Текст книги "Семь рассказов"

Автор книги: Эдвард Морган Форстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Я не вижу никого. Не вижу ничего. Я хочу домой, – вопил мистер Бонс. И умолял кучера: – Спасите меня. Разрешите остаться в вашей колеснице. Я так почитал вас. Я вас цитировал. Я переплел вас в телячью кожу. Отвезите меня обратно, в мой мир.

И кучер ответил:

– Я только средство, а не цель. Я лишь пища, но не жизнь. Ищи опору в самом себе, как этот мальчик. Я не могу тебя спасти. Ибо поэзия – это дух, и те, кто поклоняются ей, должны поклоняться истинно и всей душой.

И мистер Бонс не мог сопротивляться, он выполз из прекрасного омнибуса. Сначала зияющим провалом появилось его лицо. Затем руки – одна цеплялась за ступени, другая хватала воздух. Вот уже видны плечи, грудь, живот… И с криком "Я вижу Лондон!" он упал – пал на жесткий, залитый лунным светом камень, пал в него, как падают в воду, пролетел насквозь и исчез, и мальчик больше никогда его не видел.

– Куда вы упали, мистер Бонс? Вот приближается шествие, чтобы почтить вас музыкой при свете факелов. Сюда идут те, чьи имена вам знакомы. Гора пробудилась, пробудилась и река, а море вдоль скаковой дорожки уже будит дельфинов – и все это в вашу честь. Они хотят вас…

На лбу своем он ощутил прикосновение свежих листьев. Кто-то увенчал его лавром.

TEAOS [8]8
  Конец (греч.).


[Закрыть]

ИЗ ГАЗЕТ

В районе Вермондских газовых разработок найдено жестоко изувеченное тело мистера Септимуса Бонса. В карманах покойного обнаружены кошелек с деньгами, орфоэпический словарик и два омнибусных билета. Несчастный джентльмен упал, очевидно, с большой высоты. Подозревают, что он стал жертвой преступления. Власти предпринимают тщательное расследование. («Кингстон гвэет», «Сербитон тайме», «Рейнз парк обсервер»)

Иное царство

I

Перевод с английского В.Лаперно

– Quem – кого; fugis – ты избегаешь; ah demens – дурачок; habitarunt di quoque – боги тоже жили в; silvas – лесах. Продолжайте!

Я всегда стараюсь приукрасить античные тексты. Такая у меня методика. Вот я и перевел demens как «дурачок». Только мисс Бомонт не следовало записывать мой перевод в тетрадку, а Форду, который вовсе не так прост, не следовало повторять за мной: «Кого ты избегаешь, дурачок; боги тоже жили в лесах».

– Вот и-и-именно, – подтвердил я, по-ученому растягивая гласные, – вот именно. Silvas – леса, пространство, поросшее лесом, вообще сельская местность. Ну, a demens – это, конечно, demens. О безумец! Боги, говорю тебе, даже боги живали в лесах!

– А мне кажется, боги всегда жили на небе, – сказала миссис Вортерс, снова (по-моему, в двадцать третий раз) прерывая урок.

– Жили, да не всегда, – ответила ей мисс Бомонт, не отрывая глаз от своей тетрадки. Над словом «дурачок» она вписала «безумец».

– Во всяком случае, я всю жизнь считала, что они живут на небесах.

– Нет, нет, миссис Вортерс, – повторила девушка, – вовсе даже нет. – И, порывшись в своих конспектах, прочла: «Боги. Местожительство. Верховные – гора Олимп. Пан – как показывает имя – почти повсюду. Ореады – горы. Сирены, тритоны, нереиды – вода (соленая). Наяды – вода (пресная). Сатиры, фавны и тому подобное – леса. Дриады – деревья».

– Да у вас, милочка, обширные познания. Но скажите мне, ради всего святого, какой вам от них прок?

– Они мне помогают… – мисс Бомонт запнулась. Она с величайшим почтением относилась к античным авторам, и ей очень хотелось объяснить миссис Вортерс, какой от них прок.

Форд пришел ей на выручку:

– Ну конечно, они вам помогают. В античных текстах масса полезных советов. Например, как от всего увиливать.

Я выразил надежду, что мой юный друг не намеревается увильнуть от чтения Вергилия.

– Нет, правда! – воскликнул он. – Вот, предположим, этот тип, длинноволосый Аполлон, идет учить тебя музыке. Что делать? Проще простого: бац – и ты в лавровых зарослях. Или, допустим, следующий урок – общее природоведение. И, допустим, тебе неохота его учить. Берешь и превращаешься в тростник.

