Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Эдуард Лимонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Эдуард Лимонов
Рассказы

Эксцессы

Влажный, бессмысленный и пустой Нью-Йорк в июле оказался далек от меня как никогда. В каждый мой приезд мы все более отдаляемся и скоро, может быть, возненавидим друг друга, как часто случается с бывшими страстно влюбленными. Я пересек Первую авеню и, не встретив ни одного прохожего, подошел к нужному дому. Достаточно ординарный снаружи, внутри он должен был скрывать, по словам моего друга Сашки Жигулина, «охуенный пентхауз». В «охуенном пентхаузе» остановился Жигулин, так же как и я приехавший из Парижа на побывку в эту баню. Я приехал по литературным делам и потому, что кончался мой американский документ для путешествий, зачем приехал Жигулин, я понятия не имел, может быть, от скуки. Он уже несколько лет мотается между двумя столицами.

Жигулин открыл мне дверь. Я вошел мимо дверей различных служб (в одном незакрытом проеме виднелась бело-голубая просторная ванная и ванные принадлежности) в обширнейшее светлое помещение, украшенное даже двумя колоннами. Слева у стены ввинчивалась вверх лестница, покрытая черным лаком, сияющая, как рояль. Спешу заметить, что за те несколько часов, которые я провел в «охуенном пентхаузе», я так и не поднялся по лакированной лестнице. От Жигулина я узнал, однако, что там помещается верхняя солнечная палуба корабля-пентхауза.

«Ну живешь! – уважительно прокомментировал я увиденное великолепие. – Ни хуя себя!» – Сам я жил у приятеля на 101-й улице и Бродвее и спал на диване.

«А ты думал, Лимонов… – заулыбался Жигулин и потрогал мою рубашку, сделанную в виде звездно-полосатого ало-бело-синего американского флага. – Где купил?» «На Бродвее. Шесть пятьдесят». «Клевая рубашка, – похвалил Жигулин. – Ты, конечно, знаешь маленького Эдварда?» – спросил он и кивнул на толстенького небольшого человечка с широким ртом, улыбавшегося мне с дивана. «Безусловно. Привет, Эдвард!» – сказал я. «Привет, Эдвард!» – ответил мне маленький Эдвард и встал, чтобы, очевидно, подойти ко мне и, может быть, пожать руку. «Нью-Йорк таймс», лежавшая у него на коленях, воскресная, толстая, упала и рассыпалась по ковру в беспорядке.

«Ну, Эдвард, еб твою мать! – свирепо закричал на него Жигулин. – Что ты, блядь, как свинья все разбрасываешь… Я тебя выгоню на хуй! Ты же знаешь, что мне нужно убирать этот ебаный апартмент, завтра приезжает эта пизда Шэрил…» «Этот», «эта», «эти» – любимые эпитеты Жигулина.

Маленький Эдвард вернулся к газете и, напрягая хаки-брюки на заднице, нагнулся и стал подбирать «Нью-Йорк таймс». Маленький Эдвард – француз и живет в Париже. Он прилетел вместе с Жигулиным. У маленького Эдварда богатые родители. Маленький Эдвард тянется к культуре, к фотографу Жигулину, к его моделям, к богеме… А буржуазный папа маленького Эдварда хочет со временем передать ему управление своими фабриками унитазов. Ну если не унитазов, чего-то вроде унитазов, может, постельного белья или горчицы. Маленький Эдвард усиленно сопротивляется воле богатого папы.

«Лимонов?! – прояснилось лицо Жигулина. – Ты умеешь убирать квартиры?» «Что ж тут уметь? – удивился я. – Умею». «Слушай, поможешь мне убрать квартиру, а? Завтра приезжает Шэрил, пизда-модель, владелица этого помещения, а у меня срач. Я ни хуя ни по этому бизнесу, ни по уборке. Ты будешь мне говорить, что делать, а я буду убирать. Идет?»

У Жигулина был совершенно отчаявшийся вид. В узюсеньких черных брючках, в тишотке, в узконосых штиблетиках – его обычная форма – Жигулин показался мне сегодня еще худее, чем обычно, хотя он и обычно почти дистрофик. Мне стало его очень жалко, к тому же я до сих пор должен ему четыре тысячи долларов.

