Текст книги "Ньютоново яблоко"

Автор книги: Эдуард Пашнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

4. «Граф Монте-Кристо»

На гладком школьном буме все еще сидела Сонька Козловская. Портфель с открытым замком валялся на земле. Позолоченная заходящим солнцем и взлохмаченная ветром Сонька казалась издали гордой и одинокой. На весь школьный двор она была одна. Она и еще – ветер… Он пытался вырвать книжки из открытого портфеля, налетал на акации, пригибал их к земле, а Козлик сидела на буме и спокойно болтала ногами.

Санька хотел пройти мимо.

– Э-э-э!..

Остановился… Заслонился ладонью от солнца.

– Чего?

В ответ прошелестели пожелтевшие акации, и на школьном дворе стало еще тише. Подкинул носком ботинка камешек, пошел дальше.

– Э-э-э!..

Остановился…

– Чего орешь?

Козлик спрыгнул с бума, подобрала портфель и вприпрыжку побежала к Саньке. Молча остановилась напротив. Санька не выдержал.

– Чего вытаращилась?

– Кто выиграл?

– Не знаю, я ушел.

Считая, что дал исчерпывающий ответ, Санька двинулся к воротам. Козлик посторонилась и зашагала рядом.

– Ты знаешь, – сказала она, – у лягушек нет головного мозга.

– Не знаю. А зачем мне это?

– Так… Интересно. Хочешь, дам почитать книжку про лягушек?

– Чихать я хотел на твоих лягушек.

– А хочешь, дам «Графа Монте-Кристо»?

– Ври больше!

На тротуаре малыши играли в классики. Сонька переложила портфель в левую руку и запрыгала. Потом ответила:

– У соседки есть.

– А она даст?

– Мне – даст.

«Ха! – подумал Санька. – Вот здорово, принести завтра в школу двух графов. Одного отдать Капельке, а другого достать и небрежно открыть на 218-й странице».

– А когда она может дать?

Сонька подпрыгнула, пытаясь достать листик с тополя. Ей это удалось. Она пожевала его и выплюнула.

– Хоть сейчас.

И они пошли берегом реки. Каждый занимался своим делом. Козлик подбирала голыши и по-мальчишески далеко бросала. По воде расходились круги, теряющиеся в ряби волн. А Санька думал. Он считал чудовищной неблагодарностью поведение Леночки Весник. Приносишь на урок чудо электротехники, хочешь сделать людям приятное, а у тебя за это отбирают книгу. Другой на месте Круглого еще поблагодарил бы. Швака потом на себе пять раз замыкал и только хохотал от восторга. Все замыкали. Щекотно немножко – и только.

Эх, найти бы кошелек с деньгами. Десять рублей… Нет, пятнадцать… В общем – двадцать. Десять книг самых интересных купил бы и роздал ребятам. Всем-всем. А Круглому – фигу. Нет, не двадцать. Двадцать рублей – это мелочь. Найти бы сто – во! Тогда бы и книг можно накупить, и такси взять, а рядом посадить Зебрика, чтобы он правил. А шофера такси куда девать?.. Нет, уж если находить, то десять тысяч. Самое верное – это десять тысяч. Тогда можно свою машину купить, и не легковую – на что она нужна, на ней же металлолом нельзя возить, – а грузовую. А бабушке стиральную машину и ботинок пар тридцать… Приехать с Зебриком в школу на собственном грузовике и сказать: «Здравствуйте, мы не опоздали на урок?.. Извините, пожалуйста, нам надо было заправить машину». Вот тогда бы транспортная проблема была решена, и пятый «А» за оставшееся время в сто раз передогнал бы пятый «Б», и все бы в Ленинград поехали. Все, кроме Круглого. Он пусть остается, потому что предатель.

Санька покосился на свою спутницу, вздохнул… Все девчонки после уроков физкультуры переодеваются опять в платья, а эта… Даже когда физкультуры нет – в штанах. Смешнячка. А так она ничего себе девчонка. Что надо. Завтра Капелька слопает пилюлю. Ха-ха! Это же во как здорово: прийти и сделать независимый вид, ничего, мол, обойдемся и без ваших потрепанных графов.

