Текст книги "Еврейские пираты Карибского моря"

Автор книги: Эдвард Крицлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

«Проклят днем и проклят ночью, проклят, когда уходит, и проклят, когда приходит»[178]178
  Schama, «А Different Jerusalem», 16.


[Закрыть]. Так написано в осуждении Уриэля да Косты, изгнанного из общины чрезмерно святыми евреями, которые могли соперничать с христианами в приверженности ортодоксальности. Евреи в Амстердаме жили свободно, но были обязаны подчиняться структурам, созданным религиозными лидерами общины. Прежде чем покончить с собой, да Коста описал историю своей жизни и дал представление о суровости и религиозном догматизме, который господствовал в жизни общины. Столь жесткими были эти ограничения, что из-за них многие молодые люди, жаждавшие личной свободы, поселились в Новом Свете и вели борьбу за еврейские права. Их родители, выросшие в условиях христианских запретов, вернувшись в иудаизм, считали себя обязанными соблюдать многочисленные заповеди своей религии, пусть даже только на словах. Будто желая искупить многолетнее притворство и следование католическим обрядам, большинство из старейшин общины не пытались спорить с раввинами, которые, как родственник Палаччи, ревностно соблюдали правила, предписывающие, что следует и чего не следует делать, а также были скоры в изгнании тех, кто не подчинялся их линии.

Уриэль да Коста был одним из тех, кто отказался подчиняться. Его автобиография, выдержки из которой приводятся ниже, служит лучшим источником сведений по этой эпохе[179]179
  Prinz, The Secret Jews, pp. 75–87. Полное свидетельство представлено в автобиографии Уриэля да Косты «Образчик человеческой жизни» (New York: Bergman Publishers, 1967).


[Закрыть]. Он родился в португальском Опорто в 1585 году в семье богатого конверсо. Да Коста учился на священника и служил в местной церкви, пока в 1615 году не переехал в Амстердам с матерью и четырьмя братьями. Почему он вернулся в иудаизм, лучше всего рассказал он сам:

Я был воспитан в римской католической религии и очень боялся вечного проклятия. По этой причине я все время изучал Новый Завет и другие священные книги… Однажды я почувствовал, что совершенно запутался… Мне казалось невозможным признаться в своих грехах, чтобы получить полное прощение, как положено в католической традиции… Я начал сомневаться в истинности того, чему учился всю жизнь, и попытался примирить веру с разумом, потому что разум нашептывал мне вещи, совершенно противоречащие вере…

Надеясь найти удовлетворение в другой религии, я начал читать книги Моисея и еврейских пророков, хорошо зная о прошлом великом соперничестве между евреями и христианами. В Ветхом Завете я нашел множество такого, что противоречило Новому Завету. Как известно, Ветхий Завет чтут и евреи, и христиане, а Новый – только христиане. В итоге я начал склоняться к Моисеевой вере и решил жить по его закону, так как он получил закон от Бога, ну или так он утверждал, а себя считал только посредником…

Учитывая все это, а также и то, что в моей стране не было свободы вероисповедания, я решил уехать. Я покинул прекрасный дом, построенный отцом, и без колебаний оставил церковную должность. Мы сели на судно, подвергая себя опасности, – ведь лица еврейского происхождения не имели права уехать без разрешения короля. Со мной были мать и братья, которых я тоже убедил своими аргументами… Это было дерзкое предприятие и очень опасное в случае провала, так как в нашей стране даже обсуждать религиозные вопросы было небезопасно. После долгого путешествия мы прибыли в Амстердам, где евреи могли жить свободно и соблюдать заповеди. Я испытывал настоящее вдохновение и, вместе с братьями, немедленно сделал обрезание.

Уриэль понимал иудаизм в соответствии с Ветхим Заветом. Он хотел найти библейскую религию, которой давно уже не было. Как многие другие конверсос, он основывал свои представления на Ветхом Завете, изложенном в христианской Библии. Вместо этого да Коста столкнулся с иудаизмом диаспоры, который опирался на толкования и комментарии мудрецов и был, скорее, религией Талмуда, чем Торы. Желая жить по заповедям, да Коста отверг множество более поздних обычаев, не упомянутых в Пятикнижии Моисеевом.

