Текст книги "Идеалист"

Автор книги: Эдуард Багиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Слышь, парень, погоди, – вдруг остановил меня голос Владимира Исааковича. – А ты... извини, если что, не сочти за бестактность, но... ты не хотел бы у нас поработать?

Я замер как вкопанный. К горлу подкатил ком, в глазах защипало, ноги сделались ватными, а сердце провалилось куда-то под диафрагму. Не веря своим ушам, я медленно развернулся в сторону гендиректора:

– Простите?

– Я говорю, поработать у нас не хочешь? А чего, Геш, – обратился он к главреду, – парень-то неглупый вроде, посмотри. А пишет как? Его ведь даже редактировать не нужно.

– Но... – замялся редактор. – Как-то это неожиданно.

– Ну и что? Он нам сегодня принес больше пользы, чем все твои обалдуи с высшим образованием, вместе взятые.

– Я попросил бы! – возмущенно возразил главред. – Мои ребята вовсе не обалдуи! Что за возмутительная привычка, Владимир Исаакович?

– Да ладно тебе, чего ты, – довольно заулыбался гендиректор. – Поддеть тебя хотелось. Знаю я, что ты костьми за них ляжешь. Но этого козла Третьяченко прищемить никому из них еще не удавалось. Короче, что за парня скажешь? Подумай хорошо.

– Тэк-с, – поднял на меня взгляд главред. – А... вы сейчас нигде не работаете?

За последнюю минуту с меня сошло семь потов. Я вообще не верил, что все это происходит со мной и наяву. Собрав в кулак остатки внутренних ресурсов, я довольно спокойно ответил, что нет, Геннадий Артурович, в данное время вопрос моего трудоустройства пока открыт.

– Свидетельство-то о неоконченном высшем имеется?

– Это проще простого. Позвоню матери, она возьмет в универе и пришлет. Только у меня российского гражданства нет, – напомнил я.

– А у меня тоже, – подмигнул Владимир Исаакович. – Я вообще гражданин Израиля. Так что мы с тобой товарищи по несчастью. И это, Геш... – обратился он к главреду, – не надо публиковать под левой фамилией. Подписывай Репиным, и хер на всё.

Главред долго тянуть не стал. Он позвонил секретарше, и через несколько минут уже подписывал приказ о зачислении меня в штат редакции в качестве стажера.

Моя статья, сопровождаемая убийственными фотографиями, в клочья порвала все возможные ожидания. В то время о таком еще никто не писал. На объект сбежались все, кто только мог. Журналисты, менты, чиновники, проверяющие органы всех мастей и прочая, и прочая, и прочая.

Пикантность ситуации придавало то, что у неведомого мне генподрядчика Третьяченко оказались высокопоставленные покровители. В мэрии, администрации Подмосковья, в министерстве внутренних дел и федеральной миграционной службе одна за другой полетели чиновничьи головы, и от Третьяченко в панике открестились все сразу. Бизнес его в одночасье обрушился с таким грохотом, что генподрядчику пришлось срочно исчезнуть из поля зрения и правоохранительных структур, и бывших партнеров по бизнесу, потерявших из-за него большие деньги.

Это все, что я знал о неведомом мне бизнесмене Третьяченко. А спустя немного времени где-то в курилке я услышал, что парень не пропал. Такие не пропадают. По слухам, он неплохо устроился чуть ли не в правительстве той страны, откуда когда-то приехал в Россию создавать свой бизнес.

Страна оказалась Украиной.

XV

Я работал как зверь. В любую минуту я мог оказаться в другом конце страны, чтобы дать к утру свежий репортаж про каких-нибудь подводников или арест какого-нибудь олигарха. Ни единого раза я не проволынил сроки сдачи материала, всегда неизменно качественного. За это у начальства я был в фаворе, главред с гендиректором готовы были носить меня на руках и не скупились на регулярные повышения гонорара, премии и прочие бонусы.

С остальными коллегами складывалось не очень. Естественно, матерые журналюги меня недолюбливали. По их мнению, я служил живым олицетворением поговорки «из грязи в князи». Впрочем, мне это безразлично. Я почти не общался с ними, терпеть не мог всякие корпоративные пьянки и прочие банкеты и пресс-конференции, подразумевающие сборище профессиональных журналюг. Хотя на таких мероприятиях подчас происходили забавные случаи.

