Текст книги "Макрокосм Сережи Бондаренко (СИ)"

Автор книги: (Ефремова Ta-ta

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Annotation

У Сережи Бондаренко все хорошо. Семья? Полная, что в наши дни – редкость. Учеба? Он студент второго курса морского университета, продолжает семейные традиции, можно сказать. Хобби? Не совсем нестандартное, но есть. Друг лучший – самый популярный парень на курсе, в отличие от самого Сергея. Ну и что? Сережа и не против быть в тени Майка, лишь бы его самого не трогали. Но жизнь не стоит на месте. И как бы не хотелось сохранить свой микрокосм неизменным, он неудержимо начинает расширяться до размеров Вселенной.

Ta-ta (Ефремова Н).

Глава 1. О рыбах и бьюти-блоггерах.

Глава 2. О рейтингах и сложностях выбора.

Глава 3.

Ta-ta (Ефремова Н).

Макрокосм Сережи Бондаренко 01.04

Макрокосм Сережи Бондаренко.

Глава 1. О рыбах и бьюти-блоггерах.

В моих воспоминаниях все началось с рукколы. Я купил рукколу в нашем супермаркете, а она оказалась не очень свежей. Сносной. Она оказалась сносной. И я все равно приготовил салат. Тем более, Майк должен был зайти после универа. Майк все стрескал. А на мой грустный вопрос, понравился ли ему загубленный салат с авокадо и клюквенной заправкой, только изумленно вытаращился, продолжая жевать с блаженной мордой. Потом вспомнил, что по концепции момента ему надо скорбеть, и состроил скорбное лицо, мол, мне сейчас не до твоих мелких проблем.

Нет, все же это все началось после того странного разговора с Майком. Или после объявления отца за столом? Впрочем, неважно, как все началось. Сейчас, когда все закрутилось так, что я не знаю, как проживу завтрашний день, совершенно неважно, с чего все началось. Руккола запомнилась. Дерьмо просто, а не руккола.

Я приготовил салат и вышел в сад. Поздоровался с дедом, который обхаживал свой рододендрон. И сразу увидел Майка сквозь решетку забора. Тот чесал с пар, их раньше отпустили из-за штормового предупреждения.

Майк был в печали. Он плюхнулся на диван и вытянул свои длиннющие ноги, зацепив столик на колесиках. Столик поддал мне под коленки. Больно. Майк печально покачал головой:

– И в этом весь ты, Сержик. Мои остальные друганы меня бы уже запинали. А у тебя что, обет нереагирования?

– Подумаешь, ерунда какая, – сказал я, выставляя еду на льняную салфетку. – в следующий раз я тебя столом припечатаю.

– В том то и дело, что не припечатаешь, – так же грустно констатировал Майк. – Не будет следующего раза. У тебя следующих разов не бывает. Ты машина. Автомат для приготовления вкусной и полезной пищи.

– Но-но, – сказал я. – А вот за это я действительно пнуть могу.

– Я же говорил, – сказал Майк, скорбно оглядывая накрытый стол. – Тебя только еда волнует.

– Это тебя только еда волнует, – парировал я. – Как можно жрать все без разбору? Вот сейчас, например. Ну куда ты запихиваешься? Распробуй, почувствуй... Нет, впрочем, лучше ешь так. Я тебе не говорил, что руккола фиговая?

– У тебя в голове фигово, – сказал друг, чавкая. – Отличный салат. Мне прям легче стало. Попустило немного. Волшебный салатик. Ты че туда поклал? Срочно дай рецепт. В следующий раз, когда меня девушка бросит, такой же себе приготовлю.

– Не приготовишь, не сумеешь. Там, знаешь...– машинально съязвил я и сообразил, что только что услышал. – Фигеть! Тебя Ритка бросила?

Майк трагично подкатил глаза.

– С какого перепуга?!

Друг отставил тарелку, рыгнул и откинулся на спинку дивана:

– Серый, ты, блин, болеешь уже больше дней, чем я с начала года на пары хожу! Все ж к этому шло. А вчера конкретный от ворот поворот.

– Ну, – сказал я растерянно, присаживаясь на пуфик напротив дивана. – Че сказать, не знаю. Для меня, по крайней мере, неожиданно. Чья инициатива-то?

– Ну явно не моя, раз я тут сижу и твоим салатиком стресс заедаю.

– И чего она?

– Да, из-за фигни. Ты ж знаешь, что она блог ведет в ю-тьюбе?

