355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эдуард Хлысталов » Как убили Сергея Есенина » Текст книги (страница 1)
Как убили Сергея Есенина
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 21:16

Текст книги "Как убили Сергея Есенина"


Автор книги: Эдуард Хлысталов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Хлысталов Эдуард
Как убили Сергея Есенина

Много лет мы верили, что Сергей Есенин наложил на себя руки. Но вот тщательно сотканная завеса была разорвана, в случайные, поначалу мелкие прорехи хлынул свет правды о последних днях великого поэта. И перед нами стала вставать страшная судьба неугодного правящей верхушке, опасного для нее стихотворца. Гонимый и преследуемый, он ни на мгновение не отказался ни от своего поэтического, ни от человеческого "я". Чуждые народу политиканы простить ему этого не могли. Яркий свет его личности резал им глаза, заставлял сомневаться в своем собственном величии, непогрешимости и всемогуществе. Первые публикации о том, что великий русский поэт Сергей Александрович Есенин был убит, а факт самоубийства инспирирован, прошли в советской прессе в 1989 году. Одним из авторов этих публикаций был неведомый в литературных кругах полковник МВД Эдуард Хлысталов, новую статью которого мы предлагаем вниманию наших читателей. Эта фотография Сергея Есенина публикуется впервые. В 1925 году поэт подарил ее своему брату по матери Алехсандру Разгуляеву. Двухмесячным ребенком Татьяна Федоровна Есенина отдала Сашу на воспитание Екатерине Петровне Разгуляевой, жившей в то время в деревне Петровичи. Вскоре дом Разгулявых сгорел, и они уехали на Алтай. Лишь в 1924 году Александр в возрасте 22 лет впервые приехал в Константиново, где встретился с братом, уже известным поэтом. Александр в то время работал стрелочником на железной вороге. Братья сдружились, часто встречались. Однажды на берегу Оки Александр спел брату народную песню «Липа вековая». Сергей расчувствовался. Слезы потекли у него по щекам. Проси у меня чего хочешь! – сказал он брату. Подари мне свою фотографию,– попросил Александр. Так появился этот портрет в семье Разгуляевых. Литературоведы долго замалчивали сам факт существования младшего брата Есенина. Он уже скончался. Наследники передали нам три фотографии: портрет Сергея Есенина. Александр на свежей могиле брата – он опоздал на похороны и Александр Разгуляев с матерью Татьяной Федоровней Есениной (на стр. 48).

Эдуард ХЛЫСТАЛОВ

Старший следователь

КАК УБИЛИ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА

Лет десять назад я работал старшим следователем на когда-то знаменитой Петровке, 38. Однажды секретарь управления положила на мой стол конверт. Письмо было адресовано мне, но в конверте самого письма не было. В нем лежали две фотографии, на которых был изображен мертвый человек. На одной карточке человек лежал на богатой кушетке, на второй – в гробу. Я сначала не мог понять, какое отношение эти фотографии имеют к моим уголовным делам. В это время я расследовал три дела по обвинению нескольких групп расхитителей государственного имущества в особо крупных размерах, но никакого убийства мои обвиняемые не совершали. Потом я подумал, что кто-то решил подшутить надо мной. Однако, присмотревшись. я узнал возле гроба первую жену Сергея Есенина – Зинаиду Райх, ее мужа Мейерхольда, мать, сестер поэта. Это были неизвестные мне посмертные фотографии Есенина. Кто и для чего прислал мне эти снимки, осталось тайной. Занятый текущими делами. я бросил фотографии в ящик служебного стола и забыл о них. Когда через два-три года я вновь наткнулся на эти снимки, то вдруг обратил внимание, что правая рука мертвого Есенина не вытянута вдоль туловища, как должно быть у висельника, а поднята вверх. На лбу трупа, между бровями, виднелась широкая и глубокая вмятина. Взяв увеличительное стекло, я обнаружил под правой бровью темное круглое пятно, очень похожее на проникающее ранение. В то же время не видно было признаков, которые почти всегда бывают у трупов при повешении. И хотя я понял, что в гибели Есенина что-то не так, но тревоги и тут не забил. Трудно было представить, что дело Есенина расследовалось некачественно. Ведь погиб великий поэт. В это время проходил XIV съезд партии, работники правоохранительных органов были в состоянии повышенной боевой готовности, и следователи на все неясные вопросы дали убедительные объяснения. Я не сомневался, что по делу проведены необходимые экспертизы, в том числе и судебно-медицинская, которая и дала категорическое заключение о причине смерти поэта. Как я теперь жалею, что не взялся сразу за расследование гибели Есенина; в то время еще жили несколько человек, знавших многое о гибели поэта... С большим опозданием, но за дело Есенина я все-таки взялся. Расследование проводил как частное лицо, преодолевая неизбежные бюрократические барьеры и баррикады. Если бы не мое служебное положение, удостоверение полковника милиции, вряд ли удалось бы что-то установить, кроме того, что знали все. С детских лет нам внушалось, что жил на Руси сельский лирик Сергей Есенин. Писал стихи о березках, собаках, беспризорниках. Человек он был, несомненно, талантливый, но пьяница и хулиган. Запутался и своих любовных романах, и ему ничего и не оставалось, как повеситься. Мы привыкли на рисунках, картинах, в скульптуре видеть молодого поэта в рубашке простолюдина, на фоне деревни.

