой, не теряя своего терпеливого и вежливого отношения к окружающим.

– Мисс, Джек, конечно, не любит, когда мы об этом вспоминаем; но, если желаете, я расскажу. Вы же помните, как три года тому назад проклятый старпом Робинс организовал бунт на судне, а потом оставил нашего капитана на простой доске в открытом море?

– Слыхала, – сквозь зубы процедила Эрнеста: воспоминания об этом явно были ей неприятны.

– Так вот, – наклоняясь к ее уху, зашептал боцман, – после того, как его там подобрала какая-то другая команда – кажется, буканьеров, он об этом терпеть не может рассказывать, поэтому я толком и не знаю – полтора года наш Джек, значит, плавал с ними. Потом услыхал, что Робинс поплыл наниматься к сэру Джосиасу Фостеру, губернатору Бермуд – и сам, отчаянная голова, туда рванул. Я ему говорил: поостерегись, подожди всего пару недель-то, мы с ним уже почти с капитаном Бейли Старым столковались, он нам соглашался уступить по такому случаю один из своих кораблей… Но когда это Джек кого-то слушал? В общем, там он этого мальца и встретил – тот его сперва укрыл в лавке, где служил, накормил, подпоил, а там и сдал «красномундирникам»22
  Обыденное название солдат английского флота, полученное ими из-за цвета мундира.


[Закрыть].

– Ловко он, – чуть заметно усмехнулась Эрнеста, хотя взгляд ее становился все более мрачным и напряженным. – А потом что же, сам оттуда и вытащил?

– То-то и оно, что вытащил! – радостно хлопнул по колену старый пират. – Джек-то, видно, размяк, пока в подпитии был, ну и сболтнул ему спьяну про Робинса. Его-то, капитана нашего, в тюрьму бросили, ясно, чем все кончится, ан нет! Спустя четыре дня под вечер заявляется к его камере наш паренек и объясняет, как дело обстоит. Робинс-то проклятый мисс Мэри, дочку губернатора, к себе на судно пригласил – она смелая страсть как, да и пиратов всю жизнь увидеть мечтала – ну и запер у себя в каюте, а потом вышел в открытое море – и поминай, как звали! А губернатору оставил записку: мол, коли хочешь видеть дочку здоровой – собирай денежки, и назначил столько, сколько тому вовек было не собрать. Губернатор и жених ее, конечно, старались – черт их знает, всякое про них слыхал, может, и достали бы они деньги-то… Да только кто ж им даст гарантию, что мисс Мэри вернут целой и невредимой? А Генри-то, слышно, влюблен в нее был крепко. Он и показал сперва Джеку ключи от камеры – где и спер, шельмец! – а потом предложил так: он нашего капитана выпускает, а тот, с Робинсом рассчитавшись, ему отдает Мэри и отпускает их обоих на все четыре стороны. Сбежали они, значит. До Тортуги добрались на каком-то суденышке торговом – наврали, что едут в Гавану, а сами на полпути ночью шлюпку тихонько спустили и добрались до Тортуги – там совсем недалеко было. Ну, я, как про все это прознал, скоренько метнулся к капитану Бейли, мол, не забудьте, сэр, свое обещание. Команда у меня уже почти полная была, погрузились мы на нашу ласточку да и рванули за Робинсом на всех парусах. Он-то шибко умный был, на Тортуге старался не показываться, приглядел себе островок какой-то и на нем и добычу прятал, и кренговался, и прочее все. Жители местные, видно, не возражали. Эх, какие там были цыпочки… – мечтательно зажмурился Макферсон и, поперхнувшись, спешно продолжил: – Словом, там мы их и нашли. Робинса Джек своими руками порешил, а остальных мы на себя взяли – капитан у нас хороший, щедрый да удачливый, почем зря не лупит, такого предавать – распоследнее дело. А мисс Мэри Джек и впрямь отпустил, даже выкупа не затребовал, и отвез чуть ли не до самого дому обоих – разве что у берега в шлюпку их усадил, счастья пожелал, а сам потом у фальшборта встал и долго–долго стоял, все смотрел им вслед. И нам всем словно бы и радостно было, что так все славно закончилось, а вроде бы оно и не так как-то. Да и к парню все мы крепко привязались: и храбрый, и ласковый, и услужить всем старается; ни слова грубого, ни жалобы от него никакой…

– Как же он тогда вернулся? – чуть смягчившись, поинтересовалась Эрнеста.

