Текст книги "Вокруг света под водой (сборник)"

Автор книги: Эдвард Бич

Соавторы: Джордж Стил
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Внезапное изменение планов

Поздно вечером 1 февраля 1960 года «Тритон» возвратился в Нью-Лондон, все испытания были завершены, и мы надеялись, что теперь уже ничто не помешает нашему первому большому плаванию совместно с крейсером «Нортгемптон» в районе Северной Европы.

Когда я, закончив швартовку «Тритона», спустился с мостика, на моем столе лежал немного помятый и запачканный конверт, адресованный мне.

Настоящим проклятием современного флота является поток бумажной переписки. Поэтому все офицеры с самого начала своей службы вырабатывают навык определять с ходу, какими бумагами нужно заняться немедленно, а какие можно отложить. Естественно, что и для меня нетрудно было установить, что появившаяся в этот день на моем столе записка, написанная от руки, была более важной, чем мешки тщательно отпечатанной на мимеографе служебной почты, которые корабельный почтальон с трудом втащил с причала несколько минут тому назад.

В записке было всего несколько слов:

«Командующий подводными силами Атлантического флота хочет знать, сможете ли Вы быть в Вашингтоне 4 февраля. Срочно свяжитесь по телефону».

Утром 4 февраля я прибыл в кабинет заместителя начальника штаба ВМС по оперативным вопросам. Вызов командира подводной лодки к заместителю начальника штаба ВМС никогда нельзя было считать обычным явлением, но теперь, как только я вошел в кабинет, мне сразу стало ясно, что этот вызов связан с необходимостью обсудить что-то очень важное и весьма необычное. На большом столе были разложены карты, а кроме заместителя начальника штаба ВМС адмирала Бикли в кабинете находились еще два адмирала и несколько других старших офицеров. Некоторых из них я знал, а некоторых видел впервые. Адмирал Бикли, сидевший в центре, рассматривал одну из карт. Подняв на меня глаза и дождавшись, когда я плотно закрыл за собой дверь, он спросил без вступлений:

– Бич, в каком состоянии находится ваш корабль?

Я заверил его в том, что «Тритон» находится в отличном состоянии и готов выполнить любое задание. Адмирал кивнул так, как будто и не ожидал другого ответа.

– Садитесь, – указал он на место за столом напротив себя.

– Бич, – продолжал он, – вы скоро должны выйти в свое первое после подъема флага плавание. Может «Тритон» вместо намеченного плавания обойти вокруг земного шара под водой?

Мне показалось, что комната закачалась. Нервно откашлявшись, я произнес:

– Да, сэр.

Это было все, что я мог сказать.

– Когда вы сможете выйти? – продолжал адмирал, не обращая внимания на мое замешательство.

– По плану мы должны выйти в море шестнадцатого февраля, и мы будем готовы к этому сроку.

Поход в Северную Атлантику, к которому мы так долго и так старательно готовились, заменялся походом гораздо более волнующим и захватывающим. Одной из задач похода было проведение океанографических и гравитационных наблюдений на всем пути вокруг земного шара; ясно, что подводная лодка в подводном положении была наиболее подходящей платформой для таких наблюдений.

Спустя несколько часов, когда я выходил из Пентагона, моя голова буквально гудела от тысячи различных забот. Мне снова и снова приходило на ум замечание, высказанное адмиралом как бы вскользь в конце беседы.

– От вашего похода, Бич, – сказал он, – зависит значительно большее, чем все услышанное вами здесь сегодня. Мы рассчитываем, что вы вернетесь десятого мая.

Я долго размышлял над этими словами. Очевидно, этот поход имел целью что-то очень важное, о чем нельзя было сказать прямо.

На совещании было решено, что поход будет секретным, поэтому о нем ничего не должно сообщаться до его окончания. Проблема сохранения похода в тайне была не такой уж легкой. Лишь сорок человек из команды не были женаты; среди офицеров был только один холостяк. На «Тритон» должны были прибыть пять-шесть гражданских ученых, чтобы помогать нам собирать интересующие нас научные данные. Как и родственники моряков, эти ученые тоже до самого дня выхода корабля в море не должны были знать о цели похода и его продолжительности.