Санька поймал себя на слове «потрепанных», и ему сделалось совестно. Книга у Леночки совсем новая, даже слишком новая. Приходится каждый раз мыть руки перед чтением.

Козлик неожиданно положила портфель на песок и села.

– Ты чего?

– Устала.

Санька остался стоять. Он смотрел неприязненно на свою спутницу. Сидит… Соломенные волосы, рубашка в арифметику, штаны. Да она и не девчонка вовсе.

Вверх по реке прошел катер. Волна набежала на песок и жадно лизнула носки Сонькиных туфель. Девчонка еле успела отбежать. Засмеялась и пошла дальше.

У соседки Козлик пробыла недолго.

– Вот, возьми. Насовсем, если хочешь.

– Как?

– Так… Раз – и насовсем.

– А соседка?

– Скажу – потеряла.

Взбежала по ступенькам, захлопнула за собой дверь. Что оставалось делать Саньке?.. Потоптался на месте, сунул книжку за пазуху и пошел домой. Холодный граф быстро пригрелся и терся о живот, как котенок.

Но домой в этот день Санька попал нескоро. Он вдруг вспомнил, какое у него произошло жжение в животе, когда Капелька отвернулась от него, и понял, что это – любовь…

В какой-то большой книжке для родителей Санька читал, что любовь в пятом классе не бывает. Он и сам знал, что не бывает. Но у него была. Санька решил как следует обдумать это открытие. Он подождал, когда подойдет пятый номер, сделал полный круг на старом скрипучем трамвае и окончательно убедился, что это любовь. Особенно когда увидел около театра драмы огромный матерчатый щит, на котором крупными синими буквами было написано:

«С ЛЮБОВЬЮ НЕ ШУТЯТ»

Санька и не собирался шутить. Раз случилось такое несчастье, значит, надо без паники принимать меры. А то, если узнают в школе, – пропал. Все заборы изрисуют Санькиной фамилией. А если на берегу узнают, – еще хуже.

Не доезжая одной остановки до цирка, Санька стал пробираться к выходу. На него обратили внимание, а кондукторша его проводила пристальным взглядом и еще потом странно посмотрела через стекло. Кондукторши всегда делают вид, что они все знают про пассажиров. И эта тоже… А может, уже стало заметно?.. Говорят, это очень заметно. Надо немедленно выяснить.

Зебрик, разобидевшись на друга, пришел домой и начал самостоятельно решать транспортную проблему. Вытащил из сарая тележку и, перевернув ее, думал над тем, куда пристроить третье колесо.

Вишневый сад Зебриковых рос и шумел на склоне горы. Сарай задней стенкой вгрызался в гору, и одно дерево своими корнями залезло даже на крышу. Рядом с этим деревом и появился вдруг Санька. С минуту он стоял на крыше сарая в своей излюбленной позе зоркого индейца, высматривающего вдали врагов. Он стоял бы еще дольше, но…

– Третье колесо!

Зебрик аж вздрогнул от этого вскрика, раздавшегося у него над головой. Санька спрыгнул:

– Откуда взял?

– Не твое дело.

– Не так же. Дай сюда молоток.

Санька отобрал молоток и принялся за переделку всей конструкции, потому что Зебрик, со своими очками, в теории силен, а на практике всегда под ногами путается.

Зебрик все-таки попытался вернуть себе молоток:

– Дай сюда! Это мой молоток.

– Не мешай!

– Не мешай, не мешай… Ты чего один ушел?

– Так, – замялся Санька и опустил глаза. – А что?.. Кто выиграл?

– Швака.

– Швака?.. Да?.. Швака! Ха!

Санька спрашивал с такой заинтересованностью и был так рад, что у Зебрика сразу же пропала охота дуться. Он стал, захлебываясь, рассказывать подробности:

– Сто девяносто три, сто девяносто четыре, и Швака начал задыхаться. Нога совсем не подымается. Тогда он стал ей руками под коленкой помогать. И запросто до двести догнал. А потом и до двести четыре. А после упал и целый час не мог ходить. Лежит, а нога у него дрыг, дрыг. Длинный больше не чемпион.

