Текст книги "Разговоры в черноте при третьей луне (СИ)"

Автор книги: Екатерина Степанидина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Степанидина Екатерина Анатольевна
Разговоры в черноте при третьей луне

Льдинки в бокале стукнулись друг о друга, перекатываясь в янтарной жидкости.

– Грайне. Это уже много.

– Заткнись. Ты милостиво согласился потратить на меня свой драгоценный выходной только ради того, чтобы мешать мне пить? Я уже не беременна, так что успокойся. И я ещё не начала рассказывать.

– Если ты наберёшься и отрубишься, то уже ничего не расскажешь, а у меня закончится выходной. А мне ещё добираться до работы через пол-планеты. Может, лучше дверь закрыть?

– Это не дверь, а дырка с занавеской, но если тебе от этого легче, то закрой.

– Я думал, от этого тебе станет легче.

– Вместо выпивки?

– Например.

В круге света от небольшой лампы появилась рука с бокалом, затем другая со вторым.

– Пей и ты. Так мне меньше достанется.

– Хорошо. Будем здоровы.

– Не помешает.

Издалека доносились голоса, но негромко, слов было не разобрать. Грайне нарочно выбрала самый дальний кабинет в ресторане, чтобы в уши не лезла музыка, и чтобы никто не мешал.

– Так вот. С чего бы начать...

– Сначала.

– Хорошо. Вначале я ничего не знала, а когда узнала, то было поздно. Мне оставалось либо проглотить то, что нас использовали и едва не угробили, и остаться, либо развернуться и сойти на землю. Мы – разведка планет, Бо! Летающих гробов с головорезами много, но "Разведчик" – один! У нас мирная миссия, где бы мы ни летали! И нас отправляют в пасть клингонам, устраивают так, чтобы они разнесли нас, а потом бы родина в лице адмирала Маркуса поахала, произнесла пафосную речь о том, что нам не остаётся ничего, кроме возмездия, и отомстила.

В полумраке вне пределов освещённого круга её глаза сверкали так, что на неё трудно было смотреть. Боргес пригубил свой бокал.

– Да. Прекрасная идея. Особенно если учесть, что войной с клингонами нас стращают уже пятьсот лет. Я думал, ты сошла на землю, потому что вспомнила, что у тебя сын есть. Ты всерьёз...

– Заткнись и слушай дальше. Это не всё. Адмирал Маркус мёртв. По нему траур не объявляли, всё замяли, а "Разведчик" отправили куда подальше на пять лет. Пять лет, Бо! Моя самая длинная миссия продолжалась сорок три дня, а я на корабле шестнадцать лет. Была.

Она допила и снова наполнила бокал – почти до края, ещё чуть-чуть – и янтарная жидкость тяжёлыми каплями перелилась бы на стол. Боргес наблюдал за тем, как у неё чуть дрожат руки.

– Ты веришь в официальную версию? В то, что адмирал погиб в результате несчастного случая? И что новёхонький военный корабль упал на планету из-за каких-то технических неисправностей? Ты вообще представляешь, где его строили, и что нужно сделать для того, чтобы он долетел до планеты? Ты вообще хоть что-нибудь представляешь?

– Пока нет, – осторожно признал Боргес и посмотрел на часы. До начала рабочего дня было ещё далеко, но он уже понял, что спать не придётся.

– Так вот. Я устала от вранья. И, знаешь, я не солеранно!

Боргес вздрогнул.

– Причём тут они?!

– При том! Это их создали триста лет назад для грядущей войны с теми же клингонами! Это их использовали и не считали за людей! А я, прости, элита! И весь научный персонал "Разведчика" тоже! И когда нас не ставят в известность о том, на кой нас посылают на планету, подчинённую клингонам, а потом выясняется, что мы там должны были просто погибнуть, – знаешь, мне это почему-то не нравится!

Она нехорошо прищурилась.

– И у меня есть сын. Да. Как для тебя ни удивительно, но я о нём помню. И я не уверена, что "Разведчик" вернётся из этой пятилетней миссии. И я не хочу больше служить под командованием этого восторженного идиота, который то связывается с солеранно, то пытается его использовать, то предаёт, а в результате все, кому не лень, палят почему-то именно по "Разведчику". После чего этот горе-герой лезет в гипердвигатель, что-то там чинить. Методом кувалды, – видимо, в меру своего интеллектуального развития. Ну и что? В результате он получил дозу радиации. Почти помер. Если бы не кровь Хана, то помер бы окончательно.