...29 декабря 1925 года вечерние ленинградские газеты, а на следующий день газеты всей страны сообщили, что в гостинице "Интернационал" (бывший "Англетер") покончил жизнь самоубийством поэт Сергей Есенин. Из Москвы в Ленинград выехали жена поэта Софья Толстая и муж сестры Екатерины Василий Наседкин. Они привезли тело в Москву, и 31 декабря тысячи людей проводили Есенина в последний путь. Поэт предчувствовал смерть и просил похоронить его на Ваганьковском кладбище. Вскоре в газетах, журналах, сборниках появились воспоминания знакомых и приятелей Есенина, в которых они сожалели о кончине поэта, вспоминали, как он пил, хулиганил, обманывал женщин. Развязаны были руки критикам: в стихах Есенина все увидели близость смерти, разочарование в жизни. Было опубликовано предсмертное письмо Есенина, написанное им кровью перед тем, как набросить на горло петлю.

До свиданья, друг мой,

до свиданья. Милый мой, ты у меня в груди. Предназначенное расставанье Обещает встречу впереди. До свиданья, друг мой,

без руки и слова. Не грусти и не печаль бровей, В этой жизни умирать не ново, Но и жить, конечно, не новей.

Поэзия Есенина была запрещена, имя его было приказано забыть. За чтение стихов поэта полагалась 58-я статья. И ее получали. Революционному народу упадническая поэзия вредна – кампания борьбы с "есенинщиной" продолжалась не одно десятилетие. После смерти Есенина государство не позаботилось о сохранности его имущества, документов, рукописей, записных книжек. Не принял необходимых мер к сбережению творческого наследия поэта и Союз писателей. Подробная опись оставшихся вещей и бумаг не составлялась, Все имущество Есенина попало в частные и порой недобросовестные руки, многое пропало, уплыло к далеким берегам. Чудом сохранившиеся документы разбросаны по разным архивам и городам, часть пришла в негодность, листы разорваны, не все в них можно прочитать. Большинство документов не исследовано почерковедами, и нет полной уверенности, что они подлинны или написаны теми лицами, чьи фамилии на них указаны. Многие материалы до сих пор находятся в секретных архивах и исследователям не выдаются. Убедившись, что с архивными данными дело обстоит весьма непросто, я решил начинать расследование с доступных материалов. Стал изучать воспоминания современников Есенина, его близких, родных. О Есенине я и раньше читал все или почти все, что появлялось. Начав с пристрастием изучать все вновь, я неожиданно обнаружил, что не знаю биографии поэта. Общеизвестно, например, что Есенин радостно встретил революцию, несколько раз пытался вступить в партию большевиков (это восторженно свидетельствовали его друзья). И вдруг я натыкаюсь на его письмо от 4 декабря 1920 года другу Иванову-Разумнику:

"Дорогой Разумник Васильевич!

Простите, ради бога, за то, что не смог Вам ответить на Ваше письмо и открытку. Так все неожиданно и глупо вышло. Я уже собрался к 25 окт. выехать, и вдруг пришлось вместо Петербурга очутиться в тюрьме ВЧК. Это меня как-то огорошило, оскорбило, и мне долго пришлось выветриваться. Уж очень многое накопилось за эти 2 1/2 г., в которые мы с Вами не виделись. Я очень много раз порываются писать Вам, но наше безалаберное российское житие, похожее на постоялый двор, каждый раз выбивало перо из рук. Я удивляюсь, как еще я мог написать столько стихов и поэм за это время. Конечно, перестроение внутреннее было велико. Я благодарен всему, что вытянуло мое нутро, положило в формы и дало ему язык. Но я потерял все то, что радовало меня раньше от моего здоровья. Я стал гнилее. Вероятно, кое-что по этому поводу Вы уже слышали..." (Собр. соч. Есенина, 1970 г.; 3 т.; 243 с.)

Есенин в письме не указывает, сколько он содержался в самой страшной тюрьме страны, а возможно, и всего мира. Не пишет, и за что его держали в темнице, но это его "огорошило, оскорбило". Вместо радости от достижений революции настроение противоположное... Судя по письму, 25 октября 1920 года он уже сидел на Лубянке. Письмо датировано 4 декабря. Неужели поэт два с половиной месяца находился под стражей? Как юрист, я стал задавать и другие вопросы. Если Есенина арестовывали, значит, было уголовное дело. А раз было дело, значит, его должны были судить. Возможно, дело прекратили, но тогда следователь, необоснованно державший великого поэта под стражей, должен был сам понести наказание... Вопросы, вопросы... В журнале "Огонек" (№ 10) за 1929 год читаю большой очерк чекиста Т. Самсонова под громким названием "Роман без вранья" + "Зойкина квартира". Автор, восхищаясь своими решительными действиями, рассказывает, как арестовал Есенина и его спутников и отправил на Лубянку, где даже приказал сделать групповой снимок задержанных. Как говорится, не моргнув глазом доблестный чекист признается миллионам читателей, что держал в одной камере мужчин и женщин. Анализирую собранные материалы. Оказывается. Самсонов арестовывал Есенина в 1921 году. Значит, это был уже второй "визит" поэта на Лубянку, Что такое он совершил? Может, всему причиной его пьянство? Но тогда при чем здесь ЧК, которая занималась борьбой с контрреволюцией?! Изучаю все материалы о Есенине, об арестах ни слова. Может быть, ответ вот в этих его стихах?

...Я из Москвы надолго убежал: С милицией я ладить Не в сноровке, За всякий мой пивной скандал Они меня держали В тигулевке...