– Мне кажется, у Джека ум за разум заходит, – изрекла миссис Вортерс.

Однако мисс Бомонт поняла намеки, надо сказать, довольно остроумные, и подхватила:

– А Крез?[9]9
  Крез – царь Лидии (VI в. до н. э.), считавшийся одним из богатейших людей древности.


[Закрыть] Во что надо превратиться, чтобы сбежать от Креза?

Я поспешил внести поправку в ее познания в мифологии.

– Мидас,[10]10
  Мидас – фригийский царь, обладавший, согласно легенде, спо» собностью превращать своим прикосновением все предметы в зсм лото.


[Закрыть] мисс Бомонт, а не Крез, – сказал я. – И не вам надо превращаться, а он вас превращает. В золото.

– Да уж от Мидаса не увильнешь, – подтвердил Форд.

– Нет, погодите, – запальчиво начала мисс Бомонт, которая учила латынь не больше двух недель, однако не постеснялась бы поправить и университетского профессора.

Не дослушав, Форд принялся ее дразнить:

– Не увильнете, не увильнете, от Мидаса не увильнете! Догонит, прикоснется – и готово, выплачиваете ему тысячу процентов золотом. Превращаетесь в золотой слиток в форме юной красавицы.

– Вот еще! – воскликнула мисс Бомонт со своей обычной кокетливостью. – Касаться меня? Да я не дамся!

– А он вас и не спросит!

– А я не дамся!

– А он и не спросит!

– А я не дамся!

– А он не спросит!

Мисс Бомонт схватила том Вергилия и шмякнула им Форда по голове.

– Ивлин, Ивлин, – запротестовала миссис Вортерс, – вы забываетесь! И вы так и не ответили на мой вопрос. Какой вам прок от всей этой латыни?

– А вам, мистер Форд, какой прок от латыни?

– Мистер Инскип! Какой нам прок от вашей латыни?

Так я оказался вовлечен в этот извечный спор. Существует множество превосходных аргументов в пользу изучения латыни, но они трудно запоминаются, а мы к тому же сидели на самом солнцепеке, в горле у меня пересохло, хотелось чаю. Однако платный учитель не может не выступить в защиту латыни – это подорвало бы основу его существования. Поэтому я снял очки, подышал на них и сказал:

– Дражайший Форд, как вы можете задавать подобные вопросы?!

– Нет, с Джеком мне все ясно, – сказала миссис Вортерс. – Ему надо готовиться к вступительным экзаменам. Но вот зачем Ивлин учить латынь, этого я не понимаю.

– И все же вы неправы, миссис Вортерс, – сказал я, целясь в нее очками, которые все еще держал в руке. – Я с вами решительно не согласен. Мисс Бомонт в известном смысле абитуриентка нашей цивилизации. Ей тоже предстоят своего рода экзамены, и латынь – один из них. Чтобы постичь современный мир, надо знать, из чего он возник.

– А зачем ей постигать современный мир? – не унималась несносная дама.

– Ну знаете! – парировал я, звучно прихлопнув дужки своих очков.

– Нет, мистер Инскип, не знаю! Так что вы уж потрудитесь объяснить мне, зачем все это надо. Меня тоже заставили в свое время пройти через всех этих Юпитеров, Венер, Юнон, я их до сих пор помню. И, между прочим, со многими из них приключались совершенно, неприличные истории.

– Классическое образование, – сказал я сухо, – не сводится к одной лишь античной мифологии. Тем не менее мифы сами по себе тоже имеют определенную ценность. Пусть это только чьи-то сны, но ведь и сны не лишены ценности.

– Мне тоже снятся сны, – сказала миссис Вортерс, – но у меня хватает благоразумия не пересказывать их.

К счастью, в этот момент нас прервали.

– Да здравствуют сны, господа! – произнес позади нас могучий мужской бас, и к нам присоединился хозяин, Харкурт Вортерс – сын миссис Вортерс, жених мисс Бомонт, опекун Форда и мой работодатель. Мне надлежит называть его мистер Вортерс. – Да здравствуют наши бесценные сны! – повторил он. – Весь день я препирался, спорил, торговался, и вот прихожу домой и застаю вас на лужайке за таким безоблачным, таким мирным, таким идиллическим занятием, как изучение латыни… – он не договорил и, опустившись на стул подле мисс Бомонт, завладел ее ручкой.

– «Ах ты дурачок, боги-то живут в лесах», – пропела она.

– Что такое? – нахмурился мистер Вортерс. Свободной рукой юная ученица указала на меня.