– Теперь бы нам их передогнать по металлолому, – вздохнул Санька.

– Вот самоходную тележку сделаем и догоним в два счета, – сказал Зебрик.

– А где у нее будет самоход? – поинтересовался Санька.

– Не самоход, а мотор, чудак, – объяснил Зебрик и ткнул пальцем туда, где он собирался пристроить мотор.

– А где мы его возьмем?

– Купим. Отец говорил, что мотор всего триста рублей стоит. В магазине, знаешь, на Кольцовской улице.

Санька подумал и предложил поставить мотор в другом месте. Согласовав этот важный вопрос, друзья решили, что пора им придумать название для самоходной тележки. Санька знал, что Туполев, например, назвал свой самолет «ТУ-104». Но Туполев изобретал один, а они вдвоем. А вот Микоян и Гуревич назвали свой самолет «МИГ-17». Мальчишки тоже взяли одну букву из Зебриковой фамилии, одну из Санькиной и назвали свою самоходную тележку «ЗИГ-1», что означало Зебриков и Горский – авторы изобретения.

Зебрик сбегал в сарай, принес баночку с белилами, и они по очереди стали на тележке рисовать название. И тут Санька вспомнил, что у него – любовь.

Он встал, испачканный углем и белилами, провел рукой по лицу и еще больше размазал белую краску.

– Зебрик, ты ничего не замечаешь? – спросил он заговорщицким тоном.

И Зебрик невольно снизил голос до шепота:

– Где?

– Ну, вообще, – Санька неопределенно показал вокруг.

Зебрик посмотрел в одну сторону, в другую:

– Где – вообще?

– Ну, во мне…

– Что в тебе?

– Ну, как это, – Санька посмотрел обреченно вверх на облака и вздохнул. – Любовь.

– Что?

– Любовь.

– Где?

– Я еще не знаю точно, где… Знаешь, как пишут на школьном заборе: «САНЬКА + КАПЕЛЬКА = ЛЮБОВЬ». Только не в шутку, а на самом деле.

– У нас на заборе? А я не видел.

– Да нет. Когда по-настоящему, то не пишут.

– А у тебя любовь в Лену Весник?

– Ага.

– Подумаешь, новость! Я про это и без тебя давно знаю. У меня тоже любовь в Нинку Мумию.

– У тебя просто так, понимаешь?

– Как просто так?

– Ну, так, просто так. А у меня взаправду. Даже кондукторша заметила.

– Ну да! Как она заметила?

– Видишь, какой я худой и бледный? Видишь?.. Это верный признак.

– Да, я тоже читал, что это верный признак… А ты разве худой и бледный?

– Ага. Это я сейчас запачканный, поэтому незаметно.

– А еще надо, чтоб глаза блестели, – загорелся Зебрик. – Я читал: «И у него заблестели глаза, и он обнял маркизу».

Зебрик процитировал абзац из «Королевы Марго».

– А у меня блестят? – спросил Санька.

– У тебя?.. – он долго вглядывался, отходил назад, подходил ближе, прищуривался. – И у тебя блестят.

– Я так и знал. Вот видишь!

Выходило, по всем приметам, что это действительно любовь. Зебрик искренне сочувствовал. Настоящий друг всегда умеет сочувствовать. Зебрика щекотало веселое настроение, но он наморщил лоб и даже несколько раз тяжело вздохнул – совсем как его мама:

– Жизнь – запутанная штука.

Санька еще раз провел рукой по лицу – и на носу, на лбу, на щеках перемешались черные полосы от угля и белые от краски. Он стал похож на клоуна. В другой раз можно было бы посмеяться, но сейчас… И Зебрик напустил на свое лицо еще более скорбное выражение. Санька сел на перевернутую тележку:

– Что теперь делать?

И тут Зебрика осенило:

– Теперь ты должен прославиться, – решительно заявил он.

– Зачем?

– Чудак, чтоб Лена Весник сказала: «Ах!»

– А как я прославлюсь?

– Придумай, что-нибудь гениальное.

– Сразу придумать?