– И?

– Бьюти-блог, Серж. Бьюти! Блог! 'Красота с Красиной'!

– Ну?

– Да я чуть не застрелился с ее этим блогом! Ненормальная стала! Каждую субботу шоппинг-рейды по косметику. По всему городу! И кто спонсор, скажи?... Ой, Майк, смотри, какие тенюшки!... Это то, что они вокруг глаз мажут, – Майк потыкал себе пальцем в веко.

– Я знаю.

– Ой, Майчик, дорогой, смотри, какая губнушка! Ну, губнушка – ладно, это я понимаю еще, это дело, в смысле, увлажняющая там, надувающая... Первый раз, не подумав, предложил: давай я тебе что-нибудь куплю. Купил. Серый, восемь сотен ее эта губнушка! Восемь сотен! Да моя сеструха такую же при мне за сотню покупала! Ладно, проехали, не обеднел, в конце концов. Снимает видео, – Майк надул губы, – уууу, девочки, я в шо-о-оке! Тени ложатся пло-о-охо, губну-у-ушка – дерьмо. Дева-а-ачки, я разочарована своими недавними приобретениями... Смотрите, я выбрасываю их в му-у-усорку. Зна-а-аете, девочки, косметика из масс-маркета – это отсто-о-ой! – Майк округлил глаза, прямо, как Ритка, с осуждением поцокал языком и продолжил нормальным тоном. – Лучше бы подарила кому-нибудь, мало ли девчонок на курсе, которые губнушку за восемь сотен не могут себе позволить. В прошлую субботу покупал ей хрень под тон, хрень на тон, а еще хрень, которую мажут сверху той хрени, что сверху на тон.

– Тон чего? – удивился я.

– Тон кожи, брат. А ты думал, у них это натуральное? Нет, брат, все на мазилках. У Ритки дома вот такенный шкаф, – Майк развел руки, – а в нем баночки-баночки, коробочки, кисточки, ваточки, губочки! А ей все мало, мало! Да не верю я, что она че-то выбрасывает. Она ж как этот... Кощей над златом, каждый вечер достает и перебирает. Однажды застукал ее за этим... Серый, ты пойми, я человек молодой, с гормонами. У нас все на мази было. Родоки ее свалили, я такой с цветами и тем набором, что ты приготовил...

– Хосомаки...

– Да... И вином, штука за бутыль. .. Серж, я весь вечер проработал видео оператором! А потом монтажером! Пока Ритуся рассказывала, как она свои хреновины по коробочкам раскладывает! Она целое видео этому посвятила! Хранение и организация косметики, ...! – тут выдержка Майку изменила, и хотя я всегда прошу его не материться у меня дома, я не стал делать замечание, в конце концов, квартиранты наши съехали. – Ладно, были бы подписчики! Шестнадцать человек, Серый! Шестнадцать! Все с нашего курса! Ради шестнадцати человек я весь вечер слюной истекал, над хомосаками и... Риткой. Я не выдержал! Высказался! Все сказал! Может, не надо было? Но, реально, братан, сил не было! Короче, хочешь посмотреть? Она как раз видео выложила. Я еще не смотрел. Ты щас увидишь, это пипец какой-то!

Я согласился и принес ноутбук. Вообще-то, Ритка Красина мне нравилась. Симпатичная, меня не трогает, будто не замечает, на вечеринки не зовет, с подружками не знакомит – идеальная девушка для лучшего друга. Бывшая девушка. Меня это растревожило. Зная Майка, уверен, он это так не оставит, обязательно в какую-нибудь авантюру влезет. Конец моей спокойной... ну, относительно спокойной жизни.

Я набрал 'Красота с Красиной', и сразу нашел Риткино видео. Присвистнул: двести пятьдесят подписчиков.

– Нет, честно, не вру, утром было шестнадцать, – растерянно пробормотал Майк.

Мы начал смотреть. Я вздрогнул и сказал:

– Майк, слушай, по ходу она реально переживает. Ужасно выглядит.

Лицо у Ритки было бледное, все в каких-то мелких пятнах, глаза были в темных кругах, а ресниц и бровей вообще почти не было.

Майк отмахнулся:

– Не обращай внимания, это она просто не накрашенная. Я тоже сначала офигел, думал, заболела, помирает. Все нормально будет, щас краситься начнет.