Боргесу показалось, что он ослышался.

– Хан? Кто это? Но ведь не может быть, чтобы... Тот самый?

– Ну да.

Боргес наконец понял, почему Грайне так пьёт. И почему она категорически отказывалась что-либо рассказывать по переговорнику.

– Откуда он взялся? Он же исчез вместе с последними солеранне.

Грайне злобно усмехнулась.

– Исчез. Да. В открытых источниках ты ничего другого и не найдёшь.

Она налила себе ещё.

– Прежде чем уволиться, я добралась до архивов.

Боргес молчал. Грань между незнанием – и знанием, которое должно было наступить в следующие мгновения, была тонка, как граница между освещённым кругом и темнотой в комнате. Он сильно сомневался, что хочет её переступать, но останавливать Грайне не собирался.

Грайне смотрела на него насмешливо, как будто понимала его смятение. Впрочем, так всегда и было, – давно, когда они ещё учились вместе.

– Ну как? Готов услышать правду?

– Версию правды, изложенную в очередном отчёте, – буркнул Боргес. – Давай.

– Это не версия, – вздохнула Грайне. – Короче. Да, солеранне были созданы для войны. Да, это была селекция плюс генетические изменения на ранних стадиях развития.

– Это не новость, – Боргес не выдержал и прерывисто вздохнул.

– Да. А вот теперь новости. Когда восстание солеранне было разгромлено, их нельзя было просто убить: они управляли чуть не третью планеты, за ними шли люди... и люди их уважали. Настолько, что их убийцы не удержались бы у власти. Планета была измучена войной, а война пошла бы дальше. И тогда оставшиеся восемьдесят четыре солеранне просто исчезли. Их засунули в криокамеры одного из кораблей, задали курс и отправили в космос. Билет в один конец. Разумеется, рано или поздно они должны были там погибнуть.

Боргес молчал. Триста лет назад ещё не было гипердвигателей. В дальних полётах люди спали, потом автоматика будила их при подлёте к планете. Корабли были все наперечёт. Кораблей было мало. Их и сейчас мало, по пальцам пересчитать. Это не могло быть правдой... но это было правдой. Слишком несправедливой даже для тех, кто не считал солеранне людьми.

– Адмирал Маркус хотел развязать войну с клингонами. Война, знаешь ли, даёт возможность заработать много денег... если ты при этом не сложишь голову. А складываться он не хотел. Я понятия не имею, когда ему пришла идея поднять данные о старте и курсе этого корабля, и как он вообще вышел на это, но по его приказу корабль со спящими в криокамерах солеранне был найден и доставлен обратно на планету.

– Среди них был Хан? – уточнил Боргес.

– Да.

– И... ты хочешь сказать, что ты его видела?

– Мельком.

Её голос был слишком ровным. Боргесу показалось, что по коже прошёл мороз, он тряхнул головой: нечего, это эмоции... всё слишком серьёзно, это лишнее.

– Грайне. Ты хочешь сказать, что его вытащили из криокамеры и разбудили?

– Да.

– Одного?

– Да. Маркус держал Хана в руках. Остальных он использовал для медицинских целей и как заложников. Я не могу сказать, кто из них погиб при экспериментах, а кто для устрашения Хана, когда тот пытался бежать, но их осталось семьдесят два. Маркус дал Хану возможность разобраться в современной ситуации и стал использовать его феноменальный интеллект для подготовки к войне с клингонами. Тот работал. Он проходил Переход, ведущий на одну из планет клингонов. Он вёл разведку и помогал разрабатывать оружие. Но это был Хан.

Она помолчала. В глазах были отсветы воспоминаний о недавнем прошлом, которое никак не удавалось отпустить.

– Бо, ты помнишь взрыв в архиве?

– Да. Очень странный теракт. После этого было нападение на штаб-квартиру космофлота. Потом не менее странное падение нового военного корабля на планету. Ты всё знаешь?

