Текст книги "Властелин времени"

Автор книги: Эдуард Скобелев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Подъехали к фабрике по пошиву модной верхней одежды. Все туристы сгорали от любопытства: еще бы, предстояло увидеть сердце экономического благополучия общины.

– Это вовсе не сердце, – засмеялась Люся. – Сердце – наша общая воля, свобода нашей души. Экономика начинается с самочувствия человека, с его психологического настроя. Машины и технология – важно, очень важно. Но производство – средство, а не цель. Труд кабалит, если не освобождает и не награждает. Да, вокруг пока еще преобладают какие-то странные, навязчиво невежественные подходы: уже с утра, под предлогом повеселить, взрывают психическое равновесие пустейшей болтовней или «музыкой», уместной разве что для пляски сатаны, – душа теряет равновесие, словно от алкоголя, человек уже не способен на интенсивную интеллектуальную работу: он не решит сложной задачи, не примет лучшее из возможных решений, а концентрация усилий обойдется ему в три-четыре раза дороже с точки зрения энергетических затрат. Даже простой физический труд не даст рекорда: тонус неустойчив, нервы взбудоражены. В таких условиях люди быстрее стареют и изнашиваются – снижается производительная мощь нации, заклиниваются ее мыслительные качества, огрубляются чувства… В общине, напротив, утро начинается непременно с классических мелодий Чайковского, Мусоргского, Баха, Моцарта, настраивающих на гармонию. Вы даже и представить не можете, какие могучие созидательные силы пробуждает внешняя гармония в гармоничном существе… По вечерам, в целях успокоения, умиротворения, оздоровления организма, мы слушаем народную музыку. Тоже самую популярную. Лишь на концертах и музыкальных занятиях заставляем душу трудиться сполна…

Ничего примечательного при осмотре фабрики Иосиф не нашел. Наверно, был слишком напряжен – думал о кознях «князя тьмы», вовсе не случайно затесавшегося в общину и теперь вот угрожавшего ей своими подлостями.

Впрочем, Иосиф все же обратил внимание на то, что в фабричных цехах, небольших, уютных, с отличной вентиляцией и звукоизоляцией, более всего ценили ритм, переговариваться по делам, не относящимся к работе, было не принято. Дурным тоном считались и громкие разговоры во время пауз, – комната отдыха напоминала загородный дом: кресла, камин, картины, деревья за окном, клетка с канарейкой; тут можно было угоститься фруктами и соком, чаем или кофе.

Возможно, Иосиф что-то прослушал, но он понял так, что в общине постоянно обсуждались предложения, касавшиеся улучшения производства, или хозяйства, или эстетики быта. Все эти предложения считались высшей ценностью общины, им уделялось первостепенное внимание.

«Счастлив – кто знает, что все лучшие порывы его души служат интересам людей. Тяжело тем, кто не встречает понимания и поддержки, кто всю жизнь тратит на то, чтобы доказать очевидное…»

Гостей повели уже на беседу к директору фабрики, называемому в общине «координатором производства», когда какой-то человек схватил Иосифа за рукав.

– Можно вас на минутку?

Иосиф узнал диспетчера.

– В чем дело?

– Мы обнаружили труп врача, присланного в общину, – хмуро сказал диспетчер, – потому хотим вернуться к разговору, который, к сожалению, показался слишком неправдоподобным.

– Только хитрая ложь обставляет себя правдоподобием, – Иосиф повторил слова доктора Шубова. – Я удивился, отчего вы приняли за врача совсем другого, вовсе не похожего на него типа.

– Отчего же?

– Причина не в вас, а во мне. Я хорошо знаю о его подлинной сути. Но это мой секрет.

Диспетчер вздохнул:

– Не собираюсь выпытывать. Однако необходимо как можно скорее найти и обезвредить преступника. Он должен ответить за убийство. Иначе тень подозрения падет на общинников, а у нас полно недоброжелателей, и они тотчас поднимут вой по всему миру. Любителей наживы за чужой счет бесит, что община убедительно развивает новое качество жизни, приучает людей высоко мыслить и искренне чувствовать, то есть возвращает им исконные права… Да и тесним мы потихоньку торгашей на внутренних и внешних рынках, не помогает им даже сговор. При одной и той же технике себестоимость товаров у нас гораздо ниже, а качество выше…

Иосиф понимал, что его просят о помощи.

– Меня не нужно убеждать. Ваша община – то, что только снится бесправным, обобранным и униженным… Вы искали убийцу?