Приезжая в Амстердам, крещеный еврей сразу попадал в объятия раввинов. Не важно, каким закоренелым идолопоклонником он был в «Вавилонском изгнании», его все равно принимали. Однако теперь, когда он возвращался в лоно иудаизма, раввины начинали душить его законами:

После нескольких дней в Амстердаме я начал понимать, что обычаи и учреждения евреев Амстердама совершенно не соответствовали тому, о чем писал Моисей. Если бы заповеди Моисея соблюдались со всей строгостью, то евреи не могли выдумать множество вещей, отклонявшихся от этих заповедей. Было несправедливо, что человек, отказавшийся от безопасной жизни дома ради свободы в иной земле, отказавшийся от всевозможных благ, сталкивался с подобным обращением…

Уриэль не скрывал своих взглядов и открыто обвинял членов «Маамада», исполнительного комитета синагоги, в изобретении новой Торы: «Они зовут себя мудрецами еврейского народа и изобретают множество законов, которые совершенно противоречат вере, и делают все это ради того, чтобы сидеть в первом ряду в Храме и получать особое уважение на рынке»[180]180
  Yosef Kaplan, «The Intellectual Ferment in the Spanish-Portuguese Community of 17th Century Amsterdam», in The Sephardi Legacy, vol. 2, ed. Haim Beinart (Jerusalem: Magnes Press, 1992), 295.


[Закрыть].

В 1623 году произошли два происшествия, повлекшие изгнание да Косты из общины. Племянник, который «жил со мной, пошел к руководителям общины и сказал, что я пишу книгу, не соответствующую еврейским законам, и добавил, что я просто не могу быть евреем». Вскоре после этого да Коста встретил двух новоприбывших и «отговаривал их от присоединения к общине, говоря, что они не представляют себе бремя, которое собираются взвалить на себя».

Я попросил их не рассказывать о нашем разговоре евреям. Но эти подлецы предали меня… Узнав о разговоре, старейшины общины встретились с раввинами, кипевшими от ярости. Началась открытая война. Раввины и люди начали преследовать меня с удвоенной ненавистью и причинили мне столько вреда, что я мог отвечать лишь справедливым презрением.

Исключенный из синагоги, он оказался в изоляции. «Даже братья, которых я учил, отвернулись от меня. Они так боялись властей, что не приветствовали меня, встретив на улице». После смерти жены Сары единственным человеком, с которым он мог говорить, был его благочестивый домовладелец. Через семь лет да Коста сдался. Он попросил принять его обратно и согласился на унизительную церемонию, которую «Маамад» установил для возвращающихся в общину. В назначенный день:

Я вошел в синагогу, переполненную мужчинами и женщинами, пришедшими посмотреть на представление. Когда настало время, я поднялся на кафедру… и громко прочитал список прегрешений, закончив словами: «Я заслуживаю умереть тысячу раз за то, что совершил…» Затем служка сказал мне идти в угол и раздеться. Я разделся до пояса, обмотал голову полотенцем и снял обувь. Служка привязал меня за руки к одной из колонн. Подошел кантор и нанес мне 39 ударов кожаным хлыстом, согласно закону, позволяющему 40 ударов. Но они были настолько совестливы, что боялись случайно нанести мне больше ударов, чем позволяет закон. Во время бичевания я читал псалом.

Когда это закончилось… я оделся и распростерся у порога синагоги, а служка держал мою голову. Все прихожане, мужчины, женщины и дети, прошли на улицу, наступая на нижнюю часть моих ног. Никакая обезьяна не придумала бы более безвкусную, унизительную и смехотворную процедуру. Когда все ушли, я поднялся и кто-то помог мне отряхнуть пыль, чтобы никто не мог сказать, что со мной обошлись недостойно. Хотя они только что бичевали меня, теперь они испытывали жалость, погладили меня по голове, и я пошел домой.

Немного позже, в 1640 году, Уриэль да Коста купил пистолет, пришел домой, приставил ствол к виску и нажал на курок. Никто из родных не осмеливался поддерживать его открыто, но после смерти да Косты один из младших братьев уехал в Новый Свет, чтобы избавиться от еврейской версии Святой инквизиции, а другие родственники, настроенные также воинственно, посвятили свои силы борьбе за гражданские права в Европе и Новом Свете. Во второй половине XVII века везде, где евреи боролись за свои права, можно было встретить представителей семьи да Коста[181]181
  Пять лет спустя после самоубийства брата Абрахам да Коста в качестве главы «Маамада» одобрил петицию, в результате которой Генеральные Штаты предоставили голландским евреям права бюргеров. Еще через несколько лет Йосеф да Коста, сын другого брата, и другие евреи в Новом Амстердаме воспользовались этой привилегией, чтобы обеспечить свои гражданские права.


[Закрыть].

