Текст книги "Мы идем по Африке"

Автор книги: Эдуард Корпачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

10

Как бы ни гнала ребят бессонница поддерживать костер допоздна, находить какую-нибудь рухлядь и кидать в пламя, чтобы разгоралось с новым сильным порывом, наутро становье пробудилось в срок, и каждый спешно ушел – строить дома или пахать землю, но это все равно строить. И если бы летчики, пролетавшие ночью над лагерем и видевшие во тьме костер, пронеслись бы над их становьем теперь, они бы разглядели тракторы, бредущие по крутому полю, и много новых домиков под черепицей, и много еще недостроенных домиков, и металлическое здание школы в горах, и самый большой, белый как из мела, дом с надписью: «Minsk; 1965», – и пусть не разглядели бы летчики эту надпись с неба, но она хорошо видна с земли, а на земле живут люди.

Володя вновь вывел трактор на поле и начал будить ссохшуюся землю, а на прицепе уселся Мурзук. И Володя, точно наяву видя его виноватый, как бы обращенный внутрь себя взгляд, знал, что теперь не будет напоминать Мурзуку про руль прицепа, что Мурзук исполнит все на любом повороте сам, что никакой он не вредитель, а темный парень, который многого не понимает и лишь теперь с болью начинает понимать, теперь, когда ранило Омара. Володя все старался думать про Мурзука, чтоб не думать про Омара, но разве прогонишь внезапное ощущение, что вот он рядом, в кабине, кофейный мальчик, и напряженно выпрямляется, наблюдая за прицепом, и готов крикнуть так зовуще: «Волода, Волода!» Володя болезненно ощущал сейчас его близость, и если Омар не окликал, не звал: «Волода, Волода!» – то ведь он и вчера молчал, когда мчались они в Тизи-Узу, и надо привыкать к его молчанию, ведь он растет и мужает, ведь он уже скоро будет в той поре, когда хочется больше размышлять, чем говорить.

Трактор вошел в клубок зноя. Володя задышал открытым ртом, щуря, сокращая глаза и не веря тому, что осенью на этой земле струятся, как будто из бесчисленных насосов, ливни, и тогда человек не может выйти в поле. Трактор пополз вверх, распаханная земля дохнула запахом халвы, и камней вблизи не было видно, только блеснуло что-то черное, круглое, как блестит начищенный ботинок.

Там, на пахоте, чуть в стороне от гусениц, что-то притягательно поблескивало, и Володя уж не отводил взгляда от плоского странного кружка. Трактор подтягивался к нему, и вдруг Володя невольно нажал на тормоз, чувствуя, что в этот же миг дернулось и заскакало сердце, и он стал сползать с кабины, не отводя взгляда и не решаясь приблизиться к черному кружку, чтоб разглядеть получше, но уже и без того разглядел и узнал черную пластмассовую коробочку с налипшим песком.

Это была мина.

Это была мина в пластмассовой коробочке. Володя узнал ее: точно такую же, но обезвреженную, им показывали в Алжире – смерть в пластмассе, которую не могут взять миноискатели.

Володя огляделся вокруг, словно попал на минное поле и не мог шага ступить, но здесь не было минного поля, все минные поля нанесены на карту. Володя не знал, что ему делать, а тут еще подскочил Мурзук, ухватился за руку, точно собирался сделать нелепый шаг. Эта мина была перепачкана песком – значит, ее вывалило из земли, и как только не задело ни гусеницей, ни лемехом?

– Идем! – вырвалось у Володи. – Надо же поднять ребят, надо же сказать им всем!

Он ступил в сторону, а Мурзук не выпускал своей руки, и они побежали, держась друг за друга, оглядываясь и вместе ожидая, что вот мина взорвется сейчас где-то под ногами. Но нигде не рвалось, и они убереглись и скоро достигли становья, и Володя почему-то повернул к палатке, помеченной холстиной с красным крестом, хотя нужно было искать командира отряда Генку Леднева; но вот из этой палатки как раз и вышли Генка Леднев и Спартак, так что Володя прерывисто сказал им обоим про мину. Лица у Леднева и у Остроухова менялись, будто покрывались каким-то гримом, старящим их и ожесточающим, пока Володя сиплым шепотом повторял про мину.

– Не может быть! – воскликнул Леднев с той непримиримостью, с какой они все вчера воскликнули в кафе, узнав о ранении арабчонка. – Нет здесь минных полей.

– И я знаю, что нет, – немного справляясь с собой и укрощая свою вздымающуюся грудь, зло ответил Володя. – А контры кругом полно!

Леднев захватил в щепоть свою бороду, глаза его углубились под навись бровей, он вдруг пробудился:

– Да где там? Идем же. Не может быть!

И тогда Володя обреченно, с болью и так властно сказал, что в следующий же миг Леднев решил ехать в Алжир за саперами, а сказал Володя вот что:

– Мина, Геннадий, и нечего глядеть, потому что глядели я и Мурзук. В хорошей, изящной коробочке – и никому из нас не показалось! Тут нужны саперы, Геннадий, слышишь?

– Еду, ребята! – тотчас решил Леднев. – Скоро буду. Но никому про мину. А ты, Володя, стереги. Сядь и стереги. Еду!

И он бросился вперед, а все подались слегка за ним, и Володя понял, что Леднев сегодня же вернется из Алжира с саперами, может быть, с тем самым, знакомым исхудавшим лейтенантом.

– Вот как, Спартак, – только и сказал он Спартаку.

– Смотри же, смотри!.. – бросил вслед ему Спартак, чтобы он стерег мину и берег себя, берег других ребят, которые вдруг появятся на поле.

А никого из ребят на поле не было, все они пахали в других местах, и Володя уселся с Мурзуком на склоне холма, поглядывая на трактор и на поблескивающую коробочку.

Он сидел, обхватив колени, как прошлой ночью, сильная злоба наполняла его, и он думал: «Это как же? Это против кого же мина? Против нас – против Спартака, меня или Генки? Это как же?..» И та же сильная злоба вдруг вскинула его на ноги, он подался вниз, но тут Мурзук вновь ухватил его:

– Волода, Волода!

Володя глянул на мгновение в угрюмое и растерянное лицо, понял сейчас Мурзука, но отдернул все же свою руку, потому что не мог ни о чем говорить сейчас, не мог и оставаться на холме, на своем посту, и рванулся вниз, а Мурзук тоже рванулся, но упал, поскользнувшись, и уже не мог догнать Володю.

Володя побежал туда, где стоял трактор, но побежал чуть косо, чтобы не приближаться к трактору и чтоб не сотрясти землю, на которой лежала мина. И – скоро он оказался посреди поля, глянул на холм – а там уже не было Мурзука. И тогда Володя снова побежал по целине, по тверди, чувствуя мстительный и радостный клич внутри: «Нету здесь никаких мин! Нету – слышите, Спартак, и Генка, и Мурзук!» Он мчался, перескакивая через трещины, закидывая голову и разинутым ртом хватая жаркий, печной воздух, и не остановился бы, если бы вдруг на холме не вырос Спартак, не замахал руками и не устремился к нему.

Спартак даже издалека выглядел таким крупным и сильным, что Володе стало совсем не страшно, и он удивленно смотрел, как быстро сокращает Спартак расстояние меж ними. Сейчас ничего для него не было на свете, кроме этого засохшего, обнажившего щели поля и человека, так могуче преодолевавшего поле. Но вдруг новый, страшный толчок ощутил Володя в своем теле, его как бы качнул испуг, что где-то окажется другая мина и взорвется в ногах Спартака. И тогда Володя сам помчался навстречу, каждый миг ожидая грохота, хоть не было мин на этом поле, он сам проверил, но все же спешил Володя, жадно слушая землю.

Они мчались друг на друга; и когда ударились тело о тело, показалось Володе, что земля сдвинулась, поплыла из-под ног, завертелась со своими полями и холмами, облаками, горами и домом с Надписью: «Minsk, 1965», с лагерным становьем, с друзьями, Омаром, с другими мальчишками, похожими на арабчонка, и заметное кружение земли не поколебало и не отвлекло Володю, потому что все это было – жизнь.