Текст книги "Александр II. Жизнь и смерть"
Автор книги: Эдвард Радзинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Так было отменено вековое рабство. Отменено немного раньше, чем в Америке и к тому же без гражданской войны. Но убьют обоих освободителей.
И наступил этот «медовой месяц» – любви царя и общества. Столь недолгий месяц... У дворцового Салтыковского подъезда, откуда он всегда выходил на традиционную прогулку, его постоянно ждала восторженная толпа. И чтобы избежать восторгов, он выходил теперь из другого подъезда.
«У портрета царя я тогда молился», – писал в дневнике А. Никитенко.
За границей враг Герцен восторженно славил Александра: «Этого ему ни народ русский, ни всемирная история не забудут. Из дали нашей ссылки мы приветствуем его именем, редко встречавшимся с самодержавием, не возбуждая горькой улыбки, – мы приветствуем его именем "Освободителя"». Другой знаменитый русский радикал, князь Кропоткин, был тогда юношей – учился в Пажеском корпусе. Будущий столп русского анархизма вспоминал: «Мое чувство тогда было таково, что если бы в моем присутствии кто-нибудь совершил покушение на царя, я бы грудью закрыл Александра II».
КОНЕЦ МЕДОВОГО МЕСЯЦА
Сразу после реформы он сделал шаг, вызвавший шок. Манифест был подарком либералам, и наш двуликий Янус поспешил взглянуть назад, то есть в сторону ретроградов. Он решил объединить общество. И поступил, как учила прабабушка Екатерина Великая: «Начинать дело должны люди гениальные, а воплощать люди исполнительные».
И поблагодарив главных деятелей реформы, так успешно победивших партию ретроградов, он наградил их орденами, и... отправил счастливых победителей в отставку! Николай Милютин – главный деятель реформы, которого величали «якобинцем» и «красным», министр внутренних дел Ланской, которого ретрограды серьезно обвиняли в том, что он ведет Россию к гражданской войне, и прочие «либеральные бюрократы», ненавистные консерваторамлишились постов.
Остался лишь военный министр Дмитрий Милютин, ибо впереди была – военная реформа..
Отставки вызвали шок в обществе.
Из дневника военного министра Дмитрия Милютина: «Как только цель была достигнута и Положение вошло в силу, Государь, по свойству своего характера, счел нужным смягчить неудовольствие, которое совершившаяся Великая реформа произвела на помещичье сословие... Для этого приведение в исполнение нового закона было вырвано из рук тех, которые навлекли на себя ненависть помещичьего сословия, и вверено таким личностям, которых нельзя было ни в каком случае заподозрить во враждебности к дворянству». Убрав либеральных бюрократов, Александр поручил возглавить правительство <<примирительному человеку», который должен был устраивать всех. Главное министерство внутренних дел возглавил 50-летний Петр Александрович Валуев, типичный бюрократ нового времени.
ЕЩЕ РАЗ О «ГОРЕ ОТ УМА»
Это название знаменитой комедии Грибоедова Валуев усвоил с юности. И он сумел спрятать свой ум. Умным он позволял себе быть наедине со своим дневником, где беспощадно описаны члены правительства и его дела.
В жизни Валуев пользовался «нашим умом», то есть пониманием куда дует ветер. Человек-флюгер карьеру начал делать рано.
Во время пребывания Николая I в Москве он сумел настолько понравиться ретроградными взглядами, что был назван царем «образцовым молодым человеком». Но после смерти Николая молодой ретроград тотчас стал либералом, сочинил записку великому князю Константину Николаевичу, где смело обличал: «У нас сверху блеск, снизу гниль... Везде пренебрежение и нелюбовь к мысли и опека, как над малолетними». Однако вскоре его начальником стал знаменитый ретроград Муравьев. Но наш либерал сумел угодить и ему, не теряя при этом симпатий либералов.