Суд над Уриэлем да Костой и его страданиями рисуют портреты раввинов еврейской общины Амстердама в самом мрачном свете. Самуэль Палаччи пришел бы в ужас от такого обращения. Наверняка многие члены общины неохотно поддержали эту жестокость. Не будучи фанатичными последователями религии, они выполняли указания тех, кто был таковыми. Есть некая историческая аномалия в том, что религиозные еврейские лидеры, пережившие преследование со стороны религиозных фанатиков, создали свою инквизицию, вместо того чтобы терпимо относиться к другим евреям. И хотя никого не держали в темных подземельях, не раздевали догола, не вешали на дыбу[182]182
  Инквизиторы часто применяли к упорствующим в преступлениях еще две пытки: strappado и пытку водой. В первом случае голому заключенному связывали руки за спиной, затем перекидывали эту же веревку через блок, прикрепленный к потолку, поднимали узника, а затем отпускали веревку и резко останавливали еще до того, как его ноги коснутся земли. В результате от рывка у человека руки вырывались из плечевых суставов. Эта пытка обычно повторялась в течение часа. Во втором случае палач закрывал рот и ноздри узника тканью, а затем начинал лить на ткань воду. Заключенный был вынужден проглатывать воду и постепенно заглатывать ткань. Затем палач быстрым движением выдергивал ткань.


[Закрыть], жизнь изгнанных из общины была разрушена.

Самому известному изгнаннику было девять лет, когда он наступил на распростертое тело да Косты у порога синагоги. Знаменитый философ Барух Спиноза открыто высказал сомнение в каждом религиозном запрете иудаизма и в том, что Библия несла Слово Божье. Как и Уриэль, он был «проклят днем, проклят ночью, проклят, когда уходит и проклят, когда приходит». Но, в отличие от да Косты, сегодня Спинозу почитают как великого мыслителя эпохи Просвещения и одного из самых видных деятелей в еврейской истории.

Совсем немногие евреи были изгнаны из общины. Однако если принять во внимание гнетущую религиозную атмосферу, в которой проходила жизнь маленькой общины, то неудивительно, что молодежь, выросшая на свободе, стремилась уйти. Среди тех, кто уехал из Амстердама в Новый Свет, оказались и братья Коэн Энрикес. Когда умер рабби Палаччи, Мозесу было 14 лет, а Абрахаму – 11. Через десять лет они прибыли в Бразилию. Об их родителях известно мало, но влияние раввина-пирата Палаччи было заметно. Абрахам после смерти первой жены женился на внучатой племяннице Самуэля Палаччи Ревекке. Двое их детей тоже вступили в брак с членами семьи Палаччи[183]183
  The Conversion & Persecutions of Eve Cohan, брошюра 1680 года, была обнаружена в библиотеке Хьютон в Гарвардском университете, где хранились редкие рукописи и книги. В брошюре написано, что Абрахам Коэн после смерти первой жены вступил в брак с Ревеккой Палаччи, правнучкой Самуэля. Их двое детей тоже вступили в брак с представителями клана Палаччи. Третьим ребенком была Ева. Памфлет, написанный евреем-отступником, повествует о злоключениях Евы, сбежавшей, чтобы выйти замуж за христианина, бывшего в услужении у ее старшего сводного брата Яакова Коэна Энрикеса.


[Закрыть].

Мозес уехал из Амстердама, чтобы стать солдатом и шпионом. Он сделал головокружительную пиратскую карьеру, растянувшуюся на пятьдесят лет. Абрахам вскоре последовал за ним в Новый Свет, где стал крупным международным торговцем и использовал свое финансовое могущество для управления еврейским поселением. Он никогда не называл себя Энрикес, полагая это имя символом испанского угнетения, и при любой возможности подписывался на иврите – Авраам Коэн[184]184
  Wiznitzer, Jews in Colonial Brazil, 171.


[Закрыть].

Во время голландско-испанского перемирия 1609–1621 годов в европейских странах появился бразильский сахар. Голландские евреи поставляли этот товар в Португалию, а оттуда в Голландию, Францию, Германию и далее на Восток. Эта торговля, а также потребление сахара в Голландии увеличили бразильское производство более чем на 50 процентов. Число сахарных заводов в Амстердаме выросло с четырех до двадцати пяти[185]185
  Odette Vlessing, «The Marranos’ Economic Position in the Early 17th Century», Dutch Jewish History, vol. 3 (Jerusalem: The Institute for Research on Dutch Jewry, 1993), 173. С момента появления в Амстердаме евреи контролировали торговлю сахаром. Это положение сохранилось и после того, как голландцы захватили Ресифи и производство бразильского сахара значительно увеличилось.


[Закрыть]. Сладость, когда-то считавшаяся роскошью, стала доступна каждому.

Торговля прекратилась в 1621 году, и голландцы возобновили борьбу за независимость. Привлекательность сахарного рынка была основной причиной создания голландской Вест-Индской компании (позднее называвшейся просто Компанией), торгового объединения частных акционеров-пайщиков по образцу созданной ранее голландской Ост-Индской компании. В апреле 1623 года принц Мориц руководил конференцией в Гааге, на которой было решено напасть на испанские колонии, источник богатства империи. Для выполнения этой задачи Генеральные Штаты одобрили создание военизированной Компании с правами и средствами вести боевые действия против всех, кто попытается встать у нее на пути[186]186
  http://www.yale.edu/lawweb/avalon/westind.htm; DWIC charter provisions XL and XLII «дают Компании право строить крепости и размещать в них гарнизон, а также содержать военные корабли».