– Конечно, – вдохновенно блеснул очками Зебрик. – Если б у меня была любовь, я бы сразу придумал. Ты не бойся: все гениальное просто, – процитировал Зебрик вычитанную из занимательной химии фразу. – Знаешь, английский инженер Макинтош надел один раз на себя резиновый плащ, и этот плащ назвали макинтошем. А Ньютон, когда ему надо было что-нибудь придумывать, садился под яблоню и ждал, когда ему на голову свалится яблоко. Оно его как треснет, а он раз – за карандаш и запишет новый закон.

– Так ему было хорошо: у него яблони в саду росли. А у вас нет ни одной, – протянул Санька. – А если б и были, все равно год целый лета ждать надо.

– До лета? – переспросил Зебрик.

Что бы делал Санька, если бы у него не было такого верного друга! Зебрик весь просто светился вдохновением, когда спросил «до лета?». Ничего не говоря, он сбегал в дом и минут через пять вернулся с яблоком.

– Мама купила для компота! Садись! Сейчас ты сразу придумаешь.

Санька сел на тележку и закрыл глаза. Прошла минута, две, Санька не выдержал и открыл глаза.

– Скоро? – спросил он.

– Сиди смирно, – приказал Зебрик. Он стоял над другом и держал над его головой в вытянутой руке краснобокое яблоко. Санька снова зажмурился, прошла еще минута, и вдруг яблоко свалилось на голову.

– Ну? – заботливо наклонился Зебрик. – Придумал?

– Нет! – медленно произнес Санька и потрогал голову – не вскочила ли шишка.

– Давай теперь я, – предложил Зебрик.

Санька протянул яблоко и стал выбирать, на какую из двух макушек его опустить. Так и не решив, уронил яблоко, и оно ударилось между макушек.

– Ну? – спросил Санька.

– Верный способ, – ответил Зебрик.

– Придумал?

– Ага. Мы будем делать не трехколесную самоходную тележку, а настоящую машину, – он почесал голову.

– У-у-у, – недовольно протянул Санька, – я думал, правда, – и тоже почесал ушибленное место.

– Все великие люди всегда боролись, потому что им не верили, – обиделся Зебрик. – Нам же все равно покупать мотор от машины? Все равно! Чем его тратить на какую-то маленькую тележку, лучше уж делать настоящий автомобиль. Это называется рентабельностью. И будет решена транспортная проблема.

– А где мы остальные части возьмем?

– Купим.

Санька еще сомневался, а Зебрик сунул в карман ньютоново яблоко и побежал к отцу узнавать адрес технической библиотеки. Потом они договорились, что Зебрик возьмет чертежи машины в технической библиотеке, а Санька пока подумает, где взять денег на мотор и на кое-какие остальные детали, и ребята разошлись в разные стороны.

5. Постное масло

Пока Санька катался на трамвае и решал транспортную проблему, обед у бабушки Наташи успел три раза подогреться и остыть.

– И где ты только пропадаешь? Мыслимое ли дело до таких часов не есть?

– Я у Зебрика был.

– То-то же, что у Зебрика.

Пока бабушка подогревала картошку и кипятила молоко, Санька расчистил место на кухонном столе и положил рядом двух графов. Сонькина книжка была порядком потрепана, Леночкина совсем-совсем новая. Санька сейчас не собирался читать, он только хотел сравнить книжки.

Бабушка помешала картошку, и ей показалось, что картошка подгорает. Она достала с полки бутылку с подсолнечным маслом и замешкалась, закрывая дверцу висячего шкафчика. В это время крышка на кастрюле с молоком шевельнулась, как живая.

– Баашка! – крикнул Санька. – Молоко!

Бабушка охнула, одну секунду искала, куда поставить бутылку с маслом, чтобы освободить руки, и поставила на книжку.

Санька оторопело смотрел на бутылку. Две мысли сразу мелькнули у него в голове. Первая мысль была гениальная. Он вспомнил, что если сдать такую бутылку в магазин, за нее дадут 12 копеек. А за бутылку из-под кефира – 15. А за разные склянки-банки еще, наверное, больше. А за бутылки из-под шампанского? А за пузырьки? У Зебрика одних бутылок из-под шампанского в сарае штук сто. И пузырьков – уйма. В общем, первая мысль была такая: «Эврика! Финансовая проблема решена!».