Валуев имел наружность внушительную: высокий рост, приятные черты лица, мог блеснуть и красноречием. Короче, следуя духу времени, умел считаться человеком с истинно европейскими манерами, что особенно нравилось государю.
Александр верил, что Валуев сможет примирить победителей либералов и побежденных ретроградов.
Именно в это время наш реформатор, легкомысленно привыкший к обожанию общества, с изумлением начал понимать, что его великой реформой не доволен никто!
Недовольны были помещики. Одни оплакивали вековую патриархальную помещичью жизнь, уничтоженную освобождением крестьян, другие готовились к крестьянскому бунту– когда «миллион солдат не удержит крестьян от неистовства».
Недовольны и сами крестьяне жалким наделом земли. В деревнях тотчас возник очень русский слух – царь дал истинную волюкрестьянам, а баре ее утаили от народа.
В темных неграмотных деревнях появляются «умники». И они по-своему разъясняют Манифест.
В селе Бездна (Казанская губерния) грамотный (что очень редко в крестьянстве) крестьянин Антон Петров вычитывает в Манифесте, что вся земля, за вычетом неудобных мест, должна принадлежать крестьянам. И тотчас в Бездну «за истинной волей» потянулись ходоки из других сел. В маленьком селе собираются тысячи крестьян... Посылают войска схватить Петрова. Но крестьяне не выдают грамотея. Плотная стена окружает его избу. Как действуют войска? Как учили во времена Николая, то есть беспощадно. По команде офицера графа А. Апраксина (сына придворного генерал-адъютанта) солдаты расстреливают крестьянскую толпу, хватают и убивают несчастного умника. Почти четыре сотни трупов остаются лежать на земле. И местные помещики, уже приготовившиеся к «пугачевщине», – к кровавому крестьянскому бунту, в восторге славят графа, умело расстрелявшего безоружных крестьян.
Но волнения крестьян продолжаются, и всюду их беспощадно подавляют солдатские пули. Только наступившая весна – время сеять – погасила взрыв.
И СЛУЧИЛОСЬ НЕВИДАННОЕ
Выяснилось, что недовольна и молодежь.
Александр был совсем поражен: при отце пикнуть не смели. Он ввел послабления в цензуру – дал возможность говорить, расширил права университетов, разрешил молодым ездить за границу! И вот теперь ему сообщают, что студенты собираются на «сходки» (собрания) по поводу расправ над крестьянами в Бездне.. На сходках они смеют ругать его Манифест – цитируют злую строчку поэта Некрасова: «Довольно ликовать! – шепнула Муза мне. – Пора идти вперед. Народ освобожден, но счастлив ли народ?»
Третье отделение сообщает тревожные сведения о настроениях молодежи.
И уже 13 апреля 1861 года великий князь Константин Николаевич запишет в дневнике: "Я всегда ужасно боюсь, когда затрагивают этакие вопросы (о поведении молодежи), потому что тут открывается широкое поле для ретроградной партии".
Умный Костя первым понял, что молодежь станет главным козырем в игре ретроградной партии. Так оно и случилось.
Обиженный император решил проучить студентов, напомнить времена отца.
И, как писал во времена его отца в своей пьесе «Горе от ума» великий Грибоедов: «Я князь Григорию и вам фельдфебеля в Вольтеры дам. Он в три шеренги вас построит, а пикнете, так мигом успокоит».
Именно так поступил наш Янус: назначил в министры просвещения адмирала (графа Путятина), в попечители Петербургского yниверситета генерала (Г. Филиппсона), а в ректоры университета отставного полковника (А. Фитцума фон Экстеда). Всем этим уже шестидесятилетним воинам государь определил задачу – строгими мерами отбить раз и навсегда у студентов охоту «совать нос, куда не следует».