«Помогу, – сказал я, вовсе не имея это в виду. Нужно было его поддержать. – Но, – продолжал я, оглядев светлое помещение, – я не вижу никакого особенного срача…»

«Вот, Саша, видишь… – сказал маленький Эдвард удовлетворенно. – Все нормально… А ты на меня кричишь, Саша… Здесь не так грязно, как тебе кажется».

«Правда, Лимонов, здесь не очень грязно? – с надеждой спросил меня Жигулин. – Но эта пизда Шэрил… сошла с ума на чистоте и порядке. Обязательно приебется к чему-нибудь. Завтра она приезжает проверить, как я тут. Она – приятельница Катрин», – пояснил он. Эта парочка – Жигулин и Катрин умели в течение дня превратить самый чистейший апартмент в мусорную яму. В одной из их квартир в Париже (а квартиры они меняли вынужденно часто, их выгоняли за грязь) даже завелись мыши, и в отсутствие Жигулина Катрин, боящаяся мышей, завалила все углы подушками и одеждой. Мне пришлось побывать вместе с Жигулиным в этом помещении. Квартира, в которую мы тогда вошли, могла быть охарактеризована только одним словом – «кошмар». Расставленные повсюду мышеловки сообщали помещению дополнительный гойевский колорит. В мышеловках воняли, очевидно, уже несколько дней, пойманные мыши и приманки, Катрин боялась их вынимать. В сравнении с парижскими квартирами нью-йоркскую, не свою, Жигулин только легко посыпал грязью и пылью, обошелся с нею очень по-джентльменски.

«Квартира нуждается в чистке вакуум-клинером, и только, – сказал я. – Газеты, журналы сложить, столы вытереть, диваны взбить. Всего несколько часов работы. В сравнении с твоей обычной грязью, Сашок, – удивительный порядок».

Жигулин смущенно улыбнулся. Он знает за собой этот грех. Он и его модель-подружка всегда накрахмалены и отстираны, сияют. Почему это же отношение не распространяется на жилище, для меня загадка.

«Ты позвонил этим французским пиздам, с которыми мы летели в самолете?» – сурово спросил Жигулин у маленького Эдварда. Он его явно притеснял и третировал сегодня.

«Звонил. Их нет… – уныло ответил маленький Эдвард. – Но я оставил мэссидж на их ансверинг-машине».

«Кого бы выебать сегодня, Лимонов, не знаешь?» – спросил меня на всякий случай Жигулин, хотя прекрасно знает, что его девушки и мои никак не взаимозаменяемы. Я пожал плечами.

«Ты накормишь меня или нет?! – вновь набросился Жигулин на маленького Эдварда. – Я по ошибке оставил свою кредит-карт в Париже, или, может быть, я ее потерял, – объяснил мне Жигулин. – Буду вечером звонить Катрин. У меня совсем нет денег, я целый день ничего не ел, а этот жлоб не ведет меня в ресторан…» – кивнул он в сторону маленького Эдварда.

«Давай я пойду и куплю еды?..» – предложил я ему. У меня было с собой очень мало денег, но купить в супермаркете кусок мяса я мог.

«Не надо, – решительно отказался Жигулин. – У тебя нет денег. Маленький Эдвард обещал повести меня в ресторан. Где ресторан?! – закричал Жигулин маленькому Эдварду. – Где твой обещанный обед?!»

«Ну, Саша… – жалобно начал маленький Эдвард. – Я хочу дождаться звонка френд-герлс, а то мы останемся сегодня без девушек… Они хотят с нами поебаться».

«Маленький Эдвард не ебался уже две недели, – пояснил мне Жигулин. – Он способен сейчас выебать козу. Что угодно, но с пиздой… Ты замечаешь, какой он дерганый? Брось, сука, не крути этот ебаный стерео, ты все поломаешь!» – взвизгнул вдруг Жигулин и, перебежав зал, оттолкнул маленького Эдварда от стерео. Маленький Эдвард за спиной Жигулина виновато и устало улыбнулся мне. Затем он сел на диван и, достав с журнального столика из пепельницы чуть начатый джойнт, закурил его. «Ну давайте я все-таки пойду и куплю еды?..» – предложил я опять.

«Сиди, не нужно… – отмахнулся Жигулин. – Подождем еще немного звонка этих пизд и пойдем в ресторан».

Я пожал плечами и спросил: «Нет ли чего-нибудь выпить, Саш?»

