Текст книги "Игры писателей. Неизданный Бомарше."

Автор книги: Эдвард Радзинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Он прислушался. И добавил все с той же бесстрастной грустью:

– Но теперь это уже не имеет значения.

За стеклянной дверью в темноте возникла фигура в белом. В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, человек в белом халате вошел в башню. Он поздоровался и не без торжественности объявил:

– За господином маркизом приехала карета.

– Ну вот и все, – вяло сказал маркиз. Но уже в следующее мгновенье им овладело бешенство и он закричал срывающимся голосом: – С кем имею честь?! Кто вы такой, сударь?

– Дорогой маркиз, я ваш врач, неужели не узнаете? – Пришедший повернулся к Шатобриану и церемонно представился: – Район, врач маркиза в Шарантоне. Мсье де Сад покинул нас, никого не предупредив

– Я вас вижу в первый раз! – орал маркиз. – На помощь!

Но в дверях уже стояли несколько человек. В темноте призрачно белели халаты.

– Прошу вас, мсье, – настойчиво сказал Район, Маркиз вдруг расхохотался:

– Ваша взяла!

Он встал, изящно поклонился Шатобриану и пошел навстречу людям в белом.

Шатобриан увидел, как пришедшие уводили маркиза в темноту, держа за обе руки.

Рамон вежливо улыбался:

– Прошу покорно простить за все беспокойства, причиненные моим пациентом. Поверьте, бедного маркиза можно только пожалеть. Его старший сын год назад погиб в императорской армии в Испании, и после этого он стал совсем плох... заговаривается... Недавно объявил, что в будущем его ждет слава, и потому он должен спешно рисовать проект будущего памятника себе. Причем памятник нарисовал очень странный... На нем он изображен с ножом в руке, убивающим... кого вы думаете?

Рамон остановился и вопросительно взглянул на Шатобриана. Поэт промолчал. Он понял.

– Бомарше! Почему Бомарше? При чем здесь Бомарше?.. Еще раз простите за беспокойство. Сейчас даже в сумасшедшем доме нет никакого порядка. Впрочем, как и везде. Вся страна превратилась в сумасшедший дом. Не то что во времена императора... И пациенты часто бегут.

– До свиданья, – сухо сказал Шатобриан.

– Я ваш верный почитатель. Жаль, что не знал, к кому приведут меня поиски бедного маркиза. Я захватил бы томик ваших стихов – всегда мечтал о вашем автографе...

И, поклонившись, Рамон исчез в безлунной ночи.

И опять заскрипели ступеньки – вошел слуга:

– Простите, мсье, но мадам просила сообщить, что она беспокоится...

– Почему посторонние проходят в наш сад? Почему мне не докладывают о них?

– Мсье, здесь нет посторонних! Мы исполнили ваш приказ: облазили весь сад, как вы велели. И никого! Всюду пусто.

– Как это – пусто? Только что отсюда увели полного старого господина! Его сопровождали несколько человек в белом!

Слуга посмотрел на него с большим изумлением. И Шатобриан замолчал. Но обглоданный цыпленок лежал на столе...

А потом наступила зима.

Шатобриан все собирался поехать в Шарантон, но уже вскоре ему стало не до того: Наполеон покинул остров Эльбу и высадился во Франции.

Как пополнилась его книга...

Шатобриан немедленно отправился в Париж.

До Парижа уже дошли слухи о городах, без боя сдававшихся Бонапарту. Поэт умолял короля остаться в столице. Пусть остальная королевская семья уедет – Парижу нужен только он, король!

– Мы укрепимся в Венсеннском замке и приготовим Париж к обороне. Мы воодушевим тех, кто в состоянии бороться против Бонапарта. Да, скорее всего, мы погибнем, погибнете и вы, сир. Но эта гибель станет бессмертием Бурбонов. Честь короля, исполнившего свой долг, будет спасена! И последним подвигом Бонапарта станет убийство бесстрашного старца. Несколько часов сопротивления навсегда обагрят священной кровью триумфальное шествие вернувшегося тирана...

План Шатобриана пришелся королю по душе. Но как вытянулись лица у придворных! Они уже паковали королевские бриллианты...

И вскоре король, объявивший нации, что смерть за народ будет достойным финалом его жизни, который поклялся, что умрет только на французской земле... бежал в Гент! В ночь на 20 марта к Поэту явились из дворца и сообщили; король покидает Париж. И просили последовать за своим властелином. Он не хотел ехать, но Селеста буквально впихнула его в карету.