Военные деятели, переведенные на ниву просвещения, решили, что вся беда в отсутствии дисциплины и притоке бедноты в университе. Беднота – она и есть рассадник вольномыслия. Решено было отменить льготы для неимущих студентов и обязать всех вносить плату за обучение (65 процентов студентов имело льготы), оставшихся студетов поставить под военный контроль. Для этого ввести особые книжки (матрикулы), представлявшие собой и пропуск для входа в университет, и запись всех сведений о студенте (успеваемость, поведение и т. д.). Чтобы не допускать обсуждения этих мер, Путятин запретил всякие студенческие сходки. Студенты разъехались на летние каникулы, уже наэлектризованные слухами о новых правилах. И когда вернулись в сентябре, то неимущие студенты (то есть большинство) выяснили, что они оказались за бортом.
Но это была новая молодежь: прошло 6 лет нового царствования, больше четверти жизни этих молодых людей. Они выросли, уже не зная николаевского гнета. Они были напрочь лишены того страха, которое знало поколение императора. Они были дети «перестройки". И они не захотели покориться.
Так начались знаменитые студенческие волнения.
В это время царь, как всегда осенью, отправился в Крым – в благословенную Ливадию, в свою резиденцию – в белый ливадийский дворец. Он, как Создатель, отдыхал после Дней Творения.
А в это время в столице, во дворе университета, собралась огромная толпа.
"Идемте говорить с попечителем!" – выкрикивали ораторы. "Заставим вернуть льготы!" – кричали другие молодые глотки. К университету подтягивались жандармы. Прискакали на лошадях изумленные генерал-губернатор Игнатьев и обер-полицеймейстер Петербурга уже известный нам Александр Паткуль.
"Имейте в голове одно – стрелять в нас они не смеют!» – кричали студенческие ораторы.
И случилось то, что никогда не видели доселе жители столицы. Огромная колонна студентов двинулась по Невскому проспекту к квартире попечителя Филиппсона. Шли жаловаться попечителю-генералу на министра-адмирала. По обе стороны студенческой колонны медленно, в такт с нею, двигалась пешая и конная полиция. В арьергарде следовал отряд жандармов. Замыкали шествие – генерал-губернатор Игнатьев и обер-полицеймейстер Паткуль на конях.
Испуганный Филиппсон отказался говорить со студентами у себя дома и согласился выслушать их только в университете.
И вот уже процессия студентов во главе с окончательно потерявшимся Филиппсоном шествует через центр города обратно в университет.
По пути колонны были несколько дорогих парикмахерских. Увидев это шествие, французы-парикмахеры почувствовали знакомое. И они выбегали из своих заведений, потрясали кулаками, радостно кричали: «Революсьон! Революсьон!».
Адмирал министр просвещения Путятин посылал панические телеграммы в Ливадию: "Что делать?" Государь, наслаждавшийся солнцем и морем, благостно ответил: "Разберитесь с ними по-отечески". Старый адмирал помнил, что "по-отечески" в добрые николаевские времена означало высечь. К счастью, великий князь Константин Николаевич успел остановить расправу – спас всех от позора.
Лекции в университете были прекращены до выдачи матрикул. Университет закрыт. Объявили, что к занятиям приступят только те, кто согласится иметь зловредные книжки. И волнения продолжились.
Октябрь начался со стычек с полицией у университета. Толпы жителей собираются к университету смотреть на невиданное в России зрелище.
В отсутствие государя заседает Сенат... 12 октября огромная толпа студентов собирается во дворе университета. Звучат все те же зажигательные речи. Студенты, согласившиеся на матрикулы, захвачены энтузиазмом выступающих. И под рукоплескания товарищей демонстративно рвут свои матрикулы, швыряют их на мостовую. Перед входной дверью университета вырастает бумажный ковер.
И тогда наступает время ретроградов. Сенат и Синод принимают решение.
