Текст книги "Чернорабочий"

Автор книги: Егор Мичурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава четвертая
Два пожара

Октябрь 2004

Следующую неделю никак нельзя было назвать идиллически спокойной. Я метался между Ритой, которая взялась помочь перенести расположение ульпана в моем ваучере из Беер-Шевы в Центр, различными офисами, где оформлял какие-то бумаги, и Тель-Авивом, где через маклеров искал себе квартиру, ходил по городу, присматривался, оценивал, размышлял. Еще забегал к Уткам, от которых получал последние наставления. Они сокрушались, что я до сих пор не нашел себе здесь друзей, ведь тогда можно было бы снять трех-четырехкомнатную квартиру и жить, поделив оплату на двоих-троих – получилось бы неизмеримо дешевле. Но чего нет, того нет, друзья, надеюсь, в скором времени появятся, а пока… Хотелось курить.

Израильский Центр, сиречь Большой Тель-Авив, – это группа городов, сосредоточенная в прибрежной долине. Сам Тель-Авив едва ли мог похвастаться четырьмястами тысячами жителей, с плотностью населения, доходящей до 9000 человек на квадратный километр, зато количество его жителей вместе с так называемыми городами-спутниками (де-юре) или пригородами (де-факто) доходило до двух миллионов человек. Жилье (очень дорогое) и работу здесь можно было найти без особого труда. Здесь было сосредоточение различных офисов, бирж, банков, представительств компаний, исследовательских центров и промышленных предприятий, а также гостиниц, магазинов, ресторанов и кафе. В общем, жизнь во всех ее проявлениях, от элиты (Рамат-Авив, Герцлия-Питуах) до низов (южный Тель-Авив, старый Ришон ле Цион), кипела именно в центральной части Израиля.

Я удивлялся израильским автобусам, комфортабельным, с обязательным кондиционером и (уж простите мое восхищенное дикарство) двумя урнами – по одной у каждой двери, и привыкал к тому, что входить (на иврите в автобус «поднимаются») надо только через переднюю дверь, где сразу и расплачиваешься с водителем. Междугородние автобусы, высокие, с одним проходом посередине и двумя рядами кресел по сторонам были просто шикарными. Так как Израиль – страна очень маленькая, междугороднее сообщение очень насыщенное, да и расстояние между городами, как сказала бы бабушка из аэропорта, «шо твоя зарплата, Моня, нет того расстояния!». В общем, между городами автобусы курсируют с той же частотой, что и в самих полисах. Насмотревшись на это вечное движение, я не переставал удивляться той логистике, которую выстроили автобусные компании (в Израиле на то время их было две основных: «Эгед» и «Дан», зеленые и красные по цветам их автобусов). Между прочим, ко времени моего приезда в Израиль междугородняя автобусная компания «Эгед» была второй в мире (!) по величине. И это в стране, население которой в два раза меньше населения Буэнос-Айреса!

Портило впечатление полнейшее вымирание всей страны в шабат – с вечера пятницы до вечера субботы не ходил общественный транспорт (кроме редких и в обычные дни маршруток), не работали все учреждения, практически все магазины, да и машин становилось в несколько раз меньше. Религиозные евреи ходили в синагогу, зажигали свечи, молились, вкушали шабатнюю трапезу и отдыхали. А нерелигиозные и не соблюдающие шабат разъезжались (в случае, если у них была машина или деньги на такси) по различным клубам, дискотекам, ресторанам или культурно развлекались дома. Хотя работать в шабат было очень неплохо – почасовая зарплата вырастала до 150 %.

После трех дней поездок на автобусах Утки посоветовали мне попробовать съездить из Беер-Шевы в Тель-Авив на поезде.