Как-то раз я не успел увильнуть от какого-то очередного мероприятия, где целиком собрался весь издательский дом, в который входила и моя газета. Слоняясь там нелюдем от стены к стене с бокалом в руках, я в конце концов оказался у стола, за которым тусовалось больше всего молодежи и красивых девушек. Все пили виски и напряженно слушали возглавлявшего стол оратора.

Им был молодой парень по имени Дима Аленушкин, издатель одного из популярных глянцевых журналов, входивших в наш холдинг. Аленушкин мне всегда импонировал: жизнерадостный красавец с умными живыми глазами, на которого вешались гроздьями самые лучшие девушки в округе. Он всегда превосходно выглядел и ездил на самых модных машинах. Я ему по-хорошему завидовал. Этот парень умел жить. При редких встречах в издательских коридорах мы всегда здоровались, и сегодня, конечно же, я не смог отказаться, когда он жестом пригласил меня за их стол.

– Ну что, гастарбайтер, как жизнь? – приветливо улыбнулся он, подливая мне вина. – Мозоли-то от лопаты сошли уже или нет пока?

– Да не было у меня их особенно-то, – немного смущенно улыбнулся я, боковым зрением окинув разглядывающих меня глянцевых красоток. – Сам-то как поживаешь?

– Ну, со мной-то все в порядке. Пашу, как раб на галерах, – подмигнул он. – Вот видишь, даже и сейчас. – Дима саркастически скривился и обвел рукой подчиненных. – Ну вот скажи, Репин, насколько надо быть далекими от народа, чтоб не суметь организовать конкурс «Девушка с улицы»?

– Не знаю, Дим. Я от вашего гламура далек, как Одиссей от Ханты-Мансийска. А что случилось-то?

Случилось следующее. Аленушкин дал редакции задание организовать конкурс для читательниц. По задумке, самые обычные девушки должны были прислать в журнал свое фото в купальнике или топлесс, из них отбиралась сотня, их печатали в журнале, а потом методом жюри выявляли победительницу, которая и получала приз – полностью оплаченный тур в Париж.

– А в чем проблема-то? – я пожевал тоненький ломтик сладковатого хамона, долил еще вина. – Это ж проще пареной репы. В чем сложность-то?

– Как в чем? Не могут найти девок!

– Сто девок? – уточнил я. – В России нет ста девок?

– Сто, мать их, – кивнул Аленушкин. – Всего сто девок. Не знают, как искать.

– А анонс-то в номере печатали? – осторожно поинтересовался я.

– Обижаешь, – ответил Дима. – Печатали, и не в одном. Только проку от этого, как с козла молока. Шлют в основном из глухой провинции, причем такую хуергу, что невозможно даже смотреть, а не то чтоб в номер давать.

– А Интернет?

– Что Интернет? – Аленушкин вопросительно приподнял бровь.

– Ну, «Живой журнал» хотя бы... У тебя есть там регистрация?

– Это в «ЖЖ», что ли? Да, в редакции почти у каждого есть. Это ж модно сейчас. А что делать-то с этим? Как применить практически?

– М-да. Сколько девок уже есть в наличии?

– Ну, – пожал плечами Аленушкин, – хрен его знает. Вон, у главного редактора спросим. Марик, сколько готовых телок у тебя есть на конкурс?

– Фтук двадцать, – даже не глядя в мою сторону, прогундосил жирный Марик, яростно пожирая утиную ножку и небрежно вытирая ладонью стекающий по подбородку жир. – Офтальные или чудовища какие-то сраные, или живут в каких-то сраных жопах мира, в Красноярсках сраных всяких, в Казани сраной какой-то, или на сраных Дальних Востоках с Нижними сраными Тагилами и всякими Новгородами. Я ващеее даже не представляю, – проблеял он, – где находятся все эти сраные дыры.