Я Ритку прямо зауважал: и не стесняется же в таком виде перед подписчиками появляться. Но лучше бы я ее такой не видел – теперь каждый раз, как мы будем в универе встречаться, помимо воли буду вспоминать это выцветшее лицо с экрана.

Потом Ритка заговорила:

– Всем привет. Рада видеть вас на моем канале. И сегодняшняя моя тема – брейкин ап. Как вы все, наверное, знаете, в переводе с английского это означает 'расстаться'... с другом, – Ритка сглотнула и увела лицо вбок от камеры, промаргивая слезы.

Я осуждающе посмотрел на Майка, тот пожал плечами.

– ... Я уверена, девушки, что каждая из нас рано или поздно встречается с разочарованием в жизни. Если вы когда-нибудь расставались с бойфрендом... или, – Ритка стеснительно улыбнулась, – с герлфренд, напишите мне об этом в комментах под видео. Мне ОЧЕНЬ интересны ваши истории...

– Теперь понятно, откуда столько лайков, – пробормотал Майк. – Они там все делятся слезливыми откровениями.

Он был прав. Пока мы смотрели комменты, набежало еще тридцать подписчиков. В основном, девочки рассказывали, какие парни козлы. А Ритка сказала:

– Самое сложное, девочки, понять, почему женщина должна принимать мужчину таким, какой он есть, говорить комплименты...

– Не помню такого, – пробурчал Майк.

– ... замалчивать обиды и неделикатность...

– Чё? – сказал друг. – А сама?

– ... терпеть всех его шизанутых друзей...

– Э-э-э... – сказал я.

Это обо мне, что ли?

–... и разные, – Ритка подняла пальцы на руках в форме английской буквы 'ви' и несколько раз их согнула, – типа, увлечения, вроде 'лефт фор дэд', в которые, вы не поверите, он играет просто... всегда!...

– Ну, – сказал Майк, поморщившись, – это ладно, признаю...

– И при этом получать постоянные обвинения в несоответствии... я не знаю...каким-то нереальным, выдуманным идеалам...

– Фигеть, наезд!!! – возмутился друг. – Я в полном акуе!

Ритка прижала руки к груди:

– Девочки, я не глупая! Я начитанная, слежу за новинками кино, музыки и других гуманных предметов. Вы ведь все знаете мой книжный канал! Я оставлю ссылочку в инфобоксе, подписывайтесь, ставьте пальчики вверх. Я очень нуждаюсь сейчас в вашей поддержке!

– Книжный канал?! Да там одна порнуха! – вскричал Майк, подпрыгивая на диване. – Серее и темнее! Жезлы и эти... пещеры с сокровищами... таящими жемчужины...

Я против воли начал ржать, но другу было не до смеха. Он был возмущен.

– И поэтому я решила! Забить и жить дальше! – вокруг лица Ритки появились летающие сердечки с надписями 'забить!', 'жить!'. – И мы с вами... ТА-ДА! Красимся ярко-ярко, нарядно-нарядно! Вот! Мы делаем смоки из моей любимой палетки 'бьюти лайф' и идем на вечеринку! Кто со мной?!

– Выключи, – простонал Майк. – Выключи! Она сейчас будет превращаться в красотку. Я не выдержу! Это разбив сердца, реальный!

– А я хочу посмотреть, – заупрямился я. – Ты отвернись. А мне интересно.

Майк не отвернулся и тоже смотрел, с болью во взгляде. Как Ритка брала разные кисточки и творила на своем лице неземную красоту. Она что-то мазала, втирала, припудривала, клеила ресницы и красила карандашом прямо в глазу...уф... Нарисовала скулы и отсутствующие брови, сделала глаза в два раза больше. А потом она стала копией Анжелины Джоли, со скулами и губами, даже симпатичнее, потому что не такая худая. И волосы распустила, накрутила на палочки, промотала эту часть в ускоренном режиме и... мы обалдели!

– Это она вчера так в клубе зажигала, – проскулил Майк. – С парнями, верняк! Я не выдержу! Пойду к ней и покаюсь!

– И опять ей будешь мазилки покупать? А когда она утром проснется, в одной с тобой кровати, умытая... бр-р-р...

– На этот случай есть водостойкая косметика, – просветил меня друг. – Месяцами держится.

– Ну, как хочешь, – сказал я.