– А вот, вот, сейчас расскажу! Полгода мы потом с Джеком ходили – остальные-то не замечали, а я его давно знаю, – снова понизив голос, зашептал Макферсон, – так я вижу, что он словно сам не свой: по вечерам, бывало, выйдет на палубу и стоит, смотрит на то, как солнце садится, и приговаривает что-нибудь тихонько; и мальчишку того нам все вспоминает, вроде как случайно, нет–нет, да упомянет в разговоре. Кажется, все к слову, а только видно было, что тяжко ему было. И что вы думаете? Вернулись мы с очередного дела на Тортугу, думаем, может, теперь капитан наш отойдет; вся команда, как положено, на берег сходит, с приятелями старыми здороваемся, девкам подмигиваем уже – и вот он, Генри Фокс наш, собственной персоной! Я сперва даже подумал, будто он помер и к нам с того света вернулся. Чур тебя, говорю, что мы тебе сделали дурного? Иди с миром, мол. Только Джек обрадовался так, обнял его сразу, рядом с собой усадил, налил ему и спрашивать начал: как жизнь, значит, и отчего он опять на Тортуге объявился. А Генри ему и объясняет, что мисс Мэри отец не разрешил замуж за него выйти и вообще у них как-то все не сладилось. Из лавки той его уволили, семьи нет, и идти ему, в общем-то, больше и некуда. Ну, Джек ему возьми и предложи: раз так дела обстоят, то ступай ко мне на судно матросом. Долю ему равную с прочими положил, а мы уж слово дали, что всем премудростям моряцким сами научим…

– Плохо держите слово свое, – усмехнулась девушка. – По сей день ахтерштевень от форштевня отличить не может…

– Это уже наша вина, мисс. Сами понимаете, времени особо нет, да и я ему одно объясняю, мистер Морган – другое, а капитан наш – третье, вот у него в голове все в одну кашу и мешается. Ничего, пообвыкнется со временем. Он парнишка шустрый, соображает хорошо – должен справиться.

– Верно, шустрый. Такой шустрый и сообразительный, что прямо зависть берет, – задумчиво отозвалась Эрнеста, разглядывая получившуюся цепочку морских узлов. Размохрившийся конец бечевки делился на две совершенно одинаковые ровные половинки.

***

Был уже вечер, когда Эдвард, тревожно озираясь по сторонам, прокрался в заветный уголок трюма. Желание выпить рому, тщательно подавляемое им весь день, стало просто нестерпимым; однако въедливая и не в меру внимательная Эрнеста, казалось, следила за ним постоянно. Дойли был даже слегка удивлен, обнаружив, что она столь легко в результате позволила ему ускользнуть в трюм: ему провернуть с ней нечто подобное представлялось куда более трудоемким делом. Но оно и к лучшему: измученный вынужденной трезвостью разум напрочь отказывался выдавать хоть некоторое подобие плана, как обхитрить ставшую под вечер почти ненавистной девушку и наведаться к излюбленной бочке.

Первый глоток привычно обжег горло; Эдвард так торопился, что даже не стал тратить время на то, чтобы нацедить ром в припрятанную в углу кружку, а просто вырвал пробку, швырнул ее под ноги и, пав на колени, прижался искусанными сухими губами к стекавшим по скользкому боку бочки каплям. Отвращения он совершенно не чувствовал – лишь какое-то дикое, животное ликование над так ловко обхитренными им пиратами: сколько бы они ни притворялись, что здесь, в море, они лучше него, но даже так – даже теперь, став лишь жалким подобием прежнего себя – он все равно несоизмеримо…

– Мистер Дойли! Что это вы делаете? – невыносимо громко раздался, казалось, над самым его ухом полный зарождающегося негодования голос, и все его гордые мысли как волной смыло. Прижав ко рту ладонь, Эдвард затравленно поднял голову, нисколько не сомневаясь в том, что увидит спустя мгновение.

Эрнеста стояла прямо за его спиной, и в неверном, мечущемся по стенам свете фонаря было отчетливо видно, как на ее смуглом лице сменяют друг друга гнев и отвращение. Последнее показалось Эдварду настолько оскорбительным, что он даже забыл о том, чтобы взмолиться, уговорить ее сохранить его тайну:

– Что, сеньорита, за столько лет пиратской карьеры ни разу так не делали?

– Не знаю, как в славных и непобедимых британских войсках, но у пиратов за воровство у своих же товарищей положена смертная казнь, – тихим, вздрагивающим голосом ответила Морено; лицо ее при этом стало совершенно каменным, словно она вдруг надела маску. Дойли замер, зорко вглядываясь в ее лицо. Как ни странно, страха он почти не почувствовал, попросту не поверив, что девушка не лжет. Криво оскалившись, переспросил:

– Да? А за что еще она положена?

– За пьянство на борту, за исключением случаев, когда отмечается победа над врагом, – все тем же странным голосом принялась перечислять Эрнеста. Слова ее ложились размеренно и четко, словно удары окованной железом плетки–девятихвостки. – За нападение на товарища с применением оружия, за предательство, за покидание своего места во время боя, за трусость, за жульничество в азартной игре, за утаивание от капитана и квартирмейстера захваченной добычи. За попытку бунта, за неподчинение приказам в чрезвычайных обстоятельствах, за пренебрежение интересами матросов для командного состава, за невыполнение своих обязанностей, повлекшее за собой увечье или гибель хоть одного члена команды, за…