Я этого типа не переваривал органически. Настолько мерзкого сноба мне видеть еще не приходилось. То, что он не способен решить вопрос с девушками, не удивительно: парень вообще не по этой части. Освиневший московский гламурный педераст даже ради приличия не интересовался этим конкурсом всерьез: ведь туда невозможно пропихнуть кого-нибудь из своих многочисленных любовников.

– Понимаешь, в чем тут еще проблема, – брезгливо отвернувшись от него, говорил мне Дима. – Очень желательно, чтоб телки были из Москвы. Ну, или откуда-нибудь совсем близко. Потому что везти сюда девушку из какой-нибудь Сибири довольно накладно. Но говорить об этом мы вслух не можем. Для нас ведь, типа, все читательницы равны. Лично для меня они и вправду равны, но в финансовой службе этому не поверят.

– Сейчас попробуем, – ответил я. – Ноутбук есть?

Ноутбук с подключенным Интернетом материализовался на столе словно из воздуха.

– Куда заходить?

– Ща, погоди, не спеши, – я настукивал на клавиатуре livejournal.com. – У меня там тоже блог есть. Ну, как блог... Тысячи полторы человек меня там читают, я ж, типа, известный журналист. Сейчас повешу объяву с информацией, попрошу ее распространить, и все.

– Что все? – Аленушкин перевел непонимающий взор с ноутбука на меня. – И что?

– И все, Дим. Люди прочтут, повесят у себя в блогах ссылки на мою объяву, и это прочтет и распространит еще больше народа. И так в геометрической прогрессии. На какой адрес фотки-то слать?

– Мне кажется, что этот сраный гастарбайтер порет какую-то сраную ахинею, – вдруг проскрипел сальный пидор. Утку он уже дожрал, принялся за пармскую ветчину. – Впрочем, можно указать мой личный почтовый ящик. Пусть мне и шлют. А я разберусь.

Отличная мысль. Я злорадно ухмыльнулся и с удовольствием вписал в объявление адрес этого жирного козла. После чего сложил ноутбук, выпил еще стакан вина, встал со стула и откланялся.

Звонок от Аленушкина раздался уже на следующий день. Магическое название известного на всю Россию журнала, помноженное на халявный вояж в Париж, очень быстро сработало мощнейшим артиллерийским залпом. Личный почтовый ящик Марика в течение нескольких часов засрали так, что вся его любовная гомопереписка исчезла в селевом потоке фотографий разнообразных девушек со всех концов страны. В течение почти целых суток заплывший дурным жиром пидор был вынужден сидеть у компьютера и поминутно обновлять почту, чтоб не пропустить любовное письмо от какого-то модного дизайнера, с которым у него были романтические отношения.

Рассказывая об этом, Аленушкин ржал чуть ли не в голос. Пидарасов он и сам терпеть не мог, поэтому удовольствие от процесса испытал неподдельное. Это и понятно: представьте себе рожу гомосексуалиста, вынужденного перелопачивать тысячи фотографий красивых полуголых девушек.

Через месяц Дима позвонил еще раз и предложил войти в состав жюри на окончательном мероприятии. Сославшись на занятость, я вежливо отказался. Все-таки гламурные тусовки мне не по нутру. И я ничего не мог с этим поделать.

Зато за информацией я не брезговал спуститься на дно любого вертепа и ничего не боялся. Поэтому мне везло. Эпизодом, окончательно укрепившим меня на занятых позициях, стало крупное журналистское расследование.

Я внедрился в одну крайне неприятную религиозную секту. Пишут о сектантах не очень много. Отчасти и потому, что эта среда – достаточно закрытая и опасная. Погрузиться в нее решаются единицы. Меня же такие ситуации, напротив, заводили. Я вооружился маленьким диктофоном, перевоплотился в лопоухого москвича с квартирой и гаражом и в полтора месяца стал там абсолютно своим парнем.

Как я и предполагал, проповедническая деятельность секты оказалась лишь прикрытием для финансовых афер по всей стране. У криминальных сектантов имелись свои явки фактически в каждом городе России. Толпы оболваненных ими лохов продавали квартиры и несли «духовным пастырям» последние сбережения. У правоохранительных органов вопросов к ним не возникало: блаженненькие, что с них взять. Но хватка у «блаженненьких» была бульдожья.