В этот момент видео закончилось и, поскольку у меня было включено автовоспроизведение, началось другое. В нем какая-то девушка восточной внешности смыла с лица... глаз. Вот честно, почти напрочь. Вместо большого красивого глаза осталась крошечная узкая щелочка. Жесть! А потом на экране появился парень и начал что-то рассказывать по-английски с британским акцентом. А потом он начал красить свои глаза тенями и румяниться, попутно комментируя действия. Мне было приятно, что я почти все понимаю, но Майк страшно закричал:

– Выключи, ...!

И я быстро нажал на пробел. Уф! Ну и насмотрелись.

***

Дед все еще копался в саду. Сказал мне:

– Матвей Матвеевич помер. Царство ему небесное.

Я расстроился. Спросил, что дед собирается делать. Тот ответил, что похороны в пять и нужно достойно проводить старого друга. Я обещал прийти.

Мне не терпелось посмотреть, в каком виде квартирантская половина на первом этаже после съезда мужа и жены хипстеров-веганов. Не загадили ли фрики Старую Кухню. Я с квартирантшей однажды зелень на рынке в пять утра покупал, так она подумала, что я ей и ее мужу родственная душа и даже пригласила меня на обед. То, что они ели, это уму непостижимо. Суп-пюре с тофу превратили в какую-то баланду. Я потом от них прятался, чтобы еще раз не позвали есть с ними, потому что я, как человек с воспитанием, все похвалил.

С таким подходом к еде я ожидал худшего. Но на Старой Кухне уже сидела Светка. Поверхности носили следы тряпки и средств от копоти. Я молча присоединился к сестре, наслаждаясь тем, что могу молчать, превращать грязь в чистоту и прикасаться к предметам, хранящим воспоминания о бабушке. Со Светкой мне не нужно делать вид, что я существо социальное, потому что сестра никогда меня ни о чем не спрашивает – она сама вечно погружена в себя самоё, и ей там комфортнее, чем с людьми – в этом мы с ней очень похожи.

Мы отдраивали кухню, пока Светка не устала и не присела, комкая вокруг коленок один из своих необъятных балахонов.

– Приготовить тебе что-нибудь? – спросил я, с вожделением поглядывая на древние чугунные сковородки.

Светка вздохнула:

– Нет, не стоит, Сереженька. У меня все строго, по расписанию. Два часа еще.

– И что там через два часа?

– Сельдерей и паровая котлета.

– Неплохо.

– Да, – со вздохом согласилась Светка.

Сегодня суббота, первоклашки ее не учатся – на работу не надо. Из дома она не выходила, только вниз на кухню спустилась, один раз: трудно не услышать, как по дому перемещается человек весом в сто пятьдесят килограмм. Значит, запас карамельных батончиков, чипсов и кексиков не пополнен. Ох, будет сегодня у Светки ломка. Вряд ли мама разрешить ей после шести выйти в магазин. Предложить самому что ли сбегать за сникерсом? Знаю, что такое остаться вечером без вкусной еды и в полном одиночестве.

– Пойду, – сказала Светка, с трудом поднимаясь со стула.

Поплелась наверх, вздыхая на каждой ступеньке. Вслед за ней на Старой Кухне появилась мама. Кивнула мне и зашла в бывшую квартирантскую половину. Опять вздохи. На этот раз оплакивается утраченная для семьи квартира, со всеми утекшими сквозь пальцы бонусами: квартплатой, в первую очередь, а также возможностью чисто внутреннего потребления. Мне тоже стало интересно, я давно не был в бывшей бабушкиной половине, наверное, с тех пор, как бабушка умерла, а дед перебрался наверх. В нашем доме часто тасуются варианты с проживанием, вот опять ожидаются глобальные изменения.

– Сколько места, – сказала мама печально оглядывая пустую студию. – Столько света. Что теперь здесь будет твориться? Может, отдельный вход выбить в сад, тропинку бетоном залить?

– Может, все будет хорошо, – предположил я. – Мы все-таки одна семья.

Мама промолчала, неодобрительно поджав губы, как всегда, когда считала сказанное мной несусветной глупостью. Подняла голову, прислушиваясь. Наверху ходила сестра, старые полы надрывно скрипели.

– Записала Свету к психиатру, – сказала мама.

– Опять? – сказал я. – Смысл?

– Психиатр другой. Прежний показался мне... некомпетентным. А смысл... Что бы ты делал на моем месте, если бы у тебя на глазах погибал твой ребенок?

– Светка не погибает, – возразил я. – Подумаешь, толстая. Толстых много. Что, все толстые погибают?