– Вергилий, – пояснил я с запинкой. – Перевод посредством разговорной лексики…

– Ах, вот что! Разговорный перевод поэзии. – Улыбка снова осветила чело мистера Вортерса. – Ну, если в лесах живут боги, тогда понятно, почему леса такие дорогие. Я приобрел сегодня рощу Иное Царство.

Сообщение это вызвало повальный восторг. Буки в Ином Царстве действительно не уступают лучшим букам Хертфордшира, к тому же роща и луг перед ней давно уже неприятной зазубриной нарушали округлость очертаний поместья Вортерсов. Вот почему мы так обрадовались. Один лишь Форд хранил молчание, потирая ушибленное Вергилием место и тихонько улыбаясь самому себе.

– Судя по цене, которую с меня взяли, там на каждом дереве сидит по богу. Впрочем, в этой сделке цена не имела для меня никакого значения. – Он взглянул на мисс Бомонт и добавил: – Вы ведь, кажется, любите буки, Ивлин?

– Я всегда забываю, которые из них буки. Вот такие? – и она воздела руки к небу, свела кисти вместе и вытянулась всем телом, изображая тонкий и гибкий ствол. Изящное зеленое платье затрепетало, словно прошелестели бесчисленные листья.

– Голубушка! – воскликнул влюбленный мистер Вортерс.

– Нет, – сказал Форд. – Это береза.

– Ах да, конечно. Значит, такие? – она привела в движение свои юбки, на секунду повисшие в воздухе обширными зелеными кругами, точно слоистая крона бука. Взглянув в сторону дома и убедившись, что слуги ничего не заметили, мы дружно рассмеялись и объявили, что она рождена для варьете.

– Да, такие я очень даже люблю! – воскликнула она и изобразила еще один бук.

– Я так и думал, – кивнул мистер Вортерс, – я так и думал. Роща Иное Царство – ваша.

– Моя?!

Ей никогда еще не дарили таких подарков, и она даже не сразу поняла.

– Да, напишем купчую на ваше имя, и вы ее собственноручно подмахнете. Примите рощу в знак моей любви и нашей помолвки. В добавление к кольцу, так сказать.

– Так теперь она моя? И мне там можно делать все, что я захочу?

– Все, что вам заблагорассудится, – улыбаясь подтвердил мистер Вортерс. Она набросилась на него с поцелуями. Потом расцеловала миссис Вортерс. Она не обошла бы и нас с Фордом, но мы выставили локти. Известие о том, что она стала землевладелицей, ударило ей в голову.

– Значит, она моя. Я могу там гулять, работать, жить. Собственная роща! Моя навеки!

– На девяносто девять лет она в вашем полном распоряжении.

– На девяносто девять лет?.. – Я вынужден отметить, что в голосе ее прозвучала нотка разочарования.

– Голубушка, уж не надеетесь ли вы прожить дольше?

– Нет, это, наверное, невозможно, – ответила она, слегка покраснев. – Не знаю…

– Подавляющее большинство людей считает, что девяносто девять лет – срок достаточно большой. К примеру, этот дом и лужайка, на которой вы сейчас стоите, отданы мне на девяносто девять лет, и все же я считаю их своими. Или я неправ?

– Нет, нет, конечно.

– На девяносто девять лет – это ведь и значит, в сущности, навеки.

– Да, да, вы правы.

У Форда есть одна взрывоопасная тетрадка. Снаружи на ней написано: «Не для посторонних», а когда открываешь, то на титульном листе видишь название: «В сущности, книга». Я увидел, как Форд раскрыл эту тетрадку и записал: «Вечность – это, в сущности, девяносто девять лет».

Тут мистер Вортерс проговорил, словно обращаясь к самому себе:

– Боже мой, до чего же вздорожала земля. Просто уму непостижимо.,

Я понял, что великому человеку нужна реплика, и подал ее:

– В самом деле, мистер Вортерс?

– Друг Инскип, вы даже представить себе не можете, как дешево я мог купить эту рощу десять лет назад. Но я отказался. Угадайте почему?

Мы не угадали.

– Потому что это было бы нечестно.

При сих благородных словах по лицу мистера Вортерса распространился чрезвычайно симпатичный румянец.

