Текст книги "Иосиф Сталин. Начало"

Автор книги: Эдвард Радзинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Окончание шахматной партии: встреча Ленина

В последних числах марта он мне сообщил:

– Свершилось! Они выезжают из Цюриха. Ленин и с ним еще тридцать два человека. Германия согласилась пропустить их в закрытом пломбированном вагоне… Ты представляешь, что начнется в газетах? – Коба походил по комнате. – Я получил очередное письмо от Ильича. Благодарит за Красную гвардию, продолжает крыть за «Правду». Однако всего в трех строчках. Все остальное – тревожится… очень боится, что его попросту арестуют на перроне. Просит организовать его моментальный отъезд с вокзала под нашим прикрытием. Он не забыл, Фудзи, что мы с тобой отважные грузинские парни. Не забыл товарищ Ленин также, что Шляпников и Залуцкий – болваны. Он так и пишет: «Наверняка не сумеют найти извозчика, ведь все извозчики будут заняты в идиотские пасхальные дни». Не забывает крыть религию товарищ Ленин… Вот что я думаю: мы с тобой устроим ему сюрприз – вместо извозчика организуем товарищу Ленину экипаж понадежнее. Какой? Неужели не понял? Броневик. – Коба прыснул в усы. – Мы должны вытребовать у Совета броневик, почетный караул и гарантию безопасности для Ильича. Имеем ли мы право требовать это? Излишне говорить, что имеем. Приезжает вождь партии, много страдавший при «проклятом царском режиме». Давай потрясем наших братьев-грузин. – И добавил очень тихо: – Он все простит, все забудет за такую встречу…

Я с изумлением его слушал. В нем что-то сильно изменилось внешне. Раньше он был юркий и быстрый. Теперь стал важный, медлительный. Расхаживал по комнате, посасывая трубку, часто сам себе задавал вопросы. И сам же важно на них отвечал. Я тотчас вспомнил, где я это видел. У нас с Кобой в Гори был учитель. Мы все его смертельно боялись. Перед началом урока он всегда требовал положить руки на столы, после чего обходил с розгой и больно бил по рукам. И сам себя спрашивал вслух:

– Зачем я это делаю? – И отвечал: – Чтобы у вас, маленьких негодяев, не было тени сомнений: учитель все о вас знает. – И опять следовал его вопрос себе: – Почему я могу высечь любого из вас? Потому что каждый знает, за что!

Он всегда говорил вопросами и ответами, этот учитель. Единственный учитель, которого панически боялся маленький Сосо.

Вскоре в Петрограде стало известно то, что уже было известно нам: воюющая Германия согласилась пропустить вагон с Лениным и прочими большевиками. Приезжали Крупская, Инесса Арманд, Зиновьев, Радек, остальных не помню. (Пикантность ситуации: красотка Инесса была признанной возлюбленной, Крупская – женой… Притом что Ильич был большой моралист…) Пассажиры не имели права покидать вагон, пока поезд ехал по территории Германии. Что началось в газетах! «Немцы благоволят большевикам! Приезжают немецкие шпионы!..»

Помню, как я и Коба в два голоса уговаривали Чхеидзе.

Коба:

– Злобный вой в газетах! Спрашивается, что задумала контрреволюция? – Поучительно выставив пальчик (еще один жест нашего учителя): – Использовать приезд Ленина для травли Совета! Что в этих условиях должен сделать наш Совет?

– Защитить Ильича! – выкрикнул я.

– Я тоже хочу защитить, – вздыхал Чхеидзе.

Коба:

– Но что нужно для этого? Организовать официальную, торжественную встречу…

Так мы с ним на два голоса спели эту песню о встрече Ленина.

– Ну хорошо, попробуем, попробуем, – продолжал вздыхать Чхеидзе, – теперь это очень нелегко, но попробуем…

27 марта 1917 года пришла телеграмма – вагон с большевиками отправился из Цюриха… Новая телеграмма: вагон проехал через всю Германию… И третья: Ленин и компания прибыли в Стокгольм. Фотография в социал-демократической газете: в Стокгольме Ильич с Зиновьевым, Крупской и шведскими социал-демократами идет по улице. Ленин в модном котелке. Как потом рассказали, фотограф снял их, когда они выходили из магазина, в котором Ильич купил пальто и… историческую кепку. В Петрограде он сменит буржуазный котелок на эту пролетарскую кепку, которую издавна носили немецкие рабочие.

Наконец, четвертая телеграмма: поезд выехал в Питер.