[Закрыть].

Ни одна частная корпорация никогда не имела таких полномочий: монополия на внешнюю торговлю, управление поселениями, содержание собственной армии, ведение войны и заключение мира. Компания получила мандат не просто на торговлю с Бразилией в обход Португалии. Первоначальной целью были завоевание сахарной колонии и захват серебряных рудников горы Потоси, откуда в течение полувека поступали деньги на содержание испанских войск. Чтобы добраться до внутренних областей континента, где находилась Серебряная гора (сегодняшняя Боливия), план Компании предусматривал вторжение с двух сторон – в Бразилию с Атлантического океана и в Перу с Тихого.

Евреи не участвовали в создании Компании, но поддерживали этот шаг и вскоре присоединились к ней. Компания преследовала исключительно экономические и политические цели, но у евреев имелись и иные мотивы. В 1618 году в Португалии инквизиторы арестовали более ста богатых торговцев-конверсос, имевших агентов в Амстердаме, и захватили их бразильские грузы, которые должны были проследовать в Голландию. Амстердамские евреи, связанные со многими из арестованных и хранившие их деньги, подали протест в Генеральные Штаты. Вскоре был направлен официальный протест на имя короля Филиппа, но результата он не дал[187]187
  Israel, «Sephardic Immigration into the Dutch Republic», 16. Генеральные Штаты направили протест королю и потребовали обращаться с «португальскими гражданами» так же, как и с другими, а также призвали вернуть им имущество и деньги. Jonathan I. Israel, Diasporas Within a Disapora, 1540–1740, Brill Series in Jewish Studies (Boston: E. J. Brill, 2002), 140–141; Swetschinski, Reluctant Cosmopolitans, 114.


[Закрыть]. Аресты в Португалии совпали с инквизиторскими процессами в Бразилии, где осудили девяносто конверсос[188]188
  Wiznitzer, Jews in Colonial Brazil, 36.


[Закрыть].

В течение столетия новые христиане жили в Бразилии в относительном покое и участвовали в становлении колонии как богатейшего производителя сахара в мире. Благодаря огромным размерам Бразилии и малочисленности португальского населения эмиграция туда конверсос (и мелких преступников) поощрялась. В 1623 году из пятидесяти тысяч колонистов 15 процентов населения были конверсос. В это число входила и тысяча тайных евреев, о чем власти знали, но, пока евреи не афишировали свою веру, закрывали на это глаза[189]189
  Anita Novinsky, «Sephardim in Brazil: The New Christians», in The Sephardi Heritage, vol. 2, ed. R. D. Barnett and W. M. Schwab (Jacksonville, NC: Gibraltar Books, 1989), 443; Wiznitzer, Jews in Colonial Brazil, 41.


[Закрыть].

Такая политика изменилась в 1580 году, после объединения Испании и Португалии. Во всей единой империи действовала инквизиция, и в следующие десятилетия лиссабонские инквизиторы преследовали евреев колонии. Четвертый процесс в 1618 году, где в роли обвиняемых выступали около сотни конверсос, совпал с арестами в Португалии и стал открытым предупреждением для тех, кто лишь притворялся христианами.

Большинство конверсос колонии составляли честные христиане, и только маленькая доля хранила верность иудаизму. Вынужденные выбирать между верой, навязанной их предкам, и верностью запрещенной религии, большинство выбирали выгоду. По мнению ведущего специалиста по новым христианам Бразилии Аниты Новински, дело было не в религиозности: «Экономическое процветание колонии пробудило алчность инквизиторов»[190]190
  Anita Novinsky, «Sephardim in Brazil», 443.


[Закрыть]. Конверсос в основном принадлежали классу людей обеспеченных. На процессе говорилось, что они доминировали в торговле сахаром и владели двадцатью из тридцати четырех сахарных фабрик.

Производство сахара, использовавшее труд африканских рабов, было главной отраслью экономики Бразилии и специализацией конверсос. Чтобы прояснить, какую роль сыграл сахар в теплом приеме, оказанном конверсос в Новом Свете, нужно совершить экскурс в историю.