– Да, нечестно. То есть формально все было бы законно, но по сути – безнравственно. Чтобы купить ее, надо было оказать давление на тогдашнего владельца. И я отказался. Мне говорили – причем говорили по-своему порядочные люди, – что я напрасно щепетильничаю. А я сказал: «Возможно. Возможно, я излишне щепетилен. Мое имя всего лишь Харкурт Вортерс, и, может быть, оно не слишком широко известно за пределами Сити и моей родины в целом, и все-таки мне лестно думать, что его произносят с уважением. И моему имени под этой купчей не бывать. Таково мое последнее слово. Можете называть это щепетильностью. Допустим, у меня каприз. Будем считать, что я просто капризничаю». – Мистер Вортерс снова залился краской. Форд говорит, что его опекун краснеет с ног до головы, и, если его раздеть и спровоцировать на благородные речи, он будет как вареный рак. В таком виде он и нарисован у Форда в тетрадке.

– Значит, теперь вы купили рощу у кого-то другого? – спросила мисс Бомонт, с интересом выслушав всю историю.

– Конечно, – сказал мистер Вортерс.

– Ну разумеется, – рассеянно отозвалась миссис Вортерс, пытавшаяся отыскать в траве оброненную спицу. – У вдовы прежнего владельца.

– Чай! – вскричал сын миссис Вортерс, энергично поднимаясь на ноги. – Я вижу, накрывают к чаю, что как нельзя более кстати. Пойдемте, мама. Пошли, Ивлин. Целый день сражаться, это, доложу я вам, не шутка. В сущности, вся наша жизнь – непрерывная борьба. Борьба, с какой стороны ни глянь. Лишь немногим счастливчикам удается проводить время в чтении книг, и таким образом избегать столкновения с реальностью. Я же…

Дальше мы не слышали. Сопровождая обеих дам, он пересек аккуратный лужок и поднялся по каменным ступенькам на террасу, где лакей возился со столами, стульями и серебряной подставкой для чайника. Из дома на террасу вышли остальные дамы. Мы услышали, что и они тоже бурно отреагировали на известие о покупке Иного Царства.

Мне по душе Форд. У этого юноши задатки ученого и джентльмена, хотя с последним он почему-то не согласен. Меня позабавила несколько скептическая гримаса, появившаяся на лице юноши при взгляде на террасу. Лакей, массивная серебряная подставка – все это чуждо Форду и только злит его. Ибо ему свойственно мечтать. Не о возвышенном, нет. Возвышенное – это область мистера Вортерса. Нет, у Форда мечты реальные и осязаемые. Здоровые мечтания, уводящие его мысль не в облака, а на землю, только другую, где лакеев нет, а подставки, я полагаю, делаются не из серебра. И, как я понимаю, там вещи называются своими именами, а не сводятся «в сущности» к чему-то другому. Однако есть ли смысл в этих мечтах и, если есть, какой от них прок, – этого я не сумею объяснить. Сказав, что сны – и, стало быть, мечты – не лишены определенной ценности, я просто хотел возразить старухе; Вортерс.

– Продолжайте, дружок, – сказал я. – Мы должны до чая хоть что-нибудь успеть.

Он развернул свой стул, усевшись спиной к террасе и лицом к лугу, речушке и стоявшим за нею букам Иного Царства, и с восхитительной серьезностью принялся разбирать «Эклоги» Вергилия.[11]11
  «Эклоги» Вергилия (42–38 гг. до н. э.) – сборник стихотворений, восхваляющих пастушеский труд и прелести сельской жизни.


[Закрыть]

II

Роща Иное Царство ничем не отличается от любой другой буковой рощи. Таким образом, я избавлен от докуки ее описывать. Нет ничего оригинального и в том, что речка, преграждающая путь к роще, не имеет мостика в удобном для этого месте и, стало быть, надо либо делать крюк примерно в милю, либо шлепать по воде. Мисс Бомонт предложила шлепать. Мистер Вортерс бурно приветствовал это предложение, и мы даже не сразу поняли, что он вовсе не собирается его принять.

– Великолепно! – восклицал он. – Великолепно! Пошлепаем в ваше царство по колено в воде. Вот только как же провиант?

– Понесете на себе!

– Конечно, конечно. Или кто-нибудь из слуг понесет.

– Харкурт! Никаких слуг. Раз лес мой – значит, и пикник мой, стало быть, я и хозяйка. Я все устрою. Я от вас скрыла. Весь провиант мы уже купили. Мы с мистером Фордом ходили в деревню.

– В деревню?

– Да. Мы купили печенья, апельсинов и полфунта чаю. А больше ничего и не надо. И раз уж мистер Форд притащил все это из деревни, он может и через речку перенести. От вас требуется только одолжить мне немного посуды, но не самой дорогой. Посуду я понесу сама. Вот и все.