После моего материала – с убедительными фотографиями и съемками скрытой камерой – организаторов секты попросту посадили в тюрьму: уголовщина была налицо. Резонанс был таков, что последовало несколько пристальных телесюжетов, а редакцию забросали исками. У нашего особняка чуть ли не ежедневно собирались стихийные пикеты сектантов. Меня же эти бараны вместо благодарности готовы были разорвать на куски. Я особо не парился, но Геннадий Артурович во избежание дальнейших инцидентов отправил меня в отпуск. И я поехал домой, в Киев.

XVI

Целыми днями я бесцельно болтался по улицам, разглядывая стремительно меняющийся город, да посещал расплодившиеся на каждом углу заведения. В это утро я сидел в новой вареничной на Эспланадной улице, куда тоже забрел случайно – привлекла красивая летняя веранда.

Вареничная оказалась вполне себе ничего. Хотя эклектика интерьеров в помещении такая, что хоть святых выноси. Тут тебе и люстры – уменьшенные копии тех, что висят на Казанском вокзале, и какие-то шкафы с закусками в виде колодцев в натуральную величину, а венчают все это буйство красок абсолютно хайтековских расцветок стены и очертания барной стойки. Вдобавок ко всему над всеми этими рушниками и кокошниками парят дешевые плазменные панели, а в импровизированном загончике у входа живет свинья. Живая, только маленькая. Но запаха от неё, как ни странно, никакого не чувствовалось.

В общем, для Киева сойдет. Не Москва небось. В провинциях вообще частенько стремятся достичь московского уровня, а то и переплюнуть его, и подчас эти стремления бывают очень смешными.

Поймав себя на мысли, что рассуждаю уже, як щирый москаль, я улыбнулся. Благо что сало, борщ и холодец с хреном в заведении оказались на таком великолепном уровне, что на аляповатые интерьеры я очень быстро перестал обращать внимание.

Насытившись, я заказал двести грамм перцовки и окончательно расслабился. Немного подпортили впечатление соленья, которые оказались настолько пропитаны уксусом и прочими резкими маринадами, что ими просто невозможно было закусить, не скосоротившись и не тряся головой.

Этот крепко сбитый парень увидел меня с улицы, когда я добивал последнюю рюмочку и уже попросил у официантки счет. Меня это особо не смутило – всякого рода читатели узнавали меня порой в самых неожиданных местах.

– Это ведь ты про наших хохлов-строителей писал? – спросил он. – Я тебя в интернете постоянно читаю.

– Угу, – вежливо кивнул я. – Спасибо.

– Ты молодец, – заявил здоровяк. – Лихо ты их... Меня Стас зовут, – представился он. – Не ожидал, что когда-нибудь познакомлюсь с тобой. Ты интересный человек.

– Спасибо, – я снова вежливо кивнул.

– Ты это, Илюх... – чуть помялся парень, – я тут рядом живу. Давай со мной, если не занят? У меня там сейчас масса интересного народа, они о тебе тоже наслышаны. Я просто вышел бухла прикупить, а тут ты... Нам будет очень приятно, правда. Ты не думай, люди там все адекватные, так что можешь вообще не париться.

Я согласился. Заняться-то действительно было нечем, знакомых в Киеве почти не осталось. Во всяком случае тех, с кем хотелось бы посидеть, поговорить. Интуиция подсказывала, что в гостях у Стаса никаких геморроев меня не ожидает.

Мы зашли в супермаркет, закупили водки и всякой мелочи на закуску. Потом у станции метро «Дворец Спорта» поднялись по раздолбанной лестнице на холм и оказались на Госпитальной, где собственно и находился дом, в котором жил Стас. Увидев обшарпанную пятиэтажку, я поморщился – мне очень хорошо известно, каким отвратительным может быть жилище в таком крысятнике. Мы вошли в подъезд, поднялись пешком на третий этаж.

Глухая и на первый взгляд непрошибаемая металлическая дверь была чуть приоткрыта, из квартиры доносился гомон тусовки. В коридоре я споткнулся о кучу разнокалиберной обуви и сразу же понял – здесь скучно не будет. Еще стало очевидно даже при беглом осмотре, что киевские типовые пятиэтажки от московских отличаются довольно существенно.

