Текст книги "Изменяющий Сны"

Автор книги: Эдуард Фаруш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Эдуард Фаруш
Изменяющий Сны

Глава

1

41'8" ВД, 11'10" СШ

Атлантика,

Nova Scotia

19:30, 11 сентября 1929

– Не может быть! Я ни на секунду не поверю! – воскликнул Джордж и усмехнулся. – Да этого просто не может быть! То как вы нам это рассказываете, звучит просто как байки кумушек-домохозяек приправленные готическим ужасом.

Веселый капеллан откинулся в плюшевую пасть большого мягкого кресла и от души рассмеялся. Его румяное лицо сияло от удовольствия, а маленькие армейские усы топорщились в обороне, готовые принять любой вызов исходящий от скептичной молодежи.

– Я не могу рассказать вам все детали, потому что они шокирующие и болезненно деликатны для участников истории! – важно провозгласил он, но его попытка принять суровое выражение лица оказалась безуспешной.

– Однако я могу заверить вас, что это произошло именно так, как я описал. Причудливо, мистично, жутко! – и капеллан театрально сложил руки на груди.

Был уже пятый день трансатлантического рейса, когда наш корабль вошел в бурные воды и пелену мрачной погоды с сильными резкими порывами неприятного холодного ветра. Низкое унылое небо издевалось над пассажирами, изгоняя всех с открытых скользких палуб постоянной раздражающей моросью или холодным дождем.

Пяти-палубный лайнер "Nova Scotia" продолжал равнодушно, но настойчиво ползти по огромным свинцовым горбам морской зыби, приближаясь к Бискайскому заливу у французского побережья. Качка корабля не была такой уж невыносимой, но огромный ресторан, сверкающие бары и кают-компании тем не менее опустели, поскольку большинство пассажиров, и особенно персонажи страдающие слабостью желудка и неизбывным унынием, поспешно попрятались в кроватях своих кают.

В обществе моего старого друга Джорджа Каннингема, его важного дядюшки Лорда W и ещё одного инженера нашей компании – молодого и энергичного Алека Рассела, я возвращался из командировки в Соединенные Штаты и Мексику в конце лета 1929 года.

Еще в Нью-Йорке Джордж случайно встретил бывшего однокурсника Питера Крэнстона из бурных времен своей учебы в Оксфорде, который только что закончил стажировку в финансовой компании на Уолл-стрит и готовился стать инвестиционным консультантом или биржевым брокером. Недолго думая, Крэнстон согласился присоединиться к нам и отправиться обратно в Англию на том же судне.

На борту лайнера мы сразу познакомились с парой скучающих, довольно симпатичных и относительно молодых леди. И в одном из баров судна, к своему удивлению и большому удовольствию, я столкнулся со своим бывшим соратником Дональдом Редгрейвом, веселым армейским капелланом в франтоватой форме капитана. Так сформировалась довольно приличная компания, которая позволила нам приятно скоротать время утомительного морского путешествия за игрой в бридж, бильярд и пересказами острых историй о путешествиях или случайных светских сплетен.

Джордж и Крэнстон также встретили своих знакомых из общества – пару богатых бездельников из Лондона и странное трио английских эмигрантов поселившихся на Лазурном берегу.

Намереваясь открыть для себя новые горизонты, эти два беззаботных клубных балбеса путешествовали по свету в постоянном, но бесполезном поиске приключений и богатого опыта, который из-за полного отсутствия воображения и от неопределенности целей вообще, просто свёлся к непрерывному распутству с женщинами всех мастей и к поглощению дорогостоящих напитков и блюд разной необычной кухни в экзотических странах.

Их "приключения" лишь иногда перемежались банальными экскурсиями, куда более подходящими для скучающих пожилых пар, что вечно бродят по протоптанным маршрутам, чтобы поглазеть на стандартные туристические наборы древних руин и монументов.