Связь конверсос Бразилии с сахарным производством можно проследить от 1503 года. Как известно, тремя годами ранее Педро Альварес Кабрал и его еврейский штурман Гаспар да Гама открыли Бразилию. Выше упоминалось, что король Жуан сдал колонию в аренду предприимчивому торговцу-конверсо Фернандо де Норонье для производства и экспорта цезальпинии («бразильского дерева»), росшей там в изобилии и служащей сырьем для красной краски. Это дерево и дало название колонии. Торговля древесиной, потреблявшейся европейской текстильной промышленностью, приносила консорциуму де Нороньи пятьдесят тысяч дукатов в год. Однако его владение колонией закончилось, когда он решил разводить в Бразилии тростник с островов Сан-Томе и Мадейра. Успех выращивания тростника и потенциальная выгода убедили короля расторгнуть контракт и вернуть колонию себе. В 1516 году заработал первый сахарный завод Бразилии. Чтобы развивать эту отрасль, новоприбывшим колонистам предоставлялось необходимое оборудование для производства сахара.

В 1534 году король назначил правителем Бразилии Дуарте Коэльо и поручил ему нанять специалистов сахарного дела с Сан-Томе и Мадейры для основания больших плантаций. Сахарный тростник выращивали в Новом Свете с тех пор, как Колумб привез эти растения с Канарских островов, но не в промышленных масштабах, как это стали делать конверсос на небольшом острове Сан-Томе у западного побережья Африки. Король хотел, чтобы они перенесли производство на огромные саванны Северо-Восточной Бразилии. В 1534 году, когда Карл V послал португальских конверсос спасать Ямайку, Коэльо привез в Бразилию таких же португальских конверсос – опытных мастеров, механиков, квалифицированных рабочих, – в основном из Сан-Томе. На острове им уже удалось развить серьезную сельскохозяйственную промышленность, использовавшую рабский труд, и теперь они намеревались сделать то же самое в Бразилии – стране площадью в три миллиона квадратных миль, которая превосходила по размерам Европу и все прочие колонии Нового Света, вместе взятые.

Со времен Крестовых походов, когда сахарный тростник привезли из Азии и стали культивировать в Средиземноморье, «производство и продажа сахара контролировались евреями»[191]191
  Jane S. Gerber, Jewish Society in Fez (Leiden: E. J. Brill, 1980), 169–173. Со времен Крестовых походов, когда тростник был доставлен в средиземноморский район, производство и продажа сахара контролировалась евреями. В 1590-х королева Англии Елизавета ежегодно импортировала 18 тонн сахара из Марокко для нужд дворца.


[Закрыть]. В 1400-х годах основным местом производства сахара было Марокко. Тогда сахар могли позволить себе только самые богатые люди. Средиземноморский климат для культивирования сахарного тростника слишком прохладен зимой и слишком сух на протяжении всего года. В конце XV века Мадейра, португальский остров в Атлантическом океане, известный благодаря одноименному вину, опередила Марокко в производстве сахара. Виноделы этого острова (в основном конверсос) получили тростник от своих братьев в Марокко и вскоре обошли их.

Успех Мадейры вдохновил короля на выращивание тростника на острове Сан-Томе, незаселенном клочке суши, открытом его моряками в Гвинейском заливе в 1470 году. Тропическое изобилие острова подходило для выращивания тростника, а местоположение позволяло быстро доставлять рабочую силу. Приобретение африканских рабов не являлось новинкой. Португалия занималась работорговлей с того момента, как португальские корабли впервые добрались до тропической Африки. Однако на Сан-Томе рабов впервые стали применять для масштабных сельскохозяйственных работ.

Но для начала королю требовалось заселить остров, а это было непросто. Никто из подданных не горел желанием ехать в удаленную колонию, населенную змеями да москитами. Вскоре король смог решить эту проблему, когда в его страну прибыли беженцы, уже доказавшие способность к производству сахара.

В августе 1492 года десятки тысяч еврейских беженцев из Испании остановились на границе Португалии. Король Жуан, заранее предупрежденный соседом о намерении изгнать евреев, велел пропустить беглецов, готовых заплатить восемь крусадос и согласных уехать через полгода. По истечении указанного срока, 31 марта 1493 года король приказал захватить семьсот еврейских детей. Их объявили «рабами короны». Это было предупреждение тем евреям, которые задержались в Португалии дольше разрешенного срока. Хронист короля Жуана писал:

Вырванных из рук родителей детей силой крестили и отправили на Сан-Томе. Всех их отняли у кастильских евреев, которые не выполнили обязательства уехать в положенный срок, как оговаривалось при разрешении на въезд… Вне своей среды они должны были превратиться в добрых христиан; в итоге население острова увеличилось, и он стал процветать[192]192
  David Raphael, The Expulsion 1492 Chronicles (Hollywood, Calif.: Carmi House Press, 1992). Даже через тридцать лет увиденные жуткие сцены продолжали преследовать старого епископа Коутино, который видел, «как людей тащили за волосы к купели. Иногда я видел, как отцы, закрыв лицо от скорби и печали, вели сыновей к купели, призывая Бога в свидетели их готовности идти на смерть вместе ради Моисеева закона. Был я свидетелем и многих иных ужасных вещей». Затем король Мануэль сообщил владыкам Испании, что в Португалии больше не осталось евреев.