«Сколько угодно, – сказал Жигулин. – В самом нижнем отделении буфета полно бутылей. Только не открывай, пожалуйста, неоткупоренные бутылки и не допивай из тех, в которых алкоголя на донышке».

Я прошел к буфету, стоящему в отдаленном углу кухни, которая отделялась от зала всего лишь несколькими ярдами стены. Я выбрал белый итальянский вермут. Наполовину опорожненная бутыль как раз соответствовала пожеланиям Жигулина. Открыв, для того чтобы взять льда, морозильник, я увидел, что он битком набит морожеными стэйками, мороженым фаршем, даже мороженая индюшка была там. Из интереса я заглянул и в холодильник. Он также был полон разнообразной еды.

«Эй, – сказал я, – хуя вы ноете… Тут полным-полно еды?!»

«А! – разочарованно протянул Жигулин. – Ее же нужно готовить».

«Но ведь ты жаловался, что целый день не ел… – удивился я. И, увидев в холодильнике бутылки пива, попросил: – Можно, я возьму пива?»

«Конечно, возьми. Чего спрашиваешь. Там и вобла есть. Хочешь воблы, Лимонов? Настоящей? Только ты умеешь ее разделывать?»

Кто же отказывается от воблы? И что же ее разделывать… Содрал шкуру, и готово… Иногда Жигулин вел себя как ребенок.

«Пожалуй, и я с тобой выпью пива с воблой, – решил Жигулин, поглядев на воблу и пиво, которые я принес и водрузил на журнальный столик. – Только давай подстелим газету на столик, а то все сейчас будет засрано воблой».

Его предложение имело смысл. Так мы и сделали. Я очистил воблу, и мы стали с удовольствием жевать жирную сушеную рыбу, запивая ее пивом. Маленький Эдвард сидел на другом диване, далеко у окон, в глубине зала и каждые несколько минут звонил куда-нибудь по телефону, всякий раз бросая с раздражением трубку.

«Какой мудак, кроме нас, останется на уик-энд в Манхэттане… – философски заметил Жигулин. – Все бляди давно сидят в Сауфхэмптонах и нюхают кок. Послушай, Эдвард, оставь в покое телефонный аппарат и пойди лучше купи несколько бутылок пива в деликатессен на углу».

«Но френд-герлс…» – начал маленький Эдвард. «Ты не волнуйся, мы поговорим с френд-герлс», – заверил его Жигулин. Маленький Эдвард неохотно встал и вышел.

«Хочешь кокаина?» – спросил меня Жигулин. «Да, – сказал я. – Что за вопрос». Жигулин встал, пошел к кухонному буфету и откуда-то с верхних его полок достал блюдце. Принес и поставил передо мной. На блюдце там и сям, линиями и бесформенными образованиями, белел «вайт сноу». Я взял трубочку, лежащую тут же на блюдце, и приложил ее к ноздре. Втянул. Потом ко второй ноздре. Кокаин пах пылью. Почти тотчас же раздался гудок интеркома.

«Кого хуй несет?.. – подумал вслух Жигулин и, взяв у меня из рук блюдце с кокаином, поспешно отнес его в буфет и поставил на прежнее место. – Ну на хуй делиться с маленьким Эдвардом?» – сказал он мне в оправдание. Сам Жигулин кокаин не употребляет; у него аллергия к кокаину. На самом деле. Редкая и аристократическая болезнь.

Через несколько минут вслед за Жигулиным в зал вошел Ричард. Большой, юный, полный, улыбающийся Ричард сердечно пожал мне руку и уселся в кресло, так же как и диван стоящее у журнального столика. Мы с Жигулиным дали ему оставшийся кусочек воблы и отлили пива в стакан. Ричард достал из кармана цветастой рубашки на выпуск джойнт и закурил. Передал джойнт Жигулину, тот потянул и передал джойнт мне.

«Посмотрим ТиВи?» – предложил Ричард. Мы с Жигулиным кивнули согласно. Ричард встал, взял с телевизора коробочку дистанционного управления и уселся опять в кресло. Сменив с дюжину станций, остановился на канале МTV, двадцать четыре часа в сутки показывающем ньюйоркцам видео рок-энд-ролл. Свежее начинание. Когда я уезжал из Нью-Йорка в 1980 году, этого канала не существовало.

Майкл Джексон и куча разряженных под таф-панк гомосексуалистов изображали улично-балетную драку, С большим искусством изображали. «Бит ит!» – кричал Майкл Джексон и, как в «Вест-Сайдской истории», выразительно взметал вверх кулаки. Очень Майкл Джексон был красивенький.