Эти два золотых мальчика пощелкали с нами на бильярде пару раз, да выпили раз-другой в баре но, получив весьма холодный прием с нашей стороны и заклёванные моралистическими наставлениями от капеллана, быстро заскучали и потерялись.

Да и странная троица с Ривьеры, состоящая из нервного и чрезмерно активного мужчины, распутной девицы и ее похотливой мамаши, запутавшихся в странных и сложных любовных отношениях, вероятно тоже сочли компанию строгого священника совсем неподходящей.

– Ты славный малый, Чарли. Да только не выйдет из тебя хорошего светского человека, – сказал мне Джордж как-то с лёгким укором. – Слишком близко ты принимаешь всё к сердцу. Нравятся тебе или нет эти сопливые переростки – ingenus debonnaire 11
  ingenus debonnaire (фр.) – жизнерадостные недоросли;


[Закрыть] или нет, оставайся невозму тимым и просто скользи, скользи полегче, мой мальчик.

– А я и не стремлюсь стать светским бонвиваном, Джордж. Просто я смотрю на это иначе. Не имею ничего против вечных недорослей с их восторгами и затянувшейся по жизни эйфорией. Зачем же мне возражать? Они или вырастают в конце концов, … или не вырастают. И тогда они так и умирают вечно молодыми! Однако я не одобряю всех этих rentieres paresseux et stupide 22
  rentieres paresseux et stupide (фр.) – глупые и ленивые рантье;


[Закрыть], особенно сластолюбивых гедонистов и самоуверенных хлыщей, – ответил я пренебрежительно и приняв скорбное выражение лица сделал жест рукой бросающей что-то в мусорную корзину. – Нужно делать что-то полезное в собственной жизни!

В тот вечер из-за изнуряющей боковой качки судна, ни у кого из нас не было никакого аппетита. Пропустив ужин, мы все расположились в углу одной из кают, наслаждаясь разговором, лёгкими сигарами и сухим хересом. Питер Крэнстон и Джордж выбрали для себя Бакарди и Беллантайн, чтобы укрепить и должным образом 'дисциплинировать' свои слабые желудки, как они объяснили. Я отметил про себя, что мой друг Джордж начал пить больше чем обычно, стал весьма капризным и слишком уж часто раздражался. Личный экзистенциальный кризис, подумал я, и это – поверх духовного!

К сожалению обе наши очаровательные дамы отправились в свои каюты раньше и не оживили нашу маленькую компанию в тот вечер. Просторный салон был почти пуст, за исключением нашей небольшой группы и дюжины других стойких пассажиров.

Оркестр сперва выступал как обычно, но закончил раньше и сцена в главном зале пустовала, что было несколько непривычно для путешествий такого рода. Громкие шумные вечера с джаз-бандом неистово наигрывающим популярные мелодии, большие весёлые толпы с дикими бурными танцами, обильные потоки розового шампанского – к сожалению всё в ту ночь сменилось унылой тишиной. И только немногие оставшиеся бывалые путешественники пытались растворить свои печальные тягучие мысли в бокалах.

И всё же кто-то, причем явно безо всякого музыкального слуха и с толстыми сосисками вместо пальцев, всё ещё упорно и шумно истязал пианино в библиотеке, что сопровождалось громкими пьяными криками и хохотом развесёлой компании. Весьма похвальная любовь к чтению книг в тишине уступила напору неудержимой чувственной страсти к развлечениям и варварской какофонии вместо музыки.

Сэр Перси W, солидный и важный дядюшка Джорджа, как обычно проводил своё время с какими-то другими столь же серьёзными господами своего круга, избегая нашей скромной компании. Были ли это надменные аристократы с большими титулами, финансисты и банкиры, или же просто чиновники высокого ранга – меня это не особенно интересовало. У них были где-то своя отдельная кают-компания и большие роскошные каюты с личными суетливыми секретарями и напыщенным персоналом.