[Закрыть].

Тогда им было по 8-10 лет. В 1534 году, когда Коэльо нанимал людей для бразильских плантаций, они достигли сорокапятилетнего возраста. Большинство из них, скорее всего, не заинтересовались предложением, так как слишком удобно обосновались на Сан-Томе, но их дети наверняка воспользовались случаем, чтобы занять свою нишу в Новом Свете. В последующие десятилетия, когда бразильский сахар поступил на рынок, плантации, основанные по модели работников Коэльо, стали стандартом для Нового Света. Португалия контролировала торговлю. Коэльо считается первым человеком, занимавшимся «систематическим и интенсивным развитием сахарной промышленности»[193]193
  Wiznitzer, Jews in Colonial Brazil, 10. Сан-Томе остается открытой главой. Раннее описание насильственного исхода сообщало, что несколько сотен детей утонули во время путешествия, а прочих потом выкупили. Однако трудно сказать, насколько этот рассказ точен, так как и позднее на острове жили многочисленные конверсос. В 1632 году путешественник сообщал, что они составляли половину населения острова, причем некоторые из них чуть ли не открыто придерживались иудейских обрядов. (Braudel, The Mediterranean and the Mediterranean World, vol. 2, p. 814, цитируется no J. Cuvelier, «L’ancien Congo d’apres les Archives romaines, 1518–1640» [Brussels: Royal Academy of Colonial Sciences, 1954], 498). Отличная статья по истории конверсос острова в период с 1492 по 1654: Robert Garfield, «А Forgotten Fragment of the Diaspora: The Jews of Sao Tome Island, 1492–1654» в книге The Expulsion of the Jews: 1492 and After, ed. Raymond B. Waddington and Arthur H. Williamson (New York: Garland Publishing, 1994): см. также Gloria Mound, «Judaic Research in the Balearic Islands and Sao Tome» in Jews in Places You Never Thought Of, ed. Karen Primack (Jersey City: KTAV, 1998), 60–63. Остается тайной, как потомки насильно увезенных детей сохранили свое наследие. Возможно, родители некоторых из них тайно добрались до Сан-Томе. Наверняка многие из них использовали бы представившуюся возможность занять свое место в Новом Свете.


[Закрыть].

Деятельность инквизиции в Бразилии началась с того, что на двери церквей был вывешен «Эдикт веры», в котором перечислялись еретические обряды и еврейские ритуалы и предлагался тридцатидневный срок для явки с повинной в обмен на милосердное отношение и конфиденциальность. Многие конверсос воспользовались этим. Некоторые – чтобы признаться в собственной вине, большинство – для обвинения других в принадлежности к иудаизму. Хотя на суд в Лиссабон отправили немногих, вся община конверсос, как искренние христиане, так и тайные евреи, обеспокоилась. Люди опасались, что за процессом последует создание постоянной инквизиторской канцелярии[194]194
  Wiznitzer, Jews in Colonial Brazil, 12–14, приводит подробный список десятков случаев, когда действия конверсос выдавали в них тайных евреев: от очевидных вещей (обрезание, еврейские молитвы), до более скрытных – переодевания в свежее белье в пятницу вечером и благословения детей без того, чтобы перекрестить их.


[Закрыть].

Такие опасения усилились летом 1623 года, когда из Лиссабона прибыл епископ Маркош Тейшейра с полномочиями отправлять в тюрьму осужденных евреев и конфисковывать их имущество. Судебный процесс больше не требовался. Чтобы уничтожить человека, достаточно было анонимного доноса. Неизвестное число конверсос уехали в поисках более спокойной жизни в соседние страны, в том числе на Ямайку, остров Колумба. Те, кто остался, решились на отчаянный шаг: в шифрованных письмах своим братьям в Голландии они предлагали себя в качестве пятой колонны для поддержки голландского вторжения и освобождения колонии[195]195
  Ibid., 57–58; Liebman, The Jews in New Spain, 213, описывает шифр, использовавшийся в еврейской корреспонденции.


[Закрыть].

Вероятным курьером этих диссидентов был друг раввина-пирата, амстердамский работорговец Диего Диас Керидо. Пятью годами ранее, в 1618 году, король Филипп III предупреждал губернатора Бразилии, что Керидо – известный контрабандист, и призывал тщательно следить за принадлежащими ему судами. Губернатор ничего не стал предпринимать. Как выяснилось, Керидо заблаговременно одолжил ему 30000 крусадос «из своих запасов»[196]196
  Wiznitzer, Jews in Colonial Brazil, 47.