«Гребет деньги лопатой», – отметил Жигулин, затягиваясь глубоко. Передал джойнт мне.

«Десять миллионов копий продано только в Штатах, – лаконично выдал справку Ричард. И добавил: – Последнего альбома „Триллер“».

Ричард родился в Риге. Попал он в Соединенные Штаты, когда ему было всего двенадцать лет. В результате он – страннейшая гремучая смесь. Русская еврейская сентиментальность и чувствительность смешалась в нем причудливо с необыкновенной деловитостью и безжалостной практичностью. Ричард – поэт, он выпустил сборник стихов с полуголыми моделями на обложке. Ричард и певец – он выпустил пластинку-сингл. На трех языках довольно умело шумит с пластинки Ричард. Он купил участок земли и выгодно перепродал его. Купил дом и чуть позже выгодно перепродал его. Открыл вместе с Жигулиным мадэл-эйдженси. Вдвоем они некоторое время продавали белых рабынь из Америки в Париж… Некоторое время Ричард был даже агентом Жигулина. Он наглый и уверенный. Всегда приветливо улыбающегося Ричарда можно встретить где угодно в Нью-Йорке. Я лично встречал его в диско «Рокси», одетого в токсидо, встретил единожды и на 8-й авеню, шагающего куда-то в шортах. «Ричард как танк», – уважительно говорит о нем Жигулин. И в то же время я достоверно знаю, что Ричард два раза пытался покончить с собой из-за любви к девочке-модели.

«Хотите кокаина?» – вдруг обратился к нам Ричард и, вытащив все из того же нагрудного кармана пластиковый пакетик, швырнул его на стол. Ни я, ни Жигулин не прикоснулись к пакетику. Я поглядел в ТиВи. Оказывается, прошло всего несколько секунд. Майкл Джексон разнимал главарей двух балетных банд, тактично махавших друг перед другом ножами. С марихуаной, как обычно, секунды превращались в часы…

«Ебаные претендерс», – сказал я, глядя в телеэкран. Никто не отреагировал на мое замечание. Ричард вынул из кармана уже не джойнт, но пакетик с травой, и сделал джойнт. Раздался гудок интеркома. Время, повинуясь собственной прихоти, теперь повело себя противоположным образом, оно вдруг ускорилось необыкновенно, и маленький Эдвард возник, как будто доставленный к нам со скоростью звука. В руках маленький Эдвард держал пакет, откуда он достал три бутылки пива.

«Пожрать, конечно, не догадался купить?..» – укоризненно сказал Жигулин.

«Саша!.. – обиженно воскликнул маленький Эдвард. – Ты же сказал пива…» Жигулин собрался ему ответить, но, поглядев на растерянную физиономию маленького Эдварда, воздержался. В это время зазвонил телефон. Маленький Эдвард сделал движение к телефону, но, поглядев на Жигулина, остался на месте. Довольный выдрессированным маленьким Эдвардом, Жигулин не спеша встал и пошел к телефону. Маленький Эдвард плюхнулся на его место рядом со мной на диване.

«Йес, это я, Саша, – нагло объявил Жигулин в телефонную трубку. – Ах, это ты, Шэрил…» – Голос Жигулина сразу же зазвучал приветливо и бодро… Я поглядел в ТиВи. Группа «Диво», в белых горшках на головах и желтых комбинезонах, маршировала, выстроившись в два ряда. Шла прямо на меня. Я вспомнил, как в прошлый мой приезд, в диско «Нью-Йорк, Нью-Йорк» в меня почему-то усиленно всматривались другие посетители. Когда же я спросил наконец у одной маленькой пиздюшки в черном, почему она меня так разглядывает, она, застеснявшись, сказала, что чего же я хочу от людей, если я рок-стар, и разве я не главный певец группы «Диво»? На мой взгляд, я вовсе не похож на этого парня, даже если напялить на меня комбинезон и горшок.

Жигулин закончил разговаривать и шел к нам довольный.

«Она приезжает не завтра», – сказал он. «Когда?» – спросил маленький Эдвард. Жигулин не успел ему ответить, потому что телефон зазвонил опять и Жигулин вернулся, дабы уделить ему внимание.