Какова же была истинная причина: коварный херес и ром, зловещая погода или атмосфера какого-то общего упадка и мрака, распространяющихся вокруг нас – оставалось неясным, но только наша безобидная болтовня постепенно перешла к необъяснимым и жутким загадкам и мистическим историям. Трудно представить себе менее подходящее место для зловещих историй чем роскошные и сверкающие кают-компании океанского лайнера, и всё же это случилось именно там.

Я не ударил в грязь лицом и тоже внес свой скромный вклад, рассказав о странном случае из своей 'коллекции', свидетелем которого мне довелось быть во Франции, во время Великой войны 33
  Великая Война – Первая Мировая война 1913-1918;


[Закрыть]. Конечно в запасе у меня было ещё много таинственных и мистических историй, где я был не просто пассивным свидетелем, но и сам принимал в них участие. Однако рассказы об этих приключениях я оставил для более подходящей обстановки и более располагающей компании.

Странный капеллан, которому уже по своей вере и профессии следовало бы избегать подобные рассказы и не поощрять такие темы вовсе, тем не менее и сам рассказал нам несколько сверхъестественных историй, каковые желчный Джордж беспардонно высмеивал. Однако будучи человеком церкви, Отец Редгрейв воздержался от каких-либо пояснений.

Следующий рассказ, который священник поведал нам, был совсем не забавным и даже довольно гнусным. Повествование вышло немного непоследовательным и сумбурным, – вероятно капеллан дополнял его деталями из своей памяти или опускал какие-то подробности. Для ясности я решил резюмировать самую суть:

– Итак, чтобы подвести итог всей этой странной истории – бедный парень угасал в течение многих недель и месяцев из-за долгих утомительных ночей со своей исключительно страстной "женой". До тех пор пока он не был полностью опустошен и лишен жизненной силы зловещей адской сущностью – суккубом 44
  суккуб (лат.) – succubus, женский злой дух, астральная лярва-одержатель, потребляющая мужскую энергию во время ночного совокупления с живыми мужчинами;


[Закрыть], которую он принимал за свою молодую жену; тогда как его настоящая супруга, гмм… оставшись совсем без должного внимания, в свою очередь подала на развод по причине отсутствия консуммации ?!

Я всё еще был озадачен нелепой парадоксальной природой этого оккультного анекдота.

Питер и Джордж рассмеялись. И при этом глаза Крэнстона заблестели от восторга, что заставило меня содрогнуться. Возможно он сам был бы не против занять место этого бедолаги? Но в конце концов, кто я такой чтобы судить? Для многих это может показаться желанным экстатическим способом погибнуть в громких аккордах 'Финале До Мажор Виваче' – совершая что-то невероятно приятное и притягательное, то что им нравится делать больше всего… Даже если это всего лишь такое банальное дело как обычное соитие.

Я наклонился поближе к священнику.

– А скажите мне, падре, случаем то был не виконт Q, старший сын Маркизы F? – спросил я тихо. Отец Редгрейв развел руками и надел на лицо невинное выражение искреннего удивления.

– Да, так я и подумал, – я покачал головой.

Моя трубка начала горчить и я выколотил ещё тлеющий табак в пепельницу. Об этой истории проскочили небольшие слухи несколько лет назад, хотя и без сомнительной мистической подноготной. Без подпитки яркими, пикантными деталями и скандальными подробностями эта история прошла почти незамеченной и быстро затихла. А её 'деликатная конфиденциальность' определенно истекла со временем. Хорошо ещё что бедный виконт выжил и всё обошлось малой жертвой.

Этот случай был скорее трагичным чем забавным, и я не нашел в нем ничего смешного. И всё же, несмотря на мрачноватую, а иногда совсем жуткую природу этих историй, было куда забавнее слушать притчи Отца Редгрейва, чем скучать от надуманных сюжетов посредственных нравоучительных пьес или нудных социально-бытовых романов, напитываться всякими однообразными сплетнями и слухами, да мусолить обывательские пересуды.

