Текст книги "Команч в октябре"

Автор книги: Екатерина Бушмаринова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Title

Екатерина Бушмаринова

Команч в октябре

Москва – Санкт-Петербург

2012

________

Published by

docking the mad dog

Вместо предисловия

Несколько рецензий со страницы автора

(псевдоним – Ника Невыразимова)

Очень мне нравятся Ваши стихи, впрочем, я уже не раз об этом говорила, а хочется еще сказать, да погромче, чтобы другие услышали и заинтересовались: что там за диковинка такая, а потом пришли к Вам и остались, совершенно ошеломленные силой таланта, красотой и хрупкостью Вашей удивительной живой Поэзии! Спасибо!:).

Мара Махнатая

Вы так поразительно-точно-живо описываете ситуацию и существование внутри неё, что, наверное, у каждого читателя создаётся впечатление пережитого...

Нелли Липкина

Мороз по коже... Какие же не пустые и не бессмысленно-красивые Ваши стихи, Катя)))) Часто читаю Ваши книги – душа всегда найдет в них именно то, что сейчас нужно... Может, несколько выспренно, но это правда))). Спасибо Вам!

Савельева Наталия Анатольевна

…читал со счастливой улыбкой идиота, которому дали леденец.

Ян Бруштейн

Вы знаете, Ника, я давно читаю Ваши стихи и ощущаю себя (не смейтесь) соавтором. Вы пишете, собственно, о том, что чувствуем все мы, просто не каждый может об этом рассказать кому-то. И, вот вдруг радость узнавания себя и изумление, что Вы все знаете и понимаете, и сострадаете, и не осуждаете, пальцем не тычете, не мудруете, а именно видите эту обыденность, которая совсем не обыденность, а очень даже дорогие и высокие мелочи, из которых мы все и состоим…. Спасибо большущее.

Юлиус

знаю, ассоциативные ниточки обычно запутанные, но, читая Ваши стихи, возвращаюсь и возвращаюсь в памяти к девочке, родившейся поющей (помните, фильм с Верой Глаголевой в главной роли? по-моему, он называется «О тебе»), а Вы просто родились говорить стихами)))

Наталья Шагова

Ни с чьими стихами это не спутаешь, настолько индивидуальный почерк...

Анна Рубинштейн

Браво, и пусть тебе и дальше пишется, чтобы было что читать и чему удивляться.

Надя Яга

Не знаю, как называется такая манера писать кистью – когда вблизи – цветные пятна, а отойди чуть подальше – картина приобретает целостность и обретает единство, и выявляется смысл и настроение.

У Вас тут просто образец из галереи современного искусства.;

Татьяна Тареева

Необычно Вы пишете. Как будто о любви (точно о любви))))), но не она в Вас, а Вы в ней. Вы в ней не замыкаетесь, и в себе тоже, а наоборот, выходите в жизнь с обостренным восприятием всего, что вокруг. Смотреть через любовь на мир, наверно, правильнее, чем внутрь себя.

Наталия Перова

Катя, я восхищён и очарован. И других слов у меня для Вас нет, хоть режьте!)))

Геннадий Акимов

Каждый раз, читая ваши стихи, наслаждаюсь мастерски подобранными образами, словами, рифмами.. Такие обычные, прозаические жизненные истории становятся вдруг головокружительными и тонкими, как изысканное вино.

Рудольф Абровский

Содержание

Вместо предисловия

Содержание

Пантера

Жестокий романс

О Питере, ностальгическое

О породах

Малыш без Карлсона

Про ёжика

Змееносец

Сверчок

Изнанка

Тариф

Бабочка и Муравей

Вечер, 25 ноября

И сорвали чёрну шапку…

Человек состоит из воды…

Лесная быль

Суринам

Визионерское с вязанием

Васильевский остров-1980

Застрявший в дверях

Час Быка

Воздушный шарик

Поэт и царь

Человек с разговором

Такая

Олово и кофе

Убить русалку

Кораблик

Чайки и яблоки

Мальчики не плачут

Ему предложат сад

Предновогоднее

У кролика болела голова...

Облака

Закрыв глаза

Счастливые часов не...

Эта слабость...

Ёлочный шарик

Линия отреза

Ваза

Шарф

Зонтики

Устав больше среднего…

Прописи

Сны по пропускам

Батискаф

Полосатое

Чердак

Свеча горела

Стой! Кто идёт?