Все это время мы с Кобой неутомимо готовили торжественную встречу.

По прибытии на Финляндский вокзал Ильич должен будет пройти в Царский павильон – здесь прежде встречали царя. Мы сумели уговорить Чхеидзе. Решением Совета подогнали к Царскому павильону целых два броневика. С одного из них, по замыслу Кобы, Ленин обратится к встречающим с поздравлением по поводу победы Революции.

Мы со Шляпниковым организовали шествие на вокзал «представителей рабочих окраин». Распевая «Интернационал», колонна рабочих подойдет к особняку Кшесинской. В это же время мичман Раскольников приведет из Кронштадта отряд матросов.

Обе колонны соединятся у особняка, получится внушительное зрелище: впереди грозные матросы, за ними рабочий люд.

С пением «Интернационала» колонна двинется к вокзалу.

И наступил памятный день! «Встреча Ильича» началась во время остановки поезда на финской границе. В вагон вошла целая делегация – Каменев, Раскольников, Шляпников, Залуцкий и я. (Коба оставался на вокзале – организовывать главное зрелище.)

Ильич сидел в купе один. Купе было заставлено чемоданами, нам невозможно было пройти. Сгрудились в коридоре. Я должен был рассказать Ильичу, как мы создавали Красную гвардию. Но ни я, ни делегация не сумели и рта раскрыть. Мы забыли про его темперамент…

Ленин в рубашке, жилетке, палец заложен за жилетку, грозно встал посреди чемоданов. И яростно набросился на Каменева:

– Что это у вас пишется в «Правде»? Мы здорово вас ругали! – Он вошел в раж. Лобастое лицо покраснело, узкие глазки совсем сузились, метали молнии. – А вы тоже хороши, Коба!

– Я Фудзи, Владимир Ильич.

Он остановился. Все засмеялись. Засмеялся заливисто и Ленин.

– Простите, товарищ Фудзи, вы на него похожи. Я давно не видел этого путаника.

В этот момент в коридоре появилась Крупская. Усталая, с глазами навыкате, она показалась мне старухой. Втиснулась в купе между чемоданами, озабоченно спросила:

– Володя, они позаботились об извозчике?

Ленин опомнился, и яростный поток слов замер. Вернулся в действительность. Вот тут-то я и вступил в разговор:

– Все в порядке, Владимир Ильич. Об извозчике позаботился товарищ Коба. Он будет встречать вас на перроне.

Ильич улыбнулся и… продолжил яростно уничтожать Каменева.

Впоследствии мой друг исправит историю. На сотнях полотен будет изображена радостная встреча в поезде двух великих Вождей – Ленина и Кобы.

Историческая ночь на самом деле

Около одиннадцати вечера поезд подъехал к Финляндскому вокзалу. Состав остановился.

Первыми из вагона вышли мы, встречавшие Ильича.

На перроне уже выстроился почетный караул, солдатский военный оркестр. Выглядело великолепно. Коба здорово потрудился. И сейчас он стоял впереди цепи почетного караула. Мы все присоединились к нему.

Через некоторое время из поезда начали выходить приехавшие.

Первой появилась прелестная возлюбленная Ильича Инесса Арманд, в кокетливой парижской шляпке и в мехах. За нею – толстый Зиновьев с поросячьим круглым лицом. И наконец, они – Крупская, как-то испуганно взглянувшая на почетный караул, и Ильич в элегантном темном пальто и котелке. (Пролетарская кепка пока лежала в багаже, хотя впоследствии на тысячах картин он будет изображен с этой самой кепкой в руках.)

Офицер из цепи караула тотчас шагнул навстречу и вытянулся перед Ильичем. Ильич испуганно отпрянул назад, но офицер, взяв под козырек, произнес приветственную речь. В ответ Ленин почему-то тоже взял под козырек.

Грянул «Интернационал». И снова Ильич испуганно вздрогнул.

Коба подскочил и тронул его за руку. Ленин растерянно улыбнулся.

– У нас большой багаж, нам нужен носильщик, – попыталась перекричать «Интернационал» Крупская.

– Все организовано, ни о чем не заботьтесь, – ответил Коба.

Под революционные звуки он торжественно повел Ленина и Крупскую в одноэтажный белокаменный (модная смесь древнерусского со стилем модерн) Царский павильон. Здесь Ильича уже ждал Чхеидзе. И церемония продолжилась…

Я наблюдал забавнейшую картину. Горел камин, у камина стоял Ильич. Напротив него Чхеидзе читал приветствие от имени Совета. В приветствии выражалась надежда «на участие гражданина Ленина в развитии революционной демократии». От большевиков с краткими приветствиями выступили Шляпников и Коллонтай.