Сомнительные по своей природе и предосудительные по форме, странные истории, которые рассказывал нам священник, предназначались для иллюстрации 'страшных' ошибок и опасностей, происходящих почти всегда и сплошь по причине человеческих грехов и пороков. По крайней мере он полагал именно так. Хотя скорее всего воспитательный эффект от этого был весьма сомнительным. Что же касалось моих рассказов, то в отличие от Отца Редгрейва, я не пытался прицепить к ним какую-либо высокую мораль.

– Однако если серьезно, падре, – Джордж перестал смеяться и с важным видом раскурил погасшую сигару.

– Ритуальная магия, некромантия, деревенское колдовство и прочая оккультная чепуха и мумба-юмба… Разве вы не обещали нам, и мы все согласились с этим, что вы расскажете нам что-нибудь более правдоподобное? Более научное и э-э-э… – он взмахнул рукой с зажатой в ней сигарой, – с достоверными фактами и убедительными ссылками?

Молодой Алек Рассел, который беспокойно ерзал уже в течение добрых получаса, объявил наконец что всё это ему не очень интересно, и что он хотел бы откланяться. Выходя из-за стола, он подмигнул мне украдкой. Я увидел, что на выходе за ним последовал шустрый посыльный с двумя бутылками шампанского и большой вазой конфет.

В течение нескольких дней Алек был занят активным флиртом с одной из дам, с которыми мы познакомились на борту, и теперь пришло время атаковать бастионы. Удачи, мой дорогой мальчик! я ухмыльнулся. Вот вам и конкретные примеры человеческих пороков. Похоже никакие, даже самые страшные притчи не помогут сдержать их в ближайшее время.

– Убедительные ссылки и неопровержимые доказательства? Однако! – веселый капеллан сделал круглые глаза в наигранном ужасе и беспечно отхлебнул хереса из бокала.

– Совсем непростая задачка, дорогой Джордж! – я решил прийти на помощь патеру. – Твоя неугасимая и нездоровая страсть к аккуратно документированным доказательствам всего и вся может стать серьезным препятствием, и причем не только в твоей, но и в жизнях других бедолаг, – ведь они просто-напросто надорвутся, предоставляя тебе таковые, и падут невинными жертвами твоей суровой дотошности!

Джордж презрительно хрюкнул в ответ.

– Именно так! И с такими требованиями тебе лучше бы потрясти патологоанатома по первому вопросу, и как следует! Ведь только у них всегда всё убийственно точно и достоверно. Да обратиться в офисы на Canary Warf 55
  Canary Wharf – район правительственных зданий в Лондоне;


[Закрыть] за тщательно задокументированной и запротоколированной правдой. С гербами и печатями, – попробовал я сострить, но тут же пожалел о ничтожной убогости шутки.

Даже мое скромное чувство юмора было уже подпорчено сверхъестественными историями Отца Редгрейва или же просто отсырело от скверной сырой погоды. Даже юмор гробовщика стал невольно просачиваться. И откуда только он взялся?

Джордж лишь сморщил нос и надменно пыхнул сигарой. Мои жалкие реплики не заслужили его ответа на этот раз.

Поводом же для моих насмешек стал недавний и внезапный поворот Джорджа к карьере крупного финансиста с политическими амбициями, что несколько удивило меня. И я попытался скрыть своё разочарование за дружелюбным подтруниванием. Но эти шутки очень не нравились Джорджу, прилежному ученику своего дяди и рьяному приверженцу идеи большой власти и богатства.

– К сожалению, я не могу предоставить доказательства, – уклонился Отец Редгрейв и вместо объяснения коротким жестом указал на крест на своей груди. – Но вам пока еще рано терять надежду!

Капеллан поставил на стол бокал хереса и хрустнул суставами пальцев. Из нагрудного кармана мундира он неспешно вытащил серебряный портсигар, причудливо украшенный фигурками людей. Почему он продолжал носить военную форму на борту корабля оставалось загадкой для всех.