– Но, голубушка!..

– Ивлин, – сказала миссис Вортерс, – почем вы с Джеком покупали чай?

– Мы отдали десять пенсов за полфунта.

На это миссис Вортерс ответила недовольным молчанием.

– А как же мама? – вскричал мистер Вортерс. – Я совсем забыл! Не может же мама тоже шлепать босиком.

– Нет, конечно, нет, миссис Вортерс. Мы можем вас перенести.

– Благодарю вас, дитя. Я уверена, что вам это под силу.

– Увы, Ивлин, увы, мама над нами смеется. Она скорее умрет, чем позволит нам нести ее. Увы и еще раз увы! Ведь с нами пойдут мои сестры. И миссис Озгуд, а эта несносная женщина к тому же простужена. Нет, придется нам идти кругом, через мост.

– Вы идите кругом, а мы… – начал Форд, но опекун кинул на него быстрый взгляд, и Форд осекся.

Так что мы пошли кругом. Процессия состояла из восьми персон. Возглавляла ее мисс Бомонт. Она была чрезвычайно весела и забавна – так, во всяком случае, мне тогда казалось. Правда, впоследствии, припоминая ее речи, я не нашел в них ничего забавного. Но тогда она нас очень веселила, выступая примерно в таком роде: «Шеренгой по одному. Вообразите, что вы в церкви, и замкните рты на замок. Носками наружу, мистер Форд. Харкурт! Будете переходить реку – бросьте наяде щепотку чая, у нее голова болит. Она уже тысячу девятьсот лет страдает мигренью». И так далее, и тому подобное, все глупости в таком же роде. Не знаю, чем мне тогда понравилась ее болтовня. Мы подошли к роще, и мисс Бомонт сказала: «Мистер Инскип, пойте, а мы будем подпевать: "Ах ты дурачок, боги-то живут в лесах"». Я прокашлялся и пропел-таки эту гнусную фразу, и все принялись повторять ее, словно литанию. Было в ней что-то привлекательное, в нашей мисс Бомонт. Я, в общем, понимал, почему, наткнувшись где-то в Ирландии на эту девицу без денег, без связей и, можно сказать, без роду, без племени, Харкурт решился привезти ее домой и объявить своей невестой. Это был смелый поступок, а ведь он и считал себя смелым человеком. Приданого за ней не было ни полушки, но он мог себе позволить жениться на бесприданнице: ценности у него и так имелись в избытке – и материальные, и духовные. Однажды я слышал, как он говорил матери, что со временем Ивлин тысячекратно возвратит его издержки. Ну а пока в ней просто было что-то привлекательное. Платному учителю не пристало судить, кто симпатичен, а кто нет, а то бы я ей очень симпатизировал.

– Прекратить пение! – скомандовала она. Мы вошли в лес. – Добро пожаловать. Милости прошу вас всех ко мне в рощу.

Мы поклонились. Форд, всю дорогу хранивший серьезность, поклонился до самой земли.

– Теперь прошу садиться. Миссис Вортерс, будьте добры присесть вот здесь, возле этого зеленого ствола, он пойдет к вашему чудному платью.

– Хорошо, дорогая, я сяду, – сказала миссис Вортерс.

– Анна, сюда. Мистер Инскип, возле нее, а вот здесь – Рут и миссис Озгуд. А вы, Харкурт, подвиньтесь немного вперед, чтобы заслонить дом. Его не должно быть видно.

– Ну уж нет, – засмеялся влюбленный мистер Вортерс, – я предпочитаю сидеть, прислонившись к дереву.

– А мне куда сесть, мисс Бомонт? – спросил Форд. Он стоял по стойке смирно, будто солдат.

– Ах ты боже мой! – воскликнула она. – Вы только поглядите на нашего Фордика – один посреди стольких Вортерсов![12]12
  Игра слов: ford означает «брод», а имя Вортерс созвучно слову waters, «воды». – Прим. перев.


[Закрыть]

Да, она была уже достаточно цивилизована, чтобы каламбурить.

– Может, я заслоню вам дом, если останусь стоять?

– Сядь, Джек, ну что за ребячество! – с ненужной резкостью вмешался опекун. – Сядь, тебе говорят.

– Пусть постоит, раз ему хочется, – сказала мисс Бомонт. – Только сдвиньте шляпу на затылок, мистер Форд. Чтоб она у вас была как венчик. Тогда вы мне не только дом, но даже и дым из трубы заслоните. К тому же вам так очень к лицу.