Все это время Ленин вел себя вызывающе. Демонстративно зевал, показывал, как ему скучно слушать все эти речи. Наконец, наступила его очередь. Начал он зло и сухо:

– Пора кончать разговоры о Революции, пришла пора ее делать.

Чхеидзе с изумлением уставился на него, громко ответил:

– По-моему, Революция уже произошла, и именно поэтому гражданин Ленин стоит сейчас в Царском павильоне!

– От Революции буржуазной, – будто не слыша, продолжал Ленин все громче, все злее, – пришла пора перейти к Революции социалистической. Впереди борьба! Не на жизнь, а на смерть. Борьба пролетариата с буржуазией. И в этой борьбе нет места социал-предателям. – И он прокричал толпившимся у входа матросам караула: – Нам не по пути с прислужниками капитала!

Чхеидзе возмущенно посмотрел на меня и на Кобу, молча повернулся и пошел прочь.

Ленин успел крикнуть ему вслед:

– Долой прислужников буржуазии! Да здравствует социалистическая революция!

Потом Коба говорил мне с восторгом:

– Что такое настоящий Вождь? Они ему протянули руку, а он в нее сунул камень. Тот ему морду для поцелуя подставил, а он в нее харкнул. Учимся, понемногу учимся!

Теперь он все чаще повторял эту присказку…

Итак, один грузин ушел в ярости, а двое – я и Коба – поспешили вместе с Ильичем на площадь…

Коба поставил великолепный спектакль. Мрак прорезал прожектор, прибывший на площадь вместе с броневиком. Осветил площадь, забитую рабочими и матросами. И фигурку маленького лысого, лобастого человечка (буржуазную шляпу он догадался снять, мял ее в руке).

Всего год назад это было бы бредом, фантазией сумасшедшего. И вот оно, свершилось: тысячная толпа, прожектора, броневик… И руками матросов караула он уже вознесен на башню грозного броневика. На пик Истории. Говоривший до этого разве что перед десятками эмигрантов, Ленин впервые в жизни увидел вожделенные толпы. Думаю, в этот миг он и стал Вождем. Как власть имеющий, с броневика, грозящего войной, Ильич призвал к будущей крови:

– Да здравствует победа социалистической Революции!

В ответ – рев толпы и привычное в эти дни «ура!». Они не очень понимали, что говорил Ильич и что они славили, эти матросы и рабочие, приведенные на площадь моим другом Кобой. Они жаждали митинговать и, только митингуя, то есть крича «Ура!», чувствовали себя уверенными и счастливыми…

По замыслу великого режиссера Кобы броневик со стоящим на башне Вождем должен был медленно двигаться по Петрограду. На улицах было полно народу – город теперь мало спал. И когда потом я читал воспоминания очевидцев о том, как, стоя на башне двигавшегося броневика, Ильич кричал в толпу: «Да здравствует социалистическая Революция!», всегда вспоминал пословицу «Врет, как очевидец!». Двигаться, стоя на башне, по булыжной мостовой впору было только циркачу. На самом деле Ильич через несколько метров спустился с башни и уселся рядом с водителем броневика.

Жена Надюша вместе с чемоданами ехала впереди, на извозчике…

Только когда машина остановилась у особняка Кшесинской, Ильич с помощью водителя вновь взобрался на башню. Маленькую фигурку лысого лобастого человечка выхватили прожектора – на этот раз с Петропавловской крепости. Ослепленный, счастливый Ильич вновь выкрикнул в собравшуюся толпу:

– Да здравствует социалистическая Революция!

И толпа охотно ответила: «Ура!»…

Во дворец Ленина внесли на руках. На втором этаже был накрыт стол.

Ильич подозвал Кобу, чуть приобняв, что-то шепнул.

– Товарищ Ленин будет говорить в зимнем саду, – объявил Коба.

Перешли в зимний сад – в эту сказку в античном стиле: мрамор, хрустальные люстры, огромные зеркала, экзотические, увы, увядшие растения вдоль стен… Разместились на все тех же обитых белым шелком, нынче основательно запачканных стульях. Для президиума поставили стол у окна. Место за столом занял Каменев.

