Текст книги "Поправка Лемана (СИ)"

Автор книги: Эдуард Тил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  – Итак, вы заявляете, что доктор Хокинс...

   – Он и его приспешники – кучка восторженных болванов.

   – Наши зрители, я убеждён, ожидают развёрнутый ответ.

   – ...Если я скажу, что машина может обладать интеллектом, вы согласитесь?

   – Это очевидно.

   – А если б мы жили в Древнем Риме?

   – Пожалуй, я бы решил, что вы спятили: подобное сложно было вообразить.

   – Именно. Мы делаем выводы на основе опыта. Раньше считалось, что разум может быть присущ только живому. Теперь известно, что это не так.

   – К чему вы клоните?

   – Хокинс – зашоренный дикарь: он считает сознание сутью человека. Я же уверен, что схожим образом осознать себя способна и машина, и даже после этого она, увы, не станет субъектом. Не оживёт.

   – Разве ваши слова не противоречат понятию самосознания? Ведь чтобы осознать себя, надо иметь это самое «себя». То есть, являться субъектом.

   – Это замечание отчасти справедливо, и поэтому в своей книге я называю неживое самосознание «ничтосознанием». В отсутствие субъекта, неживое сознание будет осознавать Ничто. Или, иными словами, через неживое сознание Ничто будет осознавать себя.

   – Звучит как фантастика.

   – Не важно, как это звучит, пока «Леман и партнёры» рассчитывает лучшую эвристику для нейрочипов. Предсказанный мной феномен пока не обнаружен, но мы уже включаем в формулы соответствующую поправку.

   – Допустим, вы не ошибаетесь. Не значит ли это, что широкое внедрение искусственного интеллекта опаснее, чем мы думаем?

   – В пятнадцать лет я переспал со своей школьной учительницей.

   – ?!..

   – Из вашего вопроса ясно, что вам нужна сенсация. Вот она.

  * * *

   Скомканный фантик прилетел в ухо. Марк поморщился, выключил запись и взялся за штурвал.

   Вулканическая сажа застилала небо, подсвечивалась снизу реками огня и оттого казалась ещё плотней, словно небесная твердь, о которую можно разбиться.

   – Первый пилот готов, – сказал Марк.

   – Второй пилот готов, – сказала Грета.

   – Все системы в норме, – сказал Синий.

   – Как же вы задрали, – сказал Рё.

   Рё, конечно, в чём-то прав: за пять лет команда сработалась так, что эта перекличка стала суеверием – как посидеть на дорожку. Марк тем не менее считал, лучше до конца следовать инструкцям. Не ровён час ведь придётся доказывать, что ты не виноват в потере корабля, гружёного драгоценным альтигским кимберлитом.

   Марк потянул штурвал на себя и ощутил знакомую, приятную силу, когда стальное чудище повинуется твоей воле.

   – Отрыв произведён, – сообщил Марк.

   – Я вздремну, – сказал Рё и вышел.

   Марк откинулся в кресле. Дальше, по крайней мере, до стратосферы, автоматика справится сама. Он размял шею, зачем-то подобрал с пола фантик и огляделся по сторонам.

   Грета жуёт жвачку. Синий стрекочет ушами.

   Грета – стерва. Синий – акари.

   Сам Синий, к слову, зовёт себя иначе. На родном языке его имя звучит так, как если горсть сухого риса бросить в звонкую тарелку. Без акцента, в общем, не произнесёшь.

   Синий пришёл в грузовую компанию раньше Марка, лет уж десять как. Прибыл по обмену вместе с первой волной, когда люди и акари только начали знакомство.

   Внешне их раса походит на змей – здоровенных и с острыми ушами. Руки не нужны, когда природа дала телекинез – способность мыслью двигать вещи. А ещё копаться в чужих мозгах. За последнее-то свойство змеи-телепаты полюбились и спецслужбам, и прохвостам всех мастей. Теперь в военных академиях даже учат от такого защищаться.

   Впрочем, Марк однажды упражнялся с Синим и потому знал, что защищаться от акари – как голыми руками от бензопилы: разве что немного растянешь удовольствие. Если влезет в голову – всё, пиши пропало. Акари может, например, просто-напросто сжечь мозг: разогнать его так, что он перегорит в секунду. Но самое скверное, говорят, что для жертвы эта секунда будет длиться месяц или около того: мозг-то работает очень быстро. Лучший выход здесь – опять же, по слухам – успеть застрелиться.