Конечно, при слове «поезд», как и у любого постсоветского гражданина, у меня возникли не очень приятные ассоциации. Например, классе в десятом, на жутком порождении совковой конструкторской мысли мне с еще несколькими ребятами «посчастливилось» сгонять в Москву и обратно. Деньги копились месяца три, а дома, естественно, мы соврали, что едем большой компанией (с родителями одного из нас) к нашему лесному озеру на рыбалку. На пару-тройку дней. А сами, успешно закинув рыбацкий инвентарь в сарай самой покладистой из наших одноклассниц, «рванули». Да-да, получилось это сделать в обоих смыслах, поскольку пятнадцатилетние пацаны, конечно же, не могли не запастись огненной водой (естественно, не самого лучшего качества) «в дорогу». Причем пить при всех мы стеснялись и поэтому бегали «приложиться» в тамбур. Закуской служила купленная у местных коробейников снедь – одним словом, совпадало все, что только могло совпасть. Последствия в душном прокуренном вонючем и заплеванном плацкарте не заставили себя ждать. Помню еще, что какая-то сердобольная женщина возмущалась, что вечные, как гранитные берега Яузы, разносчицы беляшей отравили «бедных мальчиков». И настойчиво совала нам влажные салфетки с сильнейшим запахом концентрированного химического лимона, который действовал на нас… действовал, вы сами все понимаете.

Однако после довольно непростых действий с железнодорожными билетами (покупать их нужно в автоматах, а попробуй разберись в хитросплетении буковок и крючочков, именуемых ивритом! Пришлось постыдно нажимать на кнопку English и выбирать нужную мне станцию, пользуясь привычной латиницей) мои опасения развеялись как дым. Поезда оказались недлинными, обтекаемыми и комфортабельными, с большими мягкими креслами, стоящими парами «лицом» друг к другу, и столиками между ними. Я попал в поезд с двухэтажными вагонами и, посидев немного на нижнем этаже, перебрался на верхний. Остановки объявлялись приятным мужским голосом – на иврите и не очень приятным женским – на английском. Удостоверившись, что нужную мне станцию (Тель-Авив ha-Агана) пропустить будет сложно, я принялся обозревать разворачивающийся за окном пейзаж, не отличавшийся, надо сказать, разнообразием. Пустыню (не такую, как мы привыкли видеть по телевизору, а глинистую, с частыми кустарниками) сменили какие-то посадки, теплицы, за ними поля с редкими вкраплениями домиков и деревьев, мы проехали несколько карьеров с деловито копошившимися в них бульдозерами, экскаваторами и грузовиками, и все это перемежалось редкими остановками. В общем, смотреть было особенно не на что, поэтому я принялся размышлять о том, что меня ждало в конце пути.

Тель-Авив мне сразу не очень понравился. Как и во многих израильских городах, очень уж был заметен контраст между престижными, богатыми и приличными районами и районами, мягко скажем, неблагополучными. Глупо даже представить, что мне бы хватило денег на квартиру где-нибудь в месте из первой категории, поэтому, общаясь с маклерами и периодически выходя с ними «в город», чтобы посмотреть очередную конуру, я старался не смотреть по сторонам. Да, и это был «мой» Израиль, та же страна, проспекты с видами которой восхищенно разглядывали туристы по всему миру и из которой я никуда не уезжал (куда-нибудь в «страны третьего мира» – более расистское определение трудно подыскать). Надеюсь, что туристы нечасто попадают в южный Тель-Авив, где я уже четвертый день подыскивал себе квартиру. А если и попадают – то только проездом, когда их быстренько провозят через эти районы в высоких автобусах с очень тонированными стеклами.