– Ивлин, Ивлин, вы слишком много требуете от ребенка. Он устанет стоять. Он же типичный книжный червь, он слабенький. Пусть он сядет.

– А я думала, вы сильный, – сказала она.

– Ну разумеется, я сильный! – воскликнул Форд, И это правда. Невероятно, но факт. Никогда он не упражнялся с гантелями и не играл в регби. Мускулы у него окрепли сами собой. Он считает, что это от чтения Пиндара.[13]13
  Пиндар (518–442 гг. до н. э.) – древнегреческий поэт, автор торжественных песнопений, исполнявшихся на празднествах.


[Закрыть]

– В таком случае будьте любезны постоять.

– Ну что за детские капризы, Ивлин! – вмешался мистер Вортерс. – Если бедняга Джек устанет, я его сменю. Однако почему это вы не желаете смотреть на мой дом, а?

Миссис Вортерс и девицы Вортерс обеспокоенно заерзали. Они видели, что их Харкурт недоволен. Почему недоволен – не их забота. Ублажить его надлежало Ивлин, и они все уставились на нее.

– Ну-с? Отчего же вам противен вид вашего будущего дома? Не побоюсь сказать – хотя спроектировал его, в сущности, я сам, – что он совсем недурно смотрится отсюда, особенно фронтоны. Ну-с? Отвечайте!

Мне было жаль мисс Бомонт. Самодельный фронтон – вещь ужасающая, и особняк Харкурта больше всего походил на загородную дачку, страдающую водянкой. Но что же она ему ответит? Она ничего не ответила.

– Ну-с?

А она и ухом не вела. Будто и не слышала. Все так же улыбалась, веселилась и сияла, а отвечать и не подумала. Ей словно было невдомек, что на вопрос необходимо дать ответ. Зато для нас ситуация создалась невыносимая. Желая спасти положение, я тактично перевел разговор на ландшафт, который, сказал я, немного напоминает мне местность под Вейи.[14]14
  Вейи – этрусский город, который вел непрерывные войны с Римом в V–IV вв. до н. э. Место археологических раскопок в XIX в.


[Закрыть] Я солгал. Ничто здесь не напоминало мне Вейи, так как я никогда не бывал там. Но приводить в разговоре античные названия и имена тоже входит в мою методику. Во всяком случае, я избавил общество от неловкой ситуации: мисс Бомонт сразу посерьезнела и деловито осведомилась, в каком году Вейи был разрушен. Я ответил ей подобающим образом.

– Обожаю античных писателей, – объявила она. – У них такой естественный стиль. Они просто записывают кто что знает, вот и все.

– Верно, – сказал я. – Однако наряду с прозой античные авторы писали и стихи. Они не ограничивались регистрацией фактов.

– Записывали что знали, вот и все, – повторила мисс Бомонт с довольной улыбкой, словно это дурацкое определение доставляло ей удовольствие.

Между тем Харкурт пришел в себя.

– Очень справедливое суждение, – сказал он. – Я лично отношусь к античному миру точно так же. Он нам, в сущности, ничего не дает. Они записали кто что знал и этим ограничились.

– Как это? – спросила мисс Бомонт. – В каком смысле «ограничились»?

– В том смысле – хоть и не слишком вежливо говорить так при мистере Инскипе, – в том смысле, что античная литература – это еще далеко не все. Конечно, мы многим обязаны ей, и я вовсе не склонен ее недооценивать. Я тоже изучал в школе античных писателей, в них масса прелести и красоты, но античные авторы – это далеко не все. Они писали в ту эпоху, когда человек еще не научился чувствовать по-настоящему. – Мистер Вортерс порозовел. – Отсюда и некоторая холодность античного искусства, которому недостает… чего-то такого, знаете ли… чего-то такого. Другое дело – более поздние вещи: Данте, мадонна Рафаэля, некоторые мелодии Мендельсона… – исполненный благоговения, мистер Вортерс умолк. Мы глядели в землю, не смея поднять глаз на мисс Бомонт. Ни от кого не секрет, что ей тоже недостает чего-то такого. Ведь в ней еще не развилась душа.

Наше молчание нарушил громкий шепот миссис Вортерс, сообщившей, что она умирает с голоду.

Юная хозяйка вскочила. Нет, нет, помогать она нам не позволит. Мы гости. Она раскрыла корзинку, развернула печенье и апельсины, вскипятила и разлила чай. Чай был ужасный. Зато мы смеялись и болтали с той свободой, которую дает только пикник, и, даже выплевывая мух, миссис Вортерс улыбалась. Над нами маячила молчаливая фигура благородного Форда, который подносил чашку ко рту, стараясь не нарушить позы. Его опекун, большой забавник, подшучивал над ним, и все норовил пощекотать его под коленками.