– Ты меня прекрасно понял, Сережа. Разве такая жизнь не суть разрушение? Человек без силы воли в нашем мире не выживет. И ты... те же черты... папина генетика. В ужас прихожу, как подумаю, что с вами будет, когда с нами, мной и папой, что-нибудь случится.

– Может, и меня к психиатру? – предложил я. – Как в тот раз.

– Можно было бы, – пробормотала мама, ковыряя ноготком салатовую известку на стене. – Но мне того раза хватило. Ты же совершенно на контакт не идешь. Что тогда ляпнул?

– Что, возможно, в меня вселился дух мертвого повара, считанные дни не дожившего до третьей мишленовской звезды и желающего через иного носителя осуществить несбывшиеся планы. Это было не утверждение, а только предположение, – сказал я.

– Весело тебе? – спросила мама. – И тогда было весело? Что же ты с таким чувством юмора на одни трояки учишься? А ты знаешь, что такое запись 'шизофрения' в медкарте? Ни в какой университет ты бы не поступил, жизнь загублена, медкомиссии, лечение.

– Ты преувеличиваешь, – возразил я. – Психичка была нормальной теткой, с опытом, и не такое от мятежных подростков выслушивала.

– Да, тебе повезло, – согласилась мама, – а я позору хлебнула, до сих вспоминать не хочется. Сын – шизофреник.

– Неудачные у тебя дети получились, мам, – констатировал я. – дефектные.

– Ничего, я за вас еще повоюю, – сказала мама.

И ушла. Я прошелся по студии, взялся за веник. Неудобно как-то, завтра тетка родная прилетает, а в ее 'покоях' – щепки по углам и брошенные квартирантами растоптанные тапочки.

***

Матвея Матвеевича хоронили под кустом самшита. Дед завернул его в свой носовой платок. Мне этот жест понравился. У деда всегда красивые дорогие носовые платки, я часто покупаю их ему на разные праздники в крутом магазине текстиля, потому что это беспроигрышный вариант – дед бумажные платочки не признает.

– Прах к праху, – сказал дед, засыпая яму пригоршнями земли. – Думал, в коробку, но не стал. Пусть. Мне почему-то кажется, ему бы не понравилось в коробке, а так другой фауне пожива, вроде как бесконечная жизнь. Согласен, Сержант?

– Самое главное – не в унитаз, – поддакнул я.

– Не-е-е, – сказал дедушка. – Как можно? Шесть лет верой и правдой, каждый божий день в трудах, еще чего, в унитаз! Опустел без Матвея аквариум. Забуду – подойду, а там пусто. Помнишь, как он в первый раз улитку увидел, все за усы кусал. Меня узнавал, как сяду с книгой к торшеру, так и он – к стеклу прилипнет, смотрит, ждет, когда покормлю.

– Хороший был сом, умница, трудяга.

– Вот! Правильно. Лучшая эпитафия.

Дед, кряхтя, поднялся с колен.

– Нового купишь? – спросил я.

– Не знаю, подумаю. По мне умнее анциструсов рыб нет, это вам не телескоп какой-нибудь, жрать да гадить. Можно, конечно, и купить. Но... старый я стал, Сереж, привязываюсь, отпускать трудно. Может пусть его, а? Разберу аквариум, отдам за так по объявлению.

– Тебе решать. Жаль, мама не разрешает собаку или кошку завести, – сказал я.

– Мать твоя, – дедушка, сощурившись, посмотрел вдаль, – печется о благе дома. Я ее понимаю. Мы почти в самом центре живем, сад маленький, парк далеко. Где с собакой гулять?

Я молча признал правоту деда. Помахал ему и пошел.

– Опять туда? – сказал дед вдогонку. – Не ходил бы ты, Сережа.

– Мне надо, – ответил я от калитки.

– Да мне что? – сказал дед. – Вернешься ведь опять сам не свой. Рассказал бы, может, я помог бы чем. Посоветовал бы что.

– Посмотрим, – сказал я.

– Ветер поднимается, – сказал дед, – не задерживайся.

***

Пахло сухой травой, пылью и дождем. Ветер был 'южак', самый непредсказуемый. Маршрутка довезла меня до Корпоративки. Из многоэтажек пахло и воняло: жареный лук, тушеная капуста, редька со сметаной. Успеть бы домой к семи, мама будет беситься, если и меня за ужином не окажется.