Что же сказать людям? Сидя в вагоне поезда, мчавшего меня к Нью-Лондону, я перебирал в уме один вариант за другим и в конце концов решил объявить, что какой-то чиновник в Вашингтоне настолько неудачно спланировал наш первый поход, что нам придется прямо из Северной Атлантики идти, не заходя никуда, в район Карибского моря для специальных испытаний по просьбе управления кораблестроения. Вошло уже в привычку сваливать вину за различные неприятности на неких бюрократов.

Я собирался сказать, что в результате неразумного решения одного чиновника мы долго не сможем получать и отправлять почту, и поэтому каждому члену экипажа будет вручен список того, что нужно сделать перед выходом в море на длительный период.

Другой задачей было скрытно от окружающих получить все нужные карты и заранее до мельчайших деталей проложить наш путь, чтобы командование всегда знало точно, где мы находимся. Нам предстояло пройти около 34 тысяч миль; прокладка этого пути на картах потребует больших усилий и массы времени, причем эта работа должна быть сделана скрытно от всех.

Что касается продовольствия, то конструкторы «Тритона» предусмотрели возможность размещения запасов на семьдесят пять суток, но мы знали, что огромный корпус «Тритона» позволит вместить значительно больше. Я принял решение увеличить полный запас по крайней мере в полтора раза и приказал, чтобы корабль был обеспечен продовольствием на сто двадцать суток. Если же произойдет что-либо непредвиденное и нужно будет продлить плавание, мы сможем перейти на половинный рацион и увеличить срок пребывания в море до шести месяцев.

Нужно было также подготовить и установить научное оборудование. Большая часть его будет прислана министерством, но мы должны будем сами решить, где его разместить, и позаботиться об установке необходимых стоек и креплений для аппаратуры, а также о проводке кабелей телеметрических систем и дистанционного управления. И все это нужно сделать, не раскрыв ни перед кем истинной цели похода.

Только сходя с поезда в Нью-Лондоне, я полностью осознал, что на подготовку оставалось не более двенадцати дней.

«Отдать швартовы!»

К 15 февраля большинство проблем было решено и мы были почти готовы начать плавание. Последние одиннадцать дней нам пришлось много поработать. Старший помощник капитан 3ранга Адамс и офицер-оператор капитан-лейтенант Балмер большую часть этого времени провели в штабе командующего подводными силами Атлантического флота, где они, закрывшись на замок, прокладывали путь «Тритона» на картах. С ними вместе работал единственный представитель рядового и старшинского состава, который знал об истинном характере нашего похода, – это был главный старшина-рулевой Маршалл, помощник Адамса по штурманской части.

Офицеров «Тритона» все же пришлось посвятить в тайну нашего плавания. После долгих размышлений я собрал их и рассказал о поставленной нам задаче, умолчав лишь об особой важности возвращения в срок. Им предстояло сделать слишком многое, поэтому держать их в неведении было невозможно. Но ни команде «Тритона», за исключением Маршалла, ни пассажирам, которые прибыли на борт за день-два до выхода, нельзя было сказать прямо о том, что их ожидало. Ссылаясь на придуманного мной чиновника из Пентагона, я объявил, что мы будем находиться в море значительно дольше, чем планировалось первоначально. Всему личному составу сообщили, что штаб эскадры подводных лодок, в которую входил «Тритон», охотно поможет всем в устройстве их домашних дел. Тем, кто ожидал прибавления семейства, дали понять, что они узнают об интересующем их событии из официального радиообмена, так же как это делалось во время войны. Членам экипажа посоветовали запастись куревом, жевательной резинкой, зубной пастой, мылом и другими предметами личного обихода.

Особенно занятым человеком на корабле был капитан интендантской службы Фишер. Выполняя приказы о приемке запасов на сто двадцать суток, он разместил на корабле 7425 килограммов замороженных продуктов, 3000 килограммов мясных и 15460 килограммов овощных консервов. Я отметил про себя, что он взял больше кофе (590 килограммов), чем картофеля (580 килограммов). Кроме того, было погружено столько свежих продуктов, сколько можно было взять без риска потерь от порчи.

Всего мы погрузили 35 тонн пищевых продуктов. Фишер проявил необыкновенную изобретательность в размещении запасов продовольствия. «Тритон», обычный экипаж которого – 171 человек, а автономность – 75 дней, должен был обойти вокруг света, имея на борту 183 человека. Тем не менее мы погрузили на борт запасов на 120 суток.