– Ах, до чего же хорошо! – говорила мисс Бомонт. – Я так счастлива!

– Какой у вас милый лесок, – говорили ей дамы.

– Лес теперь принадлежит ей навеки! – воскликнул мистер Вортерс. – Девяносто девять лет – это, конечно, мало. Я заставил бывших владельцев пересмотреть условия и на сей раз приобрел лес в вечное владение. Пустое, голубушка, пустое, не стоит благодарности!

– Ну как же не стоит, – возражала она, – когда все так прекрасно и вы все так добры ко мне! А ведь еще год назад я почти никого из вас не знала. Ах, как чудесно! И роща, собственная роща в вечное владение! И вы все у меня в гостях и чай пьете! Дорогой Харкурт! Дорогие мои! И мистер Форд даже заслонил от меня дом, который мог бы все испортить!

– Ха, ха, ха! – рассмеялся мистер Вортерс и покрепче ухватил юношу за ногу. Не знаю, что у них там вышло, но Форд охнул и упал. Посторонний мог бы подумать, что он вскрикнул от злости или от боли, но мы-то были все свои и дружно рассмеялись.

– На лопатки, на лопатки! – играючи, они принялись бороться, разбрасывая пыль и сухие листья.

– Не смейте бить мою рощу! – прикрикнула на ник мисс Бомонт. – Ей больно!

Форд снова охнул. Мистер Вортерс убрал руку.

– Победа! – объявил он. – Ивлин, полюбуйтесь видом на фамильное гнездо Вортерсов.

Но мисс Бомонт уже вспорхнула и, покинув нас, углубилась в свою рощу. Мы собрали посуду и разделились на группы. Форд пошел с дамами. Мистер Вортерс удостоил меня своего общества.

– Ну-с, – задал он свой обычный вопрос, – как подвигаются античные штудии?

– Неплохо.

– А каковы способности мисс Бомонт?

– Я бы сказал, незаурядные. Во всяком случае, она полна энтузиазма.

– А вам не кажется, что это скорее детская прыть? Буду с вами вполне откровенен, мистер Инскип. Во многих отношениях мисс Бомонт, в сущности, еще дитя. Ей предстоит учиться всему с самого начала. Она ведь и сама это признает. Ее теперешняя жизнь так непохожа на ее прошлое существование. Так нова для нее. Наши привычки, наш образ мыслей – во все это ей еще предстоит вживаться.

Я знал, к чему он клонит. Но ведь и я не набитый дурак. И я ответил:

– В смысле вживания нет лучшего материала, чем античная литература.

– Это верно, – подтвердил мистер Вортерс, – это верно.

Где-то за деревьями слышался голос мисс Бомонт. Она считала буки.

– Единственное, что меня смущает, – продолжал мистер Вортерс, – это, знаете ли… ну вот греческий, латынь… пригодятся ли ей эти знания? Сумеет ли она… Ну, словом, вы же понимаете, что учительствовать ей не придется.

– Да, верно, – сказал я, и лицо мое отразило впервые зародившиеся сомнения.

– Так стоит ли… поскольку знания ее ничтожны?.. О, разумеется, она полна энтузиазма! Но не следует ли направить ее энтузиазм по пути, скажем, английской литературы? Она ведь совершенно не знает Теннисона.[15]15
  Теннисом Алфред (1809–1892) – английский поэт, автор «Королевских идиллий» (1859) – цикла поэм о короле Артура и его рыцарях.


[Закрыть] Вчера вечером, когда мы прогуливались в оранжерее, я прочел ей эту замечательную сцену, помните – Артур и Джиневра? Латынь и греческий – это прекрасно, но иногда мне кажется, что начинать надо с начала.

– Вам кажется, – подхватил я, – что для мисс Бомонт античные авторы – излишняя роскошь.

– Вот именно, мистер Инскип, роскошь, именно роскошь. Причуда. Прихоть. Другое дело – Джек Форд. И тут мы, между прочим, подходим к еще одной проблеме. Ведь из-за нее Джеку, наверное, приходится повторять пройденное прежде. Она же только-только постигает азы.

– Да, разумеется, азы. И должен вам сказать, что учить их вместе довольно трудно. Джек – мальчик начитанный, а мисс Бомонт, при всем ее энтузиазме и прилежании…

– Я так и думал. Стало быть, Джеку это не на пользу?