Дома на улице Зеленой лепились на буграх, забор к забору. У последнего дома забор был ветхий, деревянный, держался на честном слове. Родители у Вероники были алкаши, не те, что от наката до наката, а в меру сбалансированные – работали, потом пили, заработанное пропивали. Я поднялся на крыльцо и стукнул. Вероника выскочила, кутаясь в вязаную кофту, меня на секунду накрыло кумаром из сигаретного дыма и алкогольных паров . Но дверь быстро захлопнулась, я успел разглядеть только мощную спину в камуфляжной майке.

– Брат вернулся? – спросил я, отступая под нетерпеливыми жестами Вероники.

– Ага, дембельнулся, – сказала она. – Ты, Сереж, очень не вовремя. И вообще, зачем пришел? Я же просила.

Я молчал. Вероника оттеснила меня к калитке. Из-за дома выглянула вислоухая собака, неуверенно махнула мне хвостом и тявкнула: ты у нас в каком статусе, гостей желанных или не очень?

– Сереж, не таскайся сюда, – сказала Вероника, нетерпеливо притопывая и оглядываясь на дом.

На ней было короткое черное платье, из дешевой ткани, с ажурной вставкой на груди и катышками на подоле. Темные волосы были уложены и блестели от лака, веки переливались ярко-синим, кожа вокруг недавнего пирсинга на нижней губе слегка покраснела и воспалилась. В прошлый раз, когда я Веронику видел, пирсинга еще не было.

– Почему? – спросил я, не знаю, в который раз.

Раньше она все увиливала от ответа, а теперь призналась:

– Это все было ради Данила.

– Какого Данила?

– Колькиного друга. К брату приехал друг. Они так договаривались: Данил приедет, когда Колька дембельнется.

– И ты его ждала?

– Дошло, наконец! Слушай, я же тебе ничего не обещала и твоей такой реакции на все это не ожидала, – заговорила Вероника, выразительно жестикулируя. – Спасибо за услугу, конечно. Но те оба раза... понимаешь... как тебе объяснить? У Данила такой принцип: он с цел... с девочками никогда, ну понимаешь? Он думает, мало ли... Я тебе очень благодарна, что ты согласился... помочь. Вот. Второй раз мне даже почти понравилось. Ну чего ты так смотришь? Ну, извини, что тебя выбрала. Если бы я Славика попросила? Или Генку? Об этом бы весь лагерь знал, на следующий же день! Я же не скрывала, что мне от тебя нужно! Все ж по-честному!

– Я думал...

– Что я на тебя запала? Шутишь, да? Да если бы я даже хотела! Нафиг, нафиг! Я твою маман видела на открытии лагеря! Из какой ты семьи, представляю. У нас с тобой ничего общего быть не может. Встретились, перепихнулись, за что тебе огромное спасибо, и идем по жизни, не пересекаясь. Ну, что с лицом у тебя?! Я тебя младше, а и то в таких вещах шарю.

– Я...

– Сереж, пожалуйста, иди, – Вероника подтолкнула меня к калитке. – Не надо больше приходить. У нас с Данилом все серьезно. Он мной по-настоящему наконец заинтересовался. А тебя он убьет, они с Колькой таких, как ты, не любят. У Кольки вообще четкие принципы. Он уже спрашивал, что за парень, я сбрехала, что из колледжа, за заданием. Я между ним и родоками как между отбойными молотками, не знаю, откуда приложится. Не подставляй меня, ладно?

– Ладно, – сказал я.

– Пожалуйста, больше не приходи. Обещай.

– Обещаю.

– Прости. Не нужно было, наверное... забей, ладно! Если я для тебя что-то значу.

– Ты для меня...

– Сереж, иди!

Вероника бросилась к крыльцу, к двери, которая уже стала открываться. Я вышел за калитку. На крыльцо высунулся парень в камуфляжной майке, окинул меня недобрым взглядом. Под этим взглядом я двинулся вниз по улице. Потом вернулся. Во дворе уже никого не было. Я с досадой двинул забор ногой, и одна его секция медленно завалилась. Тогда я совсем ушел, очень быстро.

***

За ужином мама ядовито сказала:

– Сереж, пойди спроси дедушку, не соблаговолит ли он присоединиться к нам за столом.

– Маман, папА, – сказал я, привставая, – позвольте на время прервать трапезу и выйти из за стола.

Отец усмехнулся, мама подкатила глаза, Светка вздохнула.