Вторая мысль была простая: «Что теперь будет с книжкой?»

Когда Санька схватил бутылку, он увидел, что на щегольской обложке Леночкиного «Графа Монте-Кристо» остался жирный полумесяц.

– Баашка! – крикнул в отчаянии Санька. – Что ты наделала?

– Боже мой, – всплеснула бабушка руками, и ее усатая родинка виновато вздрогнула.

Санька осторожно взял книжку обеими руками и протянул, как обвинительный документ:

– Ты думала, это картошка, да?.. Ты собиралась ее поджаривать, да?

Бабушка схватила полотенце и хотела вытереть пятно. Санька в ужасе отстранился:

– Размажешь!

– Да что ж я такая старая дура, – ругала себя бабушка. – Слепая стала, ничего не вижу. Ты уж извини, внучок, свою старую бабку.

Она села на табуретку, вытерла фартуком глаза. Они у нее были такие усталые, выцветшие, наверное, от слез. Бабушка говорила, что во время войны ей много пришлось плакать.

– Баашк, ты что? Не надо, тебе нельзя плакать.

– Я не плачу.

– Ты из-за книжки, да?

– Что ж я такая слепая дура…

– Ты не виновата, – вздохнул Санька. – Ты мне говорила не читать за обедом, говорила? Любой дурак скажет, что я сам виноват.

Санька подошел совсем близко к бабушке и легонько тронул ее за плечо, чтоб она перестала волноваться. Бабушка Наташа погладила Саньку, взъерошила ему выцветший, похожий на мочалку чуб.

– Взрослый уже стал. Жалеть свою бабку научился.

Бабушку Санька утешил, а самому ему утешиться было нечем. Жирный полумесяц обезобразил всю обложку. Как отдавать такую книгу Капельке?

Зебрик принес из библиотеки учебник шофера третьего класса и сидел с карандашом в руках, подсчитывая нужные им детали.

– Карбюратор – надо, – бормотал он, – глушитель – не надо, тормозная система – не надо. Тормозить необязательно.

– Насколько я понял, – хмыкнул отец, оторвавшись от газеты, – вам, кроме колес, ничего не надо.

– Кроме колес, мотора и карбюратора, – уточнил Зебрик. – И еще кое-каких деталей.

Вечером Санька пришел к другу. И хотя он был очень расстроен своим несчастьем, все-таки первым делом потащил Зебрика в сарай, где лежали бутылки из-под шампанского.

– Это же так просто! – обрадовался Зебрик. – Бутылки ведь у всех есть. Я же говорил: все гениальное – просто.

– Да знаешь, – вздохнул Санька, – я сам как удивился, что такое придумал.

Они вернулись на кухню, взяли чистый лист бумаги и принялись подсчитывать. И, наверное, они никогда не были так старательны на уроках арифметики, как сейчас на кухне над своими удивительными расчетами, И уж, наверное, никогда арифметика не приводила их в такую растерянность. Если верить цифрам, чтоб купить мотор и еще кое-какие мелочи, надо собрать 1402 с половиной бутылки из-под кефира и 1516 из-под ситро.

Покончив с общественным делом, подсчитав общественные бутылки, Санька решил, что может поделиться с другом своим личным горем. Он достал из-за пазухи завернутую в газету книгу и молча положил на стол.

– Что? – не понял Зебрик.

– Разверни… Видишь?.. Бабушка бутылку поставила. Как я буду теперь отдавать?

– Постное масло? – тоном знатока поинтересовался Зебрик.

– Да.

– Это чепуха.

Он махнул рукой с таким видом, словно решение этой проблемы было действительно чепухой по сравнению с бутылками, которые выстроились в четырехзначные числа.

– Тебе чепуха, – обиделся Санька, – а мне книжку отдавать надо.

Зебрик великодушно протянул Саньке ньютоново яблоко, а сам сел на пол:

– Бросай!

– Сейчас как брошу, – пригрозил Санька, но все-таки выпустил яблоко из пальцев осторожно.

– Готово! – объявил Зебрик.