Помимо всего, Фишер ухитрился сделать большой запас конфет. Когда я спросил его, как ему взбрело в голову запастись конфетами, он объяснил, что программой испытаний предусматриваются несколько дней, когда курение на корабле будет запрещено; в этом случае запас конфет будет весьма кстати; по правде говоря, я об этом не подумал.

В эти несколько дней предполагалось провести различные наблюдения. В частности, нужно было выяснить психологический эффект запрета курения и определить, на какой процент уменьшится содержание зараженных аэрозолей в атмосфере корабля в результате прекращения курения. Научно-исследовательская медицинская лаборатория ВМС надеялась установить при помощи этих наблюдений, следует ли ограничивать курение на атомных подводных лодках во время длительного пребывания их в подводном положении, нужно ли комплектовать их экипажи только из некурящих или потребуется создать и установить специальную аппаратуру для поглощения аэрозолей и, следовательно, разрешить курение.

Найти дополнительные спальные места для увеличившегося экипажа оказалось не легко. Правда, подводники давно привыкли к «теплым койкам» – термин, которым они назвали систему размещения, когда три человека из разных вахт пользуются по очереди только двумя койками. Я считал, что в таком длительном плавании, как наше, каждому члену экипажа была необходима отдельная койка. Но даже в таком огромном корпусе, как корпус «Тритона», разместить всех людей оказалось очень трудно. Мы втискивали койки куда только можно, даже в своеобразные антресоли над кают-компанией и канцелярией, и все-таки всех коек разместить не смогли.

Мне пришла в голову идея: пусть «Тритон» станет единственной подводной лодкой на флоте, оборудованной по традиции подвесными койками. Мы нашли место для двух коек – одной в носовом и другой в кормовом торпедных отсеках. Но оказалось, что никто из экипажа, за исключением меня, никогда не спал в подвесной койке и даже не видел ее. При моем участии койки были сделаны, подвешены, и я проверил, сумеют ли матросы, для которых они были предназначены, пользоваться ими. Но в конце концов получилось так, что никто ими не пользовался.

К 15 февраля все было готово; казалось, что в последний день можно бы и отдохнуть. Но осторожность требовала выйти в море на испытания. Это решение было воспринято без энтузиазма как личным составом, так и в штабе адмирала Дэспита. Но я сумел доказать адмиралу необходимость выхода в море, и под конец он согласился со мной. И действительно, мы обнаружили целый ряд небольших неполадок в аппаратуре и механизмах, установленных наспех. Во вторник утром, передав по радио заявку на срочный ремонт, мы снова ошвартовались у стенки верфи. Немедленно на борт лодки кинулся рой специалистов для устранения неисправностей.

К сожалению, не все удалось отремонтировать. Вышел из строя специальный прибор для измерения параметров волн. При установке его не была обеспечена достаточная водонепроницаемость, и он заполнился водой, как только мы погрузились. Мы не могли задерживаться из-за ремонта этого прибора, каким бы важным он ни был. Все остальное было в полном порядке к четырнадцати часам.

Стрелки часов показывали четырнадцать часов шестнадцать минут, когда был отдан последний швартов и мы начали медленно задним ходом отходить от стенки.

«Тритон» надолго ныряет под воду

16 февраля «Тритон» вышел на фарватер Темзы. Дул холодный северный ветер. На палубе несколько человек накрывали шпили, убирали швартовы и другое имущество. В передней части длинного стройного силуэта подводного корабля возвышалось ограждение рубки высотой около шести метров и длиной более двадцати двух, оно служило опорной конструкцией для перископов, радиолокационных антенн, радиоантенны и. других выдвижных устройств. На мостике в передней части рубки стояла небольшая группа людей.

Итак, мы начинали плавание, о котором мечтали все подводники с тех пор, как атомная энергия сделала его возможным. Через несколько часов, как только глубина моря будет достаточной для погружения огромного корпуса «Тритона», мы уйдем под воду почти на три долгих месяца.