– Искали. Но не нашли. Боюсь, что и не найдем: если он сумел принять облик врача, он, скорее всего, способен принять и какой-либо другой облик… Возникла реальная угроза нашему единству: общине противопоказаны чужеродные элементы, она не терпит закулисных махинаций или группировок, полная открытость – ее принцип…

Вышли во двор фабрики, сели в электромобиль, служивший, видимо, для целей внешней охраны, потому что диспетчер, нажимая кнопку на пульте, тотчас вызывал дежурные посты. Все отвечали, однако, что на их участках ничего подозрительного не замечено.

– Не знаю, что и делать, – сказал диспетчер. – Разве можно допустить, что это оборотень?..

Он, конечно, хотел разузнать подробней о «князе тьмы», но Иосиф посчитал неуместным повторять о докторе Шубове и своих путешествиях.

– Изловим негодяя, тогда попытаюсь объяснить. Хотя объяснять почти что и нечего: это непримиримый враг всякого мирного, трудящегося человека. Он посягает на святая святых: свободу, справедливость и милосердие. Конечно, он опасен для общины. Но не преувеличивайте: он бессилен перед разумным, сплоченным коллективом. Он благоденствует лишь там, где нет единства, где каждый за себя, где забыта честь и дума о родной земле.

Поколесили по территории общины. Иосиф вглядывался в людей, которые встречались.

– Нет, таким макаром мы этого типа не изловим. Он не настолько прост, чтобы самому забрести в сети…

Подъехали к моргу, приземистому строению на отшибе от всех служб.

Диспетчер открыл оцинкованную дверь. Со стеклянным перезвоном засветились газоразрядные лампы. На широком столе лежал человек, которого Иосиф нашел в люке, у самой плотины. Глаза его были раскрыты, в них застыл ужас.

– Специалисты не смогли определить причину смерти. Никаких видимых следов насилия. Кровь пролилась из горла.

– Он убит сгустком психической энергии, – сказал Иосиф. – Истекающая ненависть легко повреждает мир несовершенного человека. Вероятно, врач поддавался сторонним влияниям. Не исключено, что он ослабел морально…

Вид новой жертвы вызвал прилив гнева и желание поскорее сразиться с преступником.

– У покойного жена и две дочери-школьницы. Они уже звонили. Ума не приложу, как объяснить им смерть отца.

– Надо прочесать всю территорию, – сказал Иосиф.

– Стыдно, – потупив голову, сказал диспетчер. – У нас гости. Получается, что мы беззащитны.

– Стыдиться надо не того, что плохо, а того, что допустили до плохого, – сказал Иосиф. – Гостям надо прямо объявить: на территорию общины проник злоумышленник, он убил человека… Наступает время обеда, я думаю, можно задержать людей на полчаса…

Не выходя из электромобиля, диспетчер связался с дежурным вычислительного центра, и тот сразу передал по радио и телевидению четкий приказ по трудовым бригадам – каждой был определен сектор, исходный рубеж, полоса прочеса и все прочее, исключавшее какие-либо неясности.

Иосифа заинтересовал район дамбы. Может быть, потому, что именно там он обнаружил несчастного врача. Но, может, и по какой-то иной причине: казалось, что использование люка возле створа плотины не было случайностью.

Через некоторое время бригады стали докладывать об обстановке в вычислительный центр. Сообщили и о том, что среди гостей, закончивших осмотр фабрики, недостает человека, но что его только что видела дежурная восьмого корпуса жилого дома…

– Вы? – поразился диспетчер. – Ну, и дела!.. Оставайтесь здесь, я загляну в корпус, он рядом, в пятидесяти метрах от нас!

Диспетчер выбрался из машины и зашагал через рощу. Иосиф заметил, как он переложил из заднего кармана брюк в карман куртки какой-то предмет.

«Пистолет… Не знает, что одного оружия мало: стрелять в такого негодяя – все равно что стрелять в тень…»

Между тем сообщение поступало за сообщением. Иосиф обратил внимание на то, что людям, обследовавшим район рыбхоза и плотины, работник птицефермы Серегин сказал, что видел незнакомца, направлявшегося к грибопитомнику. Дежурный вычислительного центра тотчас велел группе, уже закончившей прочес своей полосы, двигаться к грибопитомнику.

«Какая-то чушь… Три минуты назад, при перечислении людей, работающих на складе у железнодорожной ветки, был назван Серегин… Или это однофамилец?..»

Иосиф изнывал от бездействия. То хотел бежать на помощь диспетчеру, то на птицеферму.