Ричард сделал еще один джойнт, и мы стали смеяться с ним и менять каналы каждые несколько минут. Маленький Эдвард, который почему-то не был так глубоко омарихуанен, как мы, очень на нас злился. Он хотел смотреть классический ковбойский фильм по девятому каналу.

«Эдвард, – обратился к нему Ричард, нагло улыбаясь, – ты должен научиться возноситься до такой степени, чтобы тебе было все равно, что ты смотришь. Воспитай себя. Посмотри на нас с Лимоновым. Все каналы и все фильмы для нас – одна большая комедия человеческой жизни. Мы рады всему».

«Да», – подтвердил я.

«Это потому, что он француз, – сказал подошедший Жигулин. – Сейчас приедет Эвелин», – объявил он всем.

«На хуя?» – равнодушно улыбаясь, спросил Ричард.

«Мы что-нибудь сообразим вместе, – сказал Жигулин. – Потом у нее огромная машина. „Бьюик“». «У нас у самих есть машина», – заметил Ричард «Будет много людей», – настаивал Жигулин. Я уверен был, что будет много людей. Жигулин – величайший организатор. Он всегда и в Нью-Йорке, и в Париже, и в Израиле, и до этого в Москве в совсем еще нежном возрасте организовывал и сплачивал толпы. Потом он, правда, не знал, что ему с толпой делать, но организовывать он умел. «Кто такая Эвелин?» – спросил я Жигулина. «Драг-дилер, – сказал Жигулин. – Француженка. Оттянула срок, сейчас на пробэйшан. – Он многозначительно помолчал. – Эвелин одна из крупнейших драг-дилеров в Нью-Йорке». «У нее есть трава? – жалобно спросил маленький Эдвард. – Ты помнишь, Саша, я тебе говорил, что хочу купить травы».

«Она не занимается травой, слишком мелко для нее, но может достать. Она в кокаине, – объяснил важно Жигулин. – Думаю, что и героин у нее есть. Но героина она стесняется…»

Опять зазвонил телефон, и Жигулин ушел. Надвигался вечер. Обычный вечер Жигулина. Теперь он будет еще часа два пиздеть по телефону, и будут прибывать все новые люди, пока целою толпою, набившись в машины, они не отправятся кочевать по ночному городу. И будут кочевать до утра, из диско в диско, к рассвету приедут в модный и дешевый ресторан, где каждый будет неохотно расплачиваться.

«Нужно будет угостить Эвелин нашим кокаином», – внезапно объявил Ричард, еще несколько минут назад как будто бы возражавший против прибытия Эвелин.

«На хуя ей твой кокаин?.. – изумился вернувшийся от телефона Жигулин. – У нее самый лучший кок в городе, розовый нон-катэд, идиот!» – Жигулин покачал головой.

«Сам мудак! – спокойно сказал Ричард. – Мы столько раз нюхали ее кок…» «Ты нюхал…» – успел вставить Жигулин. «Хорошо, я нюхал, – согласился Ричард. – И твоя Катрин нюхала. У драг-дилеров больное самолюбие. Им все время кажется, что их используют и приглашают только для того, чтобы они принесли кок… Я хочу ее угостить, пусть она знает, что мы не из-за кокаина с нею общаемся».

«ОК, ОК, ты прав!» – объявил Жигулин и поднял руки.

«У вас есть кокаин? – спросил маленький Эдвард. – Понюхаем?» – предложил он.

«Есть», – лениво согласился Ричард, кивнув на валяющийся между бокалами пива и дочиста обглоданными костями воблы пакетик.

«Погоди, Эдвард! – раздраженно приказал Жигулин. – Сейчас появится Эвелин, тогда и понюхаем… Неприлично будет угощать ее остатками».

Маленький Эдвард зло переменил позу, еще более ввинтившись в подушки дивана. Потом нашел в пепельнице остаток джойнта и закурил его. Закашлялся.

Драг-дилер Эвелин появилась в момент, когда маленькому Эдварду удалось, воспользовавшись тем, что моя и Ричардова воли ослабели под действием травы, опять увидеть довольно большой кусок ковбойского фильма. В фильме Джон Вейн и некто похожий на нынешнего Президента, может, это он и был, седлали лошадей. Очень умело.

В мелких, неприятных кудряшках, целая волна их пеной застыла на ее голове, Эвелин уселась рядом со мной. Ричард тотчас же предложил ей кокаин, а Жигулин приветственно помахал ей от телефона, с которым он последние полчаса уже и не пытался расстаться.