К университету отправлены гвардейцы – полувзвод Преображенского и взвод Финляндского полков. Они запирают в университетское дворе находящихся там студентов, арестовывают их. Потом солдаты образуют коридор, сквозь который начинают выводить арестованных. И тогда студенты, находившиеся на улице, с палками бросаются на гвардейцев. Тотчас следует команда, которую так ждали солдаты: «В приклады!». И, как писал военный министр Д. Милютин:
«Раздраженные солдаты начали расправляться не на шутку». И вскоре 270 избитых студентов ведут в Петропавловскую крепость и по дороге они матерят власть.
«Крепость была переполнена» (Д. Милютин). Шестерых с ранениями отправили в госпиталь. Студенческие волнения перекинулись в Москву и в провинцию. И всюду их усмиряли жандармы и полицейские.
Так государь сделал первый шаг к Екатерининскому каналу.
Во время студенческих волнений в Москве был арестован некто Петр Заичневский,студент Московского университета, которому вскоре предстоит сыграть весьма роковую роль.
Когда царь вернулся в Петербург, Костя уговорил его исправить ситуацию. Янус согласился – и вновь посмотрел вперед: Путятина убрали; министром назначил молодого либерала из окружения брата Кости – сорокалетнего Александра Головнина. И тот снова открыл закрытые факультеты в Петербурге, разрешил исключенным студентам сдавать экзамены. Университетам была предоставлена желанная автономия. Но было поздно. Произошло главное – студенты отведали хмельной вкус захватывающе веселого молодежного бунта.
РОЖДЕНИЕ БЕСОВ
Так что этим дело не кончилось. Уже весной следующего, 1862 года, была перехвачена «фантастически кровавая» прокламация, озаглавленная «Молодая Россия».
Это было обращение к обществу от имени молодежи.
И наш реформатор с изумлением прочел: «Нам нужен не помазанник Божий, не горностаевая мантия, прикрывающая наследственную неспособность (это после освобождения крестьян! – Э.Р.), а выборный старшина, получающий за свою службу жалованье. Если Александр II не понимает этого и не хочет добровольно сделать уступку народу, тем хуже для него».
И дальше шел кровавый призыв: «Выход из этого гнетущего положения один – революция, революция кровавая, неумолимая, революция, которая должна изменить радикально все, все, без исключения, основы современного общества и погубить сторонников нынешнего порядка. Мы не страшимся ее... Мы издадим один крик: "В топоры!" – и тогда бей императорскую партию, не жалея, как не жалеет она нас теперь. Бей на площадях, если эта подлая сволочь осмелится выйти на них, бей в домах, бей в тесных переулках городов, бей на широких улицах столиц, бей по деревням и селам! Помни, что тогда, кто будет не с нами, тот будет против, кто будет против, тот наш враг, а врагов следует истреблять всеми способами». И подпись – «Центральный Революционный Комитет». Вслед за этим на стол ему кладут еще одну кровавую прокламацию.
«Барским крестьянам от доброжелателей поклон». Здесь уже обращались к крестьянам, звали крестьянскую Русь к топору —к той же крови!
Теперь Александр мог видеть воочию то, о чем его предупреждали ретрограды – последствия «Оттепели» на умы молодежи.
Не зря боялся брат Костя. Наш двуликий Янус был в ярости. И приближенные тотчас почувствовали грядущий ветер. Близкий царю граф Петр Шувалов покидает кружок либеральной бюрократии. Он говорит царю о неспособности другого царского друга, князя Долгорукова, эффективно руководить Третьим отделением.
И в самом Третьем отделении заговорили о «необходимости жесткого курса». На столе царя появляются донесения о том, что бунтовской Интернационал, образованный немецким профессором Марксом, уже проник в Россию. И здесь образован некий тайный международный альянс революционеров. И прокламации – их рук дело. Они уже в России!
Только впоследствии будет установлено, кто стоял за безумными прокламациями.
