Текст книги "Семь рассказов"

Автор книги: Эдвард Морган Форстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Наши инициалы! – пробормотал он, ухватившись за единственное в ее речи, что он был в состоянии понять и употребить для дела. – Давайте теперь же вырежем их. Ваши и мои, рядом. И сердце, если хотите. И стрелу. X. В. плюс И. Б.

– X. В.,– повторила она, – плюс И. Б.

Он достал перочинный нож и увлек ее за собой на поиски нетронутого ствола.

– И. Б., Извечное Благословение. Мое, мое благословение. Моя тихая гавань. Мой целомудренный алтарь. О, воспарение духа! Сейчас вы этого не понимаете, но вы поймете. О, райское уединение! Год за годом, вдвоем, вдали от мира, растворившись друг в друге, сливая свою душу с вашей, И. Б., Истинное Блаженство. – Он протянул руку к стволу. Тут она словно очнулась от сна.

– Харкурт! – закричала она. – Харкурт! Что это? Что это у вас красное на пальцах?

III

О боги! О владыки и владычицы неба и земли! Какой кошмар! Мистер Вортерс прочел взрывоопасную тетрадку Форда.

– Я сам виноват, – сказал Форд. – Надо было мне на наклейке написать: «В сущности, не для посторонних» – тогда бы он уразумел, что это значит – не для него.

Я проявил строгость, соответствовавшую моему статусу платного педагога.

– Вы несправедливы, юный друг. Ваша наклейка отвалилась. Только поэтому мистер Вортерс и открыл тетрадку. Он и не подозревал, что это ваши личные записи. Видите, наклейки-то нет.

– Он ее соскреб, – мрачно возразил Форд и взглянул себе на ногу.

Я притворился, что не понимаю, и продолжал:

– Дело обстоит следующим образом. В течение ближайших суток мистер Вортерс будет обдумывать ситуацию. Я вам советую извиниться, не дожидаясь истечения этого срока.

– А если я не извинюсь?

– Конечно, это ваше личное дело. Не забывайте только, что вы молоды и жизни, в сущности, совсем не знаете, да и своих денег у вас почти нет. Насколько я понимаю, ваша карьера, в сущности, зависит от благоволения мистера Вортерса. Вы насмеялись над ним. Он этого не любит. Дальнейшее, по-моему, очевидно.

– Извиниться?

– Безусловно.

– А если нет?

– Уехать.

Он сел на каменную ступеньку, подперев подбородок коленом. На лужайке под нами мисс Бомонт катала крокетные шары. Влюбленный мистер Вортерс находился еще ниже, на лугу: он надзирал за работами по прокладке асфальтовой дорожки. Да, дорожку решили все-таки проложить, и мост построить, и забор вокруг Иного Царства. Мисс Бомонт скоро поняла, сколь неразумны были ее возражения, и однажды вечером в гостиной сама заговорила об этом и разрешила Харкурту делать все, что он хочет.

– Роща будто ближе подошла, – сказал Форд, обращаясь ко мне.

– Сняли забор между рощей и лугом, вот она и кажется ближе. Вам, друг мой, лучше бы обдумать свои действия.

– Сколько он прочел?

– Естественно, он тут же закрыл тетрадку. Но, судя по тому, что вы показывали мне, одного взгляда вполне достаточно.

– Он на стихах открыл?

– Каких стихах?

– Он говорил вам про стихи?

– Нет. О ком стихи, о нем?

– Нет, не о нем.

– Тогда не страшно, даже если он их и прочел.

– Иногда, знаете, приятно, чтобы о тебе упомянули, – сказал Форд, глядя мне в лицо. Во фразе его было что-то едкое – этакая оскоминка, какая бывает от первоклассного вина. Совсем не юношеский привкус был у этой фразы. Мне стало жаль, что мой ученик рискует погубить свою карьеру, и я снова посоветовал ему извиниться.

– Дело не в том, требует мистер Вортерс извинения или нет. Это совсем другая сторона вопроса, и я предпочел бы ее не касаться. Сейчас суть в том, что если вы сами, по собственному почину, не извинитесь, вам придется уехать. Но куда?