Центром южного Тель-Авива, его пульсирующим грязным гнойным нарывом, его проклятием и язвой была Центральная автобусная станция (к которой обычно добавляли слово «новая» – чтобы не путать со старой, находящейся в четырехстах метрах к северу). Тахана Мерказит. Центральный автовокзал. Огромная (самая большая в Европе или, может быть, в мире!), семиэтажная (три этажа под землей), запущенная и пугающая, она сама по себе является целым городом, с настоящими улицами, магазинами, ресторанчиками, закусочными, скверами, площадью и заброшенными кварталами – и все это в одном здании, начиненном эскалаторами, лестницами, переходами, подъемами и спусками. Новая Центральная автобусная станция (для удобства я буду называть ее далее Тахана Мерказит или просто Тахана – как все русскоговорящие израильтяне) была открыта в 1999 году и с тех пор удостоилась невероятного количества титулов и названий в прессе. «Чудовище из Неве-Шаанана» (название района в Тель-Авиве) – еще не самое жесткое прозвище. Здание планировалось сделать одновременно и торговым центром, и автовокзалом, что позволило гордо написать над входом «Каньон "Тель-Авив"» (каньонами в Израиле назвают супергипермаркеты – ну о-о-очень большие торговые центры!), но еще больше усложнило и без того непростое функционирование этого бетонного монстра. Между прочим, девяносто девять процентов людей из всех, побывавших на Тахане, никогда не были ниже третьего этажа – он же первый подземный (и я не исключение). Учитывая, что и на третьем большинство помещений со стеклянными передними стенами, планировавшихся под магазины, стоят заброшенные, а коридоры освещены из рук вон плохо, боюсь подумать, что творится еще ниже. Хотя, говорят, там вроде бы парковка…

(Кстати. Несмотря на то что Тахана попала в Книгу рекордов Гиннесса (ежедневный человекооборот – более ста тысяч, и это все автобусами), из-за кошмарной запутанности выездов, въездов, коммуникаций и путей сообщения ее транспортные качества принято считать провальными. Например, железнодорожная станция, куда сейчас на полных парах мчится мой поезд и которая находится в 10 минутах ходьбы от автовокзала, никак с Таханой Мерказит не связана (хотя планов было, как водится, громадье: от фуникулера до подземной движущейся дорожки), улицы вокруг узкие и кривые, забитые такси, автобусами и маршрутками, что создает вечные пробки, а вокруг и внутри здания море бомжей и гастарбайтеров (преимущественно из Африки и Юго-Восточной Азии), с которыми никто и ничего сделать не может. Главное, и не хочет. Кстати, азиаты и африканцы снимают свое жилье тут же, рядом с Таханой, так как квартиры тут неприлично дешевы. Правда, зачастую живут они по пять-шесть человек в крошечной однокомнатной квартире, при этом умудряются размножаться не хуже кроликов и принимать активное участие в подпольной жизни южного Тель-Авива, от нападений на стариков и женщин до изнасилований).

У многочисленных входов в автовокзал стоят охранники, проверяющие потенциальных пассажиров. Делают они это медленно (если добросовестные), в часы пик везде стоят очереди (что само по себе, кстати, создает угрозу для безопасности), рядом нетерпеливо сигналят машины и автобусы, орет музыка в стиле мизрахи – ненавидимые мной восточные мотивы и козлиные голоса исполнителей, зазывая в обувной магазин с «самыми низкими ценами в районе». Лежащие на грязной плитке нищие просят милостыню, пьяные русские пристают к прохожим, на ломаном иврите рассказывая истории о потерянных деньгах на проезд, тут же к стене прислонился обколотый всеми видами дешевых наркотиков выходец из Судана с красными выпученными глазами, а возле каждого телефонного автомата очередь из на удивление некрасивых маленьких филиппинцев – эту картину мне теперь предстояло видеть каждый день. Как только я найду квартиру…

Между прочим, были в городе и приличные районы. Зеленые и ухоженные, чистые, светлые, без огромного наплыва нищих, бомжей, гастарбайтеров, пьяных, наркоманов, бандитов и воров. Но и квартиры в них стоили неизмеримо дороже, что автоматически ставило меня перед сделанным уже выбором, как перед фактом, – я буду жить в районе Таханы. И точка.

Уж не знаю, что мне помогло, поезд ли оказался счастливым средством передвижения, или просто сегодня был удачный день, но первая же осмотренная мной… – комната? – оказалась подходящей (по цене), потому что описывать (неизбежно сравнивая с постсоветскими аналогами) местные… ладно, квартиры! – было бы как минимум грустно. Хотя… почему бы и нет, собственно?