Он поднялся с пола, подобрал откатившееся под стол яблоко и жестом фокусника достал с подоконника бутылку с постным маслом. Санька иронически следил за действиями друга.

– Отвернись! – потребовал Зебрнк.

– Зачем?

– Ну, отвернись.

– А ты зачем взял бутылку?

– Просто так. Отвернись.

Санька отвернулся и тотчас же почувствовал, как сильно запахло постным маслом. Он судорожно повернулся к Зебрику и ужаснулся. Тот разложил на полу «Графа Монте-Кристо» и поливал обложку постным маслом.

– Что ты делаешь?

– Это мое собственное открытие, – похвастался Зебрик, размазывая пальцем налитое на обложку масло так, чтобы оно растеклось везде равномерно.

– Какое открытие! Ты же испортил всю книгу!

– Испортил, испортил. А где пятно?… Нету?.. Нету пятна. А ты говоришь, испортил. Не волнуйся, еще лучше будет обложечка, закачаешься. Даже блестеть будет.

Когда обложка подсохла немного и мальчишки ее несколько раз протерли тряпкой, Саньке и вправду показалось, что книга стала еще лучше. Только потемнее теперь была и блестела.

Этот пример окончательно убедил Саньку, что все гениальное – просто.

6. Бутылочная лихорадка

На следующий день на перемене Леночка сама заглянула в класс.

– Принес книжку? – высокомерно спросила она.

– Принес, – пролепетал Санька.

К его удивлению, она и вправду не заметила, что обложка вымазана постным маслом. Санька облегченно вздохнул и со спокойной душой занялся вычислениями. С персональной машиной системы «Зебриков и Горский», сокращенно «ЗИГ-1», пришлось все-таки расстаться. Арифметика – упрямая штука. Но в конце концов машина нужна всем и пусть все участвуют. К этой мысли изобретатели единодушие пришли на третьем уроке. Весь четвертый урок они не слушали, что там рассказывала учительница про татарское иго, а занимались арифметикой. Задача была простая. Требовалось 2908,5 бутылки разделить на 35 человек. Получалось на каждого по 83,1 бутылки. Впереди была длинная зима, но мальчишки не хотели зря терять время. Если каждый принесет в день по одной бутылке, понадобится 83 дня. Нет, это их не устраивало. По две бутылки в день – во! Тогда понадобится всего сорок дней. Сорок дней – и пятый «А» будет иметь собственную машину, на которой они смогут ездить и собирать металлолом по всему городу и даже за городом, может быть. Всего сорок дней. Арифметика была побеждена коллективными усилиями. Сорок дней изобретателей устраивали еще и потому, что они за этот срок собирались подыскать хороший мотор, а то, если, например, приносить в день по четыре бутылки, пройдет всего двадцать дней, и мотора хорошего не успеешь выбрать.

Когда Санька после уроков объявил о бутылках всему классу, мальчишки и девчонки на одну минуту опешили. Козлик и Швака первыми оценили всю простоту и гениальность замысла. Швака подбросил к потолку учебник естествознания и крикнул:

– Урра! Да шдравштвует великий ишобретатель!

– Ньютон! – крикнула Сонька.

– Ломоносов!

В разных концах класса к потолку полетели потрепанные книжки. Мальчишки и девчонки вспоминали разных ученых и, выкрикивая их фамилии, что-нибудь бросали к потолку от восторга. Швака сколько ни вспоминал, не мог вспомнить ни одной подходящей фамилии. Тогда он махнул рукой на ученых и крикнул:

– Да шдравштвует Гаргантюа и Пантагрюэль!

Такого ученого никто не знал, и Шваку не поддержали. Швака, если честно признаться, и сам не знал ничего про Гаргантюа и Пантагрюэля, просто однажды слышал от старшеклассников эти непонятные имена. Но что делать, когда энтузиазм еще не иссяк, а лозунги уже кончились. Дело не в именах, а в энтузиазме. Если б Швака в этот момент вспомнил королеву английскую, он с таким же успехом крикнул бы: «Да шдравштвует Елишавета!» Санька переглянулся с Зебриком. Это был триумф.

– А я собирать бутылки не буду, – вдруг заявил Круглый.