Нет, здесь речь идет о задержании милицией. Обычно чем больше расследуешь дело, тем меньше остается нерешенных задач, В деле Есенина все паоборот, загадки плодятся в арифметической прогрессии. Вопросы, вопросы, вопросы... В десятый раз читаю известное стихотворение В. Маяковского "Сергею Есенину": "Ну, а класс, он жажду запивает квасом? Класс, он тоже выпить не дурак... окажись чернила в "Англетере". вены резать не было б причины..." Значит, Есенин разрезал вены, чтобы написать предсмертное письмо. В есениноведении это аксиома. Но я, честно говоря, не представляю, как можно произвести подобную операцию. Ведь кровь в сосудах находится под давлением, и разрезанную вену нужно другой рукой зажимать. А как же макать перо? Пока строчку напишешь, кровью изойдешь... И тем не менее письмо есть и хранится в Пушкинском доме в Ленинграде. Обратился туда с запросом, исследовалось ли оно криминалистами? Действительно ли письмо написано кровью человека и рукой Есенина... Несколько месяцев волокиты и отписок, потом короткий ответ – НЕТ, исследования не проводились. Но ведь без этой процедуры ни один документ нельзя считать подлинным. Сразу же после гибели поэта его приятель В. Князев написал стихотворение, которое начинается следующей строфой:

В маленькой мертвецкой у окна Золотая голова на плахе: Полоса на шее не видна Только кровь чернеет на рубахе...

Очень точные слова сказал В. Князев о безвременной кончине великого поэта: "Золотая голова на плахе..." Это горькая правда жизни: в морге на деревянную подставку кладут не только лихие, но и золотые головы. Но почему у покойного Есенина не видна странгуляционная борозда? Она на шее повесившегося не исчезает, имеет ярко выраженный красно-фиолетовый цвет. Что это, поэтический прием В. Князева или непосредственное наблюдение? Мог ли он видеть труп поэта? После тщательной проверки архивных документов установил, что В. Князев не только видел труп в морге, но и выполнял неприятную обязанность близких людей получать там вещи покойника. Но почему же наблюдательный человек не заметил "полосы"? Возможно, она была светлого цвета?! За свою многолетнюю следственную практику мне не раз приходилось иметь дело с инсценировками самоубийства. Встречались такие факты, когда преступники убивали человека, а затем, чтобы скрыть злодеяние, накидывали на шею петлю и подвешивали тело, надеясь обмануть следователей и судмедэкспертов. Изобличить их было легко: странгуляционная борозда имела более светлый цвет или совсем отсутствовала. Некоторые современники, в том числе и те, что были в номере гостиницы. утверждали, что Есенин сначала разрезал вены, намереваясь покончить собой, но потом "у него не хватило характера" и он повесился. Эти сообщения доверия не вызывали. Ведь чтобы поступить так, он должен был искать веревку с разрезанными венами и залить кровью себя и все вокруг. На фотографии крови не видно. Возникают и другие вопросы. Мог ли человек с перерезанными венами и частично мускулом действовать руками, передвигаться по комнате, отвязывать веревку, потом привязывать ее? А могла ли веревка выдержать тяжесть тела? Поэт А. Жаров по горячим следам написал такие строчки:

Это все-таки немного странно. Вот попробуй тут, не удивись: На простом шнуре от чемодана Кончилась твоя шальная

жизнь...

Одни называли предметом самоубийства ремень, другие – веревку, третьи шнур. По моим расчетам, его минимальная длина должна была быть два метра. Наверное, никто не встречал чемодана, который завязывался бы таким образом. Кроме того, Есенин был слишком уважителен к себе, чтобы иметь подобный чемодан. Но где же он взял двухметровый шнур? Совсем непонятно, почему Есенин поехал в Ленинград, чтобы там снять номер и убить себя. Если он задумал покончить с жизнью, он мог сделать это в Москве... Собирая материал о гибели Есенина, знакомясь со множеством публикаций о поэте, я обнаружил одну печальную закономерность: во всех опубликованных до последнего времени фотографиях отсутствовали следы травм на его лице. Печатались только такие фотографии, на которых травмы не видны или тщательно заретушированы. Стереотипы сознания сильны. Я все еще не мог отказаться от мысли, что Есенин в опьянении совершил нечто такое, что поставило его в безвыходное положение, и он покончил с собой. Но когда я установил, что никакого конфликта у Есенина не было, он не пил и предсмертного письма не писал, я был поражен. Я больше не мог спокойно жить. Я стал разыскивать дело по расследованию гибели поэта Сергея Есенина. Пришлось обойти архивы МВД СССР, Прокуратуры, Комитета государственной безопасности, дела нигде не было. Обратился за помощью через московские и ленинградские газеты к общественности, но столкнулся с холодным равнодушием. Ничем мне не помогли ни есениноведы, ни музейные работники, ни коллекционеры. Оказалось, никакого расследования о причинах трагической гибели поэта и не производилось. В архиве Института мировой литературы имени Горького есть папка с документами. Их сохранила для потомков жена Есенина – Софья Андреевна Толстая, бережно собиравшая каждую бумажку, имевшую отношение к поэту. Как ей удалось получить в милиции эти материалы и почему они вообще уцелели, эту тайну мы, наверное, никогда не узнаем. Привожу документы с сохранением стиля и знаков препинания.