Эвелин привычно попробовала кончиком языка предложенный ей Ричардом кокаин, который он вывалил на стекло ловко сдернутой им со стены картинки, изображающей одинокую, тщательно вырисованную лошадь. Лицо ее приняло на мгновение снисходительное выражение, но Эвелин не объяснила свое выражение словами. Она послушно занюхала кокаин Ричарда и, улыбнувшись, протянула лошадь в рамочке мне.

«Хотите, сосед?» – спросила она.

«Эдвард живет в Париже, – объявил на некоторое время освободившийся от щупальцев спрута-телефона Жигулин. – Он – писатель».

«Как вам нравятся парижские женщины? – спросила Эвелин и повернулась ко мне. – Я – француженка».

Кое-какие парижские женщины мне нравятся. Она мне не понравилась. Прежде всего она была стара. Когда-то, лет десять тому назад или даже пять, она, я думаю, была очень ничего. Теперь же, увы, слишком мелкие ее черты, пообносившись в жизненных бурях, выглядели… пообносившимися в жизненных бурях. Я отметил про себя сходство ее лица, шеи и особенно ужасных рук со старым замшевым костюмом. Со временем вытирается замша на лацканах, по периметру карманов, на всех выдающихся частях. Впрочем, подумал я, пристально взглянув на ее узкую юбку, пизда у нее, безусловно, ничем не хуже других пизд.

Она поймала мой взгляд, направленный своим острием в район ее пизды, и, я думаю, поняла и ответила, как мне показалось, благодарным взглядом. Затем она быстро встала и прошлась по комнате. Уже объявивший нам, что у него нет больше травы, Ричард извлек откуда-то новый пакетик, свернул джойнт и передал его Эвелин. Эвелин повертела джойнт в руке, недоуменно глядя на него, потом подошла ко мне и вручила джойнт мне: «Я не курю траву».

Я взял джойнт, закурил, Эвелин сделала еще несколько кругов по залу и, спросив разрешения у Жигулина: «Можно я позвоню?» – присела у телефона. «Луис? – сказала она. – Слушай, я не смогу сегодня появиться, давай перенесем все на завтра? ОК? Тэйк кэр. Да. Да. Я сказала „да“». – Она встала и опять кругами пошла вдоль стен по периметру зала. Я отметил, что в профиль ее лицо напоминает усохшую птичью головку. Носик вперед, острые линии у клюва, резкие набухшие мешочки у глаз. Но бронзаж, о мои французы, лицо ее покрывал прекрасный бронзаж, что еще более сближало Эвелин с подержанным замшевым костюмом.

Подергавшись, после еще десятка кругов по апартменту она вновь уселась рядом со мной, покопалась в обширной сумке и, достав оттуда большую таблетку, быстро проглотила ее. Заметив мой взгляд, спросила: «Хотите квайлюд?» «Хочу», – согласился я. И проглотил протянутый мне квайлюд. «Вы так и не ответили, нравятся ли вам парижанки», – смеясь, сказала она, нервно выискивая нечто в моем лице. Я понял сигнал: «Меня редко ебут сейчас, и если ебут, то не те, кого бы я сама хотела».

Я сказал: «Да, французские женщины мне нравятся», – и послал ей сигнал: «Я тебя выебу, если хочешь, я хороший… Но не рассчитывай на многое. Рассчитывай на одну ночь, хорошо?»

Она углубилась в подробное объяснение того, почему, по ее мнению, французские женщины лучше американок, я ей что-то отвечал, но все это уже не имело значения, потому что мы были согласны позже встретиться, как животные, в одной постели. И когда спустя какое-то количество минут обнаружилось, что она сидит, прижавшись ко мне спиной и плечом, а моя рука пропущена вокруг ее талии и ладонь покоится на ее животе, от которого сквозь юбку в мою ладонь впитывается жар, я не удивился. Она беседовала с Ричардом, и толстый юноша тоже не удивлялся. По ядовитым губам худенького Жигулина иногда пробегала легкая усмешка, когда он глядел на меня и драг-дилера, но это была усмешка не удивления, а скорее удовлетворения. Усмешка, казалось бы, говорила: «Я всегда знал, Лимонов, что ты труположец. Что ты спокойно подбираешь то, что плохо лежит, и что тебе лень подождать до конца вечера и найти себе в диско молодую жертву, с гладкой кожей и свежим ртом… Какой же ты сука, Лимонов, практичный». В усмешке Жигулина содержалась и доля восхищения мной, восхищения тем, как быстро и расчетливо я устроил свои дела. Только маленький Эдвард смотрел на меня с презрением, не понимал низенький Эдвард великой мудрости, заключавшейся в моем поведении. Жигулин понимал. Я был совершенно уверен в том, что маленький Эдвард не будет ебаться еще две недели, если не изменит своих взглядов на мир. Так и уедет из Нью-Йорка, не поебавшись, если не изменится… Маленький Эдвард меня презирал по глупости. Я снисходительно встретил взгляд маленького Эдварда и погладил Эвелин драг-дилера по животу. Я был опытный мужчина, а маленький Эдвард – пиздострадатель, идеалист.