– Внимание, внимание! – раздалось из динамика. – Дежурная восьмого корпуса только что обнаружила на лестнице в бессознательном состоянии Федорова. Турист, ранее находившийся в своей комнате, исчез…

«Федоров – диспетчер», – заключил Иосиф и выскочил из машины.

Он верно рассудил, что подле Федорова уже есть свой человек, и побежал к птицеферме. Местность была хорошо знакома. Вот здесь шоссе, там жилой корпус и дорога к столовой.

«Почему преступник крутится на территории общины? Что ему нужно?..»

Иосиф потянул дверь на себя и вошел, встреченный стойкими запахами автоматизированного куриного царства. В комнате для персонала никого не было, пуста была и раздевалка. Иосиф решил обойти всю ферму.

Кудахтали в клетках куры – кто вспугнул их? Чуть слышно работала вентиляция. Крутились колеса – электронный механизм тащил в ковшиках снесенные яйца и укладывал их в прессованные коробки-гнезда.

«Негодяи хотели бы устроить жизнь всего человечества по типу этой фермы, – подумал Иосиф, ступая по выложенному кирпичом полу. – Железные клетки, оптимальный рацион и – результат труда, уносимый к хозяину электронными ковшиками… Человек не освободится, пока не освободит закабаленную им природу. Все эти прирученные животные должны получить от своего существования нечто большее, нежели дешевую технологию выращивания и забоя. Когда человек поймет, что даже червь имеет равное с ним право на землю и воду, он освободится от гордыни, первопричины пороков. Может, это и пробудит гордость… Где иерархия насилия, там нет справедливости…»

И вдруг его прожег взгляд. Инстинктивно Иосиф шагнул в сторону и обернулся, – тяжелый нож, брошенный опытной рукой, воткнулся в деревянный столб – чуть выше головы Иосифа.

Из-за огромной бочки, как паук, выскочил «князь тьмы». Кривую физиономию искажала ненависть, волосатые руки сжимали стальной крюк – с его помощью рабочие передвигают по рельсам емкость для кормовой смеси.

– Негодяй! – вскричал Иосиф. – Попался!

– Попался – ты!

Чернявый замахнулся.

Иосиф успел присесть – крюк просвистел над его головой. Не давая опомниться, негодяй подскочил и ударил Иосифа ногой в живот.

Перед глазами поплыли радужные круги, перехватило дыхание. Но гнев вернул Иосифу мужество и решимость. Он знал, что сильней своего врага, знал, что победит, и неожиданным броском опрокинул его на пол.

– Не уйдешь! Не я, люди будут судить тебя, и твоя казнь станет праздником всеобщего освобождения!

– Никто и никогда не узнает обо мне! – прорычал чернявый. – Если даже сброд тупых фанатиков этой грязной общины на время пересилит меня, они все равно не доберутся до сути. Я, я правлю миром! Я единственный полновластный творец событий!

– Лжешь, – оборвал Иосиф, – события творятся вопреки твоим преступным желаниям. Пожар и смерть – не события, это обрыв событий, события – рождение новой мудрости, нового добра и новых людей. События – это подвиги во имя правды.

– Ненавижу! Всех ненавижу! – чернявый задыхался, пена проступила в уголках кривого рта. – Думаешь, при помощи добра можно построить мир, где все будут свободны? Нет и нет! Тупые невежды, вы не знаете, насколько противоречивы вещи и явления, о, не знаете! Великие знания принадлежат только нам, мы навечно сохраним их в тайне!

– Замолчи, – сказал Иосиф. – Омерзительна твоя самоуверенность и жажда паразитировать на всем, что существует, на живом и мертвом… Сейчас сюда придут люди, твоя песенка завершится. Сколь ты ни ловок и сколь ни многолик, а все же пройти сквозь каменные стены тебе не дано.

– При мне мой скипетр! Тюрьма – не для таких, как я! Тюрьма – для таких, как ты!.. Ха-ха-ха! Сейчас, сейчас, пока сброд увлечен поисками прошлогоднего снега, произойдет взрыв, плотина разрушится, и вода зальет и затопит пространство на десятки километров вокруг!.. Наши люди проектировали плотину, чтобы вернее разрушить ее… Если бы не доктор Шубов, твой покровитель и мой лютый враг, я бы давно разделался с тобою!..

Желая пресечь новое преступление, Иосиф рывком поднял чернявого за ворот и потащил прочь из здания фермы.

Негодяй пытался сопротивляться, но, видимо, Иосиф в самом деле подпитывался какой-то посторонней силой, потому что легко встряхивал коварного противника.