И только тут все увидели, что он один сидит за своей партой, и ничего не выкрикивает, и не бросает к потолку книжки. И прозвучало это заявление так, как если б он сказал: «А я вам лягушку за пазуху положу». При любом великом начинании всегда найдется скептик, имеющий в запасе одну холодненькую лягушку.

– А почему не будешь? – спросила Нинка Мумия.

Владик Синицын сидел с таким видом, будто знал, почему именно не надо собирать бутылки.

– Потому что это глупость.

– А почему глупость? – уже сомневающимся голосом спросила Нинка, и многие мальчишки и девчонки сомневающимися глазами посмотрели на Круглого. А он, почувствовав всеобщее внимание, высокомерно усмехнулся, как умеют усмехаться лишь круглые отличники, и очень умно, голосом, в котором слышалось превосходство, сказал:

– За бутылки нельзя купить машину.

Санька перепрыгнул через скамейку и подступил к Круглому:

– Почему нельзя?…

Владик молча собирал книжки в портфель. Он игнорировал великого изобретателя. Санька понимал, что если он сейчас при всех не докажет Круглому, что тот не просто круглый, а круглый, как колесо, то многие засомневаются, некоторые, может быть, совсем откажутся участвовать, и тогда план, начертанный на бумаге с такой тщательностью, полетит ко всем бабушкиным чертям, которых она изредка вспоминает, когда у нее что-нибудь не ладится.

– Почему? – повторил Санька.

За спиной в дверь заглянула Леночка Весник. Она ждала Владика, чтобы отдать ему «Графа Монте-Кристо» и чтобы вместе идти домой: они жили на одной улице. Круглый схватил портфель и хотел обойти Саньку, но Санька преградил ему дорогу:

– Почему?

– За бутылку из-под ситро вам дадут машину? Держите карман шире!

Он сказал это как взрослый, умудренный опытом человек. Санька чуть не в нос сунул ему бумажку с расчетами. Слово «Круглый» показалось Саньке недостаточно выразительным, чтобы высказать все его возмущение, и поэтому он по ассоциации с этим словом моментально придумал другое и крикнул:

– Глобус ты!

В классе засмеялись, но Санька успел заметить, что засмеялись не все. Громче и дольше всех смеялись Козлик и Швака. Им уже смеяться не хотелось, а они все смеялись, чтобы показать, насколько они не принимают Круглого всерьез.

Круглый же за то, что его обозвали Глобусом, разозлился и сразу, потеряв все свое спокойствие, визгливым голосом крикнул:

– Ну и пусть Глобус, а машины у вас все равно не будет!

В это время снова заглянула в класс Леночка. Санька увидел ее краешком глаза. И тут на него нашло вдохновение. Он стянул с шеи помятый с чернильным пятнышком около узла галстук и протянул Круглому:

– На!.. Если не будет, не отдавай мне галстук. Ни за что не отдавай!

Круглый сначала растерялся, а потом радостно схватил галстук. Он понял, что подловил Саньку.

– Галстучек твой тю-тю, – сказал он и торопливо выскользнул за дверь, пока Санька не передумал.

Леночка Весник стояла около двери. Она все слышала и кое-что видела, потому что два раза заглядывала в класс.

– Зачем ты взял галстук? – сердито спросила она у Владика. – Его же будут ругать за то, что он ходит в школу без галстука.

– Ну и пусть ругают.

Капелька удивленно посмотрела на Круглого и невольно сравнила его с Санькой Горским Этот непричесанный мальчишка всегда удивлял ее своими выходками. Она давала ему читать книжки, но не хотела с ним дружить, потому что он совсем неинтеллигентный, а Владик и вежливый, и умный мальчик. Но сейчас Леночке что-то не нравилось во Владике и что-то нравилось в Саньке.

– Дай сюда.

Она неожиданно вырвала у Круглого Санькин галстук и побежала одна вниз по лестнице. Владик хотел ее догнать, но Леночка бегала раз в пять быстрее него.

В первый день класс ликовал. Все звенья перевыполнили план по сбору бутылок на 300 – 350 процентов. Один Швака притащил пять кефирных, пять водочных бутылок, три поллитровые банки, одну литровую и одну трехлитровую. Два последующие дня план выполнялся, а к концу недели он трещал по всем швам.