Уже в час ночи мы сели в старый «конвертабл», принадлежащий Жигулину и Ричарду. Ричард сел за руль. «Конвертабл» заревел, потом задребезжал, как готовое отвалиться крыло аэроплана. Эвелин закричала, что она не хочет ехать в «конвертабл», что она боится, она возьмет свою машину. Эвелин и я с нею вылезли и, пройдя с десяток шагов, нашли ее старый, но необыкновенно мощный и вместительный «бьюик».

Мы могли, конечно, и не ехать в модный ресторан, находящийся в самом даун-тауне, в районе складов и индустриальных зданий. Мы могли поехать к ней и, наглотавшись еще квайлюдов, лечь в ее постель. Но мы, не сговариваясь, решили все же принять участие в народных развлечениях и только после этого предаться развлечениям индивидуальным…

Все «новой волны» нью-йоркские новомодные места всегда открываются в ужасных районах. Может быть, для того чтобы сообщить посетителям дополнительное возбуждение, эксплуатируется и страх. Вот уже с год очень модным считается «Пирамид» – тесная темная дыра бар-диско на авеню А. Приятелю моего приятеля двухметровому шведу запустили в живот нож, когда он вздумал пройтись от «Пирамид» в более обжитые районы Веста. Находясь на одной широте с Гринвич Вилледж, «Пирамид», однако, находится на другой долготе. Модный в самом конце семидесятых годов «Клаб Мадл» также находился за Канал-стрит, на территории, более подходящей как сценическая площадка для съемки фильмов ужасов, чем для размещения модного ночного клуба… До этого «Ошэн клаб»…

«Эксцесс», куда мы вскоре приехали, хотя бы помещался на достаточно освещенной стрит. У входа, озаряемого нарочито неистовыми неоновыми огнями, – стилизация под начало шестидесятых годов, – время нейлоновых рубашек, узких брюк, набриллиантиненных волос и неона, – болтались без дела, стояли группками стилизованные под начало шестидесятых годов юноши и девушки. Я и Эвелин, показалось мне, были в сравнении с ними несколько более зрелыми, чем необходимо. В неоновом свете входа и полутьме внутренностей «Эксцесса», куда мы отважно шагнули, – Эвелин впереди, я – сзади, я легко утерял десять лет возраста, боюсь, однако, что Эвелин свои лишние десять не утеряла.

Маленький Эдвард и Ричард были уже там, но Жигулина уже не было. Он, усевшись за руль, отправился за «френд-герлс», плюс по дороге он собирался захватить модель «с очень самоубийственными тенденциями», сочувственно сообщил мне Ричард.

Внутри «Эксцесс» был плотно начинен такими же юношами и девушками, как и те, кто стояли снаружи. Многие из них напоминали известных киноактеров или ту или иную звезду рок-энд-ролла. Промелькнул, испуская вокруг себя сияние, или сам Билли «Зэ Идол», со тщательно ухоженной золотой шевелюрой, или его удачный подражатель. «Это Билли Идол?» – спросил я Ричарда. «Очень может быть, – заметил Ричард и добавил: – Никогда не знаешь».

Мы как будто бы собирались ужинать. Или обедать. Что мы собирались делать, в действительности было известно одному только Жигулину – нашему вождю и организатору всех наших передвижений. Маленький Эдвард сообщил, что Жигулин уже заказал для нас столик, но что все места заняты, и мы на очереди, и столик освободится только через сорок минут минимум, а вернее всего, через час. «Почему бы нам не поехать в другое место? – предложил я.