Дед сидел в кресле под торшером с книгой 'История Российского мореплавания'. Я машинально постучал по стеклу аквариума. Никто, естественно, из гипсового грота уже не вылез, только откормленная на червячках улитка выпустила пузырек воздуха и пошла ко дну.

– Дед, мама зовет ужинать. Сегодня отбивные с картофелем. Не супер, но есть можно.

– Благодарствуйте, – сказал дед. – Но мне... как всегда.

– Хорошо, принесу сюда. Хочешь, оладиков потом поджарю?

– Хочу, Сереж. Ты как бабушка делала, ладно?

– Да знаю. Без масла и с припеком.

В конце ужина, когда был подан чай, а Светка доковыряла свой салат под бдительным маминым взглядом, отец прокашлялся и произнес:

– Все, наверное, уже в курсе, что завтра мы встречаем тетю Лену. Ее возвращение, не скрою, для всех нас полная неожиданность, и я очень надеюсь, что приятная. Мое мнение вы знаете, Хелена – моя сестра, и я очень рад.

Мама громко звякнула ложечкой, у Светы изо рта выпал кусочек салата.

– Дом у нас, слава богу, большой. Первое время тете нужно будет помочь, ввести ее, так сказать, в курс событий, познакомить с нашими... реалиями. Не в курсе ближайших планов Хелены, знаю только, что дела у нее в Лондоне шли хорошо, дай бог, и здесь сложится.

– Странно, – сказала мама, отламывая ложечкой крохотный кусочек кекса.

– Что странно? – поморщился папа.

– Когда у человека где-нибудь хорошо идут дела, он не срывается с насиженного места. Одно дело приехать навестить родню, что, кстати, тоже было бы неожиданным шагом...

– Хелена приезжала.

– Один раз. На похороны к матери. Разумеется... Весьма достойный поступок для дочери, которая уехала за границу, когда ей еще двадцати не было. Я не о том. Переезжать в Россию на пээмжэ, если у нее там, как она утверждает, клиенты и выставки..? – мама пожала плечами, положила ложечку с несчастным кусочком кекса и отодвинула десертную тарелку.

– Я же сказал, что ничего толком не знаю, – сказал отец, тоже пожав плечами. – кажется, есть еще что-то личное.

– Вот, – протянула мама, – это меня и беспокоит. Это странное 'личное'. Сорок два года, ни семьи, ни постоянного дома.

– Теперь будет, – вставил я. – Постоянный дом.

Мама бросила на меня уничижающий взгляд.

– Галя, у них там, – сказал отец, вытирая рот салфеткой, – к браку и жилью совсем другое отношение.

– Именно, – подхватила мама, – и я не хочу, чтобы она это свое... отношение привозила сюда, где в семье двое молодых людей.

– Хелена обещала привезти игры для кабинета английского, – вдруг оживившись, встряла сестра – про свинку Пеппу и маленькое королевство Бена и Холли.

Во взгляде мамы, брошенном на Светку, отразились все ее далеко не позитивные мысли по поводу свинки Пеппы и самой Светки. Глаза у сестры затуманились и потухли. Она опустила голову, продолжая гонять по блюдцу свой десерт. На сладкое у Светки был чернослив, для хорошего пищеварения и очищения кишечника от многочисленных шлаков, оставленных сникерсами и шоколадками 'Аленка'.

– Галя, – сказал отец, – в любом случае, мы не можем ей отказать. В конце концов, это и ее дом тоже.

Мама побагровела, потянулась к чашке. Отпила глоток чая и произнесла надтреснутым голосом, полным страдания:

– Столько лет. Не интересоваться, не звонить почти. Да, знаю, тебе она звонила, с дедом по скайпу каждые выходные... Мне. Мне позвонить. Спросить, в каком состоянии дом, не нужна ли помощь. Кто-нибудь представляет, каких усилий мне стоит следить за его состоянием? Здесь подкрасить, там сантехнику поменять. Панели. За панелями у Сережки в комнате одна труха, а не стены. Все же здесь на мне, не на вас.

– Галя, – твердо сказал отец. – Ты несправедлива. Напомню тебе, что деньги от квартирантов за ту половину мы все эти годы оставляли себе.

Мама со звоном опустила чашку на блюдце:

– Конечно! А как бы иначе я смогла делать ремонт, а?! И что теперь? Откуда брать средства на... на эту... развалюху?!

– Галя, мы решим этот вопрос. Нас здесь, считай, три семьи. Ну неужели не выкроим денег на дом?