– К тете в Пекхем.

Я жестом указал ему на радовавший глаз ландшафт, на коров и лошадей, щипавших траву, на слуг. В центре ландшафта возвышался мистер Вортерс – этакое земное солнце, источник силы и благополучия.

– Мой милый Форд! Не играйте в героя. Извинитесь.

К несчастью, я несколько повысил голос на последнем слове, и мисс Бомонт услышала меня со своей лужайки.

– Извиниться? – закричала она. – За что?

Будучи равнодушна к игре, она тут же поднялась к нам, волоча за собой крокетный молоток. Вид у нее был довольно вялый. Она наконец начала приобщаться к цивилизации.

– Уйдемте в дом, – прошептал я. – Уйдемте, пока не поздно.

– Вот еще! – сказал Форд. – Ни за что!

– Ну, что у вас тут такое? – спросила она, став на ступеньку подле Форда.

Он поднял голову и, глядя на мисс Бомонт, сглотнул. И вдруг я понял. Вот, значит, что это были за стихи. Теперь я уже не знал, надо ли ему извиняться. Чем скорее его выставят из дому, тем лучше.

Несмотря на мои возражения, он рассказал ей про тетрадку, и первая ее реплика была:

– Ой, покажите, покажите!

Ни малейшего понятия о приличиях. Потом она сказала:

– А отчего вы оба такие грустные?

– Мы ждем решения мистера Вортерса, – сказал я.

– Какие глупости, мистер Инскип! Неужели вы думаете, что Харкурт рассердится?

– Разумеется, он сердится, и совершенно справедливо.

– Да почему?

– Потому что мистер Форд насмеялся над ним.

– Ну так что? – я впервые услышал нотки раздражения в ее голосе. – Неужели вы думаете, что он станет наказывать Форда за какие-то насмешки? А для чего ж еще мы и живем на белом свете? Чтоб уж нельзя было и посмеяться? Вот еще! Да я целый день смеюсь над всеми. Над мистером Фордом, и над вами. И Харкурт тоже. Нет, вы его не знаете! Он не станет. Не станет он сердиться из-за шутки.

– Хорошенькая шутка, – сказал Форд. – Нет, он меня не простит.

– До чего же вы глупый! – она насмешливо фыркнула. – Не знаете вы Харкурта. Он очень добрый. Вот ежели вы станете извиняться, он обязательно рассердится, и я бы разозлилась. Ну скажите ему хоть вы, мистер Инскип!

– По-моему, мистер Вортерс имеет все основания рассчитывать, что мистер Форд извинится.

– Основания? Какие еще основания? Что у вас за слова-то такие – основания, извинения… общество… положение… Я этого не понимаю! Для чего ж тогда вообще жить на свете?

Речь ее была – точно дрожащие огоньки, загорающиеся во мраке. То она кокетничала, то вдруг задавала вопросы о смысле жизни. Однако экзамена по курсу этики я не сдавал и потому ответить ей не мог.

– Я знаю одно: Харкурт не такой дурак, как вы с Фордом. Он выше условностей. Ему плевать на все эти ваши основания и извинения. Он знает, что смех – самая лучшая вещь на свете, а потом уже деньги, и душа и всякое такое.

Душа и всякое такое! Удивляюсь, как это Харкурта, распоряжавшегося на лугу, не хватил удар.

– Да вы бы все с тоски померли, – продолжала она, – если бы только и делали, что обижались и извинялись. Воображаю, если бы все сорок миллионов англичан были такие обидчивые! Вот был бы смех! Воображаю! – и она действительно рассмеялась. – Да вы присмотритесь к Харкурту. Он вовсе не такой. У него есть чувство юмора. Вы слышите, мистер Форд? У него есть чувство юмора. Неужели вам это непонятно?

Форд снова опустил голову и уставился себе под ноги. Мисс Бомонт бесстрастно сообщила мне, что, кажется, он планет. Потом крокетным молотком принялась поглаживать его по голове, приговаривая:

– Плакса-вакса, плакса-вакса. Да тут и плакать-то не о чем! – и со смехом сбежала по ступенькам. – Ладно! – крикнула она, обернувшись. – Велите плаксе утереть слезки. Я сама поговорю с Харкуртом.