Четырехкомнатная квартира оказалась неожиданно огромной и в весьма приличном состоянии. Бардачной малиной здесь даже отдаленно не пахло. Довольно высокие потолки, большие комнаты – красота. Кухня, куда мы сразу прошли со Стасом, тоже отличалась выдающимися размерами, к тому же комплектация ее являлась самым что ни на есть золотым сечением холостяцкого стандарта: там было всё: от соковыжималки и микроволновки до тостера и посудомоечной машины, причем все это механическое великолепие было весьма недешевым.

Хозяин явно всю сознательную жизнь прожил без постоянной женщины и хорошо представлял, что ему нужно для минимизации усилий, прикладываемых к приготовлению еды. Не обязательно, конечно, что он всем этим постоянно пользовался, но сам факт. Хотя, в плексигласовых внутренностях соковыжималки просматривалась какая-то серо-зеленая субстанция. И хоть она давно засохла и поросла плесенью, было ясно, что иногда агрегатом все-таки пользуются.

Пол был вполне предсказуемо завален грудами пустых бутылок, а на столе красовались развалы грязной посуды. Народа в квартире оказалось человек пятнадцать, а то и все двадцать. Подсчитать точнее не удавалось, потому что происходила постоянная ротация – уходили одни, приходили другие. Причем многих из них толком не знал даже сам хозяин.

Как обычно и бывает с такими вот широкой души раздолбаями, их безоглядное гостеприимство порой становилось предметом злоупотребления для бесконечной шоблы самых разных друзей-приятелей. Стасу в любое время мог позвонить какой-нибудь Миха с Сахалина или Ольга из Винницы и поставить перед фактом, что завтра-послезавтра в Киев на несколько дней заявится очередной досужий гость, которого нужно приютить. Безотказный Стас только согласно мотал головой. Впрочем, такая ситуация его вполне устраивала – общество и общение ему нравились, и в праздношатающихся по его квартире, гомонящих и нон-стопом бухающих компаниях он чувствовал себя, как рыба в воде.

Стас представил меня народу, вызвав немалый ажиотаж. Все так или иначе читали мои статьи, но самый большой интерес, разумеется, на Украине вызывала история с Третьяченко. Здесь он был действительно известной и могущественной фигурой, и каждому было любопытно пообщаться с человеком, который разрушил его бизнес и выдворил из России. Со мною все перезнакомились, поощрительно хлопали по плечу и весело предлагали выпить. Я был совершенно не против.

Девушка материализовалась в этой куче народа внезапно. Будто на тихом монастырском подворье сверху ударили колокола. Один, потом второй, и вот уже звенят переливами ярко и сочно, превращая остальную окружающую среду в размытую, не заслуживающую никакого внимания дымку.

Точно так же вдруг зазвенело у меня в голове, я растерялся, приоткрыл рот и на мгновение замер.

Лет двадцати пяти, довольно высокая, почти с меня ростом. Стройный, динамично очерченный силуэт; почти прозрачная чистая кожа; безукоризненно правильные черты лица; огромные, выразительные серые глаза; темные, чуть волнистые волосы до плеч. Такой типаж никогда не укладывался в мои предпочтения. Мне всегда больше нравились высокие блондинки с убедительными формами. Вроде теннисистки Анечки Курниковой. Но в этой... что-то в ней определенно было.

– Я Мария, – улыбнулась она. – А ты правда-правда тот самый Репин?

– Правда-правда, – механически кивнул я, обалдев от ее улыбки.

– Так, Стасик, – безапелляционно заявила она хозяину. – Ты как хочешь, но этого молодого человека я у вас забираю. Здесь мы не пообщаемся. А у нас с ним, сам знаешь, есть о чем поговорить. – На этих словах я удивленно приподнял бровь: ничего себе напор. – Обещаю вернуть в целости и сохранности.

– Как знаешь, Маш, – уважительно-согласно кивал головой Стасик. – Ты не беспокойся, – обратился он ко мне, – Машка уже давным-давно хотела с тобой познакомиться.

– Оу, – я наконец немного ожил и галантно склонил голову. – С такой девушкой я готов отправиться хоть на край света. Хоть пешком.