[Закрыть]. Это не было простой взяткой (губернатор потом вернул долг), но сыграло свою роль: Керидо продолжил свою «треугольную» торговлю – отвозил мануфактуру в Африку, африканских рабов в Бразилию, а бразильский сахар в Амстердам. По-видимому, в ходе одного из путешествий он переправил послание евреев, готовых восстать в случае вторжения.

Если курьером действительно оказался Керидо, послание было передано Братству евреев Голландии, тайной организации, поставившей своей целью противостояние инквизиции. Братство появилось через десять лет после смерти Палаччи, чтобы продолжить его борьбу за права евреев и против ненавистной Испании. О существовании организации стало известно из показаний, вырванных под пыткой у четырех осужденных за исповедование еврейской веры[197]197
  Тайную организацию обнаружил Сеймур Либман, который много лет провел за изучением тысяч протоколов процессов инквизиции в Новом Свете.


[Закрыть]. Согласно этим показаниям, зафиксированным в протоколах инквизиторских трибуналов Лимы и Картахены, Братство (La Cofradia de los Judios de Holanda) представляло собой подпольную организацию со штаб-квартирой в Амстердаме. Ее ячейки, от трех до пяти человек в каждой, были разбросаны по разным колониям. Они собирали сведения и деньги для Голландии, чтобы покупать оружие и оплачивать войну с Испанией. Из материалов судебных процессов стало известно также, что агенты брали деньги у местных конверсос, готовившихся к переезду в Голландию, инвестировали эти средства и возвращали владельцу, когда последний приезжал на новое место жительства в Амстердам[198]198
  Seymour Liebman, New World Jewry 1493–1825: Requiem for the Forgotten (New York: KTAV, 1982), 80, 84, 92, 93.


[Закрыть].

Братство возглавлял некий Бенто Осорио, самый богатый торговец амстердамской общины[199]199
  Ibid., 94.


[Закрыть]. Он импортировал оливковое масло из Турции, мускатный орех и перец из Индии, сахар из Бразилии. Городские власти облагали налогами роскошные дома торговцев (приезжие называли их «дворцами»). За свой особняк Осорио платил самую высокую подать на Еврейской широкой улице[200]200
  H. I. Bloom, The Economic Activities of the Jews in the 17th and 18th Centuries (Williamsport, Pa.: Baynard Press, 1937)) 64-65n146, 86-87n55; Werner Sombart, The Jews and Modern Capitalism, trans. M. Epstein, (Glencoe, 111.: The Free Press, 1951), 184: «Путешественники обращали внимание на роскошные дома, в которых жили бывшие беглецы. Самые лучшие особняки Амстердама принадлежали евреям».


[Закрыть]. Хотя голландская Вест-Индская компания была создана без еврейского участия, документы инквизиции обвиняют Осорио в связи с Компанией: «Имея шпионов во многих городах Кастилии, Португалии, Бразилии и в других местах, [Осорио] отдает приказы и организует грабежи… надеясь тем самым уничтожить христианство»[201]201
  Cyrus Adler, «А Contemporary Memorial Relating to Damages to Spanish Interests in America Done by the Jews of Holland (1634)», American Jewish Historical Society, 45–47. Сообщение осведомителя: «Бенто Осорио, он же Давид Осорио, строит планы и готовит заговор с целью грабежа, рассчитывая искоренить христианство. По этой причине у них так много шпионов повсюду, в том числе в Бразилии, Кастилии, Португалии и других странах».


[Закрыть].

Бразилия занимала огромное пространство, но Компания считала, что для контроля над всей колонией достаточно захватить Баийю. Получив от Братства обещание поддержки изнутри, принц Мориц согласился на свободу вероисповедания в колонии после завоевания, а также позволил евреям сформировать собственную роту[202]202
  Wiznitzer, Jews in Colonial Brazil, 49.


[Закрыть]. Восьмого мая 1624 года экспедиционный корпус в составе трех тысяч трехсот человек (в том числе несколько десятков евреев) прибыл в Баийю на двадцати шести судах[203]203
  Ibid., 52.


[Закрыть]. Вице-адмирал Пиет Хейн первым же штурмом захватил два главных форта, защищавших порт. Его успех напугал защитников, и те бежали.

На следующую ночь епископ Маркош Тейшейра, главный враг конверсос, ударился в бегство и укрылся в лесу со своими священниками[204]204
  Ibid., 51.


[Закрыть]. Как и обещал принц, после победы евреи получили религиозную свободу. Кроме этого, голландцы не посягали на собственность «португальцев». Уже на следующий день двести местных конверсос объявили, что возвращаются к вере отцов, и приветствовали голландских евреев, прибывших с экспедиционным корпусом[205]205
  Ibid., 52.