Бахрома

Здесь, на кухне

Переход

Шапито

Они уходят...

Команч в октябре

Пуговица

Как ребёнок на украшенную ёлку...

Автор и Библиография

Acknowledgements

Copyright information

Пантера

Страшно, родной?

Лучше уйди со сцены,

Лучше сиди

в первом ряду партера

И наблюдай,

как через дни и стены

В долгом прыжке

сверху летит пантера.

Что-то совсем

странною стала пьеса.

Каждая роль

тайно ведёт к потере.

Лучше в партер,

лучше сползи под кресло:

Может, туда

ей не попасть, пантере…

Видишь, летит?

Знали бы бандерлоги!

Чёрной стрелой

мчится, как поезд скорый.

Разве спасёт –

выучить монологи,

Разве спасёт –

слушать слова суфлёра…

Видишь, летит!

И позвоночник выгнут…

Слышишь, стучит

громко сердечный клапан?

Лучше не будь

здесь,

ведь она допрыгнет…

Прямо на грудь

мягко поставит лапы…

26 августа 2006

Жестокий романс

Из прошлого, что было звёздно-ярко,

Приехал разорившийся Паратов.

Лариса с женихом, как с обезьянкой…

Паратову и рада и не рада.

Влюблённые толпятся, просто давятся:

Приманкой красота и голос певческий.

Но замуж взять девицу-бесприданницу –

Нет, это, господа, не по-купечески.

Ах, если бы не врать себе, не врать бы…

Ах, если бы не матушка с долгами!

Карандышев ужасен. Скоро свадьба.

На шее закладные, словно камень.

Держи её, держи её, Карандышев!

Ей пальчики застывшие отдышивай,

Дари конфеты, камушки и ландыши,

Не спрашивай ненужного и лишнего.

Хотя пошито свадебное платье,

Паратов ждёт. Идут дурные толки.

Хотя бы раз его поцеловать ей,

А после – можно в Волгу. Что ей Волги,

Тойоты, Мерседесы и Лэндроверы,

Канары, пальмы, море, кипарисы?

Карандышев, не пей! Умрёшь здоровеньким.

И не кури! И застрели Ларису.

1 сентября 2006

О Питере, ностальгическое

Почему вы живёте – как спите,

Почему на вас столько замков?

Из Москвы эмигрирую в Питер

Я хотя бы на пару деньков.

Там значительно меньше народа

И слабей потребительский зуд.

В ноябре там такая погода,

Что туристов туда не везут.

Там лепнина опасно провисла

На фасадах, что целы пока.

Там о поисках цели и смысла

Говорят у пивного ларька.

Там никто не умеет с разбега

Проворачивать быстро дела,

Но два шага всегда до ночлега

И рукою подать до стола.

Там Раскольников рубит старушку,

Подбирается к сфинксам вода,

Там палят из полуденной пушки…

Я уеду, уеду туда –

Прямо в Питер, навстречу простуде,

Чтоб иного хлебнуть бытия…

Там не все ещё «выбились в люди»,

Там остались такие, как я.

25 октября 2005

О породах

Есть женщины пород декоративных.

Их не волнуют страсти и карьера.

Они выходят славно на картинах,

Они в любых приятны интерьерах.

Они всегда подстрижены, завиты.

Капризно масло слизывают с булки.

Заводят их для скрашиванья быта

И хвастают их статью на прогулке.

Есть женщины – бойцовые собаки.

У них свои, особые повадки.

Они считают: счастье стоит драки,

И не разжать зубов их мёртвой хватки.

Есть женщины охотничьей породы.

Их жизнь – чутьё, погоня и добыча.

Они умны, азартны от природы,

И поводок мешает им обычно.

Есть женщины – собаки ездовые.

Они везут всех чад и домочадцев,

Всегда в упряжке, вечно чуть живые

(Никак не удаётся отоспаться).

Какая это пошлость, грусть и скука –

То выть, то грызть друг друга век за веком.

А я, хотя и чувствую, что сука,

Всё пробую

остаться

человеком...

7 декабря 2005

Малыш без Карлсона

                Николаю Римму

Прервав к утру аплодисменты тел,

Позавтракай с подружкою в пельменной.