Несмотря на все доводы в пользу кругосветного плавания под водой, были серьезные технические причины, по которым нельзя было предпринимать его до тех пор, пока не построили «Тритон». Самым главным из них был фактор надежности. Наши две главные энергетические установки были совершенно независимы друг от друга. Никакое повреждение или авария одной из них не повлияли бы на работоспособность другой. Таким образом, хотя надежность предшественников «Тритона», имевших один реактор, была непревзойденной на нашем флоте, подводный корабль с двумя реакторами смог бы совершить такое плавание, даже если бы один из реакторов вышел из строя.

Другой фактор – запасы продовольствия, необходимые для длительного плавания. Размеры «Тритона» позволяли сделать такие запасы.

И конечно, наш корабль предоставлял идеальные возможности для решения научных задач в этом походе.

Мы легли на курс, который вел нас в открытое море, и дали полный ход.

Вероятно, многие члены экипажа почувствовали в тот момент то же, что и я. Примерно одна треть личного состава находилась на вахте и, следовательно, была занята, а остальные постепенно осваивались с новым порядком своей повседневной жизни. Кроме офицеров и главного старшины-рулевого Маршалла, никто не знал, куда мы в действительности идем, но я подозревал, что некоторые матросы, наблюдая за нашей подготовкой к походу и видя таинственность, с которой Адамс и Маршалл занимались прокладкой будущего пути, догадывались, что предстоит что-то особенное. Но я не мог сказать им всего до тех пор, пока мы не окажемся далеко в океане.

В нашем вахтенном журнале записано, что в пятнадцать часов сорок три минуты «Тритон» повернул на юг и, поскольку мы уже были вдали от берега, скорость хода была увеличена до полной.

Лейтенант Хей поднялся на мостик, чтобы сменить вахтенного офицера Броди, как обычно, минут за пятнадцать до конца смены. Один за другим заступающие на вахту сигнальщики просили разрешения подняться на мостик для смены своих товарищей. На мостике стало тесновато.

– Броди, – сказал я вахтенному офицеру, – я спущусь на некоторое время вниз. Курс сто восемьдесят градусов. Я скажу вам, когда надо будет погружаться.

Я спустился по трапу на нижний мостик и далее через водонепроницаемый люк в боевую рубку.

– …Вот так-то, дорогой мой, – услышал я конец разговора между двумя старшинами-рулевыми Онисетте и Бичэмом.

Мое неожиданное появление в рубке, видимо, застало их врасплох.

– Производится смена вахтенного рулевого, – быстро доложил Онисетте. – На вахту заступает Бичэм.

– Есть! – коротко бросил я и начал спускаться в центральный пост.

Центральный пост расположен непосредственно под боевой рубкой. Его переборки и подволок окрашены в мягкий светло-зеленый цвет. В этой части корпус «Тритона» разделен двумя палубами, поэтому центральный пост, находящийся выше других помещений, имеет арочную форму. Подволоком здесь служит прочный корпус лодки, который подобно арке соединяет переборки правого и левого бортов; он покрыт двадцатипятимиллиметровым изоляционным пробковым слоем, наклеенным прямо на стальные листы обшивки.

Левую половину передней переборки полностью занимает пульт управления погружением и всплытием – большая серая металлическая панель, на которой смонтированы многочисленные приборы и инструменты. Здесь глубиномеры, репитер гирокомпаса, указатель скорости, машинные телеграфы, комбинированная приборная панель для рулевого носовых горизонтальных рулей и такая же для рулевого кормовых горизонтальных рулей, приборы управления автоматом курса и глубины. Перед пультом управления погружением и всплытием смонтированы два кресла, обтянутые красным пластиком. Перед каждым из них находится колонка штурвала авиационного типа, за которой пилот бомбардировщика почувствовал бы себя как дома.

В подводном положении центральный пост является одним из самых важных нервных центров корабля, но, когда подводная лодка находится на поверхности, здесь сравнительно спокойно. Кресла перед пультом управления погружении и всплытием не заняты; во время погружения два наблюдателя сойдут с мостика вниз и займут эти места. Вахтенный офицер спускается последним; он лично задраивает выходной люк на мостик и затем спускается по трапу, чтобы занять место вахтенного офицера у поста погружения и всплытия. Однако я с удовольствием отметил, что Тамм, штатный командир поста погружения и всплытия, все еще находится здесь под рукой, восседая на ящике с инструментами перед эхолотом. Похоже было, что он уже закончил свои расчеты по дифферентовке лодки, так как нигде не было видно его круглой расчетной линейки, которую он разработал и сделал для этой цели.