   Ещё много разной жути говорят об акари, особенно о тех, что водят знакомство с язонскими пиратами. Но Синий в любом случае не из таких. Добрый он. Характер акари по цвету глаз виден: глаза у них большие, без зрачков и в темноте тускло светятся. У Синего они синие. Это цвет любопытства.

   – Когда-то мы станем клокастому пеплу подобные, – сказал Синий.

   То ли ошибка транслятора речи, то ли он в самом деле так разлаписто выразился.

   – Приближаемся к грозовому покрову, – сказала Грета.

   Всё-таки в лётной форме Грета была потрясно красивой. За её красоту, пожалуй, можно было простить даже брошенный фантик.

   «Ей можно простить даже фантик, брошенный в старшего по званию», – подумал Марк и объявил:

   – Фазовый щит – готовность.

   Собственно, с объявлением Марк припозднился: его рука, словно живая, дёрнулась к тумблеру за секунду до. Видимо, вдалеке мелькнул первый разряд, и нейрочип в голове среагировал тут же.

   «Жив ещё, курилка», – подумал Марк. Он любил свой чип настолько, насколько вообще можно любить помятый кусочек металла.

   Имплант для пилота, тем паче военного, дело обычное: с ним лучше реакция и глазомер, проще вычислять в уме и всякое такое. Нейрочип Марка, правда, очень уж был своенравен. Марк уже взял бы модель поновей, если б не то обстоятельство, что после сотни боевых вылетов он всё-таки выжил. Да и теперь, на мирной работе, дела идут без проблем. А зачем выкидывать вещь, которая приносит удачу?

   Марк зажмурился, мысленно шагнул сквозь темноту закрытых век и попал в цветочный сад воспоминаний. Этот нехитрый трюк он освоил в учебке, и до сих пор любил блуждать вот так, в своём воображении. Цветник был бесхитростен, но красив. А главное, всё там было на правильном месте.

   Вот одуванчики – жизнерадостные, трогательные. Это раннее детство. Вон клевер – молодой, ершистый – юность, полная надежд. Маргаритка – безответная любовь.

   Марк шёл рядами голубых азалий, строгих ирисов, пышных георгинов. Там, дальше, за оградкой, свесил голову подсолнух. Он вырос, когда погиб отец. Грустный колокольчик рядом – Васька, рыжий кот.

   А ещё дальше, за ручьём, на самом краю, торчал угловатый кусок арматуры. Больше всего походил он на куст, наспех сработанный из гнутых металлических штырей. Это мозговой имплант.

   Исправный чип, говорили, должен выглядеть как ровный ряд блестящих стержней. Но Марку отчего-то представлялось, что в небрежных формах рукотворного куста есть какое-то непритязательное, щемящее душу изящество. В один и тот же миг оно вызывало и тоску, и чувство ностальгии, и всё-таки желание жить. Наверное, Марк и впрямь тогда, десять лет назад, по нелепой случайности обрёл изделие редкого мастера.

   Он помнил... о!.. прекрасно помнил, как метался по грязному рынку на отшибе земной обитаемой зоны.

   Молодого пилота на службу призвали внезапно, а войны Марк боялся. Боялся панически. Днями напролёт просматривал статистику: «С первого задания не возвращается каждый шестой». Изыскивал способы, как выжить. Дошло дело и до мозгового чипа. Разрешение на имплант в те годы означало гору бумажной волокиты, и Марк отправился в место, где, по слухам, продавалось всё. Пошёл, не глядя на часы, и добрался к ночи.

   Он хорошо запомнил одноглазого торговца, что криво скалился за обшарпанным прилавком. На вопрос о товаре тот достал пыльную коробку, из неё – промасленную тряпочку. Развернул, хмыкнул, протянул Марку: всё, что есть.

   Микрочип сиротливо пристроился на ладони. Неизвестно, в каком гараже его паяли, но выглядел он так, как если б на нём смены две выправляли гвозди. А ещё отдавал канифолью и ядрёным табаком.

   – Ты что! – заверял одноглазый. – Это же ручная доводка, работа мастера. Гляди: разве ж станет новичок так лихо прикладывать паяльником? Не-е, побоится! А мастер – он-то в курсе, что ничего важного тут всё равно нет. Открою тайну: у контрабандистов с Цереры такой тюнинг на вес золота. То есть, был, пока их не перебили.