В Москве, в полицейской части в ожидании суда сидели студент Петр Заичневский и еще несколько студентов, задержанных во время студенческих волнений. Содержали их в полицейской части до удивления комфортно и свободно. Точнее, подозрительнокомфортно, учитывая привычки наших полицейских держиморд, воспитанных в мордобойное николаевское время.
По воскресеньям этих арестованных водили в обычную городскую баню. По дороге их ждали друзья – собиралась небольшая толпа. И пока господа беседовали, солдат терпеливо и деликатно скучал в стороне! Заканчивалось все приглашением друзей на сходку... в камеру!
«Маленькая низкая камера-одиночка была полна; сидели на кровати, на подоконнике, на полу и на столе... Была больше молодежь, и среди них несколько товарищей Заичневского по университету. Шли горячие споры»,– писал участник этой поразительной сходки молодежи... в полицейской части!
Это выглядело совсем невероятно – полиция разрешает политические собрания студентам, арестованным за подобные собрания!
И Петр Заичневский вместе с несколькими студентами, сидящими с ним в полицейской части, придумал в своей вольготной камере сочинить прокламацию. Конечно, написали они ее круто – здесь и призыв к поголовному уничтожению всей царской фамилии, помещиков и прочие цитаты из парижских якобинцев 1793 года... И назвали пугающую прокламацию тоже цитатно – «Молодая Россия» («Молодая Италия» называлась организация итальянских революционеров – карбонариев). Далее странности продолжились. За небольшое вознаграждение солдат-охранник соглашается отнести конверт с прокламацией к друзьям арестованных! Текст прокламации печатают в подпольной типографии и начинают распространять во многих экземплярах.
После чего прокламация моментально попадает в Третье отделение. И творчество кучки студентов отправляется на стол к царю. И объявляется плодом деятельности международных революционеров.
И тотчас, будто в продолжение прокламаций, в Петербурге вспыхивают загадочные пожары.
С 16 мая столица горит каждый день. Отвратительный запах гари над всей несчастной столицей. Белая петербургская ночь подсвечена красным пламенем. И 28 мая 1862 года случилась огненная катастрофа.
Сначала чудовищный пожар начался на Апраксином дворе. Огонь бежал по деревянным, гнилым баракам, набитым всяким старым хламом. Пламя охватило огромное пространство – огонь перебросился через реку Фонтанку на дровяные склады на задних дворах великолепных дворцов... Жалко звенели пожарные колокола, все усилия пожарных команд были тщетны. Вызваны были войска, на пожар прискакал сам военный министр Милютин.
Он вспоминал: «Когда я приехал на пожар, около 7 часов вечера, мне представилось море пламени на всем протяжении от Гостиного двора (который, к счастью, не был тронут) до Загородного проспекта и от Пажеского корпуса до Апраксина двора. Министерство внутренних дел было все объято огнем; из окон выбрасывали тюки дел».
Александр тотчас приехал из Царского села в объятую пламенем столицу.
Он сам возглавил битву с огнем. Ибо это было сражение. К 2-м часам ночи пожара был остановлен. Отстояли Гостиный двор, Пажеский корпус. Но центр города превратился в черные дымящиеся руины. Погорельцев разместили на Семеновском плацу, где когда-то на эшафоте ждали смерти Достоевский и петрашевцы.
Военный министр Милютин вспоминал: «Пожары составляют у нас на Руси привычное бедствие в летнее время... и народ переносит свое несчастье с покорностью. Но в 1862 году "красный петух" принял уже такие размеры и такой характер, что не могло оставаться сомнения в преднамеренных поджогах ».
Именно так докладывала Александру тайная полиция. Причем называли точно: поджигатели – молодежь, студенты. Сначала, дескать, грозили в прокламациях, теперь взялись за дело!.. И во время пожара об этом постоянно распространяются слухи.
Милютин вспоминал: «На меня произвел сильное впечатление собравшийся кругом народ: я был поражен его ожесточением. Студентам сделалось опасным появляться на улице в форменной одежде («Студент бунтует» – вот частое теперь выражение простонародья). И министр внутренних дел Валуев написал в дневнике страннную фразу, что пожары, прокламации произвели «желаемое действие".