"АКТ"

28 декабря 1925 года составлен настоящий акт мною уч. надзирателем 2-го от. Л.Г.М. Н.Горбовым в присутствии управляющего гостиницей Интернационал тов. Назаров и понятых. Согласно телефонного сообщения управляющего гостиницей граж. Назарова В. Мих, о повесившемся гражданине в номере гостиницы. Прибыв на место мною был обнаружен висевший на трубе центрального отопления мужчина в следующем виде, шея затянута была не мертвой петлей, а только правой стороны шеи, лицо обращено к трубе, и кистью правой руки захватила за трубу, труп висел под самым потолком и ноги были около 1 1/2 метров, около места где обнаружен повесившийся лежала опрокинутая тумба, и канделябр стоящий на ней лежал на полу. При снятии трупа с веревки и при осмотре его было обнаружено на правой руке повыше локтя с ладонной стороны порез на левой руке на кисти царапины, под левым глазом синяк, одет в серые брюки, ночную рубашку, черные носки и черные лакированные туфли. По предъявленным документам, повесившимся оказался Есенин Сергей Александрович, писатель, приехавший из Москвы 24 декабря 1925 года".

Ниже этого текста в акт дописано: "Удостоверение за № 42-8516 и доверенность на получение 640 рублей на имя Эрлиха". В качестве понятых расписались поэт Всеволод Рождественский, критик П. Медведев, литератор М. Фроман. Ниже имеется подпись В. Эрлиха, она, видимо, была выполнена позже всех, когда он предъявил удостоверение и доверенность участковому надзирателю. С профессиональной точки зрения документ вызывает недоумение. Во-первых. Н. Горбов обязан был составить не акт, а протокол осмотра места происшествия. Во-вторых, непременно указать время осмотра, фамилии и адрес понятых. Его следовало начинать обязательно в присутствии понятых, чтобы они потом подтвердили правильность записи в протоколе. Осмотр трупа Н. Горбов был обязан произвести с участием судебно-медицинского эксперта или в крайнем случае – врача. В протоколе ни о том, ни о другом ни слова. Участковый надзиратель фактически не осмотрел места происшествия: не зафиксировал наличия крови на полу и письменном столе, не выяснил, чем была разрезана у трупа правая рука, откуда была взята веревка для повешения, не описал состояния вещей погибшего, наличие денег, не приобщил к делу вещественные доказательства (веревку, бритву, другие предметы). Н. Горбов не отметил очень важного обстоятельства: горел ли электрический свет, когда обнаружили погибшего? Не выяснил надзиратель состояние замков и запоров на входной двери и окнах; не написал о том, как попали в гостиничный номер лица, обнаружившие труп... Лицо мертвого Есенина было изуродовано, обожжено, под левым глазом имелся синяк. Все это требовало объяснений и принятия немедленных следственных действий. Видимо, сразу же возникло подозрение в убийстве поэта, потому что в гостиницу приезжал агент уголовного розыска 1-й бригады Ф. Иванов. Эта бригада расследовала уголовные дела о тягчайших преступлениях против личности. Однако чем занимался этот сыщик на месте происшествия, какие проводил следственные или оперативные действия, пока выяснить не удалось. Акт Н. Горбова я исследовал с особой тщательностью. Поскольку указанных там лиц уже нет в живых, пришлось обратиться к архивным источникам, воспоминаниям участников событий того хмурого зимнего утра. Поэт Вс. Рождественский и литературный критик П. Медведев писали, что для них сообщение о гибели Есенина в Ленинграде явилось полнейшей неожиданностью, В то утро в городе было холодно, дула метель, в Союзе поэтов люди сидели в одежде. П. Медведев поднял трубку телефона и Вс. Рождественский увидел, как исказилось его лицо от страшной новости. Кто звонил в Союз поэтов, пока неизвестно. Рождественский и Медведев побежали в гостиницу "Интернационал" и появились там одними из первых (П. Медведев в 30-х годах был уничтожен как враг народа). "Прямо против порога, несколько наискосок, лежало на ковре судорожно вытянутое тело. Правая рука была слегка поднята и окостенела в непривычном изгибе. Распухшее лицо было страшным – в нем ничто уже не напоминало прежнего Сергея. Только знакомая легкая желтизна волос по-прежнему косо закрывала лоб. Одет он был в модные, недавно разглаженные брюки. Щегольской пиджак висел тут же, на спинке стула. И мне особенно бросились в глаза узкие, раздвинутые углом носки лакированных ботинок. На маленьком плюшевом диване, за круглым столиком с графином воды сидел милиционер в туго подпоясанной шинели, водя огрызком карандаша по бумаге, писал протокол. Он словно обрадовался нашему прибытию и тотчас же заставил нас подписаться как свидетелей. В этом сухом документе все было сказано кратко и точно, и от этого бессмысленный факт самоубийства показался мне еще более нелепым и страшным" (Вс. Рождественский). Вс. Рождественский мог указать на краткость составленного Н. Горбовым документа (акта), но о его точности судить не имел права. Он, Медведев и Фроман пришли в гостиничный номер, когда труп Есенина лежал на полу. Висел ли он в петле, они не видели. Сейчас поздно упрекать Вс. Рождественского и остальных в необдуманности, с которой они подписали злополучный акт. Видимо, случившееся так их потрясло, что забыли о юридической стороне события... Вс. Рождественский высоко ценил С. А. Есенина, оставил о нем прекрасные воспоминания, заставил нас еще раз задуматься о горькой судьбе русского поэта, когда написал: "сидел милиционер в туго подпоясанной шинели, и, водя огрызком карандаша по бумаге, писал протокол". Участковый надзиратель Н. Горбов на месте происшествия даже не снял шинели. У криминалистов есть понятие "профессиональная деформация". У Горбова налицо и социальная деформация. Ему все равно, чье тело лежит у его ног: преступника или великого русского поэта. Собранные мною по крупицам сведения позволяют в общих чертах познакомить с личностью участкового надзирателя. Горбов Николай Михайлович, 1885 года рождения, уроженец Ленинграда, работал в милиции всего пять месяцев рядовым милиционером. Приказа о зачислении его на должность надзирателя не найдено. 15.06.1929 года был арестован и пропал без вести. Вот какая получалась картина. Единственный официальный документ с места гибели Есенина нельзя было воспринимать как свидетельство не только самоубийства, но даже факта повешения. Трое понятых трупа в петле не видели, участковый же вполне мог написать в акте все что угодно. Вероятность безалаберного отношения властей к смерти неоднозначной фигуры, как Есенин, я исключаю полностью, значит, набор оплошностей и неувязок в ходе дознания был заведомо инспирирован. Для чего? Ответ возможен один: чтобы скрыть причину и обстоятельства гибели поэта. Когда у следователя возникают подозрения в убийстве, он начинает изучать дело заново. Только обычно он это предпринимает более или менее по горячим следам, мне же пришлось проводить дознание более полувека спустя, когда большинства участников не было в живых. ...Как известно, творчество С. А. Есенина пришлось на трагический период в истории России: империалистическая война, затем Февральская революция и октябрьский переворот, неслыханная по жестокости гражданская война и страшный голод, красный террор и полная хозяйственная разруха, разграбление музеев, частных коллекций, церквей, библиотек, архивов и вывоз за границу национальных ценностей. До поэзии ли было несчастному, истерзанному народу? Это с одной стороны, а с другой – чтобы напечатать стихи, нужно было получить две визы – в Госиздате и в военной цензуре, а точнее – в ГПУ на Лубянке. Угоднических стихов в честь пролетарских вождей Есенин не писал, поэтому его и не печатали. А жить на что-то было нужно. Есенину приходилось идти на самые разные ухищрения, чтобы выпустить книжку стихов. К примеру, по просьбе Есенина рабочие типографии ставили другой город издания. Это не позволяло властям проверить, где книга напечатана, и "принять меры" к тем издателям, что избегают цензуры. Поэт не из кремлевских кабинетов видел результаты октябрьского переворота. Обладая обостренным чувством справедливости, разве мог он внутренне соглашаться с уничтожением русской интеллигенции, в том числе его близких друзей – литераторов, художников, музыкантов, артистов? Неужели он был настолько наивен, чтобы поверить в необходимость ежедневных расстрелов людей в большем количестве, чем за все годы царствования Николая II? Неужели одобрял зверскую расправу над всеми членами царской фамилии и ни в чем не повинными юными дочерьми царя, с которыми имел трогательную дружбу в 1916 году? Нет, не настолько он был прост, чтобы не разобраться, куда ведут народ люди, прожившие на чужие деньги за границей больше десяти лет и не знающие чаяний простых людей. Иногда поэт срывался:

Вот так страна! Какого ж я рожна Орал в стихах,

что я с народом дружен? Моя поэзия здесь больше не нужна, Да и, пожалуй, сам я

тоже здесь не нужен.

Современник С, А. Есенина, В. Шершеневич, вспоминал об этом периоде: "Когда нам пути отрезали, Есенин говорит: "Если Госиздат не дает нам печататься, давайте на стенах писать". Об эпизоде, когда Есенин с группой приятелей-поэтов, вооружившись краской и кистями ночью на стенах домов "давал" названия улицам в честь себя и своих друзей, в нашей литературе рассказывается как об очередной его хулиганской выходке. Мне же представляется это протестом против цензуры и действий властей по изменению исторических названий улиц и площадей Москвы на имена чуждых народу лиц. (Только за 1921-1922 годы в столице было переименовано около пятисот улиц и площадей.) Это было жуткое для творческих людей время. Не сделав карьеру в партии, армии или ГПУ, не сумев организовать собственное прибыльное дело, множество проходимцев и рвачей кинулось искать удачу в литературе и искусстве. Не имея элементарного таланта, плохо владея русским языком, они свою творческую беспомощность в искусстве прикрывали новыми авангардистскими формами. Их стихи с одинаковым успехом можно было читать с конца, а живописные картины смотреть перевернутыми. Именно эти люди, прикатившие после Февральской революции из-за границы, захватили все творческие союзы, редакции газет и журналов, издательства. В часы бессильной злобы, не зная, чем помочь себе и своему народу, Есенин писал:

Защити меня, влага нежная. Май мой синий, июнь голубой, Одолели нас люди заезжие. А своих не пускают домой.

Знаю, если не в далях чугунных, Кров чужой и сума на плечах, Только жаль тех дурашливых, юных, Что сгубили себя сгоряча.

Жаль. что кто-то нас смог рассеять И ничья непонятна вина. Ты Расея, моя Расея, Азиатская сторона.

(ЦГАЛИ, ф. 190, on. 1)

3 октября 1921 года Есенин встретил всемирно известную танцовщицу Айседору Дункан, которая приехала в Советскую Россию учить детей новому направлению в танцевальном искусстве. Сорокалетняя танцовщица полюбила поэта страстной, самозабвенной любовью. Они поженились. Дункан постаралась увезти Есенина за границу. Формально выезд Есенину был разрешен на три месяца для издания своих стихов. Пробыл он за границей более года. Дункан все делала, чтобы он не возвращался домой, но поэт тяжко тосковал вдали от Родины. "...Я увезла Есенина из России, где условия жизни пока еще трудные. Я хотела сохранить его для мира. Теперь он возвращается в Россию, чтобы спасти свой разум, так как без России он жить не может. Я знаю, что очень много сердец будут молиться, чтобы этот великий поэт был спасен для того, чтобы и дальше творить Красоту...",– писала она в газетах. Но Есенину решение вернуться давалось нелегко. "Тошно мне, законному сыну российскому, в своем государстве пасынком быть. Надоело мне это б... снисходительное отношение власть имущих, а еще тошнее переносить подхалимство своей же братии к ним. Не могу, ей-богу, не могу! Хоть караул кричи или бери нож да становись на большую дорогу". И все-таки он возвращался. Возвращался другим, каким его никто еще не знал. Он вез с собой поэму "Страна негодяев". Ее уже слышали, содержанием возмущались даже друзья:

Пустая забава, Одни разговоры. Ну что же, Ну что же вы взяли взамен? Пришли те же жулики, Те же воры И законом революции Всех взяли в плен.