– У нас же есть машина». – Все посмотрели на меня, как на сумасшедшего.

«Ты хочешь уйти из „Эксцесса“? – спросил Ричард, пораженный. – Но мы должны дождаться Сашу?..» – быстро добавил он, увидев, что я с критической усмешкой разглядываю внутренности «Эксцесса» и их содержимое.

Уйти из «Эксцесса»? Какой ужас!.. Небольшое пространство вокруг бара было битком набито телами, и несчастные посетители должны были прижимать свои дринки крепко к груди, чтобы не разлить их в момент, когда очередной пришелец протискивал свое тело между другими телами. Дальний край толпы терся спинами и боками о первые столики и стулья ресторана и о спины и локти поздно обедающих других «претендэрс»-выпендрежников. Метрдотель – мордастый парень в черном жилете и черных брюках выкрикнул «Лейбовиц!» и тотчас убежал в кухню. Толпа засуетилась, и сразу несколько человек ринулось к столикам из толпы. Метрдотель опять появился и растерянно уставился на сразу нескольких Лейбовицев, нагло глядящих на него. «Столик на двоих? – переспросил мордатый, заглянув в книжку. – А вас? – Он пересчитал столпившихся перед ним лейбовицев. – Пять». Оказалось, что один Лейбовиц был фальшивый, и с ним были двое друзей. Настоящий Лейбовиц показал мордатому мэтру свои водительские права, и ненастоящий Лейбовиц был изгнан, хитрец, обратно в толпу.

«Полным полно претендэрс», – обратился я к Ричарду, вздохнув. Ричард кивнул, но, разумеется, и речи не могло быть о том, чтобы покинуть модный в этом сезоне «Эксцесс».

«Хочешь квайлюд?» – прошептала Эвелин, вернувшаяся из туалета.

«Хочу», – заявил я, и она горячей рукой сунула мне в руку квайлюд. Я бросил квайлюд в рот и, с трудом протиснув руку вниз, толпа сдавила нас еще сильнее, пожал благодарно горячую руку драг-дилера.

«Выпьем?» – предложил я команде.

«Выпьем», – согласился Ричард, записывая что-то в записную книжку. Книжку он небрежно положил на плечо маленького Эдварда, который затих, очевидно, с нетерпением ожидая обещанных «френд-герлс». Я заглянул в книжку. Ричард писал стихи!

Мы протиснулись к бару и заняли единственно доступное более или менее место – у входа в бар. Доступным оно было потому, что официанты все время сновали в бар и из бара и, очевидно, привыкнув к жесточайшим условиям труда в «Эксцессе», не всегда оповещали стоящих на их дороге посетителей о своем приближении. В результате пиво маленького Эдварда, за которое после некоторого всеобщего замешательства заплатил я, выплеснулось ему на тишот. Эвелин тоже пригубила пиво, я и Ричард пили джин-энд-тоник, становилось душно. Все более душно, говоря точнее, потому что вначале тоже было плохо. Ричард, взяв джин-энд-тоник, протискался постепенно, поскребывая ручкой голову, к входной двери «Эксцесса», и мне от бара было видно, что он уселся там в нише окна за дверью и продолжил сочинение поэмы. Может быть, поэма была об «Эксцессе». Эвелин, таща за собой сквозь толпу свою сумку, опять отправилась в сторону туалета. Мы с маленьким Эдвардом остались вдвоем, прижатые друг к другу животами.

«По-моему, она ходит в туалет колоться, – сказал маленький Эдвард. – Героином, я думаю, или героином с кокаином. Прошлый раз, когда она вернулась из туалета, рукав ее рубашки был в мокрых пятнах на сгибе, как кровь… Темные пятна…»

«Может быть, – сказал я, философски пожав плечами. Наблюдательность маленького Эдварда меня раздражала. – Что мы можем сделать в любом случае?» – добавил я, так как маленький Эдвард все еще вопросительно глядел мне в глаза. – «Может, она бегает в туалет отлить, может, у нее слабый мочевой пузырь…» – закончил я зло. Маленький Эдвард в Нью-Йорке не в первый раз, но ему все еще мерещатся наркоманы-джанки в каждом мирно глотающем квайлюды драг-дилере. Когда вернулся злой и одинокий Жигулин, мы с Эвелин откланялись. Я понял, что далее меня ожидает бессмысленное таскание по ночи в компании нервных, желающих поебаться молодых людей, и только.