Прощай, Малыш! Твой Карлсон улетел.

Но кто-нибудь вернётся непременно.

Возможно, это будет Шапокляк,

А если повезёт, то Чебурашка.

Пока же отдыхай: ступай приляг

В постели, развороченной вчерашним.

Нащупай под подушкой пистолет,

Игрушечный, но всё-таки защита:

А вдруг из шкафа выпрыгнет скелет

Влюблённости, давно тобой убитой?

Не хочешь? Ну, тогда и не ходи.

А в церкви потолок высок и сводчат.

И ты сидишь в песочнице один

И водку пьёшь из детского совочка.

28 мая 2006

Про ёжика

Пусть я ёжик… такой предзимний.

И в тумане. Опять в тумане.

У меня на иголках иней.

И на лапках – по свежей ране.

Ёж – ура! – не предмет охоты.

Это славно – не быть предметом.

Знаю средство от грусти – хохот.

Но зимой тяжелей, чем летом.

Летом как-то бодрей и бойче.

На траве. А сейчас сугробы.

А сейчас я свернусь в клубочек,

И дотронься тогда, попробуй!

Не колоться? Не в этой жизни.

Сила духа таится в теле.

На иголках моих ежиных

Сохнет вражеский эпителий.

Не колоться – себе дороже.

И не стройте воздушных замков.

Вот такой я предзимний ёжик.

И в душе я –

противотанков.

25 сентября 2006

Змееносец

Совсем не ласков, а в чём-то дик,

Он жил, не делая ближним зла.

Пригрел змею на своей груди.

Куда деваться, раз приползла?

Сама ведь кинулась – не на свист.

К нему пришла, не к кому-нибудь.

Он ей позволил себя обвить,

Он просто принял её на грудь.

Он – змееносец. Она змея.

Он очень нежно её несёт.

Опасно жало, смертелен яд.

Но кто сказал, что их пустят в ход?

Бог ношу каждому дал свою,

И каждый нянчится со своей.

Вот он – пригрел на груди змею…

А больше негде согреться ей…

25 декабря 2006

Сверчок

В рот набрав воды, беды, ни гу-гу, молчок:

в немоте авось уснёт, что ещё не спит.

Так тебе сказал, велел длиннорогий чёрт.

А зачем, зачем ты пил из его копыт?

Замедляй теперь намеренно крови ток,

усмиряй теперь старательно пульса бой.

У тебя шесток за печкой. Цени шесток.

Ты сверчок-молчок, нельзя, мне нельзя с тобой.

У тебя – ты помнишь? – скрипка была в руке.

Ты учился – помнишь? – ловле снежинок ртом…

И молчишь как рыба, пробуя стать никем –

для меня – сначала, просто никем – потом.

12 ноября 2007

Изнанка

Да как же – «нет»? Может, только она и есть.

Вцепилась крепко, словно щенок овчарки,

в изнанку вгрызлась, вывернув, как перчатки,

двенадцать чувств – если верить, что их по шесть.

С изнанки боль – вот тебе её сучья суть.

Уже рецепторы сходят с ума, отчаясь:

духи меняют запах в теченье часа,

а губы – вкус. Но про это забудь. Забудь.

Такая пропасть, мой бедный, лежит у ног,

что обзывай её хоть «чума», хоть «похоть»,

но сердце жмёт – совсем ни вздохнуть, ни охнуть,

когда на выселках судеб скулит щенок.

Её-то нет? На рекламных – на всех – щитах

читаешь надпись – странную, кроме шуток –

шестнадцать знаков: «Больше я не могу так».

И бомба в горле стучит и стучит: «Тик-так».

10 сентября 2008

Тариф

Мой друг, с которым мы делили

чего и не было у вас,

уходит в темень, ночь и ливень

туда, где рябчик, ананас,

пятно тепла под абажуром…

И я останусь здесь одна –

в стране пожизненных дежурных

стоять бесцельно у окна.

Мой друг закутан и замотан,

чтоб не побиться о края.

Тариф «Ребёнок под присмотром»

приобрела ему семья.

А я – ребёнок без присмотра:

меня не ищут, не зовут.

В пустом дворе гуляют мётлы,

сгребая мёртвую листву.

Всё глуше ночь, и город тише.

Мой друг давно сидит в тепле.