   Скрепя сердце, Марк согласился. Он взял пыльную коробку, вышел наружу и долго глазел в небо, на самую яркую точку. По ещё одной иронии судьбы, ей оказалась Гамма Цефея, двойная звезда.

   Два солнца словно кружатся в медленном танце; так близко, что растянулись навстречу друг другу. Между ними, если приглядеться, заметна светлая нить: одна звезда пьёт вторую. Мелкими глотками, миллионы лет.

   Вокруг солнц-близнецов замысловатой восьмёркой петляет планета – безымянный газовый гигант. Четвёртая его луна и единственная с атмосферой – это Альтига. Крохотный расплавленный мир.

   Корабль вынырнул из чёрной сажевой завесы. Марк ещё раз сверился с приборами: кажется, норма. Только странно мигнул фазовый щит. Мигнул так, словно...

   – Регистрирую вторжение, – транслятор Синего, увы, не передавал эмоций.

   – Что ты несёшь? – взвилась было Грета, но спустя мгновение завыли сирены.

   «Внимание: нарушена целостность корпуса!»

   – Что такое?! – спросил наушник голосом Рё. – Напоролись на астероид?

   Синий развернул на широком экране интерактивную карту корабля.

   – Нет, – ответил Марк, вглядевшись. – Это абордажная капсула.

   Марк повидал такие ещё в войну на Язоне. Гадкая штука: впивается в корабль, прорезая обшивку кумулятивной струёй. Если края оказались заварены, не нарушится даже герметичность. Следующий этап – взломать систему: ослепить камеры, открыть замки. Без этого успешный штурм сложен. Модель атакуемого судна всегда изучается заранее, и если уж вторжение началось, будь уверен: нападающий знает всё, что ему надо.

   – Не рекомендую выжидательную тактику, – сказал Синий. – Системы корабля подвергаются атаке. Ориентировочно через семь минут интрудер перехватит управление.

   – Я на это не подписывалась, – сказала Грета, достав шокер. – Где наша охрана?

   Марк щёлкнул затвором пистолета.

   – Рё, – он наклонился к передатчику, – мы выдвигаемся. Будь осторожен.

   И они пошли. То есть, пошли двое. Третий – полз, шелестя чешуйками в гулких, длинных коридорах. Первого пилота, прямо как десять лет назад, било мелкой, пакостной дрожью. Смерть такая штука – от её близости быстро отвыкаешь. А ничего смертельно опасного с маленькой командой космического рудовоза не случалось ещё никогда.

   Абордажную капсулу они нашли сразу. Учуяли по едкому запаху, узнали по раззявленной пасти. Им повезло: пришельцы не ждали хозяев так скоро. Рё подкрался к одному из взломщиков, огрел прикладом винтовки. Второго настиг выстрел из шокера. Четверых штурмовиков, что показались следом, ментальным ударом нокаутировал Синий: к встрече с акари те готовы не были.

   – Ну и ну!.. – выдохнула Грета. – Уже хочу от тебя детей.

   – Нашему виду для репликации необходимо три партнёра, – сказал Синий.

   – Ваш вид знает толк, – одобрил Рё.

   Марк подошёл к лежащему человеку, расстегнул бронежилет.

   – Язонская лычка, чтоб её... Пираты.

   Всё, напоминавшее о Язоне, даже спустя пять лет, продолжало его царапать. Слава богу: в этот раз, похоже, он снова останется жив.

   Синий, однако, выглядел напряжённым.

   – Чувствую, есть ещё один, – перевёл транслятор. – Последний.

   – Да что нам один? – усмехнулся Рё.

   В следующий миг его отбросило незримой силой, швырнуло о стену как тряпичную куклу. Грета вскрикнула, когда «последний», шелестя грубой, серой чешуёй, выскользнул из капсулы. Мелкая дрожь обернулась лихорадочной тряской, и Марк проклял свои хилые нервы. За пять лет он так привык к Синему, что совсем позабыл, насколько страшны бывают акари.

   Второй змей был длинен и стар. Шкура его, испещрённая следами от пуль, линяла и опадала кусками; уши были изодраны в клочья. Кроваво-красные глаза при этом пылали злобой и каким-то невыразимым презрением – к Марку, к людям, ко всему вокруг.