Мы молча смотрели ей вслед. Не думаю, чтобы Форд плакал. Глаза у него были большие и недобрые. Он выругался всеми подходящими словами, какие знал, потом резко поднялся и ушел в дом. Вероятно, ему невыносимо было видеть ее разочарование. Не будучи склонным к подобным сантиментам, я с интересом наблюдал, как мисс Бомонт приближалась к своему властелину.

Уверенно ступая, она пересекла луг. Рабочие снимали перед ней шляпы, и она отвечала на их приветствия. Вялость ее как рукой сняло, а вместе с ней исчезли и все признаки цивилизованности. Она снова превратилась в ту простодушную, прямолинейную девчонку, какой Харкурт привез ее из Ирландии, – девчонку в высшей степени привлекательную и нелепую и (меня поймут те, кто умеет жалеть других) в высшей степени трогательную.

Она подошла к нему, взяла его под руку. Я видел, как разрезала воздух его ладонь, разъяснявшая мисс Бомонт проблемы мостостроения. Дважды она прерывала его, ему пришлось повторить объяснения. Потом и ей, наконец, удалось вставить слово, и сцена, последовавшая за этим, была выразительнее любой театральной постановки. Две фигуры – женская и мужская – сходились и расходились на берегу реки, первая возбужденно жестикулировала, вторая была надменна и невозмутима. Мисс Бомонт умоляла, спорила и – если меня не обмануло расстояние – пыталась даже высмеять мистера Вортерса. В подтверждение какого-то из своих наивных аргументов она попятилась… и бултыхнулась в речку. Это стало развязкой комедии. Под галдеж столпившихся рабочих Харкурт спас ее. Вода замочила ей юбки до колен, башмаки у нее были все в грязи. В таком виде Харкурт повел ее к дому, и скоро я начал разбирать слова:

– Грипп… вы ноги промочили… забудьте о платье, здоровье превыше всего… умоляю вас, голубушка, не волнуйтесь… нервное потрясение… в постель, в постель… Немедленно в постель! Обещаете? Будьте паинькой. Поднимайтесь в дом – и прямо в постель.

Он остался на лужайке, а она послушно поднялась на террасу. Лицо ее выражало ужас и замешательство.

– Итак, вы искупались, мисс Бомонт!

– Искупалась?.. А, да. Вы знаете, мистер Инскип… Я даже не понимаю, как это получилось, но… у меня ничего не вышло.

Я изобразил удивление.

– Он говорит, что мистер Форд должен уехать… немедленно. У меня ничего не вышло.

– Очень жаль, мисс Бомонт.

– Ничегошеньки не вышло… Харкурт оскорблен, И говорит, что все это вовсе не смешно. Никогда он не позволяет мне делать, что я хочу. Сперва – латынь и греческий: я хотела узнать про богов и героев, а он мне не позволил. Потом я хотела, чтоб не строили забор и мост и чтоб не было асфальта – и вот видите, что получилось. А теперь я попросила не наказывать мистера Форда, который ни в чем не виноват, а Харкурт навсегда выгоняет его из дома.

– Форд проявил неуважение, мисс Бомонт, – сказал я, ибо долг заставлял меня держать сторону мистера Вортерса.

– Нет такого слова – «неуважение»! – вскричала она. – Где вы его взяли? Ну что за выдумки, все это ваши «обязанности», «положение», «права»? Все это от ваших великих мечтаний!

– Каких «великих мечтаний»? – спросил я, стараясь сдержать улыбку.

– Велите мистеру Форду… о боже, Харкурт идет сюда, я побегу в спальню. Кланяйтесь от меня мистеру Форду и велите ему… угадать. Мы с ним никогда больше не увидимся, и я этого не переживу. Велите ему угадать. Зря я его назвала плаксой. Он не плакса. Он плакал, как настоящий мужчина. И я теперь тоже стала взрослой.

Я счел себя обязанным пересказать этот разговор хозяину дома.