Мери Дести, биограф Дункан, провожала их в Москву. В своей книге писала: "Когда поезд, увозивший Айседору и Сергея в Москву, тронулся от платформы парижского вокзала, они стояли с бледными лицами, как две маленькие потерянные души..." Есенину оставалось жить два года с небольшим. Они будут для него самыми тяжелыми, но они же станут для поэта взлетной полосой в бессмертие. По возвращении в Москву Есенин развил бурную деятельность, стал хлопотать об образовании издательства, где бы печатали произведения российских писателей и поэтов, подписывал коллективные письма в правительство, объединял вокруг себя крестьянских поэтов. Вполне естественно, он оказался под пристальным вниманием сотрудников ГПУ. Начиная с сентября 1923 года Есенина начинают то и дело задерживать работники милиции, доставляют в приемный покой Московского уголовного розыска, предъявляют ему обвинение в хулиганстве и подстрекательстве к погромным действиям. Изучая ранее неизвестные архивные материалы, я обнаружил любопытную закономерность. "Пострадавшие" от Есенина люди приходили в ближайшее отделение милиции или звали постового милиционера и требовали привлечь поэта к уголовной ответственности, проявляя хорошую юридическую подготовку. Они даже называли статьи Уголовного кодекса, по которым Есенина следовало судить. И еще одна закономерность: во всех случаях задержание проходило по одному и тому же сценарию – Есенин всегда оказывался в состоянии опьянения. Словно кто-то ждал того часа, когда он выйдет на улицу после пирушки. Как правило, инцидент начинался с пустяка. Кто-то делал Есенину замечание, тот взрывался, звали милиционера. Блюститель порядка с помощью дворников силой тащил Есенина в отделение. Задержанный сопротивлялся, называл стражей порядка взяточниками, продажными шкурами и т. п. Потом в деле появлялись рапорты представителей власти об угрозах со стороны поэта, об оскорблении им рабоче-крестьянской милиции. Во всех случаях с Есениным были другие лица (поэт А. Ганин. И. Приблудный, А. Мариенгоф и др.), но их не только не задерживали, но и не допрашивали. В стране действовал декрет о суровой расправе над погромщиками и антисемитами, подписанный В. И. Лениным еще 25 июля 1918 года. В то же время отсутствовало уголовное законодательство, и правового понятия антисемита и погромщика не существовало. Многие литераторы новой волны не скрывали ненависти к русскому поэту Есенину, открыто травили, плели против него искусные интриги, распространяли сплетни, анекдоты, небылицы. Его неоднократно били, объявляли антисемитом. – Ну какой я антисемит! – слезно жаловался он своим постоянным прилипалам, любившим примазаться к его славе и одновременно за его счет выпить и плотно закусить.– Евреек я люблю, они меня тоже. У меня дети евреи. Я такой же – антигрузин... Есенин позволял себе иметь мнение по любому вопросу, и не всегда оно было лестным для партийных аппаратчиков. В отличие от многих он высказывался вслух. Скоро ему приклеили ярлык врага Советской власти. – Ты, что? На самом деле думаешь, что я контрреволюционер? – спрашивал он своего знакомого поэта В. Эрлиха.– Брось! Если бы я был контрреволюционером, я держал бы себя иначе! Просто я – дома. Понимаешь? У себя дома! И если мне что не нравится, я кричу! Это – мое право. Именно потому, что я дома. Белогвардейцу я не позволю говорить о Советской России то, что говорю сам. Это – мое, и этому я – судья! 20 ноября 1923 года поэты Есенин, А. Ганин, С. Клычков и П. Орешин зашли в столовую на Мясницкой улице, купили пива и обсуждали издательские дела и предстоящее вечером заседание в Союзе поэтов. Если Есенин еще имел кое-какие средства для существования, то Ганин, Клычков и Орешин влачили нищенский образ жизни. И, естественно, не могли по этому поводу ликовать. Вдруг сидевший за соседним столом незнакомец (М. В. Родкин) выбежал на улицу, вызвал работников милиции и обвинил поэтов в антисемитских разговорах и оскорблении вождя Троцкого. Поэтов арестовали, появилось известное "дело четырех". Несмотря на клеветническую кампанию, поднятую газетами против Есенина с требованием сурового наказания поэта, через несколько дней всех четверых освободили, и дело кончилось товарищеским судом. 17 декабря Есенин был вынужден скрыться от разнузданной клеветы и наветов в профилакторий (Полянка, 52). Одно за другим против поэта возбуждается еще несколько уголовных дел. Его пытаются судить, но он на заседания не является. Судья Краснопресненского суда Комиссаров (подлинную фамилию установить не удалось) выносит постановление об аресте. Работники ГПУ и милиции по всей Москве разыскивают Есенина. Он же, не имея своей комнаты, ночует у разных друзей. Однако арестовать Есенина сотрудники ГПУ не смогли. 