Он торжественно предоставил слово Ленину. Ленин встал и… вновь набросился на Каменева, на его статьи в «Правде». Бедный Каменев пытался возражать, ссылался на Маркса. Ильич тут же обозвал его «штрейкбрехером» и после долго и беспощадно ругал. В заключение он еще раз объявил:

– Нынешняя Революция в России – это всего лишь приход буржуазии к власти и результат ошибки пролетариата! – И как заклинание: – Да здравствует грядущая победоносная социалистическая Революция!

После ужина Ленин и Крупская отказались переночевать в особняке.

– Мы с Надюшей договорились с сестрой. Туда и багаж отвезли. – Обратился к Кобе и ко мне: – Провожать нас поедут храбрые грузины. Кто знает, что придумали Керенские и Чхеидзе.

Коба был прав: Ильич не забыл наше удалое прошлое…

По рассветной улице мы ехали на автомобиле к его сестре.

– Надо же, а мы с Володей боялись, что в пасхальные дни нам не найти извозчика, – смеялась Крупская.

– Вместо извозчика подали броневик!

«Динь-динь», – заливался Ильич.

– А Володенька уверял, что с вокзала его повезут в Петропавловскую крепость, – продолжала веселиться Крупская.

– Когда этот офицер шагнул ко мне, я, батенька, подумал: крышка. – И опять «динь-динь». Добавил, обращаясь к Кобе: – За встречу спасибо. Но если снова напишете прежние глупости – уничтожу.

Именно в этот день Коба стал для Ильича очень близким человеком.

Великий ход Кобы

Через пару дней я увидел блистательный ход моего друга Кобы, завершивший всю шахматную партию.

В зимнем саду особняка Кшесинской собралась апрельская партийная конференция большевиков. В высоком зеркале над каминной доской – наши тогдашние лица, счастливые, полные надежды. И лицо Кобы, который через двадцать лет уничтожит почти всех делегатов, любовавшихся сейчас на свои отражения…

Пока рассаживались, прибежал матрос, сообщил:

– Явилась хозяйка дворца!

Накануне мы, действительно, получили грозное постановление суда. Оказалось, балерина и не думала уезжать из Петербурга. Когда первый страх прошел и власть порядка начала возвращаться в столицу, она подала на нас в суд. Сперва мы не обратили на это внимания. Но примадоннами просто так не становятся. У нее был стальной характер. После двух судов она дожала: добилась решения о возвращении особняка. Короче, нас выселяли.

Я отправился переговорить с мадам…

Навстречу поплыл аромат восхитительнейших духов. Она стояла в холле в очередной прелестной шубке и причитала, почти плача:

– Была знаменитая мраморная лестница, где она?

– Вот она, – сказал я, подходя. И не без удовольствия показал на заплеванные, все в окурках, ступени. Представился: – Комендант.

– Моего особняка?

– Бывшего вашего особняка.

– Этот ковер я привезла из Парижа… Он залит чернилами, а мои кресла и стулья…

Я сочувственно кивал. Она вскипела:

– Вы смеете издеваться! Вы за все заплатите! Я передам в суд весь перечень. Изуродовали «модный» шкаф. Вырвали дверцы, украли платья! Где мои шубы?! Тоже украли! Где рояль фирмы «Бехштейн»? Разве вы знаете, что это такое! – Наконец она сумела заплакать. – Зачем перенесли его в оранжерею и… и испортили крышку?! – И тут же, забыв про слезы, бешено сверкнула глазами: – Вы смеете молчать? Что это все значит? Я вас спрашиваю!

– Это значит одно: произошла Революция, гражданка Кшесинская.

– Это воровство! Вот что это значит! Сейчас я увидела даму… Она поднималась по лестнице в моем горностае и с моим ожерельем на шее…

– Вы ошиблись, – прервал я. – Это поднималась не дама, но все та же Революция. «У кого нож, у того и хлеб». Таков ее закон.

Огромные глаза сверкнули, она сказала сухо и повелительно:

– Надеюсь, вы получили постановление о возвращении моего особняка? Вы обязаны его освободить к завтрашнему дню. У вас двадцать четыре часа на сборы.

– Вы, видно, не поняли. Только те, у кого есть нож, имеют хлеб. У вас – постановление, а у нас – нож. Если вы собираетесь узнать, что это такое, приходите с постановлением. Но вы придете с ним одна. Поверьте, с вами сюда никто не пойдет. Как наверняка не пошли и сегодня. Я хочу вам дать совет, очень добрый, в благодарность за ваш дворец… Ничего, что я называю ваш особняк дворцом? Это действительно настоящий дворец! Итак, постарайтесь понять. Самое хорошее из всего, что с вами случилось, – вы остались живы. Вспомните про судьбу графини Дюбарри и постарайтесь не исполнить ее роль. Уезжайте из Петрограда! Как справедливо предсказывают в эти минуты в вашем особняке… Революция только начинается.