20 марта в четыре утра вне себя от ярости Поэт вместе с королем бежал из Парижа.

Наступили страшные дни в Генте. Король назначил Шатобриана исполнять должность министра внутренних дел, потому что тогда нашлось немного охотников на роли министров сбежавшего короля.

Бонапарт признал впоследствии, что Поэт в Генте «оказал королю важные услуги». Император был слишком щедр... Единственная услуга – Поэт дождался вместе с королем Ватерлоо.

Этой фразой (но лучше написанной) можно закончить очередную главу в его книге.

А потом было Ватерлоо, и Поэт вернулся в Париж с королем вслед за иноземными солдатами.

Он жил в суете – вчерашний министр, а ныне пэр Франции.

Пришел октябрь, и наконец Поэт сумел сосредоточиться над книгой в Волчьей долине. Он торопился: с деньгами было неважно и вскоре предстояло продавать любимое имение. А здесь хорошо писалось...

В Волчьей долине он вспомнил о странном госте. И вновь собрался поехать к нему в Шарантон.

Но накануне дня Святого Франциска приехала очаровательная Жюльетта. Они так давно не виделись...

Мадам Шатобриан изобразила радость. Жюльетта была частью славы Поэта, приходилось с нею мириться...

Октябрь опять выдался на редкость теплый. Светило солнце. Тишина, мирные звуки... Где-то пилили дрова на зиму... Аккорды пианино – это Селеста играла Моцарта. Нервно...

О, Жюльетта... Она – сама нежность... Они сидели в роще на ее любимой скамейке, там, где дорога поворачивала вверх к вершине холма.

– Тепло... будто лето. Какой прекрасный вечер!

Он помнил ее совсем юной, беззаботной, подставившей лицо дождю. Теперь она не любит сидеть при солнечном свете... Но в вечернем свете она прекрасна по-прежнему.

– Тишина, – сказал Поэт. – Падает лист, кружит на ветру, висит в воздухе... Ветер, вздохи – шорохи листвы.

Молчание. И ее слова, тоже как вздох:

– Мой милый друг...

Она погладила его руку. Приглашение к беседе...

Их беседа могла показаться бессвязной, потому что в долгих паузах они продолжали разговаривать молча. Они и так понимали друг друга.

Она рассказала, как сразу после битвы при Ватерлоо Веллингтон решил совершить и другое завоевание:

– Герцог влетел ко мне в гостиную с криком: «Я разбил его в пух и прах!» Он был уверен – и здесь его ждет победа... Каков глупец!

Она ненавидела Наполеона, но еще больше – Веллингтона, посмевшего уничтожить славу Франции.

Он испытал те же чувства.

В книге надо соединить эту сцену с другим воспоминанием...

Войско Наполеона уже стояло совсем рядом с Гентом, где обосновался жалкий двор сбежавшего старого короля. И несчастный король, и двор, и сам Поэт ждали с часу на час начала решающего сражения. И уже приготовились бежать дальше...

Тогда, чтобы успокоить нервы, Поэт вышел на Гентскую дорогу.

С любимым томиком «Записок» Цезаря под мышкой он шел, печально улыбаясь своим мыслям.

Когда захотели арестовать мудрого Кондорсе, его узнали по томику Горация, с которым он не расставался. И если завтра Поэту суждено погибнуть, его опознают по любимому томику Цезаря...

Он шел по пыльной дороге в совершенном одиночестве. Где-то громыхал гром – он отчетливо слышал эти нарастающие удары. Однако небо... небо оставалось совсем безоблачным. И вдруг он сообразил: это были не гром и не гроза! Где-то совсем рядом шло великое сражение.

В этой битве сейчас решались и судьба Франции, и его судьба. Если победят союзники, то Поэт-министр вернется со своим королем-победителем в Париж, но... Но это будет конец славы Франции, ее оккупация. А если победит Наполеон, это будет конец его мечтам. И до смерти ему придется быть бездомным, нищим изгнанником.

И он... пожелал победы тому, кто преследовал его все эти годы!

Он выбрал славу Франции.

Но это была битва при Ватерлоо...

Все это он рассказал ей (и все это он напишет в книге). И опять – благодарное пожатие ее руки.

– Ах, моя Жюльетта... Наступает какая-то новая жизнь. Что же она нам сулит?

(«Кроме жалкой старости...» Этого он не сказал. Но она поняла.)

– Да, – ответила она. – Сколько великих имен кануло в Лету, сколько честолюбий, а мы вот живем, не переставая страдать...

– И славить Господа, – закончил он.

Поэт уже почувствовал приближение гения. Он откинул назад остатки кудрей. Это был все тот же Рене... ее Рене, перед которым никак нельзя было устоять.

Глаза его сверкнули. И он сказал несколько нараспев:

– Человечество живет между мучительными невозможностями. Люди мечтают о цивилизации равенства. Может быть, равенство и пойдет на пользу всему роду человеческому, но личности оно пойдет во вред. Невозможно для народа жить с титанами, которые не терпят равенства. И невозможно для духа жить без них.

И еще: свобода, а точнее – вечный беспорядок свободы порождает тягу народов к деспотии. Недаром сама деспотия вырастает из корня, называемого народным представительством. Так учил Платон. И это еще одна мучительная невозможность. Невозможность жить без свободы и невозможность жить без деспотии...

Я чувствую: наш век – это только начало пути в бездну. Готовятся вселенские катаклизмы. По нашему образцу восстанут целые народы. Ощущение грядущей великой крови не покидает меня. И все чаще мне мерещится зловещая рука, которую порой среди волн видят моряки перед великим кораблекрушением...

И этот добрый мир, который сейчас вокруг нас... Обрамленное плющом окно... путник на горизонте... холмы и летящая одинокая птица... покойные ночные шорохи – все исчезнет в катастрофах, в железных звуках грядущего. Но, успокаивая себя, дорогая, я говорю: «Грядущие кровавые сцены меня уже не коснутся, у них будут другие художники. Так что ваша очередь, господа!»

Она задумчиво повторила:

– Зловещая рука...

Потом нежно улыбнулась и протянула ему для поцелуя свою пухлую нежную руку.

А потом они говорили о смерти.

– Я все чаще к ней возвращаюсь, – сказала мудрая красавица. – Вчера мы долго говорили о смерти с молодым де Садом. Вы с ним не знакомы? Жаль...У него не так давно умер отец– бедняга просидел в Шарантоне все время, пока у нас была империя. Но в революцию он... Ах да, в революцию вас не было во Франции! В революцию он успел издать ужасающие романы, полные непристойностей и богохульства. Но перед смертью раскаялся и оставил завещание: «Все мои рукописи сжечь. Чем раньше обо мне забудут, тем лучше»...

– Я слышал о нем. Кажется, у них что-то случилось с Бомарше?.. Жюльетта засмеялась:

– Даже вы об этом слышали! Да, это была странная мания: он утверждал перед смертью, что убил Бомарше. Образ Бомарше его преследовал... Он даже завещал себя похоронить в саду замка, где прошло его детство, – «как похоронили Бомарше в саду его имения»... Но самое смешное: выяснилось, что они даже не были знакомы с Бомарше. И никогда не встречались...

ПОСЛЕ ИГР

Тотчас после смерти маркиза де Сада в Шарантон приехали люди в черном. Предъявив документы сотрудников полиции, в присутствии врача Района они старательно перерыли бумажный хлам, оставшийся в столе умершего, а затем тщательно обыскали всю его комнату.

Как рассказал потом Рамон, под паркетом они обнаружили искусно сделанный тайник. Оттуда извлекли некую рукопись в вишневой папке с названием «Пьеса» и несколько исписанных листов, озаглавленных: «Бегство в Варенн, точно записанное господином Бомарше по показаниям участников – шевалье де Мустье и герцога Шуазеля». Рамон клялся, что собственными глазами видел имя Бомарше. Но удивительные события в комнате покойного маркиза продолжались.

Вслед за людьми в черном, унесшими его бумаги, в Шарантоне появились новые люди – тоже в черном и предъявившие точно такие же документы сотрудников полиции. После долгих разбирательств выяснилось что первые, изъявшие рукопись и листки, были самозванцами.

В декабре 1820 года, через шесть лет после смерти маркиза де Сада, е далеком Триесте умирал Фуше.

Шесть лет назад Фуше совершил свое последнее предательство. Предавший Бога, Робеспьера, якобинцев, Директорию, он сумел наконец предать и Наполеона. Император был отправлен на остров Святой Елены.

Но в первый раз Фуше проиграл – вернувшийся король отправил его в изгнание.

Как изменился Фуше за эти несколько лет ссылки... Бывший богоборец и осквернитель святынь теперь исправно посещал мессу в городском соборе и в мучительном бездействии ждал смерти.

И дождался... Он тяжко заболел. И хотя врачи уверяли его, что он выкарабкается, Фуше только усмехался. Ему было скучно жить.

18 декабря 1820 года он велел слуге принести деревянную лестницу из библиотеки и разжечь камин.

Он плохо переносил холод и зябко кутался, сидя перед камином.

Слуга ушел. Фуше позвал сына и попросил его открыть потайной ящик высоко в стене. Стоя на маленькой лестнице, сын сбрасывал вниз бесконечные бумаги. Это был бумажный дождь – весь пол был устлан листами.

А потом Фуше деловито начал бросать бумаги в камин, иногда со смешком объявляя имена авторов:

– Жозефина... Сийес... Баррас... Дантон...

Эпоха отправлялась в огонь. Горела великая империя, которую он создавал долгие годы. Доносы, которые писали для него столь многие, разоблачения, которых, дрожа, ждали современники, – все становилось пеплом, Перед смертью Фуше захотел покоя, тишины.

Последней в камин полетела рукопись в вишневой папке. И сын явственно услышал:

– Прощайте, лейтенант... Занавес! И раздался щелкающий смешок.

Всемогущий циник перед смертью стал сентиментален. 26 декабря 1820 года Жозеф Фуше, носивший титул герцога Отрантского, умер в Триесте.

Комедия закончилась.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

В тот день Шатобриан вернулся домой поздно. Шестнадцать лет назад была продана Волчья долина. Шестнадцать лет прошло... Кем он только не был за это время: министром, послом, пэром Франции... Где только не жил: в Берлине, Лондоне, Риме... И вот все в прошлом... Четыре года назад он ушел из политической жизни. Все вернул: и титул пэра, и пенсию. И вот опять жил в Париже.

Он прошел в кабинет, сел за стол. Последнее время он все чаще сидел за столом и ничего не писал. Просто сидел...

Вчера умер Лафайет... Его хоронили на кладбище Пикпюс, где были похоронены убиенные революцией, так успешно начатой Лафайетом. На заседании Палаты после торжественного объявления о его смерти в зале раздался... смех! Когда-то в «Монитере» после заметки о казни Людовика Шестнадцатого шло объявление: «Амбруаз. Комическая опера». А три строчки о смерти Наполеона... Человечество!

Впрочем, мир, который он и Лафайет видели из колыбели, давно исчез.

Все меньше становится нас – собеседников великих людей и свидетелей великих событий. Последние обломки Галантного века...

Вечер. Солнце заходило за шпиц Собора Инвалидов... И где-то в волнах Млечного Пути, в океане солнечных вод, в расплавленном металле света – сырца будущих миров – плыла наша планета... Как мал человек на этом мельчайшем атоме, как жалок срок его жизни... «Краткодневен век его и пресыщен печалями... Как цветок, он выходит и опадает, убегает, как тень, и не останавливается...»

Можно было писать «Послесловие». Он открыл нижний ящик стола, где лежали дневник Ферзена и та рукопись.

И сразу понял: она рылась в его бумагах... И тогда он услышал ее шаги. Селеста вошла (ворвалась!) в комнату. Она не умела быть сдержанной. Гнев, гнев... Он не обернулся.

– Какая гадость, – зашептала она прямо от двери. – Мало того, что ты не любишь меня... ты не любишь и себя... И поверь, в отличие от тебя, Бомарше любил своих родственников. Но забавно – ты о них даже не вспомнил... даже не упомянул! В этом весь ты! А у него были жена, дочь, сестра... ион любил их! И никогда Бомарше не ушел бы сам из жизни... хотя бы ради них!.. Но автор бессердечен! Ты готов выставить на позор и его, и меня, и даже себя!

Шатобриан пытался говорить, как опасно рыться в чужих бумагах и какое это дурное воспитание, в конце концов... Но Селеста не слушала. Она только горько рыдала, как рыдают обиженные дети, и все повторяла:

– Нет, нет... ты не любишь меня...И ушла, хлопнув дверью.

Шатобриан вздохнул. К концу жизни женщины вновь начинают править нами. Кажется, Бомарше сказал: «После рождения и перед смертью – их власть».

Так что Селеста была не права... он любил ее.