КТО ЖЕЛАЛ?
Уже 21-го мая учреждена Следственная комиссия. В нее вошли петербургский обер-полицеймейстер (все тот же Александр Паткуль) и делегаты от Министерства внутренних дел, юстиции, Военного министерства и, конечно, Третьего отделения. И началось следствие о поджогах. Но могущественная комиссия никаких поджигателей так и не нашла! Лишь в Одессе повесили какого-то несчастного еврея, обвинив в поджоге. И остался вопрос – плохо искали? Или искать было некого – ибо все это была полицейская провокация – чтобы запугать царя?
Так или иначе, но все случилось так, как и предвидел великий князь Константин Николаевич. Молодежная карта стала «широким полем действий для ретроградной партии».
РЕТРОГРАДНАЯ ПАРТИЯ
Но кто скрывается за этими частыми упоминаниями в дневнике великого князя – «ретрограды», «ретроградная партия»?
Это были столпы николаевского царствования – военные и бюрократы. И конечно, вместе с ними была придворная «камарилья». Камарилья – это испанское слово. Именно так назывались придворные интриганы при испанском дворе. В России слово стало нарицательным. («Камарилья» – реакционная дворцовая верхушка.)
Русское общество опасно проснулось после николаевской спячки. И услышав первые грозные толчки, они тотчас испугались – не грядет ли большое землетрясение? Устоит ли незыблемое самодержавие?!
Их знамя – все та же николаевская триада – самодержавие, православие и народность. И ненависть к новым реформам, могущим увести Россию на ненавистный западный путь.
Сейчас, в начале царствования, когда царь увлечен преобразованиями, они предпочитают оставаться безымянными. Но со временем они обретут громкие имена и у них появится опасный вождь. Тогда же, пожарным летом, состоялась их первая победа. В ожидании результатов расследования комиссии государь согласился на многочисленные аресты «подозрительных».
Двуликий Янус теперь глядел назад – в отцовское время.
8 июня он повелел Инженерному ведомству «сколь можно поспешнее приспособить в казематах Петропавловской крепости помещения на 26 политических арестантов».
Он утвердил положение «О надзоре за типографиями». Высочайшим повелением был прекращен на 8 месяцев выпуск журнала «Современник». Этот журнал стал символом гласности. Его редактором был уже знаменитый Некрасов. За несколько лет нового царствования Некрасов стал кумиром либералов.
В «Современнике» печатались все именитые тогдашние литераторы. На традиционных обедах в журнал собирался весь цвет литературы. Острили: «Если во время этих традиционных обедов упадет потолок, сразу не станет великой русской литературы». Главными авторами публицистических статей в журнале были двое: совсем молодой Николай Добролюбов и Николай Гаврилович Чернышевский.
Сатирические эссе и статьи Николая Добролюбова и статьи Николая Чернышевского цитировала молодежь. «Если Чернышевский змея, то Добролюбов – змея очковая», – писал обиженный император.
Но Добролюбов умер совсем молодым. И публицистика в популярнейшем журнале осталась на Чернышевском. Он становится властителем дум молодежи.
И он пострадал одновременно с журналом, но куда серьезнее.
ПАДШИЙ АНГЕЛ
Чернышевский был всем: философом, экономистом, публицистом, литературным критиком и писателем. И вот наш российский парадокс: хотя уровень философских и экономических трудов Чернышевского довольно жалок, и писатель он – не сравнить с тогдашними литературными титанами, именно Чернышевский оказал огромнейшее влияние на всю русскую жизнь. И в век Толстого и Достоевского он становится автором самого популярного романа у передовой русской молодежи.
