Текст книги "Под небом Ривьеры: Не торопи любовь"

Автор книги: Эдуард Снежин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

6. Жизнь прекрасна!

Мы выходим из санатория и идем через парк «Ривьера». На часах уже два. Обед я пропустил, но нисколько о том не жалею – рядом шагает чудо, на которое оглядываются все встречные мужчины, люто мне завидуя. Лена смущается:

– Кошмар какой-то! Так и едят глазами.

– А дома как?

– Да что ты, сибиряки – сдержанный народ. Я бы не пошла с тобой, не зная, что ты из Сибири.

– Это недемократично. Дискриминация по месту жительства.

– Похоже, дело не в месте жительства. Ребята, с которыми я летела, тоже вчера, как приехали, засуетились. Ну, прямо каждый стал ко мне лезть.

– Да, юг и отпуск меняют людей. Они свободны, да еще там, где щепка на щепку лезет, вот и не хотят, чтобы жизнь проходила мимо.

– По-твоему, жизнь заключается в сексе?

– А в чем сейчас жизнь для тебя?

– Так нечестно! Вопросом на вопрос.

– Ну, уж ответь старшему.

– Знаешь, я сильно увлекаюсь спортом. Первый разряд по волейболу и по лыжам. Люблю свою будущую профессию – психологию. Люблю театр, музыку, книги.

– Короче, есть куда девать энергию, – хмыкаю я.

– Не знаю, может быть, со временем изменюсь.

В парке мы подходим к группе уютных водоемчиков с завитыми по окружностям бетонными стенками. На больших зеленых листьях кувшинок сидят огромные лягушки и квакают.

– Чудно! – изумляется Лена. – Не боятся людей.

Я хохочу, уже зная секрет этих лягушек.

– Они механические.

– Не может быть!

– Жаль, нельзя дотянуться и потрогать.

– Ну уж нет! – Лена снимает босоножки и входит в воду.

– Правда холодные, – разочарованно произносит она. – А цветы? Тоже искусственные? – трогает она и кувшинки. – Похоже, настоящие, только я этому не верю теперь.

– Вот так! Видишь, правда условна. Все в жизни условно.

– Ну, просто урок психологии, обязательно расскажу профессору.

Потом Лена задумывается и замолкает до самого нашего выхода из парка. На хорошеньком личике отражается борьба мировоззрений. «Эх, трахаться и трахаться бы нам с тобой в постели с таким-то телом! – в ознобе думаю я. – Ни о чем бы больше не размышляла!»

Мы останавливаемся за парком у огромного развесистого дуба, он приветливо шелестит красавице ветвями. Лена в ответ гладит его по узорчатой коре и потом обнимает.

– У нас кедры! – говорит она, опять щурясь на солнце.

Я замираю от острого ощущения единения этой чудной славянской богини с природой. И с вечностью…

Бывают светлые минуты прозрения, когда человек чувствует себя одновременно и зыбкой частицей Вселенной, и всей необъятной Вселенной сразу.

В поле нашего зрения возникает пивной бар «Петушок». Не будучи большим любителем пива, я, однако, не могу пропустить такое знаменитое место и приглашаю туда Лену.

Пиво тут наливают теплое, прямо из огромных чанов, в которых оно и готовилось. Вкус у него специфический, хлебный, очень свежий. На закуску я беру крупные розовые креветки. Лена никогда их раньше не ела и не знает, как к ним приступить. Я пододвигаюсь к ней поближе и беру из ее рук креветку, которую она беспомощно вертит.

– Видишь, главное у креветки туловище, надо только содрать панцирь. – И я делаю это, а кусочек мяса кладу Лене в подставленный ротик.

– У, вкусно! – жмурится она. Я пользуюсь моментом и влепляю ей поцелуй в пенистые от пива губки. Она открывает глаза и… влепляет ответный поцелуй мне. У меня кружится голова.

– Ленка! Уже целуется, недотрога! – раздается вдруг вопль.

Лена вздрагивает:

– Ой, девочки, вы все еще здесь?

– Что ты, мы по второму заходу!

Три девчонки, очень даже ничего, но до Лены далеко, подскакивают к нам. Знакомимся. Девчонки, видимо, хватили не только пива и приглашают нас в гостиницу, говорят, что познакомились с парнями, те скоро придут. Лена смотрит на меня.

– Как хочешь сама, – говорю я.

– Очень девчонки пьяные, – шепчет она мне. – А там ведь Липарит будет ждать.

Я дивлюсь ее благоразумию, а идти в компанию с парнями, которые, я не сомневаюсь, переключатся все на Ленку, мне не хочется. Кстати, пьяные-то девчонки пьяные, но, видимо, тоже подумали о том же, – слишком сильная конкурентка им Лена, и не настаивают.

Мы оставляем девочек в «Петушке», а сами заходим в магазин, где я покупаю буженину, швейцарский сыр с дырками, розоватую черноморскую кефаль горячего копчения, три бутылки пива, зеленый горошек, шоколад и еще какую-то зелень. Пировать так пировать! Тут подбегает Лена, в руках у нее прозрачный пакет с фруктами и… коробка креветок.

– Вот это да. Любовь с первого взгляда! – шучу я.

– Ой, у меня все здесь как-то внезапно, – смущается девушка.

– Свежесть чувств приветствуется! – восклицаю я и крепко прижимаю и целую благоуханную прелесть, не обращая внимания на покупателей.

– Да что такое со мной? – опять страдает она, когда мы выходим из магазина. – За всю жизнь ничего подобного себе не позволяла!

Я только посмеиваюсь, но не слишком, чтобы не обидеть ее, да и не над ней, а просто от избытка чувств.

– Подожди меня на улице, – просит Лена около гостиницы.

7. Звезда Ривьеры

Я жду ее, и она наконец появляется в дверях. У меня нет слов! Лена распустила и подзавила волосы, на ней лиловое кружевное платье с широким коричневым кожаным поясом, серебристое жемчужное ожерелье, ножки перестукивают высокими каблучками таких же, как платье, лиловых остроносых туфель. Я встаю со скамейки, смотрю на нее в оцепенении и не могу тронуться с места, страшась, что вдруг исчезнет это пригрезившееся мне видение. На ее лице и сейчас нет никаких следов косметики, оно излучает только свежесть.

– Не смотри на меня так, – неподдельно жалобно просит Лена.

– Страшно идти рядом с тобой, – очнулся я.

– Ну не надо, Дима. – И она целует меня в нос. – Не смущай меня.

Я откликаюсь робким благоговейным поцелуем, слегка коснувшись ее губ. Она подхватывает меня за руку, и мы скоро и весело топаем обратной дорогой, в сторону санатория.

Теплый бархатный вечер, в парке звучит музыка, улыбаются гуляющие пары, опять квакают лягушки. В воздухе разлит тот особый терпкий аромат, который буйная зелень и цветы издают один раз в сутки, когда растения переходят с дневного ритма выделения кислорода на свету к выделению углекислого газа в темноте. Очень сексуальный аромат. Мне хочется прыгать и плясать, сердце выскакивает из груди от избытка адреналина, но я, выпрямившись, как статуй, чинно сопровождаю свою роскошную даму, ее соседство со мной, одетым в спортивный, пусть и импортный, костюм со стороны, видимо, кажется неуместным. На нас оглядываются. Нет, оглядываются на нее…

Липарит встречает нас около входа в санаторий во всеоружии. Свою пляжную одежду он сменил на элегантный вечерний костюм. В белой нейлоновой сорочке с вишневым галстуком, с серебристой сединой на висках, в облаке дорогих духов, поджарый и стройный, он смотрится киногероем зарубежного фильма. Проходящие мимо него знакомые женщины первыми здороваются с ним, откровенно мечтая завлечь его в праздничную компанию:

– Добрый вечер, Липарит Аветисович!

Горный орел, заложив руки за спину, отвечает сухо, насупившись, сверху вниз:

– Здравствуйте!

Зато при виде Лены он выпрямляется, непостижимым образом вытягивается – сантиметров на десять! – и чуть было не отдает ей честь со щелканьем каблуками, как подполковник генералу. Но вовремя спохватывается и, грациозно наклонившись, берет славянскую королеву за руку, потом сладострастно (или мне это кажется?) прикладывается к руке губами. Девушка совсем смущается:

– Не надо, Липарит Аветисович!

– Раз уж мой друг представил вам меня, позвольте узнать ваше имя… звезда Ривьеры.

«Звезда Ривьеры» смущается вконец и прячется за мою спину.

– Лена ее зовут, – говорю я, – не смущай ее, Липарит. – Будь проще, и люди к тебе потянутся, – изрекаю я известный афоризм.

– Ко мне тоже скоро Наташ приедет из Ереван, – признается вдруг Липарит. – Двадцать лет, красивый девушка, как ты, Лена, будем вместе ресторан ходить.

Про «Наташ» армянин мне раньше ничего не рассказывал и открылся только сейчас – видимо, для того, чтобы смягчить невольную зависть ко мне и повысить свой сексуальный статус.

Мы проходим в комнату. На столе стоят новая бутылка «Арарата», открытая банка черной икры и пакет апельсинового сока с надрезанным уголком. Кроме того, Липарит успел где-то раздобыть дополнительные стаканы, вилки и стопку тарелок.

С фруктами и шоколадом стол уже выглядит по-праздничному. Когда же Лена, отбиваясь от назойливой помощи армянина, нарезала и разложила на большой тарелке буженину, сыр, рыбу, а на мелких тарелочках – для каждого из нас – аккуратные горки черной и красной икры, украшенные зеленью и лимоном, Липарит восхищенно произнес:

– Это стол ресторан «Ани», как у нас в Ереван.

– Ой, а что делать с креветками? – спрашивает Лена, вытащив из сумки пакет.

– О, это деликатный кушанье, – отвечает Липарит, – будем кушать завтра, дай сюда, я знаю, где хранить.

Липарит, взяв со стола шоколадку, выходит с пакетом и тут же возвращается:

– Медсестра положил пакет холодильник. Все нормально.

– Ну, Липарит, ты на шоколадках кругом связи навел!

– У нас в Ереван только так.

Я тем временем открываю дверцу шкафа и за ней переодеваюсь. Когда я предстаю перед обществом в черном итальянском костюме в узкую белую полоску, в рубашке ослепительной белизны и в галстуке от Диора с картинкой женщины-змеи, то Липарит только всплескивает руками:

– Где мои тридцать лет!

Лена же, как сомнамбула, с вытянутыми вперед руками, подходит ко мне и обнимает за шею. В ее взгляде я читаю: «Мне с тобой хорошо. Мне очень хочется поцеловать тебя, но я стесняюсь Липарита. И ты тоже не делай этого».

Я все понял, не целую, но моей энергии нужен выход. Я поднимаю девушку на руки и испытываю при этом особое удовольствие – кончиками пальцев чувствую теплое женское тело через перекатывающуюся редкую сеточку кружевной ткани. Лена мелко дрожит и, когда я опускаю ее, лицо ее пунцово рдеет, а все пространство вокруг нас электризуется чувственными феромонами – наше возбуждение разливается в воздухе.

Липарит непроизвольно крякает и наполняет стаканы коньяком:

– Первый тост я предлагаю за весну, которая сегодня осчастливила своим присутствием наше скромное жилище!

К моему удивлению, армянин произносит сложную, цветистую фразу, ни разу не перепутав падежей.

Мы смыкаем стаканы и пьем. Сразу похорошело еще больше, хотя больше, кажется, уже некуда.

– Ой, Дима, как я проголодалась, только сейчас поняла, – шепчет Лена.

– Еще бы, без обеда, без ужина, давай налегай!

– Ты только, Лен, не стесняйся, кушай на здоровье! – поддерживает Липарит. – И ты, Дима. На меня не смотри, я кушал и обед, и ужин. Подышу свежим воздухом.

И он, прихватив с собой кусочек сыра с ломтиком лимона и зеленью – любимая пища армян, – деликатно выходит на балкон.

Мы с Леной, забыв про приличия, проглатываем половину принесенной закуски.

– Все, больше не могу! – откидывается наконец девушка.

Мы сидим на кровати, опираясь спинами на стену. Я осторожно обнимаю и целую ее, пока мы одни в комнате.

– Лена, что бы потом ни случилось между нами, знай, что это самый наполненный день моей жизни, – проникновенно и искренне веря себе, произношу я.

– Да ну? – дразнит Лена.

Я смущаюсь своей высокопарности.

Тут входит Липарит и радостно информирует:

– Сейчас будут танцы! Мадемуазель, я ангажирую первый танец с вами!

«Мадемуазель» улыбается, поднимается с кровати и делает книксен. Липарит опять включает Ободзинского:

 
Эти глаза напротив, —
Калейдоскоп огней,
Эти глаза напротив
Ближе и все родней.
Эти глаза напротив
Чайного цвета.
Эти глаза напротив,
Что это, что это?
 

Липарит вальсирует с Леной. Я так не умею. Поскольку цвет глаз моей красавицы совпадает с тем, что в песне, я как-то нехорошо поражаюсь тому, когда это Липарит успел высмотреть эти Ленины глаза? Ведь, наверно, именно поэтому он заранее подготовил эту песню, и начинаю ревновать.

Господи, для ревности достаточно самого незначительного повода!

При всем своем уважении к старшему другу я подхожу к паре, хлопаю в ладоши как дурачок и отнимаю у Липарита Лену. Лучше бы я этого не делал! Липарит послушно отходит в сторону и садится в кресло, а Лена хоть и идет танцевать со мной, но вся какая-то потухшая.

Неоправданная ревность душит меня. Сначала я подумал, что королева обиделась на то, что я воспринимаю ее как свою собственность и лишаю ее свободы выбора партнера.

Но потом понимаю: у нее нет никаких чувств к Липариту, она воспринимает его только как моего старшего друга, он для нее – естественное дополнение ко мне, и доставить приятное Липариту для непосредственной Лены – это способ доставить приятное мне. Мне становится стыдно. Ситуация осложнилась. В воздухе повисает невысказанное объединение двоих против меня одного, причем объединение моих же друзей, которые молчаливо упрекают меня за мою же собственную глупость.

Как вывернуться из этой сложной психологической ситуации?

За ошибки надо расплачиваться. И я решаюсь, уже вполне сознательно, как бы продолжить сцену ревности, а на самом деле, чтобы в одиночестве собраться с мыслями, встаю и без слов покидаю комнату.

На улице я с огромным удовольствием затягиваюсь сигаретой, чего избегал уже полдня, чтобы девушка не почувствовала моего табачного дыхания.

У входа в здание поет и пляшет под гармонь веселая толпа. Они справляют праздник, как всегда, накануне. Мое появление встречают веселыми возгласами, молодого контингента в санатории маловато, и женщины сразу вовлекают меня в круг. Я смеюсь, делаю знак гармонисту и горланю частушку собственного сочинения:

 
Нам на «новых» наплевать,
Пусть катятся в Штаты,
А мы будем пить, гулять:
С праздником, ребяты!
 

Частушка нравится, все дружно отбивают такт в ладоши:

 
Ух ты, ах ты,
Все мы космонавты!
 

Гуляющие вдохновляются, каждому хочется показать себя, и в круг вбегают новые артисты. Ядреная, розовощекая женщина, размахивая цветастым платком, задорно поет:

 
Я сама ему дала,
Да и он не спрашивал,
Просто пьяная была,
А он мне зашарашивал!
 

И вызывающе смотрит по сторонам, как бы спрашивая мужиков, кто же ей зашарашит на праздник?

Толпа со смехом опять бьет в ладоши:

 
Ух ты, ах ты,
Все мы космонавты!
 

Я утешаю себя мыслью, что сделал приятное людям, и под шумок возвращаюсь в комнату. И вижу Лену и Липарита на балконе в самом развеселом настроении. Оказывается, они оттуда наблюдали мое выступление и прониклись гордостью за своего представителя в народе.

Инцидент исчерпан.

8. Ночной променад

Мы выпиваем еще по разу, прихватываем с собой бутылку и закуску и выходим прогуляться. На юге темнеет рано. Толпа уже направляется со двора к морю, и мы устремляемся вслед за ней. На пляже я, естественно, решаю искупаться: ночное купание – моя слабость. Южанин отказывается:

– Лэтом будем купаться!

Лена порывается тоже сбросить платье, но вспоминает, что без купальника.

По «пьяни» и от восторга я заплываю в море так далеко, как не решился бы заплыть даже днем. Я почувствовал это, когда вдруг исчезли все прибрежные шумы и слышался только шелест волн. Я оборачиваюсь. Там, где, по моему ощущению, должен быть берег, не светится ни единого огонька. В затуманенной коньяком голове нет ни малейшего представления, куда плыть, чтобы вернуться назад.

Чувство самосохранения подсказывает, я плыву наугад и наконец утыкаюсь в прибрежную гальку. Но на берегу не видно ни одного строения, которое напоминало бы санаторный пляж.

Я иду по берегу, иду долго, приблизительно с километр, пока не различаю на пляже фигуры Лены и Липарита. Они бредут мне навстречу. Лена всхлипывает, а Липарит, укрыв ее своим фирменным пиджаком и обняв за плечи, утешает. Меня они не видят, но до меня доносится его голос:

– Что ты, Лен? Успокойся, ты знала его всего один день!

«Козел! – думаю я про Липарита. – Ты был бы рад, если бы я утонул! Уже уводишь девушку утешать в злачное коньячное место!»

Я делаю ход конем. Выскакиваю с пляжа на набережную и пробегаю далеко вперед. Потом спускаюсь за пляжное ограждение и предстаю перед друзьями как из-под земли. Эффект – потрясающий. Лена сбрасывает с плеч руки Липарита вместе с его же пиджаком и, рыдая, бросается мне на грудь. Она в неистовстве обнимает меня и целует, совершенно забыв про Липарита, причитает:

– Милый мой, родной, единственный!

Липарит, опешив, замирает, его гримасу невозможно описать, в ней все: и удивление, и негодование по поводу моего внезапного воскрешения, и одновременно радость нового обретения друга, и сомнение по поводу искреннего страдания и радости девушки.

Позже он вспоминал:

– Я подумал, Дим, что ты, конечно, уже трахнул тогда эта девушка, зачем иначе она так страдала?

– Господи, затем, что это невинное, неиспорченное существо, а мы с тобой просто циники, – ответил ему я.

Мы выпиваем еще коньяку. Липарит идет домой, а я заворачиваю с Леной в парк «Ривьера», по направлению к гостинице «Кубань». Всю дорогу я пытаюсь своими поцелуями осушить ее слезы – целую глаза, каждое веко в отдельности, но молодая впечатлительная девушка, да еще подогретая коньяком, всхлипывает и всхлипывает.

9. Дискотека

Издалека слышится музыка – крутой рэп. Мы подходим к круглому зданию дискотеки, над входом бегущие огни: «Супер Диско!» Толпится молодежь.

– Лена! – слышим мы.

– Ой, девочки! Вы здесь?

– Парни привели. Знакомьтесь!

Девчонок на этот раз две, с ними двое парней, курят, девчонки тоже.

– Андрей! – представляется высокий худой чувак, лет двадцати пяти.

– Дима! – жму я ему руку.

– Джо! – говорит другой, помоложе. – Хочешь затянуться?

– У меня свои, – достаю я пачку «Честерфилда».

– У тебя не то!

– Очень то, Рейган раньше рекламировал.

– Попробуй наших! – И он достает из кармашка и сует мне целую сигарету. Я разминаю ее, Джо щелкает зажигалкой. С первой затяжки закашливаюсь.

– Крепкая? – спрашивает Андрей.

– Горькая! – отвечаю я и чувствую, что меня начинает шатать из стороны в сторону.

– Будь спок! Пройдет! – успокаивает Джо.

– Наркота? – спрашиваю я.

– Наркота – это героин. А это планчик, марихуана по-научному.

– Все равно наркота.

– Между прочим, с водки становятся алкашами за пару лет, а с плана никто еще не свихнулся, – встревает Андрей.

– Да, я где-то читал про это, – вспоминаю я и уже без опаски затягиваюсь второй раз.

Становится стремно: кругом стоят не люди, а великаны, сигарета в руках кажется бревном, я сам будто приподнимаюсь в воздухе и растворяюсь, вижу все кругом тысячью глаз и в радужном свете. Откуда-то издалека доносится Ленин голос:

– Не надо, Дима!

– Какая ты красивая! – восхищенно отвечаю я.

– Такой красавице грех кайф не ловить! – произносит Джо и сует Лене сигарету.

Девчонки в отрубе, глючат от сигарет и не замечают ничего вокруг. Я вижу сладострастную рожу соблазнителя и снова слышу Ленин крик:

– Не надо, Дима!

Смахнув наваждение, прихожу в себя и выбрасываю сигарету.

Джо криво улыбается:

– Ну ладно. На диско заглянете?

– Пойдем на диско, Дима! – тянет меня Лена за руку, стремясь увести от злачной компании.

– Жетончики можем предложить, билеты не придется покупать, – протягивает руку Андрей.

– Спасибо, парни! Сами возьмем, – на ходу успеваю ответить я. Лена на буксире оттянула меня шагов на десять.

Ошарашенные, мы останавливаемся у входа в зал. Гремит музыка.

– Ого! – произносит Лена восхищенно.

– У нас в губернском городе такой нет! – соглашаюсь я с ней.

В воздухе повисают и лопаются, разбегаясь тысячами брызг, разноцветные лазерные шары, полная иллюзия ракетного фейерверка.

От стенки на подиуме в такт музыке строчит в зал лазерный пулемет, девица, у которой, видимо, хирурги вытянули ноги до невообразимой длины, совокупляется с золотистым шестом. Кажется, что ее тело в невесомости, что ей совершенно все равно – в какой позиции оно по отношению к шесту: вверх, вниз, вбок вертятся ее голова и ноги.

Диск-жокеев двое: полуголый парень, с бантиком на шее и с ярко-красной сверкающей блямбой в промежности, и высокая девушка, в условном костюмчике с такой же красной, излучающей прической.

Время от времени они кричат в микрофоны:

– Рэп, рэп – это крэк!

– Юг, юг – это глюк!

– Сочи, Сочи – с кайфом ночи!

– Шевели помидорами!

– Поддай ему задницей!

Публика здесь тоже иная, чем на наших дискотеках. Во-первых, среди молодежи мелькает много зрелых мужиков, таких же полураздетых, как юнцы, во-вторых, девочки обнажены до неприличия, как не принято в нашем городе. Половина из них – топлес и в зауженных до предела плавках, другие в обтягивающих, почти прозрачных лайкровых трико и платьях. У многих на шее, на запястьях, на поясе болтаются светящиеся мерцающие амулеты – последний крик моды на светодиодах с микробатарейками.

– Сбацаем? – шутливо предлагаю я девушке, и мы вливаемся в общий водоворот. Одной рукой я придерживаю на плече Ленину сумочку, в которой недопитый коньяк.

Лена улыбается и понемногу расходится, быстрый танец она исполняет превосходно и скоро тоже начинает выкрикивать вместе со всеми:

– Юг, юг – это глюк!

Она, впрочем, не теряет головы – кругом просто обезумевшие юнцы с потными телами и пеной у рта. Тут к нам подскакивает Джо и пристраивается рядом с Леной, невообразимо вихляясь в сексуальных позах, не уступая стриптизерше на сцене:

– Хоп! Хоп! Ты просто королева диско!

– Что они такие сумасшедшие? – спрашивает Лена.

– Экстази наглотались. Сейчас нас будут охлаждать. От таблеток пить хочется.

Действительно, диск-жокеи стали со сцены поливать публику водой – девушка брызгает из какой-то бездонной бутылки, а парень включает настоящий брандспойт с распылителем. Толпа жадно подставляет рты под брызги, но они не утоляют, а только разжигают жажду, поэтому многие рвут к прилавкам по периметру зала, хватают «севен-ап» и прочие прохладительные напитки, которые, замечаю я по крупным табличкам, идут по цене бутылки хорошего вина.

– Дым! Дым! – заорала публика.

– Ого! Сегодня праздник – они дадут дым! – восклицает Джо.

– Что это? – спрашиваю я.

– Смотри! – показывает он на сцену.

Там выкатили… пушку с огромным жерлом, диаметром с метр, в которой установлен мощный вентилятор. Музыка и световые пулеметы заметались в невообразимом ритме психоделики. Диск-жокей пододвигает пушку к самому краю подиума и включает ее. Вентилятор завывает и забрызгивает все вокруг мощной струей белого тумана с запахом жасмина. Минута – и туман накрывает участников шабаша. Толпа приходит в состояние неописуемого восторга.

Джо подскакивает к Лене и сжимает ее в объятиях – с недвусмысленными намерениями. Девушка от неожиданности и всей этой сумасшедшей вакханалии вдруг обмякает, и наглец, каким-то образом исхитрившись, срывает с нее трусы, стянув их до колен. Я мгновенно реагирую и влепляю ему хук правой в подреберье. Он выпускает добычу, но не падает, скотина («Откуда столько силы в этом тощем заморыше?» – дивлюсь я.), и пытается, развернувшись, ударить меня ногой. Я не люблю драться, но так разъярен покушением на мое сокровище, что непонятно каким образом перехватываю его ногу и дергаю. Птенец обрушивается на пол, но тут же вскакивает и идет на меня, в руках у него тонкий металлический прут, который он как-то сумел пронести – на входе всех обшаривали. Интересно, что публике наша драка до фени. Джо сумел огреть меня прутом по плечу, от боли я совсем свирепею и бугаем бросаюсь на парня, чтобы сокрушить его как придется, но… он вдруг сам оседает на пол, хватаясь за промежность. Из облаков туманной пены возникает Лена, дергает меня за руку, я ору от боли, но устремляюсь за ней.

В этот момент под потолком раздается гром, и сверху проливается настоящий дождь. Публика истерически визжит.

Через минуту мы глотаем свежий воздух на улице.

– Прости меня, тебе больно, не разобралась! – говорит Лена, перехватывает меня за здоровую руку и тащит дальше: – Уходим!

– Подожди!

– Нет! Это местные, хрен знает сколько их, – ругается девушка, и я, поняв, что опасность ею не преувеличена, вместе с ней устремляюсь в придорожные кусты.