Она выбежала в бешенстве, но у нее хватило ума прислушаться к моему совету.

Я вернулся в зал, когда выступал Коба. Говорил он очень спокойно, даже рассудительно. Но каков был текст!

– Я хорошо знаком с мнением товарища Каменева о невозможности новой социалистической Революции! Кто может поддерживать такое мнение? Ответ, думается, один: только безмозглые оппортунисты, соглашатели!

– Подожди, Коба. Но ты ведь сам… – начал с места изумленный Каменев.

– Сила не в том, чтобы не делать ошибок, – прервал Коба. – Сила в том, чтобы их вовремя исправить. И благородство в том, чтобы не тыкать ими в харю. Впереди у нас новая Революция, как учит Ильич. Все революции в конце концов обманывали народ. Наша будет первой, где народ обманет своих угнетателей. Буржуазия – это мавр, который сделал свое дело, и ему пора удалиться. Не уйдет добровольно – погоним пинками в жопу!

Смех в зале, аплодисменты.

– Да здравствует социалистическая Революция! Да здравствует диктатура пролетариата, – негромко и как-то душевно сказал (именно сказал, а не провозгласил) Коба.

Ильич захлопал первым. За ним – я. И все остальные…

Каменев растерянно произнес с места:

– Но Ильич подменяет Маркса. И ты – с ним! Маркс говорил иное…

– Кому говорил? – грубо перебил Коба. – Тебе, что ли? Если Маркс говорит с кем-то, то только с Ильичем.

Захохотали, захлопали. Ильич погрозил пальцем Кобе. И добавил ласково:

– Азиат…

На ночной улице Коба сказал мне:

– Все дозволено Вождю, Фудзи. Даже исправить Маркса. Учимся понемногу, учимся…

Излишне говорить, что с этих пор он стал вновь рабским толкователем мыслей Ленина. Он понял: хозяин вернулся. Он теперь все понимал вовремя…

Но вернулся не просто хозяин, а очень богатый хозяин.

В начале мая в Петрограде появился Лев Троцкий. Его приезд буквально наэлектризовал город и совершенно затмил возвращение Ленина…

Сам Троцкий был необычайно эффектен. Его почему-то описывают жгуче-черным брюнетом. На самом деле он был шатен с гривой густых вьющихся волос. Он очень нравился женщинам… Постоянно перевозбужденный, горящие голубые глаза сквозь пенсне, могучий голос – громовой и притом никогда не устающий. И сама речь: яркие образы, жгучая ирония и столь любимый тогда пафос. Однако в его таланте таилась опасная западня. Он был прекрасный актер, блестящий оратор, великолепный журналист, но отнюдь не великий политик. Успех у зала, восторги читателей были для него куда важнее власти!

Вскоре состоялось невозможное – объединение двух прирожденных лидеров, двух вчерашних беспощадных врагов, Троцкого и Ильича.

За кулисами союза стоял Парвус. Он верно оценил железную волю Ленина, его диктаторское властолюбие. И он знал, что Революция – это театр. И ей потребуется великий оратор. Шаман! Таким был Троцкий. И Парвус задумал казавшееся тогда невозможным – уговорил обоих пойти на союз.

Но Коба видел, что этот союз мало что изменил. Ильич втайне болезненно переживал и всегда будет переживать невиданную популярность Троцкого. Он ревновал его к партии.

Коба сразу это понял. Он навсегда – непримиримый враг Троцкого. Несмотря на уговоры Ильича и… к восторгу Ильича. И за это в том числе Ильич ценил Кобу.

Теперь у партии было два великих Вождя. Но в это время все упорнее распространялись слухи о том, что благодетель Парвус – банальный немецкий шпион, прикрывающийся великими целями, а на самом деле забирающий себе львиную долю гигантских средств, отпущенных немецкими генералами на русскую Революцию. Действительно, Толстяк невозможно богател. Покупал замки, дома, целый островок в Берлине на озере Ванзее. На вилле, на острове, устраивались фантастические оргии, туда съезжались знаменитые кокотки со всей Европы. Все это печаталось в газетах. Парвуса начали брезгливо сторониться немецкие социал-демократы…

Теперь и Троцкий и Ленин тщательно скрывали свои связи с Парвусом. Толстяк все больше становился грязной революционной девкой, связь с которой следует скрывать… не переставая, впрочем, ею пользоваться.