– Добрый вечер, сэр, – сказал он, вставая. – Как на мостике?

– Холодно и ветрено.

– Скоро погрузимся? – спросил он.

– Часа через два, – ответил я. – Ну как, вы удифферентовались?

Тамм отрицательно покачал головой:

– Мы еще занимаемся этим, сэр. Минут через пятнадцать закончим. Чтобы удифферентовать такой большой корабль, надо немало времени.

Центральный пост «Тритона» разделен как бы на две части. Его перископы и некоторые выдвижные радиолокационные мачты настолько длинны, что в нижнем положении проходят почти через весь корпус корабля до самого киля. Расположенные в середине отсека шахты

перископов и радиолокационных мачт делят центральный пост на две части. Пост управления погружением и всплытием занимает большую часть левой стороны; приборы управления торпедной стрельбой и гидроакустическая рубка расположены с правого борта; здесь же оставлено свободное место для прохода в носовые и кормовые помещения корабля.

На левом борту в средней части отсека расположен пост управления приемом и продуванием балласта, который очень напоминает электронную счетно-вычислительную машину. Между ним и шахтой перископа едва остается место для размещения человека, обслуживающего этот пост. Приборная панель поста управления приемом и продуванием балласта усеяна многочисленными циферблатами и указателями. Под ними проходит линия переключателей, каждый из которых имеет различную форму. От главного старшины, в чьем заведовании находится этот пост, требуется умение различать каждый переключатель с закрытыми глазами.

Значительная часть приборной панели поста управления приемом и продуванием балласта занята системой сигнализации о положении забортных горловин, люков и отверстий, которая позволяет моментально определять, в каком положении – открытом или закрытом – находятся все важнейшие клапаны, люки и горловины корабля.

В прежние времена их положение обозначалось при помощи красных и зеленых лампочек, и обычно во время погружения главный старшина докладывал; «Панель зеленая». Однако во время войны было замечено, что ношение красных защитных очков для сохранения способности видеть в темноте не позволяет отличать красный цвет от зеленого. В новой системе все световые сигналы красного цвета: положению «открыто» соответствует круг, положению «закрыто» – узкий прямоугольник. И теперь вместо «панель зеленая» докладывается «панель прямая». С поста управления приемом и продуванием балласта производятся различные манипуляции при погружении и всплытии, продувание цистерн, открывание и закрывание клапанов вентиляции. Отсюда можно управлять заполнением различных цистерн, работой дифферентовочных насосов, а также гидравлическими системами и системами сжатого воздуха. Этот пост находится в ведении самого старшего из вахтенных рядовых и старшин в центральном посту и расположен таким образом, что старшины вахты могут управлять погружением и давать команды рулевым, в случае если вахтенный офицер, спускаясь с мостика, почему-либо замешкается.

В узком проходе за постом управления приемом и продуванием балласта с обеих сторон расположены приборы внутрикорабельной связи и различные панели электрооборудования. Еще дальше к корме, занимая весь левый угол центрального поста, находится штурманская рубка, которая, подобно всем остальным помещениям корабля, забита различной аппаратурой, большей частью радиолокационной. Переборки и дверь этой рубки защищены звукоизоляцией.

За прочной носовой переборкой с водонепроницаемой дверью находится большой отсек, разделенный палубой на два кубрика, в которых размешается девяносто пять человек команды «Тритона». Для каждого из них здесь имеется алюминиевая койка, матрац из губчатой резины, рундучок, индивидуальная вентиляция и лампа дневного света в изголовье койки, чтобы можно было читать лежа в постели. Пусть забота об этом не покажется читателю неоправданной роскошью – она продиктована интересами дела. Представьте себе, что будет, если весь личный состав окажется на ногах (не считая специальных случаев – боевой тревоги или аварийных учений). Какая теснота будет на корабле! Поэтому, чем больше людей находится на своих койках, тем больше места для тех, кто должен выполнять в это время свою работу на корабле.

Еще дальше в носу расположен крайний отсек корабля – носовой торпедный отсек, вкотором размещены четыре стандартных торпедных аппарата, оборудование мощной гидролокационной станции и, как обычно на лодках, столько коек для команды, сколько удалось разместить.