– Сейчас покажешь, где стоят заряды, иначе, клянусь всеми святыми, я выверну тебя наизнанку!..

Иосиф не договорил: внезапно перед ним поднялась в воздух гора земли и блеснуло пламя…

12

Очнулся Иосиф на узкой улочке незнакомого города. Шел дождь, все было вокруг серым и мокрым. Болела голова, сжимало сердце, грусть давила гирей.

Пара лошадей тащила по улице экипаж. Протропали по булыжникам подковы. Мелькнуло за стеклом чье-то испуганное лицо.

Иосиф шел по мостовой, зная, что его ждут. Возле булочной почуял запах печеного хлеба и понял, что голоден.

Но вот и человек, который ожидал Иосифа. В черном пальто и черной шляпе. С тростью в руках.

– Здравствуйте, доктор Шубов!

– Здравствуй, мой друг, – доктор с улыбкой приподнял шляпу. – Ты подаешь надежды. Но ты слишком эмоционален, ввязываешься в драки, тогда как твоя основная задача – смотреть и набираться мудрости.

– Где мы?

– В Берлине. Сейчас середина 1922 года.

Из растворенных дверей справа слышалась джазовая музыка.

– Кабаре «Мюльхаузен», – вслух прочел Иосиф.

Толкнув зеркальные двери, вошли внутрь. Доктор Шубов оставил в раздевалке пальто и шляпу и, пригладив редкие волосы возле ушей, повел Иосифа в полутемный зал, обитый малиновым штофом.

Заняли столик, на котором горели три свечи. Сверкал бронзовый канделябр. Подошел официант. Иосиф выбрал какое-то блюдо. Доктор повторил просьбу на немецком языке.

Заиграл оркестр, разместившийся в раковине сцены. Оттуда выпорхнула круглолицая певичка, запела бодрым, но деревянным голосом. Несколько пар стали танцевать на пятачке у эстрады.

А потом к пятачку повалила публика. Танцующие встали полукругом и захлопали в ладоши.

Иосиф увидел растрепанного человечка, слишком короткого для своей большой головы. Человечек заплясал, дергаясь в стороны и делая длинными руками какие-то замысловатые движения.

– Кто такой?

– Знаменитый когда-то русский поэт, – задумчиво сказал доктор Шубов. – Гений, потерявший опору… Там, вокруг, эмигранты, он пытается что-то втолковать им, но они не понимают свои высшие интересы и потому не понимают друг друга. Только высшие интересы сводят людей воедино…

Иосифу сделалось стыдно и за знаменитого поэта, и за себя, не помнившего ни строчки его стихов.

Когда пение окончилось и музыканты опустили инструменты, к столику подошел, недвусмысленно покачиваясь, их соотечественник.

Светился благородный лоб, опушенный сединами, мерцающие глаза, казалось, излучали свет и в то же время были прозрачны: что-то еще виделось в их глубине, но Иосиф боялся выказать свое любопытство.

– Как бы велика ни была трагедия, – сказал доктор Шубов, не глядя на поэта, – благородный человек не имеет права поступаться достоинством. Если у человека нет воли бороться за справедливый мир, а примириться с существующим он не может, надо найти более достойный выход, нежели стакан плебейского зелья.

– Господа, господа, – глухо возразил поэт. – Не осуждайте меня… Я показывал, как мы проплясали свою мечту, свою Россию… Мы не нашли пути к народу, а стало быть, и к себе. Кто это понял? Никто, никто. – И, подняв глаза к потолку, сжимая у груди белые руки, поэт произнес: – «Тот дьявол проклятый, который в Отчизне разбил наши жизни!»

Словно споткнувшись, он поглядел по сторонам и пошел прочь неверными, слабыми шагами.

– Им не откроется знание, которое приоткрывается тебе, Иосиф… Они звали перемены, они жаждали перемен, маясь от своей пустоты, но были слишком ленивы, слишком доверчивы и в самый ответственный момент передоверили судьбу в чужие руки. – Доктор Шубов вздохнул и покачал головой. – Люди верят тому, что чаще повторяется. Они верят демагогам, второстепенному, а не главному: куда идти? как жить? для чего?.. Начинать надо с общего идеала жизни, то есть с обозримой цели. Лишь когда она определена и уяснена, можно решить для себя вопрос о смысле жизни. Все остальные вопросы – подчиненные. Есть ли польза спорить по конкретным проблемам торговли, или производства, или школьного преподавания, пока мы не представляем, как должна выглядеть экономическая и духовная модель жизни, которая отвечает нашему внутреннему миру?