Но сначала нужно рассказать о маклере, который привел меня сюда и стоял, прислонившись к дверному косяку с нарочито отсутствующим видом. Посоветовал мне его мой бывший сосед по общежитию, Серега, который неделю назад уже съехал в арендованную им квартиру. «Дешево и с-сердито, ст-тарик!» – убеждал меня сосед, прощаясь. Он немного заикался, курил по полторы пачки сигарет в день и носил очки, которые вкупе с хвостиком придавали ему унылый вид. «П-позвони ему, не п-пожалеешь, толковый мужик! Не напарит, точно!»

Серега погиб через полгода, весной 2005-го, когда зашел перекусить в тель-авивскую закусочную, где подавали традиционные шаурму (шварму на иврите) и фалафель (шарики из бобовых, приправленные специями). Серегу взорвал террорист-смертник, унеся с собой в ад (потому что никаких семидесяти двух девственниц в райских кущах этим обдолбавшимся религией недочеловекам со съехавшими набекрень мозгами, естественно, не видать) еще одну тысячную процента вероятности, что между израильтянами и палестинцами когда-нибудь наступит мир. Нам, оставшимся в живых, полагалось смотреть лживые репортажи российских телевизионных каналов об Израиле и абсолютно не чувствовать, что живешь в стране, которая, согласно общественному мнению, является неким средним между угнетателем несчастных арабов и мировым агрессором с парой десятков ядерных боеголовок в подземных бункерах в пустыне. А еще повторять избитые слова Голды Меир о том, что мир здесь наступит тогда, когда палестинцы научатся любить своих детей сильнее, чем ненавидеть израильских…

Вообще, в 2004-м в Израиле было две категории явных жуликов, у которых на лице и без очков довольно легко можно прочитать «я – бандюк!». Это маклеры, занимавшиеся квартирами, и продавцы (владельцы) магазинов, продающих мобильные телефоны. Обе эти «отрасли», особенно в районах, где в крошечных комнатушках жили тысячи эмигрантов, были более чем востребованы, потому я натыкался на их филиалы на каждом шагу; и с каждым шагом поражался, что моя теория по поводу «бандюковости» подтверждается постоянно (я не имею в виду официальные представительства мобильных телефонных компаний, которых в тридцать раз меньше, там-то все нормально).

В районе Таханы продавцы телефонов были выходцами с постсоветского пространства (в частности, с Кавказа) и особенно соответствовали своей жуликоватости. Порой казалось, что существует какой-то кастинг при отборе этих чаще всего крупных, с зализанными волосами или короткой стрижкой, небритых и мрачноватых личностей, могущих впарить что угодно и кому угодно.

Много позже мне рассказывали такую «веселую» историю: один человек (судя по всему, непростой дяденька), решив купить себе мобильник, пришел с этой целью на Тахану Мерказит. Странно, конечно, почему он выбрал именно это место для покупки средства связи, особенно если он такой непростой, но об этом история умалчивает. Рассказывает же история, что, побродив по магазинам, дяденька остановился у небольшого киоска на пятом этаже, филиала сети магазинов, еще два из которых находились тут же, на Тахане, на четвертом и шестом. Пообщавшись с продавцом, описывать которого мне, надеюсь, нет нужды, покупатель условился с последним, что через час в этот киоск прибудет та самая модель, которой в данный момент «к большому, поверьте, сожалению» в наличии не оказалось. Очевидно, парень оценил дяденьку не очень правильно, потому что учел лишь одежду, обувь, очки в золотой оправе, ну, и престижность выбранной модели и сообщил, что телефон вот-вот появится, а стоить он будет… Цена была названа интересная. Не вдаваясь в подробности, можно сказать лишь, что бедолага торговец решил навариться и завысил реальную цену аппарата на двести шекелей (50 долларов), да еще и прочирикал что-то о скидке для такого приятного клиента. Условившись о встрече через шестьдесят минут, дяденька с продавцом расстались. Последний остался ждать, предвкушая легкие деньги, а первый, подчеркиваю, очень непростой, поднялся на шестой этаж, к самому большому из трех магазинов, и отозвал в сторонку старшего из тамошних распространителей телефонов. Разговор между ними был коротким, дяденька незамедлительно получил свой телефон с солидной скидкой, после чего удалился. По поводу дальнейших событий мнения различных рассказчиков расходятся, но, если придерживаться достоверных фактов, незадачливый продавец с пятого этажа не появлялся на работе с неделю, а когда все-таки появился, на лице его можно было заметить старательно загримированные и уже сходящие последствия ценовой политики парня.

Маклеры были немногим лучше, правда, среди них было гораздо больше израильтян, в том числе немало религиозных. Но жуликоватости им это не убавляло. Представитель этого племени, стоявший позади меня, был русскоязычным пятидесятилетним толстым мужичком по имени Рувим, правда, скорее всего, довольно давно осевшим в Израиле, из-за чего говорил он с сильнейшим акцентом, пересыпая свою речь многочисленными словами на иврите, большую часть которых я не понимал. Хотя сейчас он молчал. Цена уже названа, слово за мной. Рувим терпеливо ждет, пока я, пытающийся себе представить, как можно прожить в собачьей конуре как минимум год (именно настолько подписывается контракт), стою посередине «квартиры».

Пришло время описать типичное жилье, предлагаемое на съем всем желающим в районе Таханы (и наверняка во многих еще районах). Владельцы однокомнатных квартир на постсоветском пространстве! Я обращаюсь к вам, дорогие люди. Вы живете в хоромах, уж поверьте. Привыкшие хаять сталинки, хрущевки, триста тридцать пятую и сто третью серии – не стоит этого делать. Тысячи студентов, гастарбайтеров, чернорабочих, живущих в Израиле в «однокомнатных квартирах», могут вам только позавидовать. Почему? Сейчас поймете.

Типичная однокомнатная квартира в южном Тель-Авиве. Дверь открывается в комнату размером два с половиной на четыре (в лучшем случае) метра. Здесь обычно стоит шкаф, односпальная кровать, маленький холодильник. У стены – «кухня», два-три шкафчика, накрытые каменной плитой «под мрамор» (или деревянной доской «с покрытием» в трещинах), с раковиной и переносной двухконфорочной плиткой (кстати, газ в Израиле поступает в жилые дома из баллонов, а вовсе не по трубам, и раз в энное количество времени баллоны эти приходится менять). В углу дверь, ведущая в закуток полтора на метр – это совмещенные (других не бывает), извините, сортир и душ (вделанный в стену разбрызгиватель и дырка в кафельном полу, изредка бывают крохотные душевые кабинки). Ванна в Израиле – роскошь. На окне размером не больше метра по диагонали (про форточки и подоконники даже не вспоминайте!) всегда пластиковые жалюзи – трисы, стоящие перед стеклами. Израильтяне чаще всего закрывают их днем, чтобы солнце не нагревало воздух в квартире, и открывают вечером, чтобы проветрить квартиру. Зато цена, которую просят за эти хоромы, включает в себя налог на землю (что-то вроде квартплаты), свет, воду, по необходимости газ. На этом описание квартиры заканчивается, потому что заканчивается и сама квартира. Все.

В моем случае все было даже веселее, потому что кто-то (предыдущий жилец? хозяин?) расстарался и поставил в эту комнату низкую двуспальную кровать. Спать, несомненно, удобно, однако ложе перекрывало толику жизненно важного и очень ценного здесь пространства, оставив мне, собственно, вход в квартиру шириной в открывающуюся дверь и такой же ширины проход к кухне и сантехническим изыскам. Шкаф, стоявший в углу, площади не добавлял, нависая чуть ли не над самой кроватью, где я (теоретически) должен был предаваться объятиям Морфея. «Кухня» располагалась прямо у окна, рядом с ней находился санузел. Еще к стандартной обстановке добавлялась довольно широкая полка (ее задевала, открываясь, входная дверь), которую я мог бы созерцать, лежа на кровати, что позволяло сделать вывод о стоявшем здесь когда-то телевизоре. Вдоль стены от шкафа до кухни шел каменный уступ, шириной сантиметров двадцать пять и высотой в двадцать. На него можно поставить книги, которые у меня обязательно заведутся, а в углу у шкафа…