Я все еще не снял с себя форменную одежду и плащ, в котором обычно нахожусь на мостике при плавании в надводном положении; поэтому теперь я направился к кормовой двери, ведущей в отсек, в котором расположены жилые помещения для офицеров и моя маленькая каюта.

Уходя из центрального поста, я бросил взгляд на приборную панель поста погружения и всплытия и увидел, что все отсеки корабля изготовлены и проверены и находятся в состоянии «готовность к погружению»; световые сигналы на панели поста управления приемом и продуванием балласта показывали, что незадраенными отверстиями в корпусе корабля оставались лишь рубочный люк и захлопка шахты подачи воздуха.

Хотя размеры «Тритона» не уступали размерам крейсера, его офицерские каюты были очень малы. Каюта командира на «Тритоне» имела форму буквы «Т», длина ее составляла полтора метра; поперечной перекладиной этой буквы служила выгородка с откидной койкой. Вытянув одну руку и поворачиваясь кругом, я мог коснуться всех четырех стенок. Однако я должен был довольствоваться тем, что имел. Каюта Тамма, например, была такой же по размерам, как моя, но кроме него в ней размещалось еще два человека. В такой же каюте у Адамса жил эще один человек, в ней же находился механизм одного из главных вентиляционных клапанов, занимавший довольно много места. Обычно старший помощник командира настолько увязает в бумажной волоките, что к нему в каюту стараются никого не помещать, чтобы вторую койку можно было использовать в качестве своеобразного дополнения к маленькому письменному столу. Но в этом походе на «Тритоне» не оставалось ни одной свободной койки, на вторую койку в каюте Адамса поместили капитана 3 ранга Робертса.

Подойдя к своей каюте, я отодвинул дверную штору; в этом помещении мне предстояло провести значительную часть времени в течение последующих трех месяцев. Стены каюты были окрашены в песочный цвет. В ней находились стандартный письменный столик с опускающейся доской, несколько выдвижных ящиков для белья и личных вещей, большой сейф, который Броди захватил для своих секретных документов, откидывающийся умывальник, шкафчик с медикаментами, шкаф для одежды шириной тридцать сантиметров, откидная койка с прикрепленным к нижней части узким сиденьем, так что когда койка поднята, получается нечто вроде небольшого, весьма неудобного дивана, и, наконец, один стул с прямой спинкой. Под откидным умывальником по моей просьбе сделали небольшое круглое складывающееся сиденье диаметром двадцать сантиметров; сидевшие на нем во время моих нотаций прозвали это сооружение «горячей сковородой».

В ногах койки на переборке были размещены глубиномер, указатель скорости хода и репитер гирокомпаса; кроме этого, я насчитал в каюте пять телефонов и два радиотрансляционных устройства, при помощи которых, если знаешь, какие кнопки нажимать и какие диски вертеть, можно говорить с любым человеком на корабле.

Быстро переодевшись в походную форму цвета хаки, которая будет теперь моей постоянной одеждой до мая, я отдернул штору и пошел в направлении кормы. По обеим сторонам узкого коридорчика расположены задернутые шторками входы в офицерскую кают-компанию и шесть кают, которые на «Тритоне» предназначались для его семнадцати офицеров. В кормовой части отсека находилась корабельная канцелярия, к счастью, более просторная, чем канцелярии на других подводных лодках.

Водонепроницаемая дверь прочной переборки в конце коридора была задраена. Я повернул рукоятки запоров, переступил через высокий комингс, пригнул голову и тщательно задраил за собой дверь. Мы находились сейчас более чем в трех милях от ближайшей земли и по инструкции могли не задраивать дверей, но по общему согласию мы держали эту дверь задраенной, чтобы изолировать жилые помещения от первого реакторного отсека.

Еще несколько шагов – и я стоял прямо над реактором на слегка возвышающейся платформе, окруженной поручнями, и с удовлетворением обозревал отсек.

Близнецы – реакторные установки «Тритона» мягко гудели, вырабатывая пар для двух больших турбинных установок, но в реакторных отсеках нельзя было увидеть никаких движущихся механизмов. Слышно было только приглушенное гудение главных циркуляционных насосов и шорох вентиляторов. Помещения реакторов редко посещаются, поэтому они всегда в безупречном порядке и чистоте.