IV

Мост построен, ограда закончена, и Иное Царство привязано к нашему крыльцу ленточкой асфальта. Семьдесят восемь буков как будто и впрямь подошли гораздо ближе к дому, и, когда после отъезда Форда установились ветреные дни, мы слышали, как ночами вздыхают в роще кроны деревьев, а утром находили буковые листья, прибитые ветром к самой террасе. Мисс Бомонт не выказывала желания идти гулять, отчего дамы чувствовали большое облегчение: Харкурт не велел им отпускать ее одну, а идти за ней в такую погоду значило испортить туалеты. Нет, она сидела в комнатах, не читала и не смеялась, и одевалась теперь не в зеленое, а в коричневое.

Однажды, зайдя в гостиную и не заметив ее присутствия, мистер Вортерс облегченно вздохнул и сказал:

– Ну слава богу. Круг замкнулся.

– Да, замкнулся, – отозвалась мисс Бомонт.

– А ты, оказывается, тут! Сидишь тихонько, как мышка? Я хотел сказать, что наши господа, представители британского трудящегося класса, соизволили наконец завершить свой труд и отгородили нас от окружающего мира. А я… я под конец сделался ужасным тираном и деспотом и не послушался тебя. Мы не поставили калитки на том конце рощи. Ты меня простишь?

– Все, что по душе тебе, Харкурт, нравится и мне.

Дамы с улыбкой переглянулись, а мистер Вортерс сказал:

– Вот именно. И как только уляжется ветер, мы все вместе отправимся в твою рощу и отпразднуем ее покупку по-настоящему. Потому что прошлый раз не в счет.

– Конечно, прошлый раз не в счет, – повторила мисс Бомонт.

– Ивлин говорит, что ветер никогда не уляжется, – заметила миссис Вортерс. – Не знаю, откуда ей это известно.

– Пока я в доме, ветер не успокоится.

– В самом деле? – игриво сказал мистер Вортерс. – Ну так выйдем и успокоим его.

Они прошлись взад-вперед по террасе. Ветер затих ненадолго, но потом, к обеду, разыгрался еще пуще. Мы ели и слушали, как он рычит и свищет нам из каминной трубы. Кроны деревьев в Ином Царстве бурлили, точно море в шторм. Ветер срывал с них листья и сучки, а потом на асфальт слетела ветка, настоящая толстенная ветка, и, скользнув через мост, пролетела луг и покатилась по нашей лужайке. (Беру на себя смелость называть ее «нашей», поскольку я остался в доме в качестве секретаря Харкурта.) Если бы не каменные ступеньки, она влетела бы на террасу и, чего доброго, разбила бы окно в столовой. Мисс Бомонт вскочила со стула и, как была, с салфеткой в руке, выбежала на лужайку и подбежала к ветке.

– Ивлин! Ивлин! – закричали дамы.

– Пусть идет, – великодушно отозвался мистер Вортерс. – Происшествие и в самом деле исключительное. Надо обязательно рассказать о нем архидьякону.

– Харкурт! – воскликнула вновь разрумянившаяся мисс Бомонт. – А не могли бы мы с тобой после обеда пойти в рощу?

Мистер Вортерс немного подумал.

– Если ты не хочешь, можно, конечно, не ходить, – добавила она.

– А вы что скажете, Инскип?

Я понял, чего ему надо, и воскликнул:

– Да, пойдемте! – хоть я и не питаю никакой любви к ветреной погоде.

– Прекрасно. Мама, Анна, Рут, миссис Озгуд, мы все отправляемся в рощу.

И мы отправились-таки. Процессия получилась унылая. Но на сей раз боги были благосклонны к нам: лишь только мы выступили, буря утихла и в природе наступило поразительное спокойствие. Так что слова мисс Бомонт относительно погоды в конце концов оказались пророческими. Настроение ее улучшалось с каждой минутой. Она шествовала по асфальтовой тропке впереди всех нас и время от времени оборачивалась и обращалась к влюбленному мистеру Вортерсу с каким-нибудь изящным или ласковым замечанием. По-моему, она была восхитительна. Меня всегда восхищают люди, умеющие верно сориентироваться.

– Подойди-ка сюда, Ивлин!

– Сам подойди!

– Поцелуй меня!

– Как же я тебя поцелую, когда ты так далеко? Он кинулся к ней, но она ускользнула, а мы все мелодично рассмеялись.

– Ах, до чего ж я счастлива! – воскликнула она. – Ведь правда же, у меня есть все, что мне надо в этом мире. Ужас как мрачно было сидеть в доме. Но теперь, ах, до чего ж я счастлива!

Вместо коричневого платья на ней светилось прежнее волнисто-зеленое, и, стоя на асфальте посреди широкого луга, она принялась вертеть юбки, и солнце, пробившееся вдруг сквозь тучи, осветило ее. Она была поистине очаровательна, и мистер Вортерс не стал делать ей замечаний, радуясь, наверное, что прошла ее меланхолия, и мирясь с тем, что одновременно улетучилась ее цивилизованность. Танцуя, она почти не переступала ногами, но тело ее так грациозно колыхалось, и так волшебно развевалось платье, что мы были буквально в упоении. Она танцевала под пение пташки, со страстью заливавшейся в Ином Царстве, и река остановила свой бег, чтобы полюбоваться танцем (зачем же еще?), а очарованные ветры замерли в своих пещерах, в то время как очарованные тучи застыли в небе. Кружение танца подхватило ее и уносило прочь от нашей компании, от всего нашего общества, от нашей жизни, назад, в прошлое, в глубину веков, – и вот уже пали кругом дома и изгороди, осталась только невозделанная земля под солнцем. Одежда мисс Бомонт обратилась в листву, руки обернулись ветвями, белая шейка превратилась в гладкую верхушку дерева, которая приветственно сияет в лучах восходящего солнца, а порой поблескивает от дождя. Вот набегает листва и скрывает от нас гладкий ствол – это шейка мисс Бомонт вдруг скрылась в каскаде волос. Потом листва расходится, мы снова видим блеск коры, и снова возникает из зелени мисс Бомонт, которая восклицает, глядя на нас:

– Ах, ах! – и снова: – Ах, Харкурт! Я никогда еще не была так счастлива! Я чувствую, что мне принадлежит весь мир!

А он, в тенетах любовного экстаза, позабывший о мадоннах Рафаэля, позабывший, я полагаю, и о своей душе, бросился к ней с распростертыми объятиями, восклицая:

– Ивлин! Ивлин! Извечное Благословение! Моя навеки! Моя! – но она ускользнула от него.

Возникла музыка, и мисс Бомонт запела:

– О Форд, один средь Вортерсов, мой брод чрез эти воды, веди меня к моему царству! О Форд, как я тебя любила, когда жила в обличье женщины! И пока есть у меня ветви, чтоб защищать тебя от солнца, я буду помнить о тебе, – распевая так, она перешла речку.

Не знаю, почему он с таким неистовством за ней погнался. Все это была игра, мисс Бомонт оставалась в его владениях, кругом стоял забор, убежать она не могла. Однако он стремглав бросился через мост, будто все их счастье было поставлено на карту, и яростно кинулся в погоню. Мисс Бомонт бежала неплохо, но исход, конечно, был предрешен. Мы только не знали, на лугу он ее поймает или уже в роще. Дюйм за дюймом он настигал ее. Вот они уже в тени деревьев. В сущности, он мог бы схватить ее… но промахнулся. Она исчезла между стволами, затем и он скрылся из виду.

– Харкурт развеселился, – говорили миссис Озгуд, Анна и Рут.

– Ивлин! – слышалось из рощи. Мы как ни в чем. не бывало шли по асфальтовой дорожке.

– Ивлин! Ивлин!

– По-видимому, он ее все еще не поймал.

– Ивлин, где ты?

– Мисс Бомонт, должно быть, очень ловко спряталась.

– Слушайте! – заорал Харкурт, появляясь из рощи. – Вы не видели Ивлин?

– Нет, нет, она в лесу.

– Я так и думал.

– Ивлин, верно, прячется от него за каким-нибудь стволом. Вы идите с той стороны, а я с этой. От нас она не увильнет.