Но клён вопрос ему напишет

куриной лапой на стекле:

а вдруг без рук моих горячих,

запретных рук, бессонных глаз,

взлетит с его тарелки рябчик

и будет зелен ананас…

9 октября 2008

Бабочка и Муравей

В твоём шкафу – солений баночки.

И ты, конечно, муравей.

Ну, а она, конечно, бабочка –

пестрее всех и всех живей.

И всё ей хаханьки да шуточки,

да слов дрожащее драже.

Она и вышла на минуточку,

а ты соскучился уже:

«Не поскользнись на мокром кафеле!»

Ты муравей. Не Иствуд Клинт.

Но полотенце, хрустнув вафельно,

её коленки оголит.

Она влетит из ванной в комнату

в футболке задом наперёд.

Свои распахивая омуты,

она ресницами взмахнёт.

И глаз её крылатой грозности

не ловит фотоаппарат…

Сидишь и думаешь, что поздно всё.

Хотя могло бы быть пора.

24 сентября 2008

Вечер, 25 ноября

Весь день – какие-то потёмки,

в которых трудно видеть цель.

От Курского до Самотёки

стоят машины на кольце,

стоят, погуживают робко.

Конечно, пробка. Как всегда.

А в небе вытащили пробку:

на город хлынула вода,

а после вылили чернила

и стали белым штриховать.

Дорога скользкая, как мыло.

Сейчас бы чаю да в кровать.

Но я, в ознобе, как при гриппе,

меж луж торю себе тропу.

А небо сыпет, сыпет, сыпет

свою колючую крупу.

Я в магазин. Не всё ж на рынке

стяжать одежду нам и корм.

И вот в примерочной кабинке

стою брезгливо босиком.

И в это время в сумке где-то

писк смс. Пиши, мой счасть!

Про всё забыв, полуодета,

тебе бросаюсь отвечать…

Упаковав свои покупки,

не применив глагол «люблю»

(с трудом!) в ответе, выйду. Хрупкий

ледок и сумеречный люд.

Стоят застывшие машины

покорным стадом на кольце.

Ко мне кидается мужчина

с нездешней бледностью в лице:

«Сестра! Вчера освободился.

Подай!»

А снег устал и лёг…

С бездомным чувствуя единство,

послушно лезу в кошелёк…

26 ноября 2008

И сорвали чёрну шапку…

Он избегает касаться моей головы,

Он почему-то считает: касаться – опасно,

ибо приводит к потере контроля и разума,

ведь в голове моей Андерсен, Гримм, свинопасы,

принцы, принцессы и много безумно-заразного.

Лучше держаться подальше и даже на «вы».

Шапку сняла. Не расчёт, не намёк, не призыв.

Жарко и всё. Это примем в порядке рабочем.

Он засмеялся – негромко, почти что без голоса,

и объяснил: «Ты была аккуратным грибочком

в шапке. Секунда – и вдруг развеваются волосы!»

Якобы это смешно и похоже на взрыв.

Ну, и естественно, чтоб не взорвать пол-Москвы,

он избегает касаться моей головы.

20 января 2009

Человек состоит из воды…

Человек состоит из воды

(в основном это, видимо, слёзы).

Человек состоит из беды

и старательно выбранной позы.

Человек состоит из среды.

Просто рвётся среда в человека!

Человек состоит из «воды»,

заполняясь до самого верха.

Человек состоит из сумы,

из тюрьмы, из мурашек по коже.

Человек состоит из зимы.

Без зимы он, конечно, не может,

ведь вода – это сжиженный снег.

По снегам, не сбиваясь со следа,

всё бредёт и бредёт человек,

состоящий из солнца и лета.

Человек состоит из аптек,

где от боли дают Алка-Зельтцер,

да из слов, что другой человек

говорил ему в самое сердце.

23 января 2009

Лесная быль

Пробка. Маршрутка. Глаза закрываются сами.

Кто я? Лиса. Я к тебе пробиралась лесами.

Ходят бока ходуном, не хватает дыханья.

Кто я? Неровная строчка на шелковой ткани.

Я добегу до тебя и замру в полушаге.

Кто я? Неровная строчка на белой бумаге,

Строчка о том, как лиса пробиралась лесами,

как засыпала в маршрутке, а номер был занят.

Я закрываю глаза, в них врывается небо.