Вплотную к корпусу корабля по обеим сторонам платформы стоят два купола, покрытые толстым слоем теплоизоляции, из которых выходят большие паропроводы, ведущие в кормовые отсеки. На всех перегородках отсека расположено самое разнообразное оборудование: клапаны, циферблаты, измерители, специальные электрические приборы.

Под изолированной палубой, на которой я стою, находится один из двух огромных стальных сосудов; в нем размещается половина нашего драгоценного уранового топлива. Сквозь сосуд под высоким давлением пропускается дистиллированная вода, передающая тепло к парогенератору. Через отдраенную водонепроницаемую дверь в кормовой переборке был виден следующий отсек – абсолютная копия того, в котором стоял я, – это был второй реакторный отсек. Пройдя через него, я открыл еще одну водонепроницаемую дверь и очутился в первом машинном отсеке.

Это был самый большой отсек на корабле, немногим уступавший по своему объему водоизмещению подводной лодки времен второй мировой войны. В нем размещались все массивные компоненты главного двигателя правого борта.

На вахте в первом машинном отсеке находился капитан-лейтенант Фиерс, инженер-механик «Тритона». Он стоял у небольшого стола вахтенного механика перед невысокой приборной панелью, на которой располагалось бесчисленное множество различных указателей и переключателей. Сбоку на откидных сиденьях находились главный старшина и старшина 1-й статьи – специалист по электронике. Они несли вахту у нервного центра реактора правого борта, наблюдая за двумя панелями с множеством контрольных и измерительных приборов. Напротив Фиерса стоял вахтенный у главного маневрового клапана, перед которым была такая же панель с приборами, показывающими параметры пара. В целом все эти посты являются составными элементами поста управления энергетической установкой и двигателем правого борта.

Кивнув Фиерсу, я прошел дальше в корму. Во втором машинном отсеке такие же механизмы и оборудование, как и в первом, но расположены они несколько иначе, так как приводят в движение левый винт. Я быстро прошел через отсек, поздоровавшись с лейтенантом Троффером, старшим на посту управления энергетической установкой и двигателем левого борта. Миновав еще одну водонепроницаемую дверь, я вошел в кормовой торпедный отсек. В задней части отсека, ярко освещенной, в отличие от затемненной передней части, где размешались койки на сорок два человека, находился вахтенный старшина-торпедист Стил. Здесь нетрудно было оценить мощь двух огромных бронзовых винтов «Тритона». Совсем близко от нас их огромные лопасти с силой ударялись о воду, создавая непрерывный равномерный гул и легкую вибрацию корпуса.

– Ну, как дела, Стил? – спросил я.

– Прекрасно, сэр, – ответил он серьезно, – но будет еще лучше, если мы погрузимся.

Не прослужив на лодках и двух лет, этот молодой старшина уже рассуждал как опытный подводник. Я вполне согласился с его замечанием.

Вернувшись в центральный пост, я поднялся на мостик. Дул резкий пронизывающий ветер. На вахте стоял лейтенант Хей.

– Как сейчас глубина, Хей? – спросил я его.

– Несколько минут назад глубина была шестьдесят метров, сэр, – ответил он с готовностью. – Вы хотите, чтобы я перешел на подводное положение по достижении глубины шестьдесят пять метров?

– Да, Хей, но предварительно тщательно подготовьте мостик к погружению. К тому времени как вы сделаете это, мы, видимо, подойдем к шестидесятипятиметровой изобате. Я скажу вам, когда погружаться.

Не успел Хей отдать необходимые распоряжения, а в динамике корабельной трансляционной сети раздался громкий голос:

– На мостике! Докладывает центральный пост! Глубина шестьдесят пять метров.

– Ну вот, Хей, – сказал я, – когда все будет полностью готово, погружайтесь.

Я намеренно произнес эти слова громко, чтобы их услышали сигнальщики, которым, я знал, очень хотелось услышать хотя бы намек на то, какова цель нашего таинственного похода. Однако пока явоздержался сказать что-нибудь большее. Ничего не случится, если я просто немножко подразню их любопытство… Спускаясь по трапу вниз, я громко сказал вахтенному офицеру:

– Проследите, чтобы все было тщательно закреплено. Мы пробудем под водой очень долго, и нельзя, чтобы на мостике что-нибудь болталось.