«Мы счастливы, когда нас понимают. Но разве меньшее счастье, когда мы понимаем людей и жизнь?» – подумал Иосиф и вспомнил внезапно о последних секундах своей жизни в общине. Он тащил негодяя к створу плотины, уже хорошо виднелась квадратная чаша рыбопитомника, а от жилого корпуса, чуть скрытого березовой рощей, бежали люди…

– Что случилось с общиной? Негодяй затопил ее?

– Нет, – нахмурясь, сказал доктор Шубов, – подлость не способна разрушить разумное, если за ним – хорошо организованный коллектив. Она разрушает только постройки разрозненных людей или брошенного ими на произвол судьбы государства… Ты гордишься пробудившимися от сна… Но скажи, разве община беспроблемна?

– Я мало видел, – смутился Иосиф.

– По косточке, отпечатавшейся в куске угля, настоящий ученый воссоздает облик живого существа… Предмет твоей мысли всегда должен иметь четкие очертания. Все неопределенно только у тех, кто слаб духом. И прежде всего мечта. Напротив, у сильных она имеет плотность реальности.

– Мне кажется, – сказал Иосиф, – в общине – все те же проблемы, которые извечно волнуют людей: взаимоотношения между собой, связь с природой, семья, дети, их воспитание и образование, досуг, труд, личное совершенство, общий и индивидуальный смысл жизни… Главное – что общинники могут разумно решать все свои проблемы, тогда как при другой организации жизни между желанием человека и его трудом все время стоит банда лукавых посредников.

Доктор Шубов постучал ножом о вилку, глянув туда, где пела новая певичка.

– Ты пойдешь дальше меня, – сказал он. – Так и должно быть, если учатся всерьез. Беда, что нас всерьез не учили, делая прислужниками ничтожных знаний, тогда как мы имеем право быть их полными хозяевами… Ничто не оправдывает людей. Во всякое время они в состоянии открывать и защищать правду…

Появился официант с подносом. Ловко расставил кушанья, пожелал приятного аппетита и… вдруг Иосиф увидел, что это никакой не официант, а все тот же «князь тьмы».

– Ты понял? – подмигнув, сказал доктор, когда он отошел. – Не притрагивайся к пище, давай выбираться отсюда. Сначала ты, потом я…

Иосиф встал и пошел к выходу. Он был еще в коридоре, когда в зале поднялась суматоха: завизжали женщины, хлопнуло несколько револьверных выстрелов, зазвенела разбитая посуда.

– Шнель, шнель, майн либер Аугустин! – прокричал доктор Шубов, пробегая со своей тростью под мышкой. – Филистеры никогда не уразумеют, зачем к их рогам привязывают веревки!..

Волосатые руки настигли Иосифа на улице, где пахло дождем, печеным хлебом и гиацинтами, выставленными в горшках на чугунную решетку балкона в доме напротив.

Он беспокоился о докторе, которого окружила толпа разъяренных мужчин в черных фраках. Выставив кулаки, они подступали к доктору, а он, беспечно смеясь, защищался тростью. Но вот подбежали полицейские с овчаркой. Оскалив пасть, овчарка бросилась на доктора, но он сунул ей трость в зубы, взмахнул руками и – взмыл в воздух, все выше и выше. Облик его, теряя очертания, превратился в сгусток дыма, дым медленно рассеивался, а толпа все стояла разинув рот, и овчарка бегала среди толпы, держа в зубах коричневую трость…

– По-видимому, это был обыкновенный шарлатан! – сказал прохожий в котелке другому прохожему, пузатому господину в бакенбардах. – Я наблюдаю зрелище уже шесть минут с четвертью. – Он щелкнул крышкой серебряных часов и спрятал их в карман жилета.

Иосиф засмеялся. Не глупые суждения поразили его, – открытие, что он бессмертен. Что отныне он может жить в любом веке, в любом литературном или музыкальном сочинении, в любом чувстве, в любой картине природы, оставаясь жить посреди своего времени, исполняя его долги. «Знающий истину – вечен, сколько бы лет ни прожил. Печатью небес отмечен, он в век обращаться может…»

Его куда-то тащили. Но он не боялся. Какую беду могли причинить ему, защищенному энергетическим полем истины?

С нарастающим грохотом приближался экипаж. Лошади, кося глазами, мчались, будто испуганные бесом. Взмахнули руки – швырнули связанного Иосифа на мокрый булыжник. Над ним мелькнул круп вороного коня, поднятое копыто нацелилось в грудь, огромное колесо с железными ободьями пришлось как раз поперек туловища…