Где бы нам всё-таки встретиться, встретиться где бы?

В этих лесах ничего не случается поздно.

Над головой, не смыкаясь, качаются сосны.

21 октября 2009

Суринам

Парамарибо – город утренней зари...

       А. Пилявин

Это время воды. Мы как рыбы в воде. Мы как рыбы

в нашем городе утренних зорь, но не Парамарибо.

Мы и тут себя можем вести, словно мы в Суринаме:

ты мне даришь цветы, я хожу по сугробам в панаме.

Это город воды, снова выпавшей нам в виде снега.

Потолки «Маяковской» когда-то оформил Дейнека,

и на них самолёты, небесная высь, парашюты,

апельсины растут… Вверх посмотришь – и сразу не жутко –

даже если у граждан в подземке – подводные лица…

Это память воды. Я могу через край перелиться,

через край твоих рук. Я живая вода, я живая,

я, как краны с водой, нам с тобой Суринам открываю.

Пусть крещенский мороз защитит нас от нового гриппа…

В Суринаме тепло. Там живёт суринамская пипа.

Каждый, в общем-то, сам есть кузнец персонального рая.

Это соло воды. Видишь, всеми цветами играет?

Так играю и я – тоже всеми твоими цветами.

А ещё я могу, если хочешь, сыграть на тамтаме

или сотней мозаик раскрасить всё небо над нами.

Это время воды. Это дождь, это душ в Суринаме.

22 января 2010

Визионерское с вязанием

Она отложила вязание.

Она уронила клубок

в то время, как где-то в Рязани

нас свёл передумавший Бог.

Она – это мама, конечно.

У мам на такое чутьё.

А нас лихорадила нежность –

мы длили и длили её…

Твоя это мама, наверно.

Моя не умеет вязать…

Мы были как два пионера,

открывших друг другу глаза

в Рязани, а может, в Казани,

где быть мы никак не могли,

но всё-таки вдруг оказались,

на краешке круглой Земли.

И даже не думала мама,

в каких ты сейчас городах,

но точно уже понимала –

всё стало не так, как всегда.

И женщину рядом с тобою

сумела увидеть она

и что-то такое, такое,

что шло на тебя, как волна.

А раньше ведь не было женщин…

Взглянула, закрыта ли дверь,

и стала вязать тебе джемпер,

поскольку – ну что уж теперь?

4 февраля 2010

Васильевский остров-1980

На острове всё время дует ветер.

Нет, нет, не так. Попробуй объясни…

Под пенье соловьёв осоловейте,

влюбитесь в одинокие огни

неспящих окон – там, в соседнем доме,

когда тоска, и дело к четырём

часам утра, и кажется, что кроме

тоски, ты ничего здесь не обрёл –

на острове, оторванном от суши…

Представьте юность, холод, неуют,

и нет ещё мужей, объевших груши,

и жён, что их всечасно стерегут,

есть только эти линии прямые,

начертанные спятившим Петром,

и есть ночные скачущие мысли,

и есть Havana Club, кубинский ром.

Он на Наличной, в ближнем гастрономе,

копейки стоит: с Кубой мы дружны.

Но что из рюмки можно выпить, кроме

опять-тоски и всей, за всех – вины?..

На кладбище Смоленском по аллейкам

пройдясь, от соловьёв осоловев,

до слёз соскучьтесь по кривоколенной,

из принципа оставленной Москве.

Приходит утро. Шелестенье мётел

под окнами. Конспект в руке зажат.

Представьте это. Нет, вы не поймёте!

Добавьте грусть на кончике ножа,

как будто вас в гондоле укачало

в Венеции, спланированной тут…

Нет, я не объясню. Начну сначала.

Я так начну, что сразу все поймут:

На острове всё время дует ветер…

26 февраля 2010

Застрявший в дверях

А он застрял в дверях и порет ахинею:

какую жизнь, мол, жить – свою иль не свою?

Его пора спасать! Смотрите: он синеет.

Гоните прочь друзей, священника, судью,

не дёргайте его: не вытащить, куда там…

Застрявшему в дверях не нужен эскулап.

Пусть лучше комендант приходит. С интендантом.

Они ему дадут паёк и белый флаг

и выпишут билет – конечно, тоже белый –

мандат собою быть, себя не потеряв.