– Даже не рассчитывай, – срезала она меня. – Ограничимся беседой в кафе.

– Куда ты его, Маш? – поинтересовался у порога Стас.

– Да вон в «Шинок», здесь рядом, на Леси. Потом обратно привезу.

Интересно, что ей от меня надо? Мы спустились во двор. У подъезда моргнул сигнализацией маленький двухдверный «мерседес». Неплохо для молодой девушки, прямо скажем. Маша взглядом пригласила меня садиться.

XVII

Через пять минут, проехав пару светофоров по бульвару Леси Украинки, мы уже парковались у кафе. Судя по пестрому ассортименту припаркованных на стоянке машин – от жигулевских «девяток» до джипов «лексус», заведение довольно демократичное. Когда я жил в Киеве, на этом месте его не было. А может, и было, не помню. Не ходил я по заведениям особо. Денег-то не было.

«Шинок» оказался неплохим рестораном с украинской кухней и характерным дизайном. Отсеки, в которых расположены столы и скамейки, разделены плетеными из прутьев перегородками. На перегородках висят домотканые ковры, пушистые белоснежные овечьи шкуры, с рубленного тяжелыми деревянными балками потолка свисают связки высохших початков кукурузы и головок настоящего чеснока. Над головами нависает полка с банками домашних солений. Это не декорации – соленья все настоящие, их можно в любой момент заказать и съесть. Откуда-то сверху доносится посконно-аутентичная украинская песня, что-то вроде: «Прыгнем, да на коня, выпьем за Василя».

На столе запотевшая бутыль мутноватой, прохладной, живой хреновухи, несколько деревянных кругов с различными сортами сала, большая тарелка со щедро наваленными соленьями в рассольной росе. Все это для меня, я успел проголодаться. Цены в заведении смешные, особенно по московским меркам. Я от таких давно отвык.

Маша пьет кофе и молча изучает меня ироничным, но явно заинтересованным взглядом. Я пока тоже молчу. Мне не по себе. Я начинаю окончательно осознавать, что эта девушка мне нравится. Очень, очень нравится.

Разумеется, она это видит. Не может не видеть. Мною овладевает какое-то подобие тревоги. Интересно, чего она от меня ожидает? Маша не очень-то похожа на какую-нибудь из обычных моих поклонниц, молоденьких студенток московских журфаков. Те смотрят на меня с наивным обожанием и с придыханием ловят каждое мое слово. Маша слишком очевидно не такая.

По помещению фланирует колоритнейший разносчик наливок в национальной одежде – расшиванке и шароварах, хитро поглядывая на гостей – на поясе у него висит целая батарея различных бутылочек. Чтоб не сидеть напротив Маши совсем уж столбом, я делаю в его сторону приглашающий жест. Клюквенная, лимонная, перцовка, некая «чоловича сила» на сельдерее, сливовая, апельсиновая, вишневка, и какой-то спотыкач, на поверку оказывающийся обыкновенным самогоном, настоянным на кофе. По его заверениям, все это великолепие он изготовляет собственноручно.

Я пробую одну за другой. Маша улыбается. Я снова наливаю себе хреновухи, делаю большой глоток. Невероятно вкусно. Сейчас, погоди, меня немного развезет и я расслаблюсь.

– Симпатичный ты, оказывается, – говорит Маша. – Лучше, чем с монитора.

Я глупо улыбаюсь.

– Тебя вправду, что ли, Шидловский на улице нашел? – спрашивает она.

– Кто?

– Ах да, прости... Стас, Шидловский его фамилия. Прямо так на улице и подошел?

– Угу, практически, – подтверждаю я. – В интернете полно моих фотографий. Видимо, поэтому и узнал.

– Ну, он вообще часто рассказывал о твоих подвигах, – она снова улыбается. Черт побери. От ее улыбки у меня начинаются проблемы с адекватностью. – Так что он твой поклонник. Ну или постоянный читатель, как удобно.

– Ну, круто, – рассеянно роняю я.

– Тут столько о тебе разговоров было, – тем временем продолжает Маша. – Третьяченко рвал и метал.

Я усмехнулся:

– Надо думать. Вероятно, он поимел большие неприятности.