   Синий ринулся вперёд, и от ментальной схватки двух акари, казалось, зазвенел в напряжении воздух. Марк успел подумать, что простой пистолет здесь бесполезен, и что если красноглазый занят мысленным боем, надо бы броситься к Рё, подобрать его винтовку и...

   Подумать дальше он не успел: Синего порвало надвое. Потом ещё раз – поперёк. Выпотрошило, словно кильку. Последний эмоциональный всплеск, долетевший до Марка и Греты, в переводе не нуждался.

   «Бегите...»

   Однако и бежать было поздно. Марк уже ощущал, как невидимая сила окружила, нависла над ним. Если бы старый акари хотел, Марк был бы мёртв секунду назад.

   Но прошла ещё секунда, а красноглазый по-прежнему стоял, приподнявшись на хвосте, смотрел и отчего-то медлил.

   «Лучший выход – успеть застрелиться», – вспомнилось Марку, и он вдруг понял, что именно этого от него ждут. Красноглазый читает мысли. И теперь, возможно, из присущего акари любопытства, даёт ему шанс.

   «Так почему не воспользоваться?»

   Марк ощутил подбородком холодное дуло пистолета. Раз – и всё. Никакого месяца страданий.

   Вот только... там ведь, сзади, осталась Грета. Ей-то и застрелиться нечем. Она, конечно, не уважает старших по званию, но...

   Марк со всей возможной быстротой нацелился в морду старого змея. Выстрела не прозвучало: ментальное щупальце дотянулось первым.

   На что это похоже, когда акари ломает человеческий разум? Марк уже знал ответ: чувство такое, словно тебя накрывает холодной, тяжёлой волной. Но если в минуты тренировок с Синим к мысленному саду подкатывал тихий прибой, то теперь его сметала ревущая лавина.

   В одну секунду она подмяла одуванчики и клевер, и Марк понял, что забывает своё детство, будто случилось оно с кем-то другим, в иной жизни. Лавина разбила ровные ряды азалий, строгих ирисов, пышных георгинов. Марк прижался к краю – где отец, где кот, где та частичка прошлого, которую ещё не затянуло вязкой пеленой тумана.

   Марк ощущал чужое, мрачное присутствие. Красноглазый молчал, но было ясно: он не старый акари. Он – Древний. За столетия он поглотил тысячи подобных Марку и много лучших, чем тот. Сильных и слабых, робких и отважных. Дрожащих в страхе и хрипевших от ярости. И всех он, Древний, выпил, вылакал до капли. Размешал в себе.

   Лавина погребла ручей, задела край куста из арматуры, поднялась, нависла над Марком, – чтобы обрушиться вниз, полностью смяв, раздавив, уничтожив.

   Железный куст внезапно встрепенулся. Гнутые веточки потянулись к Древнему. Лавина дрогнула, застыла... и вдруг сама пошла кручёными штырями, причудливым фракталом, проросла квадратными сингониями пирита.

   «Что это? – подумал Марк. – Разве акари не щёлкают чипы, как семечки?»

   Или же...

   Он ещё раз всмотрелся в неуклюжие формы куста и ему показалось, что сквозь них и впрямь проступает что-то пугающе безбрежное. Не древнее, как его враг, но вечное, как само время.

   Лавина ревела, металась, билась, словно в агонии... наконец, схлынула прочь.

   Марк вновь очутился на борту корабля. Сквозь туман в голове он огляделся.

   Ошмётки Синего свернулись в кокон, – значит, смогут восстановиться: молодые акари крайне живучи. У стены корчился Рё, стонал и пробовал подняться. Грета жалась в угол, с ужасом глядела на Древнего. Тот же, медленно качнувшись, склонился и – замер. Глаза его, прежде кроваво-алые, были теперь черны. Едва коснувшись их взглядом, Марк вдруг снова ощутил ту зияющую пустоту, как когда однажды не проснулся отец, и ушёл в погреб Васька. И, как тогда, сделалось тоскливо и горько, и засосало под ложечкой.

   Шатаясь, он подошёл к Рё и взял винтовку.

   Из глаз старого акари, казалось, смотрит бездонная пропасть.

   «Интересно, – подумал Марк, – каково это: поглотить Ничто и размешаться в нём?»

   Он ещё помедлил, сомневаясь, но затем прицелился и разрядил обойму.