Он улыбнётся мне – точь-в-точь, как я хотела…

Ведь я его люблю – застрявшего в дверях.

28 февраля 2010

Час Быка

Громко ходики гремят.

Спят кузнечики за печкой.

Между часом и двумя

Бык ступает на дощечку.

Он отважный каскадёр.

Он идёт, слегка качаясь,

через поле, речку, двор,

через голову начальства.

Он не конь и не в пальто,

и не волк в овечьей шкуре.

Потихоньку от Барто

он «бычок» жуёт и курит.

Пусть доска гнила, узка,

он, как парус, счастья ищет.

Это время – час Быка –

красота и темнотища.

У него в носу кольцо

и серёжка в левом ухе.

И летят за ним трусцой

золотые цокотухи.

13 марта 2010

Воздушный шарик

За окном сугробы ещё дышали.

Это было лучшим из наших мартов...

Я лечу по небу – воздушный шарик,

и по мне стреляют из автоматов.

К чёрту вашу жалость и вашу зависть.

Я воздушный шарик, летун-отшельник.

Я воздушный шарик. Я отвязалась.

И теперь летаю с петлёй на шее.

Плачет день: потерян, не знает, где мы,

пахнет дымом, яблоком и корицей…

А любовь, наверно, не та проблема,

о которой можно договориться.

Хорошо ли жизнь доверять Прокрусту,

чтоб её кроил он по лучшим меркам?

Я воздушный шарик. В груди так пусто,

как сегодня пусто без нас скамейкам,

нашим паркам, скверикам и лужайкам…

Я лечу над Сретенкой и Покровкой.

Я такая зайка, я отвязайка.

И лечу с оборванною верёвкой.

6 апреля 2010

Поэт и царь

Я не люблю царей горы. Их крепеньких затылков,

коротких шей, широких плеч… Посмотришь – ясно: царь.

А там внизу – поэт горы. Конечно же, с бутылкой,

в которой плещется чуть-чуть дешёвого винца.

Он будет петь такую гиль перед толпою стихшей –

про боль, любовь, ступени вверх и яблони в дыму…

А на горе сидит мужик, уже всего достигший.

Я не люблю царей горы. Не знаю почему.

5 мая 2010

Человек с разговором

Мне звонит человек с разговором коротким.

В его голосе граммов четыреста водки.

Говорит, что со мной он когда-то был счастлив.

Лет с тех пор миновало едва ли не двадцать!

Это так далеко – словно школа и ясли.

В чём теперь признаваться?

Мне звонит человек из забытого года,

где другие проблемы, одежда, погода,

где другая реклама, и «Время», и «Вести»…

«Ты в порядке? – спрошу я его осторожно, –

Ты сейчас не один? Ты в надёжном ли месте?»

Говорит, в ненадёжном.

Мне звонит человек с разговором, который

неуместен сейчас, как концерт для валторны

в чёрных стенах сгоревшего сельского клуба.

Мне звонит человек. У него ностальгия.

Пошутить? Пожалеть? Оборвать его грубо?

Мы не те. Мы другие.

Мне звонит человек – он парит под парами.

Всё, что он говорит, – совершенно не с нами.

У него в дачный вечер распахнуты створки.

Он сейчас атеист, а тогда был агностик.

Он мне машет рукой из разбитой «пятёрки»

где-то там, в девяностых.

Он один, он на даче и выпил, и звёзды

в небе кружат над ним, как большие стрекозы.

Говорит, что давно на меня не в обиде.

Он мне машет, и жалко уставшую руку.

Я ему улыбаюсь, но он не увидит:

я повесила трубку.

13 мая 2010

Такая

Такая глупая и большая,

несоразмерная, не по ГОСТу,

ну вдруг я просто тебе мешаю,

мешаю просто?

Тогда бы надо не делать шанег,

а сдохнуть дикой собакой динго.

Ну вдруг я просто тебе мешаю,

как гвоздь в ботинке?

Пишу стихи про воздушный шарик,

тебе не нужно, а ты не скажешь?

И значит – просто тебе мешаю,

как ложкой кашу?

А вдруг я просто тебе мешаю?

Ну, если так, то, пожалуй, мне бы

хотелось стать ледником Тянь-Шаня

и вмёрзнуть в небо.

18 июня 2010