[Закрыть].

Пока шло сражение за Баийю, голландский флот обогнул мыс Горн, проследовал вдоль тихоокеанского побережья до порта Каллао и осадил Лиму. Узнав о падении Баийи и осаде Лимы, правящий совет запаниковал. В письме королю Филиппу члены совета писали, что голландцам помогают Hebrea da Nação[206]206
  * Еврейская нация (порт.).


[Закрыть], а их целью, по всей видимости, является не сахар Бразилии, а серебро Перу[207]207
  Seymour Liebman, «The Great Conspiracy in Peru», Academy of American Franciscan History 28, no. 2 (October 1971), 182. Цитируется письмо Государственного совета Португалии, написанное королю Филиппу IV.


[Закрыть].

Испанский король, уверенный, что голландцы не остановятся на достигнутом, собрал огромную армию для снятия осады. Он мог не беспокоиться, так как голландцы уже выдохлись. После блокады порта в течение трех месяцев они отступили. Тем временем в Бразилии епископ Тейшейра собрал свое мужество и организовал партизанские отряды, не позволявшие голландцам выйти из Баийи и продолжить наступление. Двадцать девятого марта 1625 года с пятидесяти двух испанских и португальских кораблей на побережье высадились более двенадцати тысяч солдат. Они блокировали Баийю. Поражение было неизбежным, но две недели голландцы держались, поддерживаемые евреями. Один испанский солдат записал в дневнике: «Голландский пленник сообщил, что враг очень силен и многие евреи и еврейки, прибывшие из Голландии, побуждали их защищаться и предлагали большие деньги»[208]208
  Wiznitzer, Jews in Colonial Brazil, 54.


[Закрыть].

Первого мая голландцы сдались. Чтобы обеспечить хорошие условия для еврейского контингента своей армии, вице-адмирал Хейн написал вражескому командующему, настаивая на том, чтобы «португальцы еврейского происхождения, остававшиеся в Баийе во время оккупации города, не подвергались преследованиям»[209]209
  Ibid.,54.


[Закрыть]. Испанский командующий отверг эту просьбу и потребовал поименный список тех, кто помогал голландцам. Хейн стоял на своем. В конце концов, после долгих препирательств, вопрос так и не был решен и снят с повестки переговоров. Хотя условия сдачи гласили, что уйти могут только голландцы, большинство еврейских солдат и перебежчиков уехали вместе с ними. Тем, кто остался, этого делать не следовало: четверых испанцы повесили как предателей. Вину за поражение Баийи инквизиция возложила на евреев: «Тайные евреи писали голландцам и просили их об освобождении… помогли разработать планы вторжения и согласились нести часть расходов. Еретики, вскормленные грудью Матери-церкви, [после прихода голландцев] прошли обрезание и открыто начали исповедовать еврейскую веру»[210]210
  Ibid., 60.


[Закрыть]. Позднее стали известны имена двух перебежчиков, успевших скрыться: «Баийю взяли благодаря планам Нуньо Альвареса Франко, голландского еврея, двенадцать лет прожившего в Баийе, и Мануэля Фернандеса Драго. Их отцы жили в Амстердаме и получали от Генеральных Штатов 200 фунтов в год за поддержку»[211]211
  Adler, «А Contemporary Memorial», 45–47.


[Закрыть].

Голландцы владели Баийей в течение года, а Лиму взять не смогли. Амбициозный план захвата Бразилии и серебряных рудников провалился. Обескураженная поражением армия убралась восвояси, в почти обанкротившуюся страну, разоренную тратами на вторжение и оккупацию Баийи.

Через два года боевой дух и ресурсы Голландии были восстановлены – вице-адмирал Хейн и его юный советник Мозес Коэн Энрикес привели в амстердамскую гавань испанские галионы с трюмами, полными золота и серебра. Это была крупнейшая добыча в истории. Впервые после открытия Нового Света был захвачен испанский «Серебряный флот», и голландцы снова перешли в наступление.

В авангарде событий находились Мозес и другие молодые воины-евреи. Вдохновленные примером пирата-раввина, представители первого по-настоящему свободного поколения доминировали в общине. Цифры говорят сами за себя: в 1620-х в Амстердаме жили двести еврейских семей, а в нападении на Баийю участвовали «несколько десятков евреев». Уже в следующее десятилетие, согласно данным инквизиторов, сотни голландских евреев планировали вторжение в Португалию и уничтожение инквизиторских тюрем[212]212
  Ibid., 45–47.


[Закрыть]. Эти планы не были осуществлены, но они дают представление об умонастроениях молодежи, считавшей себя новыми Маккавеями, воинственными освободителями своего народа. Свирепствующий Святой террор вдохновлял их на борьбу, на то, чтобы стать поколением воинов Сиона.