– Да не то слово, Илья. Ты даже не представляешь, сколько он потерял денег. Не говоря уж о подорванной репутации. Он тогда вообще еле выкарабкался.

– Да мне безразлично в общем-то, – пожал я плечами. – Что мне до него? Я даже не знаю, как он выглядит. У меня таких третьяченок будет еще много.

– Возможно, – Маша задумчиво покрутила в руках зажигалку. – Но ты все-таки гражданин Украины. Он вполне способен доставить тебе неприятности.

– Мне кажется, что если бы у него всерьез возникло такое желание, то этих неприятностей я уже огреб бы по самую ватерлинию.

– В общем ты, конечно, прав. По большому счету он понимает, что ты не имел ничего против него лично. Пожалуй, только поэтому ты еще жив и здоров. Просто не попадай в его поле зрения, и все будет хорошо. Вообще-то он мужчина основательный, у него на тебя целая папка есть, в ней вся инфа, вплоть до размера обуви.

– А почему ты об этом знаешь? – изумился я. – Ты что, его секретарша?

– Нет, ну что ты, – Маша опустила взгляд, аккуратно достала из пачки сигарету, прикурила и чуть застенчиво улыбнулась. – Я его жена.

Рука с дымящейся сигаретой предательски дернулась. Также дернулся правый глаз, кулаки судорожно сжались, а настроение рухнуло куда-то под ноги и мгновенно превратилось в полное говно.

– Гражданская, – почему-то быстро уточнила она.

Немного полегчало. Значит, не жена. Уже лучше. Хотя какая разница? Полученное известие здорово меня осадило, вернув с небес на землю, но сердце все равно сжалось и щемило. Ну, за что мне такое? Почему именно мне? Почему меня угораздило с первого взгляда влюбиться в подругу парня, который при первой оказии раздавит меня, просто щелкнув пальцами?

То, что я именно влюбился, не вызывало никаких сомнений. Я себя знаю. Я без нее теперь чувствовать себя нормально не смогу. Она мне сниться теперь будет.

– З-забавно, – с трудом выдавил я кривую улыбку. – Интересный расклад. И давно вы уже вместе? Тогда уж расскажи мне, пожалуйста, что он за человек хоть.

Некогда Маша училась на факультете иностранных языков и время от времени подрабатывала техническими переводами. По одному из объявлений оказалась в фирме Третьяченко, где платили очень неплохие деньги, а занятость была не ежедневной. Вскоре настал тот день, когда она пересеклась и с самим боссом.

– Замуж за него я не стремилась, – продолжала она. – Где он, а где я. Все произошло как-то само собой.

В ее пользу сработало и то обстоятельство, что она не только владела устным и письменным английским, но еще и факультативно выучила турецкий. По ту сторону Черного моря у Третьяченко тоже были какие-то интересы. Постепенно он стал брать Машу в заграничные командировки. Знаки внимания, конечно, оказывал, но Маша не принимала их всерьез. Так, легкий служебный роман. А в один прекрасный день он заявил, что она переезжает к нему. И девочка, выросшая в обычной семье на окраине города, не нашла в себе сил отказаться от предложения богатого и влиятельного мужчины.

– Очень милый и приятный, настоящий джентльмен, – каждый ее комплимент в сторону Третьяченко вызывал у меня приступ зубной боли. – Подчиненные его обожают. Ему несвойственны жлобство и понты, как большинству наших новых хохлов. Артемий Андреевич – человек с высшим техническим образованием. Со второй, кажется, половины восьмидесятых служил в ГРУ. После развала Союза ненадолго оказался в Службе безопасности Украины, занимался там экономическими преступлениями. Потом подался в бизнес. Вот тебе вся общедоступная информация, – улыбнулась Маша. – Чтоб ты хоть понимал, с кем связался.

– Да не связывался я с ним, – с некоторым раздражением ответил я. – Мне на него вообще наплевать с высокой колокольни. Я без пяти минут гражданин России, какое мне дело до Третьяченко? Что ж мне теперь, и родителей не навестить? В щель забиться?