Мы – вначале весело – пустились на поиски; нас не оставляло ощущение, что мисс Бомонт совсем рядом, что ее тонкая фигурка скрывается за ближайшим стволом, а волосы и платье слились с листвой. Она где-то здесь; она над нами; вот ее ножка коснулась багрово-бурой земли; вот мелькнула ее грудь, шейка; она была повсюду и нигде. Веселье наше обернулось раздражением, а раздражение излилось в гнев и страх. Сомнений не было – мисс Бомонт исчезла.

– Ивлин, Ивлин! – снова и снова кричали мы. – Право же, это совсем не смешно!

Потом поднялся ветер, еще более злобный после затишья, и страшная буря вынудила нас уйти в дом. Мы говорили:

– Теперь-то она наверняка вернется.

Но она не вернулась. Зашипел дождь, повисший над пересохшими лугами, точно дым фимиама, и под натиском дождя листва разразилась рукоплесканиями. Потом блеснула молния. Дамы взвизгнули, и мы увидели, как Иное Царство ударило в ладоши, и услышали, как оно разразилось громовым хохотом. Даже архидьякон не припомнит такой грозы. У Харкурта погибли все саженцы, с крыши послетала черепица. Весь напряженный, бледный, Харкурт подошел ко мне и сказал:

– Вам можно доверять, Инскип?

– Безусловно.

– Я давно подозревал их. Она сбежала с Фордом.

– Но каким образом? – поразился я.

– Лошади ждут; поговорим в коляске. – Затем, перекрывая шум дождя, он проорал: – Калитки-то там нет, я знаю, а вот как насчет лестницы? Пока я тыкался между деревьями, она перескочила через забор, а он…

– Но вы были так близко! Они бы не успели.

– Все можно успеть, – сказал он злобно. – Подлая бабенка все успеет, если захочет. Когда я ее нашел, она была дикарка. Я ее выдрессировал, выучил. Ох, раздавлю я их. Раздавлю. Места мокрого не оставлю.

Форда ему не раздавить. Эта задача не под силу никому. Но я боялся за мисс Бомонт.

Поезд уже ушел. Нам сообщили, что он увез несколько молодых парочек, а, прибыв в Лондон, мы узнали еще о многих других парочках, замеченных на вокзале. Мир словно сговорился поиздеваться над одиночеством Харкурта. В отчаянье мы разыскали наконец унылое предместье, где проживает теперь Форд. Мы пронеслись мимо неряшливой служанки и перепуганной тетушки, взлетели наверх, рассчитывая захватить его с поличным. Он сидел за столом и читал «Эдипа в Колоне»[16]16
  «Эдип в Колоне» (401 г. до н. э.) – драма Софокла, повествующая о странствиях и смерти слепого изгнанника, царя Эдипа, который достигает Колона и умирает там чудесной смертью избранника богов.


[Закрыть] Софокла.

– Меня не проведешь! – завопил Харкут. – Мне известно, что мисс Бомонт прячется у тебя.

– К сожалению, нет, – ответил Форд. От бешенства Харкурт стал заикаться:

– Инскип! Вы слышите, слышите, что он говорит? «К сожалению»! Повторите все, что вам известно о нем! Я просто не в состоянии.

Я процитировал песню: «О Форд, один средь Вор-терсов, мой брод чрез эти воды, веди меня к моему царству! О Форд, как я тебя любила, когда жила в обличье женщины! И пока есть у меня ветви, чтоб защищать тебя от солнца, я буду помнить о тебе».

– Вскоре после этого она исчезла, – сказал я.

– И еще… раньше… она передавала ему что-то в таком же духе. Вы свидетель, Инскип. Она ему велела что-то угадать.

– Я и угадал, – сказал Форд.

– Ага! Значит ты, в сущности…

– Вовсе нет, мистер Вортерс, вы меня не поняли. Я не «в сущности» угадал. Я действительно угадал. Я мог бы рассказать вам, если б захотел, но это не имеет смысла. Потому что она не «в сущности, сбежала» от вас. Она действительно спаслась, окончательно и навсегда, поскольку есть на свете ветви, чтоб защищать людей от солнца.