– Да, должен признаться, что…

– Вот именно. Напрасно я придумал для них совместные занятия. Отринем эту идею. Для вас, мистер Инскип, с потерей ученицы ничего, разумеется, не изменится.

– Мы тотчас прекратим совместные занятия, мистер Вортерс.

Тут она подошла к нам.

– Харкурт, здесь семьдесят восемь деревьев. Я все-все сосчитала.

Он одарил ее улыбкой. Надо сказать, что он высок и красив, с мощным подбородком, живыми карими глазами, обширным лбом, и вовсе не седой. Фотографический портрет мистера Вортерса производит весьма благоприятное впечатление.

– Семьдесят восемь деревьев?

– Так точно.

– Вы рады?

– Ох, Харкурт!..

Я начал укладывать посуду в корзину. Они меня видели и слышали, и знали, где я. Не моя вина, что они не отошли в сторонку.

– Предвкушаю постройку моста, – сказал он. – Простого деревянного моста в низине. И еще можно проложить асфальтовую тропку от дома через луг, чтобы мы с вами могли в любую погоду приходить сюда посуху. Здесь бывают мальчишки – обратите внимание на инициалы, вырезанные на стволах. Я думаю, стоит соорудить какую-нибудь простенькую ограду, чтобы никто, кроме нас с вами…

– Харкурт!..

– Ограду такого типа, как у меня поставлена вокруг сада и полей. А на той стороне рощи поставим калитку и повесим замок. Закажем только два ключа – вам и мне, больше ведь ни к чему… и проведем асфальтовую дорожку…

– Погодите, Харкурт!

– Погодите, Ивлин!

– Я… я… я…

– Вы… вы… вы..?

– Я… я не хочу асфальтовую дорожку!

– В самом деле? Да, может быть, вы правы. Тогда, пожалуй, шлаковую. Или даже гравиевую.

– Но видите ли, Харкурт… Я вообще не хочу никакой дорожки! Мне… мне это не по карману!

Он победно расхохотался.

– Голубушка! Да кто же просит вас тратиться? Дорожка тоже входит в мой подарок.

– Нет, подарок – только роща, – сказала мисс Бомонт. – Вы понимаете… Ну зачем мне дорожка? Гораздо лучше приходить сюда, как сегодня. И мост мне ни к чему. И забор. И я совсем не против, чтобы мальчишки вырезали на стволах свои инициалы. Они уж сколько лет ходят сюда со своими подружками – специально чтоб вырезать инициалы. Это у них вроде обручения и называется «четвертое предложение». И я вовсе не хочу их прогонять.

– Боже! – сказал мистер Вортерс, указав на внушительных размеров сердце, пронзенное стрелой. – Боже, боже!

По-моему, он просто тянул время, не зная, как ей лучше возразить.

– Они вырезают свои имена или инициалы и уходят, а когда у них рождается первый ребенок, снова приходят и режут глубже. И так после каждого нового ребенка. Вот смотрите: если кора прорезана насквозь до самой древесины – значит, у них большая семья, а если прорезь неглубокая и зарастает – значит, они вообще не поженились.

– Да вы просто чудо! Я прожил тут всю жизнь, но даже слыхом не слыхал обо всем этом. Кто бы мог подумать, что в Хертфордшире существуют народные обычаи! Надо будет рассказать архидьякону, он придет в восторг.

– И я вовсе не хочу им мешать!

– Голубушка, но ведь лесов кругом полно. Крестьяне найдут себе другую рощу. Свет клином не сошелся на Ином Царстве.

– Но ведь…

– Иное Царство будет для нас, только для нас двоих. Мы вырежем два имени, мое и ваше, – шептал он.

– Я не хочу, чтоб был забор. – Она стояла лицом ко мне, и я видел, что она напугана и сбита с толку. – Я ненавижу заборы. И мосты. И всякие дорожки. Ведь это же мой лес. Прошу вас. Ведь вы мне его подарили.

– Ну разумеется, – поспешил он успокоить ее; но видно было, что он злится. – Идея! Ведь луг-то мой! Стало быть, я имею право его огородить. Поставлю изгородь между вашим участком и моим.

– Со стороны дома – пожалуйста. Отгораживайтесь от меня сколько угодно. Но не отгораживайте меня от людей. Никогда, Харкурт, никогда. Я не хочу, чтобы забор отделял меня от всего мира. Пусть люди приходят в рощу. С каждым годом инициалы будут становиться все глубже. Ну что может быть приятнее? И даже если некоторые зарастают, все равно они тут, под корой.