13 февраля 1924 года он на "Скорой помощи" был доставлен в хирургическое отделение Шереметьевской больницы (сейчас Институт им. Склифосовского). Много лет существовала версия, что Есенин вскрыл себе вены, желая покончить жизнь самоубийством. Существует и другая: поэт шел или ехал на извозчике, у него слетела шляпа. Он хотел ее подхватить, поскользнулся, упал на оконное стекло и глубоко порезал руку. Мне удалось найти документы, из которых видно, что у Есенина была рваная рана левого предплечья. Никаких резаных ран у него тогда не было. Сам он в больнице объяснил, что упал на стекло. Нужно помнить, что Есенин никогда ни на кого не жаловался, хотя нападали на него и били неоднократно. Я предполагаю, что Есенину нанесли колотое ранение, но он не назвал своего обидчика. Не случайно именно здесь, на больничной койке, он написал свое знаменитое "Письмо матери". А слова: "Пишут мне, что ты, тая тревогу,..", написаны им потому, что первые дни состояние поэта у врачей вызывало опасения, и они никого к нему не пускали. Родные и друзья, приходившие в больницу, писали ему записки. От лечащего врача Есенин узнал тайну: за ним приходили сотрудники ГПУ и милиции, имеется постановление на арест. С врача было получено обязательство, что о времени выписки поэта он сообщит в милицию. Нужно было что-то предпринимать. Чтобы не подводить врача, перевели Есенина в Кремлевскую больницу, откуда он через три дня выписался и перешел на нелегальное положение. При бытовавшей тогда системе осведомительства и шпионства разыскать в Москве Есенина не составляло для доблестных рыцарей революции большого труда. На этот раз поэта спас П. Б. Ганнушкин – известный психиатр, лечивший некоторых пролетарских вождей и потому имевший большой авторитет в обществе. Не имея на то формального права, он дал Есенину справку, что тот страдает тяжелым психическим заболеванием, и поэта на время оставили в покое. До сентября 1924 года Есенин ездил по городам страны, на несколько дней появляясь в Москве и снова исчезая. Сергей Есенин, по общему мнению, был человеком смелым, не раз отчаянно рисковавшим жизнью. И в то же время он панически боялся работников ГПУ и милиции. Почти все его современники вспоминали о "необоснованной подозрительности" поэта, которая распространялась не только на незнакомых людей, но даже на приятелей и близких женщин. Но я сейчас могу с уверенностью сказать, что эта постоянная бдительность отводила от него до поры до времени многие неприятности. Читая исследования отдельных есениноведов, я неоднократно встречался с утверждениями, что С. А. Есенин стремился на Кавказ и в Среднюю Азию, чтобы там изучить древнюю восточную поэзию и философию. В какой-то степени с этим утверждением согласиться можно. Но главной причиной поездок поэта на Кавказ в 1924-1925 годах было стремление скрыться от преследования властей. 3 сентября 1924 года Есенин неожиданно для всех, даже самых близких и родных, уезжает из Москвы в Баку. Едет туда, ни с кем предварительно не договариваясь. Зачем? Почему так спешно? Мне совершенно ясно, что он сбежал от смертельной опасности, которая на него надвигалась. Правда, и на Кавказе ему не было покоя. Приехав в Баку примерно 6-7 сентября, он столкнулся здесь с Блюмкиным, известным провокатором, убийцей немецкого посла Мирбаха. После этой чудовищной акции Блюмкин был некоторое время в тени, но потом вновь оказался на ответственной работе в ГПУ и возглавлял отдел по влиянию на страны Азии. Пользуясь покровительством Троцкого и других вождей, Блюмкин мог совершить любое злодеяние. Здесь он угрожал пистолетом Есенину. Ходила версия, что Блюмкин приревновал поэта к своей жене. Эта версия несостоятельна, поскольку та в это время жила в Москве. Поэт, бросив вещи, уехал в Тифлис. 20 сентября он вернулся в Баку, обзаводясь пистолетом. Поэта взял под свою защиту главный редактор газеты "Бакинский рабочий" и секретарь партии большевиков Азербайджана П. И. Чагин. Есенин постоянно находился под охраной. На Кавказе он пробыл до конца февраля и 1 марта 1925 года вернулся в Москву, пробыв на юге полгода, 27 марта Есенин неожиданно для всех "укатил в Баку". Что же заставило Есенина опять оставить столицу, где у него было много дел с изданием новых стихов? Как теперь стало известно, ГПУ организовало крупную провокацию против группы писателей, художников и артистов. Через подставных лиц устраивались "дружеские" пирушки, где вино лилось рекой и заводились разговоры о коварстве большевиков. На одной такой встрече поэт Алексей Ганин, подстрекаемый агентом ГПУ, написал даже предполагаемый список министров нового правительства и министром просвещения назвал Сергея Есенина. Узнав об этом, Есенин вспылил, потребовал зачеркнуть свою фамилию и посоветовал подобными делами не заниматься. Ганин тут же, на столике в кафе вместо него вписал 18-летнего поэта Ивана Приблудного. Все это напоминало детскую игру. По своим личным качествам Алексей Ганин не мог организовать встречу друзей, не то что создать политическое объединение. Но он ненавидел руководителей партии большевиков. Ему не простили ни это, ни "дело четырех поэтов". В августе 1924 года чекисты начали секретную операцию против Ганина и его друзей. Предстояло подготовить разоблачение подпольной контрреволюционной организации, ставящей своей целью свержение Советской власти путем террора и диверсий. С исключительной подлостью работники ГПУ собирали подметные доносы своих осведомителей, проводили комбинации, подбрасывали компрометирующие документы. Стихи Ганина не печатали. Он достал где-то типографский шрифт (возможно, ему специально подбросили его сотрудники ГПУ) и отпечатал несколько брошюр со своими произведениями. Наличие шрифта было истолковано как подготовка к печатанию листовок и воззваний. Все это делалось для того, чтобы обвинить Ганина и его друзей в создании ядра организации "Ордена русских фашистов". По делу было привлечено 14 человек. Среди них, несомненно, были и провокаторы, которых от ответственности впоследствии увели. Не хватало пятнадцатого. Кто-то предупредил Есенина, или он сам узрел опасность и скрылся на Кавказе? Ответить на этот вопрос можно будет, когда удастся ознакомиться с пока совершенно секретными делами в архиве КГБ. О том, что Есенина вызывали в ГПУ по делу Ганина, есть письменные показания. 