Санька ждал с нетерпением понедельника. Ночью ему приснилось, что Анна Елисеевна склоняет его по падежам. По комнате расхаживали немецкие падежи – именительный, родительный, дательный, винительный. А винительный надел на голову фашистскую каску со свастикой и доказывал Саньке, что он есть генитиф.

Проснулся он рано. Бабушка еще не успела приготовить завтрак. Сунул в портфель два яблока, прошмыгнул на улицу.

Сонная сторожиха с причитаниями отперла дверь, села к батарее додремывать. Санька прошелся по гулкому коридору. От нечего делать стал заглядывать в классы. Его удивляло, что из классов не успели убраться ночные тени. Понедельник еще не заходил сюда.

Санька решил поиграть в календарь. Он представил себя понедельником и стал важно и хмуро расхаживать по длинному коридору. Время от времени, как настоящий понедельник, зевал.

Понедельник, действительно, оказался тяжелым днем. К началу занятий на «Карамбаче» собралось не больше десяти бутылок. А во вторник разразился скандал. Шваку погубило тщеславие, а Швака погубил бутылочную эпопею. Он перелил из огромной бутылки вишневую настойку в эмалированное ведро, а бутыль оттащил Саньке в сарай. Но его мама не поняла благородного порыва сына и явилась в школу требовать свою бутыль обратно. Она долго шумела в учительской и даже вспомнила примус, который Швака еще в прошлом году утащил в качестве цветного металлолома. «Ну и память у твоей матери, – вздохнул Санька, – моя бабушка про медный тазик давно забыла».

К директору вызвали не всех, а инициаторов бутылочной лихорадки и их ближайших помощников – Соньку Козловскую и Шваку. Остальные считались «спровоцированными этой четверкой», как выразилась Анна Елисеевна. Санька так не любил эту учительницу, что даже когда она говорила по-русски, отказывался ее понимать, потому что и русские слова у нее звучали резко, неприветливо, как немецкие.

Директор подождал, пока Зебрик плотнее прикроет за собой дверь, и голосом, в котором прозвучала настоящая озабоченность, спросил:

– Ну, что мне с вами делать?

– Ванкстиныч, бутылки – это так, финансовая проблема, – попробовал сразу же объяснить Санька. – Мы же хотим автомобиль построить. Настоящий.

– Вы понимаете, что такое автомобиль? В нем одних деталей пятьсот штук.

– Нет, Ванкстиныч, – скромно поправил его Зебрик. – Пятьсот одна. Я считал, – его очки засветились ученым блеском. – Только там много лишних. Глушитель, тормозная система, а в ней сразу сколько деталей!

– Вот как раз тормозной системы вам и не хватает. Вы бы хоть со мной посоветовались. Для того, чтобы построить автомобиль, сколько всего надо. Одного ума приложить…

– У-у-у, Ванкстнныч, ума у нас хватит! – живо махнул рукой Санька.

– Хватит, – поддержал его Зебрик.

– Школько угодно, – добавил Швака.

Директор неожиданно улыбнулся.

– Ума у вас, значит, сколько угодно, а чего же вам не хватает?

– Кузова нам еще не хватает, – быстро заговорил Санька. – Кузовы нигде не продаются. Мы хотим его сделать в нашей столяр«ной мастерской. Только вы скажите Иван Кириллычу. А то он ругается.

– Ему досок жалко, – вставила Козлик.

– Мы же не на уроках, – рассудительно объяснил Швака. – Мы на уроках труда табуретки будем делать, а кушов мы будем пошле уроков.

– Ну, вот что, – сказал Иван Константинович. – С бутылками прекратить. Сейчас меня вызывают в райком, а потом я освобожусь, и мы что-нибудь придумаем. Вместе. Договорились?.

– Договорились!

– Но только прошу без меня ничего не предпринимать. Подождите немного.

Иван Константинович отпустил их, даже не наказав. Но история с бутылками на этом не кончилась. Назавтра она продолжалась и в учительской, и затем в классе.