Обнаружив, что мысли мои приняли такое направление, я повернулся к Рувиму и сказал: «Беру!» Мы спустились к нему в контору, которая располагалась прямо в этом же доме, с торца, где он достал из ящика необъятного стола лист с убористо отпечатанным текстом на иврите с пропусками в местах для даты, суммы и имен хозяина и квартиросъемщика. Попросив меня ознакомиться, Рувим оставил меня бараном смотреть на хитросплетение полузнакомых значков, именуемых буквами, набрал номер хозяина квартиры, и мы договорились встретиться на следующий день в десять утра. «Можешь сразу с вещами приехать», – буднично сообщил маклер и отвернулся к компьютеру. Я вышел из офиса, по-дурацки улыбаясь, и машинально пошел на Тахану – благо идти было ровно две минуты, мой будущий дом располагался точно напротив автовокзала. И лишь на полпути к Беер-Шеве вспомнил, что железнодорожный билет, купленный утром, был действителен на поездки в обе стороны, так что возвращаться я должен был тоже на поезде.

Вернувшись в общежитие и ответив на многочисленные вопросы его обитателей о Тель-Авиве, дороге, квартирах, ценах (которые, между прочим, были заметно выше, чем на юге), я поднялся в свою комнату и повалился на кровать. Надо было выписаться из общаги, забрать у Риты ваучер на ульпан, собрать вещи и со всеми попро… Черт! По-человечески надо было бы сделать отвальную, настоящую, как Серега, который, абсолютно не умея пить, храбро влил в себя «стременную» (полстакана водки), после чего сполз, обмякнув, на пол, и отвальная продолжалась уже без виновника торжества. Пришлось тащиться в магазин, где, повинуясь нехитрой мужской логике, я сначала смел в рюкзак полхолодильника с пивом, а потом, махнув рукой, взял две бутылки водки. Колбаса, сыр, орешки, чипсы, минералка. Хлебом и консервами гулянку обеспечит общежитский «перекус». Пересчитав по дороге обратно оставшиеся деньги, я вздохнул. После того, как я заплачу завтра хозяину и маклеру (Рувим берет за свои услуги месячную плату за квартиру), в моем распоряжении останется не больше трехсот шекелей. Мало, учитывая, что следующая часть «корзины» зайдет на мой пока пустой банковский счет не раньше, чем через полторы недели. Ладно, прорвемся. Завтра я перееду, разложу вещи и решу, как потратить оставшиеся деньги так, чтобы не было мучительно больно. А пока…

* * *

Вставалось наутро очень тяжело. Морщась и потирая затекшую от лежания в одной позе шею, я озирался, пытаясь понять, ничего ли я не забыл. Потом окажется, что под кроватью в моей комнате остались мои единственные приличные ботинки, ни разу мной не обутые по причине теплой погоды, а зарядку для телефона я забрал из тумбочки в самый последний момент. Телефон! Утки подарили мне на прощание видавшую виды Nokia 3210 вместе с сим-картой, вбив туда свои номера, а также номер какого-то легендарного Марка, которому они сказали позвонить насчет работы. Я улыбнулся. Они предупреждали о чем-то еще, но сейчас мне об этом не вспомнить. Потом, потом… Зевая, я подхватил свои сумки и поплелся на первый этаж прощаться.

Через три часа вчерашний лист, лежащий на столе в маклерском офисе, украсили три подписи: моя, Рувима и хозяина, семидесятилетнего крепкого израильтянина с бельмом на глазу по имени Йони, в соответствующем месте появилась написанная прописью и цифрами сумма – 1110 шекелей, а в самом низу обозначилась дата: 17.10.2004. Забросив сумки на плечи и звеня ключами, я поднимался на третий этаж своей первой в жизни съемной квартиры.

Здесь я должен буду жить до семнадцатого октября следующего, две тысячи пятого года. Сюда я, наверное, буду возвращаться каждый день после работы и учебы, то веселый, то грустный, то смертельно уставший, то ужасно голодный, то пьяный, а то и не один. Отсюда через пятнадцать минут, сидя на двуспальной кровати и почти упираясь коленями в противоположную стену, я позвоню Марку, человеку, который уже завтра начнет для меня новую историю. Историю Чернорабочего.