–Не уверена, что всё. Так вот: это был не архив. Там была база, где держали солеранне. Хан пытался сделать так, чтобы Маркус решил: заложников небезопасно держать там, надо вывезти. А он бы по дороге сумел их похитить. Не вышло. Второй попыткой был обстрел штаба, когда у моего идиота-капитана погиб начальник, который когда-то привёл его в космофлот, и с этого момента Хан был обречён на ненависть этого неудачника. Хан не добился ничего, бежал через Переход на подчинённую клингонам планету, – через единственный Переход, оснащённый рабочими Вратами на нашей планете. На поддержку остальных Врат, видите ли, у правительства денег нет, и нас кормят сказками, что за ними всё равно необитаемые миры, на которых нечем дышать, так что нечего там делать.

Боргес усмехнулся. Солеранне могли проходить и туда, где обычный человек не мог дышать. Солеранне были созданы не только для войны, но и для разведки планет. Для создания солеранне в памяти человечества был образец... но он не был человеком. Недостижимый образец, руниа Йаллер, проведший человечество через Великое Расселение. Но триста лет назад... больше, потому что селекция заняла несколько поколений, – кто-то решился на эксперимент и попытался достичь этого идеала. Поэтому все солеранне были черноволосыми, высокими, очень сильными, способными к невероятной регенерации... и очень умными. Только их не считали за людей. Их боялись и стремились использовать. А ещё их кровь вылечивала обычных людей. Никто не знает, сколько солеранне погибли ради этого.

– Это был знакомый ему Переход, через который он проходил, когда его посылали на разведку. Туда послали и нас – за Ханом. "Разведчик" послали ловить солеранно. Исследовательский корабль, предназначенный для неведомых просторов, – пострелять на подчинённой клингонам планете. Не поставив в известность экипаж. Вообще. Совсем.

Боргес долго и нецензурно ругался. Грайне согласно кивала и добавляла выражения.

– Что было дальше?

Грайне выпила ещё.

– Ну ты же понимаешь, что нынешний капитан "Разведчика" идиот, да?

– Да, но у меня маловато данных, чтобы оценить масштаб бедствия.

– Сейчас будет больше. В предыдущей миссии он умудрился нарушить массу законов, за что Остроухий написал на него донос. То есть рапорт. Ты представляешь, что он должен был натворить, чтобы Остроухий написал рапорт? Остроухий, которому этот идиот жизнь спас?

– С трудом. Расскажешь?

– Нет. Это долго.

– Хорошо.

Боргес вздохнул. Идиот был ещё молод, в космофлот попал по протекции с формулировкой "он будет хорошим командиром, молодость – это недостаток, который со временем проходит". Грайне ругалась на него после каждой миссии с регулярностью восходящего каждый день солнца. За шестнадцать лет работы на "Разведчике" она видела капитанов получше.

– В результате доноса идиота наконец-то сняли с командования, и он очень удачно подвернулся Маркусу: у адмирала Хан вышел из-под контроля, всё пошло не по плану, пришлось импровизировать. С пафосными заявлениями типа "я в тебя верю и даю тебе шанс" он водворил идиота обратно на капитанский мостик "Разведчика", и тот был готов выполнить любой приказ. Приказом стало погрузить на борт семьдесят две взрывающиеся штуки и отправляться в пасть клингонам убивать Хана.

– Именно убивать?

– Да.

– На одного солеранно семьдесят две бомбы? Не многовато?

– А ты тоже не дружишь с математикой? И с логикой?

– Я не дружу с твоим любимым пойлом. Так что поясни.

– Не хочу. Я была высокого мнения о твоём интеллекте.

– Тогда на кой ты меня вызвала? Поплакаться, как тебя подставили военные? А когда я ушёл из "Аликсара", потому что твой любимый адмирал Маркус устроил примерно то же самое, ты задирала нос и заявляла, что вот уж на твоём "Разведчике" такого быть не может. Мне напомнить, что я тебе говорил?

– Нет. Это долго.

Боргес невесело усмехнулся.

– Итак?

Она недовольно помолчала, затем тряхнула головой.

– Итак. Идиот-капитан, как и ты, не дружил с историей, логикой и математикой. Более того, когда главный инженер предупредил его о том, что гипердвигатель – штука новая и тонкая, и магнитное поле этих бомб может его повредить, наш идиот послал его в Бездну.