– Откуда, Паша, откуда? Из обучения Сережки? Из здорового питания для Светы? И у Сергея Алексеевича я просить больше ничего не буду!

– А зря, папа уже не раз предлагал помощь.

– Вместо того, чтобы предлагать, взял бы и просто дал!!! Почему я должна об этом вообще волноваться?! Я как... как... заложница вашего... семейного гнезда!

Атмосфера за столом накалилась. Мы со Светкой просто встали и вышли. Постояли в коридоре, повздыхали. Сестра пошла наверх, а я в Старую Кухню. Походил, потрогал сковородки и щербатые, из старого ленинградского сервиза, тарелки в серванте, посмотрел в окно на бурю с дождем. Поджарил деду оладушек. Если моя тетка Хелена хочет поселиться в дурдоме, то это ее выбор. А если бы у меня был хоть какой-то шанс свалить отсюда, я бы ни секунды не колебался.

Глава 2. О рейтингах и сложностях выбора.

Майк завалился прямо с утра. Кинул на стол пухлую папку-скоросшиватель. Спросил:

– Пожрать есть что-нибудь?

– Я сегодня не готовил, – сказал я. – Во-первых, предупреждать надо, что придешь, во-вторых, мы скоро едем встречать тетку в аэропорту, и мама обещала праздничный ужин. А чего бы ты сейчас хотел?

– Жареного картофана, – Майк зевнул во весь рот и облизнулся. – Целую сковородочку навернул бы.

– Пошло, но привлекательно, – подумав, сказал я.

– Давай я хоть картошку почищу, – предложил Майк, когда пришел за мной в Старую Кухню вместе со своей таинственной папочкой.

– Мишенька, – ласково сказал я, орудуя овощечисткой, – ты мне друг, конечно, но не до такой степени. Ты же картошку кубиками чистишь.

– Как это? – оскорбился Майк.

– А вот так, – я показал.

– Ну и что? – спросил друг, разглядывая куб из клубня с идеально ровными гранями. – Так же проще, и ломтики аккуратные получаются. Да чисть сам! Я что, против?

Майк зашел в теткину студию. Гулко спросил оттуда:

– Так она что, художница, эта ваша... забыл, как зовут?

– Хелена. Да, рисует. Кажется, довольно успешная. Вроде свой сайт есть, но я не заходил.

– Что за имя? Нерусская?

– Русская. Бондаренко, как и папа. Просто так ее там зовут – Хелена. Она сразу после художественного училища в Англию уехала. Дед ей обучение тогда оплатил. Все говорили, что талант, а тут в те годы сложно было пробиться.

– Ленка, значит, – сказал Майк возвращаясь и усаживаясь на шаткий стул. – Повезло твоей тетке. Здесь и сейчас сложно пробиться. И чего ей приспичило вертаться? Если бы я в Лондоне жил, фигаськи бы в Мергелевск вернулся.

– Ну не знаю, – я пожал плечами, – может, ностальгия замучила.

– Никого не мучает, а ее замучила. Может, тут сейчас больше бабла в искусстве крутится? В это я готов поверить. Но опять же, не в нашем занюханном городишке. Вот увидишь, продаст свою часть дома и свалит в Питер или Москву. Или обратно, в Лондонград.

У меня заскребло на душе. А вдруг и вправду, продаст? Худо тогда придется нашему семейству. Одно дело сдавать часть дома квартирантам, другое навсегда поделить его с чужаками.

Картошка получилась вкусная. Такую простую пищу нужно всегда потреблять только в компании хороших друзей. Пока мы ели, Майк выложил, ради чего не поленился заявиться в такую рань, что для него, вообще-то, было нехарактерно, особенно в воскресенье. Сначала он напомнил мне, что находится на первых позициях в списке самых популярных парней курса (да, был там такой список, девчонки ради смеха составили в конце первого курса, а Майк поверил, всерьез и надолго). Потом высказал несколько предположений, почему Ритка его НА САМОМ ДЕЛЕ бросила ( в то, что она реально оскорбилась после заявлений о ее бьюти-блоге, он не верил, потому что он, Майк, см выше – самый популярный парень на курсе). Одно из предположений сводилось к тому, что Ритка просто зазналась, повстречавшись с (см выше) звездой курса, и возомнила о себе бог знает что. Остальные предположения носили сугубо оскорбительный для Ритки характер и не имели большой смысловой нагрузки.