Чернышевский был сыном православного священника. Его отец был евангельский пастырь в истинном значении этого слова. В николаевское время, когда полагалось «обращаться сурово с людьми для их же блага», люди слышали от него лишь слова ласки и привета. Доброта, чистота души и отрешенность от всего мелкого и пошлого перешли и к его сыну. Николай Гаврилович Чернышевский был светлым человеком. Это признавали его злейшие враги. Они называли его «падший ангел».
Он был последователем добрейшего Милля. Он призывал к разумному эгоизму: «Поступая благородно, мы действуем на пользу исключительно самим себе».
Но этому добрейшему человеку суждено было стать идейным учителем будущих террористов и молодого Ленина.
Когда Александр начал работу над крестьянской реформой, Чернышевский был в восторге от императора. Однако окончательный результат крестьянской реформы вызвал у него решительный протест. Открытая политическая деятельность исключалась. И вместе с другими разочарованными радикалами этот кабинетный человек создает тайную организацию «Земля и Воля». Они хотят добиться для крестьян истинной воли,справедливых наделов земли.Они считают, что нищенский крестьянский надел сулит грядущие потрясения – кровавый крестьянский бунт, бессмысленный и беспощадный. В своих «Письмах без адреса» он пишет о грядущей опасности и о позиции окружавших его тогдашних радикалов: «Народ наш невежественен, исполнен грубых предрассудков и слепой ненависти ко всем, отказавшимся от его диких привычек. Потому мы также против ожидаемой попытки народа сложить с себя всякую опеку и самому приняться за устройство своих дел. Мы готовы для отвращения ужасающей нас развязки забыть все – и нашу любовь к свободе, и нашу любовь к народу».
После пожаров Чернышевского арестовывают и обвиняют в подстрекательстве... к крестьянскому бунту, которого он так страшится. Ему приписывают прокламацию «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон». 12 июня 1862 года его привозят в Петропавловскую крепость, в одну из приготовленных камер.
Здесь он просидит около двух лет, ничего не признав. Но следствие, тюрьма и несправедливость власти меняют человека. Сидя в сырой одиночной камере, периодически объявляя голодовки и протестуя против режима в крепости, он начинает писать роман. И ненависть к строю, обрекшему его на страдания, тайным огнем освещает его творение. Роман назывался «Что делать?».
Из камеры Петропавловской крепости Чернышевский продиктует целому поколению – что ему делать! И герой романа окажет неожиданное доселе, фантастическое влияние на русскую молодежь.
И ТОТЧАС – ПОВОРОТ!
О чем думал в это время наш реформатор? О том, о чем часто думают все реформаторы: «Зачем я все это начал!!!» Он лихорадочно ищет новых решений.
Но, наполнив камеры в Петропавловской крепости (победа ретроградов!), наш двуликий Янус неожиданно для них остановился. И взглянул совсем в противоположную сторону. И как далеко взглянул!
В то жаркое лето, в дыму столичных пожаров, в разгоравшемся крестьянском бунте и в выступлениях молодежи, Александр вызывает главу Кабинета министров Валуева.
Он приказывает министру в совершеннейшем секрете подготовить следующий проект: назначаемый царем Государственный Совет должен быть преобразован. Он должен стать двухпалатным законосовещательным учреждением с участием выборных депутатов.
Валуев потрясен – это проект первого высшего выборного учреждения в России! Самодержец начинает идти к парламенту, к Конституции!? Но исполнительный Валуев царские приказы не обсуждает, вопросы задает только в дневнике. Человек-флюгер тотчас и с огромным увлечением включается в работу.
И пока усердный министр готовит проект для России, Александр спешит. Он решает опробовать конституционную идею на границах империи.
И брат Костя, и великая княгиня Елена Павловна опять рядом с государем.
«РУССКИЙ ВИТЯЗЬ»
Для «конституционного полигона» он избирает царство Польское и великое княжество Финляндское. До включения в состав России оба государства имели государственное устройство куда более передовое, чем завоевавшая их империя. Они имели Конституцию. Начинает царь с Польши. Он решает резко расширить польское самоуправление – то, против чего всегда восставал отец, так ненавидевший вечно мятежных поляков.