– Это вовсе ни к чему. Просто не лезь на глаза. Ты мне нравишься, – вдруг вырвалось у нее. – Ну, то есть... мне импонирует твоя деятельность, и вообще. – На лице ее промелькнуло смущение. Впрочем, ненадолго. – Короче, чего мы тут огород городим. Просто мне не хотелось бы, чтобы с тобой что-нибудь случилось. А теперь все, – заключила она, – мне пора ехать. Пойдем, довезу обратно. Было приятно с тобой познакомиться.

– А что, – растерялся я, – мы больше не увидимся?

– А смысл? – Маша вопросительно приподняла бровь. – Да и как ты себе это представляешь? Поехали уже, – она нетерпеливо взглянула на часы.

– Знаешь, Маш, – я чуть помедлил. – Наверное, я останусь здесь. Посижу еще немного, выпью, перекушу... Ты можешь ехать. Спасибо за компанию.

Вообще-то сейчас мне совершенно точно не до развеселого кавардака в Стасовой квартире. Нужно бы разобраться с переполнявшими меня противоречивыми эмоциями. В то же время от мысли, что вот прямо сейчас она уйдет и я больше никогда ее не увижу, у меня встал комок в горле и овладело беспомощное отчаяние. Видимо, все это явственно отразилось на моем лице. Потому что Маша вдруг подошла ко мне, поцеловала в щеку, быстро провела ладонью по моему лицу и сказала:

– Все хорошо... Все у тебя будет хорошо. Не ищи меня только, ладно? Очень прошу.

После чего подхватила со скамьи сумочку, махнула на прощанье рукой и скрылась с глаз.

У Стаса оказаться мне все-таки пришлось. После Машиного ухода я подозвал разносчика, посадил его напротив и принялся судорожно закидывать в себя стопку за стопкой. Разносчик уже не балагурил, понимающе молчал. Несмотря на то что кусок в горло не лез, захмелеть не удавалось. Очень уж крепко держало подсознание всю дикость ситуации.

До сих пор образ Третьяченко столь явственно в моей жизни не появлялся. Да, я знал, что где-то в Киеве у меня есть могущественный недоброжелатель – но и только. Он мне был глубоко безразличен. Слишком далеко друг от друга пролегали наши жизненные параллели. Но теперь-то, понятно, ситуация изменилась и начинала принимать какие-то совсем уж гротескные формы.

Маше-то, понятно, я не особенно интересен. Сравнивать олигарха и журналиста даже не смешно. Следовательно, ни на что серьезное с ней рассчитывать не приходится, а на одноразовый флирт с ее стороны видимых причин не наблюдается. Вон, даже номер телефона не оставила.

С другой стороны, и о Третьяченке она тоже говорила без какого-то особого блеска в глазах. Что-то не похоже, что она так уж его любит. Хотя какое мне, собственно, дело? Навыдумывал себе черт знает что. С таким же успехом я мог бы сдуру влюбиться в английскую, скажем, королеву. И тоже сидеть и загоняться на предмет взаимностей. Идиотизм.

Я выпил очередную стопку какой-то наливки. Вкуса уже не разбирал, просто ткнул пальцем в одну из бутылочек. В голову вдруг бухнуло волной внезапно накатившего опьянения. Меня повело. Я дождался счета, вышел на улицу и зашагал по бульвару в сторону Госпитального переулка. Домой к родителям не хотелось. Эмоционально день выдался не самый простой. И наедине с собой легче мне сегодня не станет. У Стаса же я сейчас допьюсь до нужной кондиции и просто вырублюсь где-нибудь в углу. А завтра разберемся. Утро вечера мудренее.

Вообще-то с девушками у меня особых проблем нет. А какие могут быть с ними проблемы? Ну, разве что в юности. До службы в армии у меня имелась некоторая личная жизнь. Все как положено: прогулки за ручку по городу, поцелуйчики в парках и темных уголках, какие-то милые подарки и прочие сопутствующие нехитрые радости. Не могу сказать, что душа пела и плясала, но было спокойно. Я был совершенно уверен, что после армии устроюсь на работу, женюсь, у нас будут дети и мы проживем всю жизнь долго и счастливо. И умрем в один день, а как же. Но контакты наши прервались почти сразу же после начала моей службы.