– Что, и он тоже ушёл?

– Сразу же. Вместе со своим первым помощником. И тоже никого не предупредил. Видимо, капитанский идиотизм был заразен. Так вот. Хану отправили ультиматум о сдаче, дескать, если не сдашься, мы тебя сейчас новейшим оружием уничтожим. Видимо, оружие было как раз из того, что Хан разрабатывал для Маркуса.

Боргес усмехнулся.

– Талантливый парень... за триста лет техника ушла вперёд, а он сумел догнать и даже разрабатывать что-то новое.

– Солеранно, – объяснила Грайне.

– Спасибо, просветила. А то я не знал.

– Теперь знаешь. Потом группа захвата отправилась на планету. Вместе с группой попёрся наш придурок – мстить за своего погибшего начальника.

– Так почему же...

– Подожди. На группу захвата напали клингоны, Хан их положил.

– Спас тех, кто пришёл его убивать?

– Да.

– Он тоже идиот?

– Нет. Он Хан.

– В смысле?

Грайне терпеливо поглядела на Боргеса. Выпила ещё.

– Он спросил, сколько у капитана этих бомб. Тот ответил – семьдесят две. Хан тут же сдался.

Боргес непонимающе смотрел на Грайне.

– Почему?

– Сложи два и два. А лучше вспомни, сколько солеранне было в криокамерах.

– Ну хватит! Сколько?

– Ты всё-таки пьян.

– Да.

– Их было восемьдесят четыре. Осталось семьдесят два плюс Хан.

Боргес почувствовал, что голова идёт кругом.

– Это же... это же подлость, – растерянно сказал он и тут же понял, как это по-идиотски звучит.

– Ну да. А что из деяний Маркуса не подлость?

Боргес вдруг понял, что ему уже всё равно, что было дальше. Да, наверное, дальше были перестрелки, попытки вести переговоры, Маркус прилетел туда лично и в конце концов погиб... и всё это уже было неважно. Важным оставалось совершенно другое, и надеяться на хоть насколько-то хороший исход было беспредельной наивностью. Он пил, давился янтарной гадостью, которой не помогал и лёд, смотрел на Грайне, которая почему-то ничего не рассказывала дальше. В душе даже возникла злость на неё: почему же она молчит? Если бы говорила, можно было бы попросить заткнуться... потому что всё не то и не так. А она молчит... как будто всё понимает.

Наконец он решился.

– Они все мертвы, да?

– Кто?

– Ты пьяна. Как это – кто? Мы вообще про кого говорим?

– Много про кого. Про патруль клингонов. Про экипаж "Разведчика". Про Хана и солеранне. Кто тебя интересует? Клингоны мертвы, – кроме тех, кто не выходил из кораблей и успел удрать. Из экипажа "Разведчика" двенадцать человек погибли, тридцать четыре ранены. Вместе со мной на землю сошло больше половины экипажа. Солеранне... их никто не размораживал.

Боргес подумал, что сейчас ударит Грайне.

– Они погибли в этих своих капсулах?

– Нет. Остроухий умудрился вытащить их из бомб и доставить обратно на планету. Хана поймали и присоединили к ним. Он так и не узнал, что они живы. Он был в полном отчаянии.

– Почему... почему Остроухий его не убил?

– Я же говорила. Капитан схватил дозу радиации, и его спасли при помощи переливания крови солеранно. Ты же знаешь, как солеранне спасали друг друга и своих людей во время той войны.

– Да, а потом?

– Не знаю. Ты что, предпочёл бы, чтобы его убили?

Боргесу показалось, что Грайне смотрит на него сквозь прицел.

– Что ты несёшь? Конечно, нет. Просто этот народ...

– Да знаю, – отмахнулась Грайне. Взгляд её смягчился. – Ты меня не пугай, дорогой. Я как-то очень не хочу пожалеть о том, что я тебе вываливаю такие вещи.

– Ты не пожалеешь. Это всё, что ты хотела мне рассказать?

– Факты – все.

Боргес увидел, как Грайне на глазах ссутулилась и потускнела. Порыв прошёл, острая, яростная необходимость друг в друге стремительно таяла, скоро пронесётся ночь, и он уедет, и каждый уйдёт в свою жизнь. Он вдруг осознал: да, именно необходимость друг в друге, не только нужда Грайне посоветоваться в трудный момент... ему тоже было надо – быть нужным ей. Пусть и редко. Пусть так. Но теперь эта нужность друг другу исчерпывалась... и пришла горькая тоска. Он не ожидал, что так будет. Раньше бывало иначе, но ту же самую взаимную нужность он всегда ощущал как драгоценность, как будто ты несёшь полный до краёв стакан прозрачной родниковой воды и боишься пролить... Сейчас её было намного, неизмеримо больше, и она тоже заканчивалась. И от этого хотелось взвыть.

– И... чего же ты хочешь?

– Не знаю. Остроухий не смог их убить, но и решить проблему солеранне тоже не смог. Фактически он оставил решение другим поколениям: мол, вот информация, думайте сами, что делать. А делать придётся. Криокамеры устаревают, их можно заменить... но тела изнашиваются даже в них, и даже тела солеранне. Оставить их там – тоже означает убить, и каждый, кто знает и соглашается на это, присоединяет свой голос к тем, кто триста лет назад вынес им смертный приговор. Я – знаю. И я не хочу. Ты теперь тоже знаешь.

Боргес внешне оставался спокоен.

– Ты решила возложить на меня это знание? Заставить тоже знать и принимать решение – безразлично, действием или бездействием?

Грайне возмущённо выпрямилась.

– Ты за кого меня принимаешь?! Ты считаешь, что я такая же, как Рене?

Боргес поднял руку, и она замолчала.

– Нет, не считаю. Причём тут она? Помнится, мы договорились вопрос о ней не поднимать, так что не будем об этом.

Грайне пожала плечами, но возражать не стала.

– Хочешь, я скажу, что сейчас творится в руководстве космофлота? – спросил Боргес.

– Зачем?

– Они поняли, что их чуть было не втравили неподготовленными в войну с клингонами. С самым сильным космофлотом из окрестных планет. Они в растерянности. Они не хотят воевать. Они включили дипломатию.

– К чему всё это?

– К тому, что солеранне в свои времена тоже не хотели воевать. Они хотели просто жить. Они повели за собой в эту простую жизнь множество людей. Поэтому они смогли контролировать треть планеты. Поэтому народ был бы в ярости, узнав об их казни, и снёс бы тех, кто это сделал. Но не сложилось.

– К чему всё это?

– Если вернуть солеранне к жизни, мы все будем на одной стороне, к тому же, живыми они гораздо полезнее. Живыми – и свободными. Думаю, загнанный в угол Хан это достаточно доказал. Надеюсь, тебе удастся внушить это тем, кто отвечает за состояние криокамер.

– Мне?!

– Скажи, пожалуйста, ты давала подписку о неразглашении?

– Относительно чего?

– Относительно того, что было с "Разведчиком".

– Нет. Если бы дала, я бы сейчас с тобой не разговаривала.

Боргес помрачнел.

– Да. Ты бы либо молчала и улетела на "Разведчике", либо сошла на землю и была бы мертва. И это только подтверждает то, что я сказал. Руководство космофлота не хочет войны.

Грайне посмотрела на часы.

– Тебе скоро вылетать на работу. Ты даже успеешь поспать.

Боргес покрутил в пальцах бокал. У него ещё оставалась янтарная гадость, у Грайне не было ни капли.

– Постарайся быть убедительной. Как сейчас.

– Спасибо.

– Не за что.

– Нет, – Грайне встала. – Есть за что. Очень, очень есть за что.

***

Она пыталась найти работу, рассказывала сыну его любимые сказки про мутантов, навещала в больнице тех, кто был ранен на "Разведчике" – и злилась. Злилась на Боргеса, который поманил немыслимо хорошим разрешением запутанного вопроса, показал сияющую дорогу в небо – и ушёл, снова нырнул в свою жизнь, в которой ей не было места. Злилась на военных, которые тянули и откладывали разговор с ней, невнятно объясняя причины. На себя, – потому что снова и снова перебирала свои действия, пыталась понять, всё ли она сделала, что могла, и всё ли было так. Ей везде было плохо, дома ли, на улицах, в офисах, опора под ногами исчезла, уверенность таяла, деньги тоже, и лучше всего она чувствовала себя с теми, кто был заключён в больничных палатах после безумной авантюры. Там, в белом свете, за окнами, выходящими на простор, были те же – и такие же, как она. Там – они были на одной волне, там можно было ничего из себя не строить, а быть собой, быть такой, какой тебя привыкли видеть. Она не сразу решилась говорить о несправедливости по отношению к солеранне, – поначалу просто жадно впитывала эмоции тех, кого, как и её, подставили, и кому пришлось заплатить за это здоровьем... да и работой тоже. Она с радостью увидела, как никто не жалеет о том, что "Разведчик" улетел без них. Да, ей завидовали в том, что она может свободно уйти из палаты, пусть и на очередное собеседование, пусть она и висит в воздухе... но зависть, как и ненависть, могла двигать вперёд – или иссушать и грызть изнутри. Здесь были люди, которые, освободившись из больницы, пойдут делать так, чтобы в их жизни стало не хуже, чем у того, кому они завидовали, – и поэтому Грайне могла приходить к ним снова и снова.

***

В огромном городе наступила ночь.

– Грайне? Это ты?

– Да, Дин.

– Выключи свет. Я хочу, чтобы сюда заглянули звёзды.

Свет гас медленно и неохотно, – белый и тревожный, как бессонные больничные коридоры.

– Ты не увидишь.

– Да, я знаю, – жёсткий смешок. – Чтобы увидеть звёзды, нужно мочь встать. Хотя бы встать. Не говоря уже о том, чтобы ходить.

– Дин...

– Не извиняйся. Ты не виновата в том, что этот придурок притащил на борт солеранно, и понеслась небольшая, но эффектная войнушка. Ты вообще никогда ни в чём не виновата. Тебе-то что, ты всегда хотела приключений. Теперь ты вильнула хвостом и ушла совсем, сидеть и разбирать добытые "Разведчиком" материалы ниже твоего достоинства, а то, что может предложить земля, видите ли, неинтересно.

Молчание. Тяжёлое, горькое, когда душа тянется, и хочется что-то ответить, но понимаешь, что всё будет не то и не так, и будет только хуже. Спрашивается, зачем было приходить, если всё равно будешь неправа?

– Знаешь... когда ты вошла, я думал, что это Смерть. Надоело.

– Нет.

– Что "нет"? Не надоело?

– Не издевайся.

– Я не издеваюсь.

– Я никого не убивала. С Рене был несчастный случай, и я ничего не могла сделать. Зачем ты опять мне это предъявляешь?

–Видимо, затем, что мне нравится смотреть, как ты сердишься. Странно. Обычно, когда люди злятся, с них вся напускная красота слетает. С тебя нет. Ты в гневе хорошеешь.

– Я должна обрадоваться?

– Вот уж не знаю, кому ты и что должна. Точно не мне.

Стук в дверь.

– Да?

– Простите... пришла пресса. Если можно... вы согласитесь на съёмку?

– Интервью? Нет. Мне осточертели дурацкие вопросы и предложения рассказать, что я чувствую. Пусть возьмут симулятор, мою историю болезни и выяснят сами, где у меня что болит. И где ещё не болит.

За дверью разговор – слов не слышно, только голоса. Двое. Мужчина и женщина.

– Нет, не интервью. Просто кадры.

– Мне для них ещё фоном поработать? Нет уж, обойдутся. Ещё я себя напоказ не выставлял. Грайне, ты куда?

– Я вернусь.

– Не вздумай говорить обо мне! Ни слова! Слышишь?..

– Слышу. Слышу. Не психуй.

Дверь – как граница. Между больной ночью и искусственным днём белых коридоров. Журналист – с холодным профессиональным взглядом. Для них нет людей, нет эмоций, нет событий... точнее, есть, но – как материал, из которого делаются горящие новости. Они хотят информацию. У них ничего нет. Они что-то накопали, но не скажут, что именно. Они складывают отдельные кусочки, полученные от разных людей. Теперь – будет кусочек от Грайне. С запретом на разглашение её личности, потому что – у неё есть сын. Это ниточка, за которую можно потянуть. При слове "солеранне" журналист остался спокоен. Не поверил? Или наоборот – всё слишком хорошо вписалось, сложилось и наконец встало на место? Да, это расследование, это по заказу, и прямо сейчас ничего обнародовано не будет. Когда? Нет возможности сказать. Спасибо, до свиданья...

– Грайне? Ты вернулась?

– Ну да. Я же обещала.

Усмешка, от которой хотелось запустить в Дина чем-нибудь тяжёлым.

– Ты же пришла ко мне для того, чтобы подстеречь журналистов и получить свой кусок славы. Увидела. Получила. Зачем возвращаться? Хорошую из себя строишь?

– Дин. Прекрати. Я не Смерть, и у меня нет Её терпения.

Горячая рука цепко схватила за запястье – до боли.

– Так и не надо. Выключи приборы. Выключи тут всё. Я устал. Ты ведь знаешь, что я не выздоровлю. Это фальшивое милосердие мне не нужно. Истинное – в том, чтобы дать мне умереть, но вы же лицемеры, вы заботитесь о том, чтобы никого лишнего не убить и остаться чистенькими перед Создателем, а он пусть лучше мучается. Или они. Солеранне. У Остроухого тоже не хватило духу убить их, он хочет ходить в хороших, – он же не убийца! А я должен страдать. Уходи, если боишься, но знай: из-за того, что ты меня не убила, я буду мучиться дальше. И это – на тебе.

– А сам – не можешь? Проще переложить ответственность на других, которые могут, но не хотят?

– Да! Сам – не могу.

Грайне резко встала, выдернула руку, – это было сложно, Дин впился в запястье как сумасшедший. Подошла к приборам, рывком развернула кровать, – та подалась легко.

– Вот. Протяни руку и возьми своё милосердие.

Она ушла, не оборачиваясь, только вздрогнула, когда дверь за спиной закрылась. Не слушать, не слышать, не знать, что произошло там, в закрытой тёмной палате с видом на звёзды. Узнать – потом. Всё равно узнать придётся, не выйдет остаться в неведении. Но – потом. Позже. Не сейчас.

***

И всё же это был тупик. Чем дальше время уносило прочь от разговора с Боргесом, тем острее ощущалось, что ветер свободы, вихрь, в котором ты всё можешь, ты делаешь, и всё получается, – этот вихрь далёк, как свет далёких звёзд, и где взять корабль с гипердвигателем, чтобы добраться туда, было решительно непонятно. Дни без Боргеса куда-то падали, она не успевала оглянуться, как наступал очередной вечер... и дни эти не приносили облегчения.

– Мама, а продолжение будет? – требовательно спросил Вен.

В продолжение сказки про мутантов он верил безусловно и не собирался принимать ответ "нет". Грайне улыбалась. В приключениях было несколько изумительных вещей. Первое – узнать, что продолжение будет. Второе – дожить до него и пойти дальше. И третье – узнать, что всё хорошо закончилось.

– Да. Продолжение будет.

***

Это было как нагрянувшая гроза, – ночные небоскрёбы, много, что-то выше, что-то ниже, разное, свет множества огней в них, и неподвижных, и движущихся – на машинах, на рельсовиках... нет, это не рельсовики, это просто старое название, поезда давно уже мчат по-над землёй с бешеной скоростью... Тяжёлая давящая махина бессонных ночных городов, в которых запросто можно потеряться, и приходило горькое бездомное одиночество: как же так, куда идти, куда приткнуться, где твой тихий угол, в котором ты будешь чувствовать себя дома, защищённым... а этого нет, и ты везде чужой или в гостях, и приходит момент, когда надо уходить и идти дальше... И где-то там, в этой путанице огней, высоток, дорог и подземелий – спрятаны спящие люди. Да, люди. Солеранне – это люди. Если посмотреть на тех, с кем человечество общается на просторах звёздных дорог, то разница между людьми и солеранне просто исчезает... что бы ни говорили политики триста лет назад.

Она очень хотела поверить наступившей осени. Поверить в спешку к домашнему теплу, к уюту в светлой комнате, когда за окном быстро и бесшумно надвигаются сумерки. В то, что можно позвонить Боргесу с какой-нибудь ерундой, без которой нельзя обойтись. Поверить, беззаботно и без оглядки спешить куда-то – в холодное утро и в синий вечер, к тем, кто важен, к тем, кто ждёт, с кем будет интересно, азартно, с кем есть что-то впереди.

Хотелось поверить.

Но под ногами не было земли.

***

– А чего ты хочешь? Одни высокие чины воруют, другие им завидуют и сажают их. Идёт нормальная жизнь. Ты хочешь быть в числе первых или вторых?

– Я не хочу попадать под раздачу, когда первые пытаются прикрыть следы своей бурной деятельности.

– А вот этого уже не запланируешь. Так что там было с Рене?

– Ты опять? Даже если я в открытую признаюсь, что я её убила, никто не докажет. Доказательств нет. Я могу пройти максимум как свидетель. Да, я видела, как она умирала, как тонула в этом болоте. Почему не попыталась спасти и не помогла ничем? Потому что это поставило бы под удар мою собственную жизнь и, следовательно, жизнь человека, который от меня зависел. Я решила, что пусть лучше она, чем он. Как это ни странно, он мне был как-то дороже. В отчёте Остроухого всё зафиксировано, он же зануда. Что-нибудь ещё?

– Да. Налей.

– Пожалуйста.

Рука Грайне не дрогнула, хотя было уже очень далеко за полночь.

– Так что ещё-то, кроме выпивки?

– Боргес в курсе?

– Нет. Хотя... он умный.

– Не боишься, что он догадается?

– Нет. Во-первых, я формально невиновна. Во-вторых... мы уже столько прошли и постояли на краю пропасти, от которой отошли, держась за руки, что я ничего не боюсь. Может быть, он давно уже догадался, какую роль я сыграла в том, чтобы он от неё избавился. Он же тоже умеет молчать.

– Он тебе нужен?

– Да. Конечно.

– Даже так, через пол-планеты?

– Ну... и так тоже.

– А ты знаешь, что жена Дина покончила с собой?

Молчание. Долгая болезненная тишина.

– Нет. До его самоубийства или после?

– До. Незадолго до.

– Каким способом?

– Передозировка успокоительных.

– Надо же. И как, журналисты это уже выдают за великий подвиг любви? Она не выдержала, она не стала жить без него, ах, давайте попереживаем?

– Примерно.

Рука Грайне резко сбила бокал со стола, в звенящей тишине стук был оглушительно громким.

– Идиоты. Подвиг... Подвиг – это быть с ним до конца. Подвиг – это видеть, во что превращается доедаемый ранами и болезнью человек, и не отвернуться, каким бы отвратительным, грязным и гадким он ни стал. Потому что это он, это тот, кого любишь, а не красивое тело, которое ежели вышло из кондиции, нужно заменить кем-нибудь посвежее. Подвиг – это пройти с ним последний момент и пожелать лёгкой последней дороги. А смотаться из этой жизни, когда она перестала быть тебе комфортной... Дура. И даже не нужно верить в инопланетные сказки о загробной жизни для того, чтобы понять, что за это на том свете по головке не погладят.

***

– Знаешь, когда к нам пришла эта странная религия, многие испугались. Как это так, что это такое – доверяться какому-то неведомому существу... или даже не существу... которого даже непонятно как зовут. Никак не зовут.

– И всё-таки ты смогла... довериться?

– Ну... надеюсь, что да. Но это очень трудно. Очень.

– А зачем ты надеешься? Если ты сможешь, это существо погладит тебя по головке и выдаст что-то хорошее? Или оценят твои единоверцы? Или тебе пообещали вознаграждение на том свете?

– Единоверцы не узнают. Существо не погладит. Но о хорошем я узнаю. Точнее, я его просто получу.

– Загадочно. И ты точно знаешь, что это будет – за доверие?

– Да.

– А... как вы молитесь?

Третья луна осветила короткую усмешку. Боргес ждал. Ему почему-то не было страшно за Грайне.

– Тебе сказать то, что я думаю? Сказать вслух?

– Разве нельзя?

– Нет, никто не запретит, но это же такое... личный разговор. Зачем тебе подслушивать его? Это нехорошо и неправильно. Тебе действительно интересно?