В конце июня 1862 года главный либерал в семье, великий князь Константин Николаевич, отправился наместником в царство Польское – проводить реформу самоуправления.
Но поляки не желают «жалких подачек». Почувствовав ветер перемен, они захотели все и сразу. Они не хотят русского наместника, они хотят независимости.
И вот уже в брата Костю стреляют в театре! К счастью, великий князь легко отделался – пуля слегка задела плечо и повредила золотой эполет с вензелем отца. Великий князь тотчас вспомнил отцовские традиции – покушавшегося немедленно повесили, чтобы другим неповадно было.
Но выстрел оказался только прологом к худшему.
Александр был на балу, когда узнал, что по всей Польше началось восстание. Мятежники образовали национальное правительство и провозгласили независимость. Костя мало подходит для роли жандарма-усмирителя.
Великий князь робко, безуспешно пытается подавить мятеж. Александр был в ярости. И он решил напомнить «неблагодарным мятежникам» времена отца. Он посылает в Польшу генерала Михаила Муравьева.
Муравьев создан устрашать. Огромный, тяжело дышащий, с лицом бульдога и тигровыми глазами. Он – в лидерах той самой «ретроградной партии». В бытность губернатором в западных провинциях, Муравьев беспощадно проводил политику русификации. Один из немногих, открыто объявлял неодобрение реформам нового императора. После отмены крепостного права Муравьев демонстративно вышел в отставку.
Дальнего родственника Муравьева повесили по делу декабристов. И Муравьев справедливо сказал о себе знаменитую фразу: «Я не из тех Муравьевых, которых вешают, я из тех, кто сам вешает». И обещал: «Для меня лучший поляк – это поляк повешенный>>. Муравьев поставил условия: отзыв из Варшавы великого князя и предоставление диктаторских полномочий в Польше. Александр все безропотно выполнил. Муравьев-Вешатель отправился в Польшу – усмирять.
Стотысячная русская армия под командованием Муравьева наголову разгромила плохо вооруженные польские повстанческие отряды, после чего он начал зверскую «зачистку» Польши. Вешали, отнимали у шляхтичей поместья, высылали в Сибирь целыми семьями, закрывали монастыри, муравьевские солдатики весело, с прибаутками гнали из келий монахов и монахинь, помогавших повстанцам. Было казнено, сослано на каторгу, повешено больше двадцати тысяч поляков.
Несколько тысяч участников восстания сумели бежать в Европу. С польским самоуправлением было покончено. Польша управлялась теперь из Петербурга, русский язык стал обязателен для всех чиновников.
«ПАТРИОТИЧЕСКИЙ СИФИЛИС»
И после всех этих зверств произошло поразительное: Александр вновь почувствовал... одобрение общества!
«Ай да Муравьев! Ай да хват! Расстреливает и вешает. Вешает и расстреливает. Дай Бог ему здоровья», – радостно писал публицист славянофил Кошелев.
Это была древняя нелюбовь православной Руси к католикам-полякам и прошлые обиды. В памяти народной и Смутное время, когда поляки сажали на престол самозваных царей, и время недавнее, когда они сражались вместе с Наполеоном. «Семейная вражда славян между собою» называл Пушкин отношения России с покоренной Польшей. Но Европа отказалась признать муравьевские зверства «семейным делом». Бежавшие поляки рассказывали в Европе о польских ужасах.
Франция, Англия и Австрия, унизившие Россию в Крымской войне, выступили с протестом против зверств в Польше. И тотчас усмирение Польши стало очень популярным в обществе.
«Русский Витязь», «Борец с Европой, которая хочет воспользоваться поляками для нового унижения русской земли», – так писала наша печать о Муравьеве.