11 ноября 1924 года Ганина арестовали в Москве, в Староконюшенном переулке, дом 33, квартира 3. На допросах он не отрицал встреч, разговоров с друзьями, но утверждал, что никакого преступного характера они не имели. Во время следствия Ганин потерял рассудок и был помещен на обследование в Институт имени Сербского. На 27 марта 1925 года было назначено заседание коллегии ГПУ по делу А. Ганина и его друзей. Психиатры признали поэта Алексея Ганина душевнобольным, невменяемым. Однако его приговорили к расстрелу, и 30 марта приговор привели в исполнение. У Есенина были все основания держаться от Москвы подальше. В начале апреля в Батуми на него было совершено нападение неизвестных лиц. В своих письмах Бениславской он писал: "Я в Баку... не писал, потому что болен... Нас ограбили бандиты (при Вардине)... Когда я очутился без пальто, я очень простудился". Во втором письме он пишет, что его болезнь – это "результат батумской простуды". В июне Есенин вернулся в Москву, но жил в столице мало, постоянно выезжая на родину в Константинове, к своим друзьям и знакомым в Подмосковье. Произошел разрыв с Бениславской, он сблизился с Софьей Толстой и с ней 25 июля уехал в Баку, Там много писал. 6 сентября он возвращался поездом в Москву. Ехавший в вагоне дипкурьер А. Рога сделал Есенину замечание. Поэт вспылил, грубо ответил. В конфликт вступил другой пассажир – Ю. Левит. Против Есенина было возбуждено уголовное дело и готовился суд. Вмешательство Луначарского и других партийных деятелей с целью прекращения дела положительного результата не принесло, судья Липкин готовил процесс. Есенин запил. По рекомендации близких согласился 26 ноября лечь в психиатрическую клинику ("психов не судят"). По условию поэт должен был лечиться два месяца. Однако вскоре он почувствовал опасность для своей жизни и принял решение при удобном случае уйти из больницы. Спустя 60 лет я разыскал архивные документы этой клиники. Побывал в палате, где когда-то томился униженный и оскорбленный национальный поэт России. 21 декабря Есенин смог выйти из клиники и больше в нее не вернулся. Лечащий врач Аронсон ездил по родственникам и знакомым и просил их уговорить поэта возвратиться обратно. 22 и 23 декабря Есенин ходил по издательствам, навестил А. Р. Изряднову и сына Георгия (Юрия), дочь Татьяну и бывшую жену Зинаиду Райх, ночью уехал в Ленинград. 24 декабря он поселился в гостинице "Интернационал" в номере пять. Комната находилась на втором этаже, была обставлена дорогой мебелью. О приезде в Ленинград Есенина знали всего несколько человек. Он всегда тщательно скрывал от всех, куда уезжает. Доверился на этот раз только Василию Наседкину, которого знал еще по совместной учебе до революции в народном университете имени Шанявского. К тому же Наседкин стал его родственником, вступив в брак с сестрой, Екатериной Есениной. Перед поездкой Есенин не успел получить гонорар и попросил Наседкина прислать ему деньги по адресу ленинградского поэта В. Эрлиха. Приехав в гостиницу, Есенин тут же собрал друзей и знакомых. В гостинице проживали супруги Устиновы. Георгия Устинова он знал давно, тот работал в ленинградской "Вечерней газете", жена Елизавета была моложе на 10 лет и не работала. У Есенина постоянно было 8-10 человек. Он читал новые стихи, рассказывал о своих творческих и жизненных планах. Не скрывал, что лежал в психиатрической клинике. Намеревался в Ленинграде начать выпуск литературного журнала, просил подыскать ему квартиру. Говорил о том, что с Толстой он разошелся, с родственниками решил порвать близкие отношения. К этому времени Есенин получал в Госиздате по 1000 рублей ежемесячно за собрание стихотворений. Тогда это были огромные деньги. Поступали гонорары из других редакций и издательств, т. е. материально поэт был обеспечен с достатком. Никакой трагедии не видел он и в разрыве с Софьей Толстой. В Ленинграде он вел трезвый образ жизни. По приезде он поставил друзьям две полбутылки шампанского, и в дальнейшем нет сведений, что Есенин бывал пьян. На столе постоянно кипел самовар. Поэт широко угощал друзей купленными в магазине деликатесами. Следует отметить, что 27 декабря было Рождество, тогда еще отмечаемое в русских семьях. По случаю этого праздника спиртные напитки не продавались, и мне удалось выяснить только один случай покупки дворником для Есенина и его компании пяти-шести бутылок пива. Последние месяцы Есенин опасался убийства и постоянно держал около себя кого-нибудь. В книге "Право на песнь" В. Эрлих писал:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю