Текст книги "Её выбор (СИ)"
Автор книги: Екатерина Дибривская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Современный любовный роман
ЕЁ ВЫБОР
Екатерина Дибривская
Каждую ночь на протяжении нескольких лет меня мучают кошмары. Точнее, всего один. Мне вовсе не снятся чудовища, маньяки, мучители, убийцы, зомби, вампиры или даже инопланетяне. Мне снится пустота. Одиночество. Я хожу по пустым улицам пустых городов, где не горят фонари и нет извечной толпы спешащих по своим важным делам людей. Нет мусора. Нет шума. Ни-че-го.
В своих снах я, как правило, так же одинока, как и в реальной жизни. У меня больше нет ни родных, ни друзей, ни даже просто знакомых, я не имею страничек в социальных сетях. Я не общаюсь с коллегами по работе. Все считают меня странной и не стремятся найти компанию в лице меня, и меня это вполне устраивает.
Поначалу вечное молчание напрягает, а потом ты уже не можешь остановиться, не можешь заставить себя разомкнуть уста, вымолвить хоть слово. Чем дольше молчишь, тем более странно звучит твой голос, тем больше он грубеет.
Если бы не редкие звонки по работе, у меня не было бы даже мобильного телефона. Странно иметь телефон тому, кто ни с кем не разговаривает. Только вынужденное деловое общение. И это моя жизнь!
Каждое утро я просыпаюсь ни свет ни заря и долго прихожу в себя после очередного дурного сна. «Не думай, не анализируй, забудь, Вася, – уговариваю я сама себя, – не терзайся понапрасну пустыми надеждами, не мечтай о несбыточном, просто вставай и иди дальше». Я глубоко и часто дышу, стараясь не впасть в истерику. А потом я встаю. Принимаю душ в еле тёплой воде – проклятый старый дом! Чищу зубы. Наношу детский крем на лицо и руки. Ем безвкусную геркулесовую кашу, запиваю безвкусным растворимым кофе из железной банки и спешу по своим безвкусным делам. Час двадцать пешком до офиса, восемь часов пресного сидения за компьютером, час двадцать – назад. Ужинаю пустыми спагетти. Принимаю душ в еле тёплой воде, и у меня уже нет сил злиться на столетний водопровод. А потом я ложусь спать. И снова вижу свой сон.
Раз за разом, круг за кругом, день за днём я продолжаю жить по этому сценарию. Но даже в самом идеальном, лишённом смысла и эмоций существовании иногда происходят сбои. Ведь как бы я не стремилась убежать, скрыться, затаиться от всплывающих воспоминаний, я всё ещё не властна над своей памятью. А она, безбожная шутница, подкидывает картинки из прошлого в самый неподходящий момент. Такой, как сегодня, например.
Не успела я в полной мере насладиться своими безрадостными утренними ритуалами и выйти из дома, как пошел дождь. Казалось бы, ничего не предвещало, и вот нате вам, наслаждайтесь. Такое простое и понятное природное явление неожиданно вывело меня из состояния оцепенения, куда я стремилась загонять себя ежедневно, ежесекундно, контролируя и выверяя все процессы внутри себя. И я вспомнила…
Так ярко, так живо картинки всплывают в памяти одна за другой, и я больше не могу удержать маску безразличия, не могу принимать образ новой себя. Оболочка прорывается, и я, подобно разбитой кукле, рассыпаюсь на невидимые осколки фарфора, я распадаюсь на молекулы и атомы, разлетаюсь невесомыми лепестками цветущих вишен под этим холодным весенним дождём. И я безропотно опускаюсь на землю, пытаясь снова соединить разбитые части; я закрываю лицо руками в попытке удержать рыдания, что с ужасающими хлюпающими звуками вырываются из недр моего щуплого тела, сотрясая, вызывая дрожь.
Я не замечаю течения времени или редких прохожих; пока моя боль, найдя наконец выход, льётся и льётся, я начинаю медленно дышать. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох. Вдох – и мне становится чуточку легче, выдох – и я могу подняться с земли. Из последних сил я поднимаюсь назад в квартиру, трясущимися руками открываю дверь и набираю на телефоне сообщение – что не смогу выйти на работу, что заболела, – а потом я забираюсь с головой под одеяло и кричу в подушку, кричу, что есть мочи. Я кричу и рыдаю до хрипоты, пока слёзы не перестают течь. Я лежу целый день, обессиленная, слабая, больная.
Когда на город опускаются сумерки, я тихо выскальзываю из-под одеяла и долго смываю с себя следы недавней истерики. А ещё я долго стою у окна, вглядываясь в темноту, и пью остывший чай, откладывая следующий раунд беспощадной схватки, насколько это возможно.
Я проигрываю в тот миг, как голова касается подушки, и я снова погружаюсь в сон. Так сложно устоять и так хочется удержаться! Но я больше не играю в эти игры: не борюсь со сном, не пытаюсь перестать существовать, лишь бы прекратить чувствовать, не пытаюсь оборвать бесконечную череду мучений – я переросла это и научилась жить дальше. Я закрываю глаза, морально готовая погрузиться в свой стерильный ужас.
Но я оказываюсь абсолютно не готова. И не из-за привычного кошмара я вскочила под утро и готова биться в истерике.
Сегодня во сне я была не одна: я блуждала по лабиринту улиц чужого города, на руках моих спала маленькая девочка, но я не знала, куда мне нужно идти. В конце концов я вышла к зданию цирка. На площади перед ним стоял фонтан. Я села на лавку и расплакалась от безысходности. Мне совершенно некуда податься! Я не могу остаться рядом с этой девочкой! Я никогда не забуду этого горького чувства потери! Я стискивала, сжимала в объятиях ребёнка, не хотела отпускать ни на минуту от себя. Внезапно девочка открыла глаза, я начала кружить её и посыпать её лицо поцелуями. И, когда я наконец обратила внимание на окружающий мир, меня привлёк странный цвет воды в фонтане. Я быстро обнаружила, что именно окрасило воду: с противоположной стороны лежало тело молодой женщины. Я посадила ребёнка на лавку и подошла вплотную к Ней. Безжизненные глаза печально смотрели на меня, удивительно знакомые. Я вздрогнула от понимания: на меня смотрели мои собственные глаза.
На часах было 4:20 утра, когда раздался звонок телефона. Мне не нужно слышать, что произнесла женщина в трубке, я уже поняла всё без этого дурацкого звонка, но все же приняла вызов.
– Твоя сестра покончила жизнь самоубийством.
Мой голос, хриплый и грубый от долгого молчания и душащих меня слёз, еле слышно произнёс:
– Мне так жаль, мама, мне так жаль!
Но в трубке уже была пустота. Глава 2
У нашей матери с детства был один пунктик: всех детей она мечтала назвать на одну букву. По её мнению – это звучало благородно. А когда она, Виктория Владимировна, встретила своего супруга Василия Васильевича Воропаева, то тут словно сама судьба распорядилась, и стали мы с сестрой Василисой и Виталиной.
Несмотря на разницу в возрасте почти в шесть лет между нами, мы с Витой были лучшими подругами на всю жизнь. Родители гордились нашей дружбой, всегда ставя в пример наши взаимоотношения в разговоре с приятелями. Все их многочисленные знакомые вечно жаловались, дескать, дети ни в какую не хотят дружить, мы же с младенчества были нежно привязаны друг к другу.
Бывало Вита придёт из сада и жалуется, что никак не может найти себе компанию, а потом обнимает меня и говорит: «Ты, Васька, мой самый лучший друг, и как мне повезло, что ты ещё и моя любимая единственная сестрёнка!»
А я ей в ответ только «ага» и «агу». По крайней мере, когда мы были маленькими, мама именно так всегда начинала свой рассказ о нас.
Потом я, конечно, и выросла, и говорить научилась. И дружба наша становилась всё крепче из года в год.
Мы были похожи как две капли воды, если бы не очевидная разница в возрасте, то нас бы принимали за близняшек.
Однажды я где-то услышала, что у близнецов есть какая-то особая связь. Хотите – верьте, хотите – нет, но и между мной и сестрой была эта связь. Мы всегда чувствовали эмоции друг друга. Мы вместе переживали радость и разочарования, смех и слезы. Не было ничего ценнее наших объятий. Не было никаких секретов. Это была удивительная, чистая дружба и любовь.
Будучи ещё совсем ребёнком, я переживала вместе с сестрой её первую любовь. Ей было четырнадцать, когда она поняла, что пропала. Все вечера напролёт Виталина сидела на полу возле моей кровати и рассказывала о своём парне. Я знала, что он не такой, как все, что от его ослепительной улыбки загораются даже старые лампы в школьной подсобке, а на его щеках появляются задорные ямочки. Я знала, что он всегда отстаивает свою точку зрения, даже если против него стоят учитель и весь класс. Я знала, что его глаза такие же бездонные, как огромные далёкие океаны. Я знала, что их первый поцелуй был чудесным, а его губы слаще мёда. Я знала, что больше всего он любит читать и смотреть старые фильмы, а Вита – вот жалость – не разделяет его интересов. Я знала, что дома у него есть пластинки с музыкой и старый проигрыватель и что музыка звучит совсем не так, как на наших кассетах. Я знала, что он немного заикается, когда переживает, немного морщит лоб, когда задумывается о важном, немного сутулится, когда печален. Я знала, что она ему тоже, конечно, нравится, но немного. А ей бы так хотелось нравиться ему многим больше, чем немного.
Она так искренне делилась со мной, а я думала: «Неужели и мне это предстоит?» Всё же мне было всего восемь, и я не понимала до конца, в чём весь сыр-бор.
Примерно через три месяца моя сестра стала странно себя вести, скрытничать (но я-то чувствовала – что-то идёт не так), она совсем перестала делиться со мной тайнами своей интригующей подростковой жизни, а потом, двумя или тремя неделями позже, я застала Виту всю в слезах. Я пришла со школы в приподнятом настроении и так торопилась рассказать ей свой маленький секрет – кажется, я тоже влюбилась! От нетерпения я ввалилась в комнату, а там она: в центре комнаты, на ковре, горько плачет. Её знобило и трясло. Я бросилась к ней, свёрнутой калачиком на полу, и умоляла сказать, что случилось, но она, казалось, могла только плакать. А потом она выставила вперёд дрожащие пальцы, и я истошно завопила: её рука была вся в крови.
– Только не говори маме, Васька, – сквозь слёзы прошептала сестра.
Мысли в голове путались. Я была всего лишь испуганным ребёнком. Впервые в жизни я не могла дать сестре то, о чём она меня просила: не могла сохранить её тайну, подобно предыдущим. Я с ужасом смотрела на Виту, не понимая, что с ней произошло, и в этот момент хлопнула входная дверь – это мама вернулась домой.
– Нет, Васька, – попросила сестра и пригрозила. – Не смей!
Но я знала, что поступаю правильно, и потом, когда Вите будет лучше, она скажет мне спасибо. Со всех ног я бросилась к маме и позвала её на помощь.
Так мы с Виталиной поссорились в первый раз.
Глава 3
На похороны собралось много народу. Ещё бы – в моём родном городе, населением всего около десяти тысяч человек, это едва ли не единичный случай самоубийства. Кругом только и слышны версии и сплетни, тихие переговоры в толпе, тяжёлые вздохи.
Я долго не могла решиться приехать на похороны: меня сковывал ледяной ужас, я не могла пошевелиться от боли, сомнения проедали мой мозг. Как бы то ни было, мне действительно необходимо было увидеть её в последний раз. Я должна была попрощаться с сестрой.
Все вокруг недоумевали, как молодая успешная женщина решилась на такой богопротивный поступок, что послужило причиной такого отчаянного решения. Отличная карьера. Замечательная семья: любимый и любящий муж, маленькая умница-дочка. «Как она могла это сделать?» – вопрошали люди, но без осуждения. Золотую девочку семьи Воропаевых не судили никогда. Хотя все в этом городке и слышали много нелицеприятных сплетен, где фигурировало её имя, но никто не решался в них поверить.
Другое дело – я. И пусть я не слышала ни одной истории о себе, но стоило мне только возникнуть на их горизонте, как люди умолкали и цоколи языком. Хорошо ещё, что глаза не начали закатывать! Не стоило мне приезжать.
Я подошла к гробу и положила в ноги к сестре букет её любимых васильков. В детстве я всегда дарила ей их в день рождения. «Васильки от Василиски», – смеялась она каждый год.
– Мне так жаль, – прошептала я в сторону родителей.
Мама даже не подняла на меня взгляд, а отец, напротив, крепко обнял. За нескончаемо долгие годы моего затворничества родители заметно постарели, ещё и смерть любимой дочери наложила характерный отпечаток на их лица.
С трудом оторвавшись от отца, я посмотрела на лицо Виталины. Она была столь же прекрасна, какой я её помнила. Лёгкая улыбка на губах словно намекала на некую тайну, вот, мол, я знаю то, чего не знаете вы все. По сути, так оно и было. Удивительно, но впервые лет с четырнадцати она выглядела освобождённой. Счастливой. Спящая красавица, которую не в силах разбудить поцелуй прекрасного принца.
В последний свой земной путь – в могилу на окраине кладбища, подальше от церкви, она отправится в платье цвета пыльной розы и серебристых лаковых туфлях. Её волосы уложили крупными локонами вокруг лица; размётанные по шёлковой подушке, они то и дело привлекали мой взгляд своей неестественностью, тусклые и безжизненные. Бледная кожа не имела изъянов. Руки, заботливо сложенные на животе, казались какими-то миниатюрными. И ярко-розовый лак на её ногтях, насмехаясь над нами, кричал во всеуслышание: «Обратите-ка внимание на меня!»
Наклонившись для прощального поцелуя, я не могла сдержать слез: шестнадцать лет сестра была самым близким для меня человеком, размолвка на долгие пять лет привела к необратимым последствиям. Я стала социофобом, сестра – самоубийцей. «Что же с тобой произошло?»
Я погладила её по щеке и шепнула: «Прости!» Мама резко выдохнула за моей спиной. Обернувшись, я наткнулась на ненавидящий взгляд. У меня разом заныли все зубы. Но взгляд был направлен не на меня.
Я закрыла глаза на пару секунд, сделала глубокий вдох и приготовилась к встрече. Когда я открыла глаза, моя мама умоляюще смотрела на меня. А мне, что, сквозь землю провалиться?
Медленно, контролируя своё дыхание и мышцы лица, выверяя каждое свое движение, я оборачиваюсь и вижу мужчину с нечитаемым выражением лица и маленькую девочку рядом с ним. Для меня очевидно её сходство с моей сестрой. Её сходство со мной. Она с интересом разглядывает всё вокруг и меня. Несмелая улыбка касается её лица, на маленьких пухлых щёчках появляются ямочки. Она – само совершенство! Самый красивый, потрясающий ребёнок!
Будто кто-то выкачал из меня весь воздух, ноги больше не в силах держать моё тело в вертикальном положении. Я тихо опускаюсь на пол и раскачиваюсь; я оплакиваю сестру, себя и эту маленькую девочку.
Отец ребёнка, муж моей сестры, выходит из оцепенения. Он говорит дочери: «Поздоровайся с бабушкой», после чего садится рядом со мной и крепко прижимает меня к себе.
– Мне так жаль, – шепчет он мне.
Меня окутывает его жар, его размеренное дыхание успокаивает, и я постепенно затихаю в его руках.
– Мне так жаль, – шепчет он. – Мне так жаль.
Он не перестаёт это говорить до моего последнего всхлипа. Глава 4
Долгие недели до моего девятилетия сестра провела в больнице. Она не разговаривала со мной, она не просила передать мне записку, она не требовала встреч. Словно мы стали чужими друг другу. Но я, как и прежде, остро ощущала её эмоции, её боль.
После выписки Вита ещё долго сидела дома. К ней приходили репетиторы. Она почти не выходила из своей комнаты. Она не разговаривала со мной. Прошло полгода, а я до сих пор не знала, что с ней произошло.
Мама никогда не говорила со мной об этом. И каждый раз, когда я пыталась поднять эту тему, мама заявляла:
– Виталине сейчас нелегко. Дай ей прийти в себя после болезни.
Прошёл учебный год, и на лето меня сослали в лагерь. Не знаю, что произошло за время моего отсутствия, но сестра вышла из своей комнаты. Она не только выглядела, но и изо всех сил старалась вести себя по-прежнему.
Вита крепко обняла меня, за руку отвела в свою комнату, и мы проболтали весь вечер. Мы навёрстывали упущенные разговоры. Не обсуждали мы только то, что с ней случилось.
И всё же я чувствовала, как сильно моя сестра изменилась – словно это была только оболочка моей прежней сестры. И как бы сильно она не старалась показать, что всё как раньше, я знала точно – как раньше уже никогда не будет. В силу возраста я ещё не умела анализировать, сводить информацию к общему знаменателю, а поэтому знания основывались исключительно на моих сестринских чувствах.
Мама хотела перевести нас в другую школу, но Вита воспротивилась. Осенью я пошла в свой пятый класс, тогда как Вита стала десятиклассницей. И здесь, в средней школе, я впервые столкнулась со сплетнями о своей сестре.
Это было ужасно! Какие гнусные вещи о ней говорили. Я стискивала кулаки и мечтала закричать: «Замолчите! Закройте свои рты!»
Виту называли разными словами, и «стерва» было самым приличным. Её имя считалось чем-то настолько мерзким, что девчонки, шепчущиеся на переменах в туалете, кривились при одном его упоминании. И чем больше я слышала гнусностей о ней, тем больше закрывалась от людей, тем ближе становилась к Вите. Со мной она была такой же, как и год назад, как и на протяжении всей моей жизни – любящей, заботливой старшей сестрой, моей верной подругой, наставницей.
Хотя, спустя некоторое время, даже я начала замечать в её поведении странности: она меняла парней как перчатки, ссорилась со всеми девушками от восьмого до одиннадцатого класса, её ненавидели и боялись. При этом она была отличницей и шла на золотую медаль. И пока учителя ставили её всем в пример, на задних рядах шёпотом передавали последние смачные слухи: Виталина сама-знаете-что с Коляном из девятого класса! Виталина ездила на дачу с Костиком и Лёхой! Виталина закрывалась в спортзале с Гошей Сорокиным!
В своём выпускном классе она совсем распустилась: о её бурных и непродолжительных романах говорили все от мала до велика. Она начала курить и часто приходила домой в нетрезвом виде. Впервые я стала стесняться сестры, но всё же любила её больше жизни. И, наконец, после её выпуска, вздохнула спокойно.
Но, как оказалось, рано.
Всё не только не закончилось, но ещё и не началось.Глава 5
За время похорон и поминок я вряд ли обмолвилась с кем-то хоть парой слов. Впрочем, со мной тоже никто не стремился поговорить. Никто, кроме единственного человека, которого я избегала изо всех сил.
На кладбище, в тени старых берёз и дубов, едва тронутых молодой листвой, я держалась в стороне, наблюдая за происходящим. Я задержала дыхание, когда в крышку гроба вбили последний гвоздь, я вздрогнула от протяжного воя матери, моё сердце разбилось в стотысячный раз от собственной боли. Взмахнув крыльями, огромная блестящая ворона взлетела со старого, обветшалого распятия на соседней могиле, едва заслышав знакомую музыку разбивающихся о крышку гроба комьев земли. Так всё заканчивается в этом тихом месте скорби.
Когда траурная процессия посеменила по узкой тропинке в сторону стоянки к автобусу, я подошла к свежему песчаному холмику и погладила глянцевое дерево креста. Сестра смотрела на меня с фотографии, утопающей в цветах, счастливая улыбка на её лице вызывала оторопь. Я села на колени прямо на землю.
–Вита, Вита, – укоризненно прошептала я. – У тебя было всё. Зачем ты ушла? У меня не осталось ничего, слышишь, ничего! Я так отчаянно хотела забыться... но так и решилась. Зачем ты бросила меня...снова?
Я горевала, плача и поглаживая сырой песок, я тосковала о том времени, что давно прошло и больше никогда не вернётся. С уходом сестры все мои надежды на возможное примирение растаяли, словно дым. Мне бы хотелось, чтобы вместе с сестрой в эту могилу легли и все наши тайны. Но в жизни так не бывает. И теперь их список всего лишь пополнился еще одной.
Я пошла к автобусу, надеясь, что про меня забыли и уехали, но нет. Автобус стоял с открытыми дверями, ожидая меня. И спереди, положа голову на руки, сидел Слава. Если бы он не сказал, меня бы не стали ждать, я уверена. Я поднялась по ступеням и едва кивнула ему.
–Ты в порядке? – Спросил он тихим шепотом, когда я проходила мимо.
–Нет, но буду. А ты?
Мне хотелось спросить его о большем, но не в автобусе, забитом людьми.
–Я не знаю, – ответил он, глядя мне прямо в глаза. – Я потерян.
–Всё будет хорошо, – успокоила я. – Однажды ты переживешь это.
Он открыл рот, но тут же его закрыл. В его пронзительно синих глазах метались тучи вопросов, но он так же был вынужден молчать.
–Сядешь со мной?
Я бросила взгляд на маму и решительно ответила:
–В другой раз, спасибо, – и быстро прошла в самый конец автобуса.
Я была удивлена, что поминки не закатили в самом крутом заведении города. Очевидно, родители посчитали, что постыдная причина смерти сестры – повод провести достаточно закрытую церемонию прощания, поэтому мы тесно забились за стол в родительской гостиной.
Мой взгляд был приклеен к маленькой девочке, которая ещё не могла понять перемен, произошедших в её семье. Она беззаботно крутилась на своём месте, улыбалась всем и стремилась рассказать что-нибудь забавное из своей крохотной жизни. Она с удовольствием поглощала пищу своей маленькой вилочкой и болтала без умолку.
Её отец, казалось, пребывал в глубоком шоке и был близок если не к истерике, то на полпути к этому.
Мои родители сидели по обе стороны от меня, как в детстве. Разница лишь в том, что в детстве они стремились защитить меня, а теперь – оберегали от меня.
Никто из нас не заговорил, даже когда все гости разошлись. Словно актёры, чужие друг для друга люди, мы исполняли роль семьи. Даже смерть Виты не могла нас объединить.
Конец ознакомительного фрагмента. Для доступа к полной версии перейдите по ссылке https://taplink.cc/ekaterina.dibrivskaia или на мой Инстаграм https://www.instagram.com/ekaterina.dibrivskaia/?hl=ru. Спасибо!