– Видите ли вы рослого джентльмена, одетого в нечто похожее на старомодный охотничий сюртук? За барной стойкой?

Мы посмотрели в этом направлении, и я увидел стройного темнокожего мужчину средних лет в архаичной одежде деревенского сквайра, выглядящего немного нелепо и как-то неуместно на палубе первого класса. Он показался мне довольно высоким, несколько угловатым и скованным в своих движениях. Похож на незначительного египетского или арабского землевладельца или чиновника. Хотя скорее он всё же походил на разорившегося южноамериканца, который провёл много десятилетий в своей заросшей ветхой гасиенде вдали от всякой цивилизации.

– Ну да. Это который беседует с дядюшкой Перси, не так ли? – Джордж нахмурился и на его лице явно отразилось презрение, поскольку он полагал, что любой приближающийся к его величественному дяде, делал это с недостойной и коварной целью соискателя – навязать себя богатому баронету и влиятельному члену Парламента. Хотя возможно, что во многих случаях Джордж был прав.

– Так он д-доктор или… вроде того. Я случайно видел его в корабельном лазарете с-сегодня утром, – неразговорчивый Крэнстон нарушил своё обычное безмолвие. Возможно в попытке выбраться из вязкой меланхолии, в которой он тонул все эти дни.

– Ого! И теперь нам предстоит встреча с неким "таинственным незнакомцем" из готического романа? Высокий человек в черном плаще возникший из дождливого грозового ниоткуда, освещаемый зловещими всполохами молний. Кованый сундучок – в одной руке, старый меч поржавевший от пролитой крови – в другой.

– Ну тогда уж скорее б-большой засаленный саквояж и страшный пот-т-темневший скальпель!

– Ох! И сколько же готических романов вы прочли, мистер Каннингем?

– Уже достаточное количество. Ни од-но-го! – рассмеялся тот в ответ.

– Ну, тогда скорее это простая встреча с обычным попутчиком в длинном путешествии называемом 'Жизнь' ! – я беззастенчиво пресек романтический порыв Джорджа.

– Гмм. Но это не какой-нибудь унылый зануда из провинциальной дыры? – спросил Джордж капризно. – Мой личный список невзрачных и ничтожных знакомых невелик, ведь я прилагаю немалые усилия чтобы он не вырос. И список этот уже со-вер-шен-но заполнен на сегодняшний день!

Капеллан покачал головой. Он прикурил одну из своих тонких коричневых сигарет и объяснил нам что человек, о котором шла речь, был не просто доктором медицины, а тройным доктором и ученым, имеющим известность во многих областях, почетным профессором в Оксфорде и Сорбонне, интеллектуалом с огромными знаниями, широко образованным и воспитанным человеком со множеством бесчисленных достоинств и добродетелей. Словом, отнюдь не 'обычный попутчик' которого можно встретить в любой день.

Оказалось что в этом конкретном рейсе на корабле неожиданно случилась нехватка медицинского персонала, и доктор вызвался оказать некоторую помощь тем пассажирам второго и третьего класса, которые не были привычны к путешествиям по бурным водам с их неизбежными приступами морской болезни.

– Хороший человек. Действительно с добрым сердцем! – я сказал это вполне искренне. И неожиданно для себя даже почувствовал некоторую лёгкую зависть. Отец Редгрейв быстро взглянул на меня и одобрительно кивнул. Сам же я никогда не испытывал особого сострадания и сочувствия к людям в целом. Но тем не менее, когда я стал постарше, то почувствовал что уже изрядно устал от вездесущего цинизма и пренебрежения к человеческой жизни.

Три года службы офицером в корпусе Королевских Инженерных войск 66
  Королевский Инженерный Военный Корпус (REF), Великобритания;


[Закрыть] в самой гуще мрачных ужасов войны в значительной степени излечили меня от избыточного самомнения и снобизма. Бог знает, как сильно люди в этом мире нуждаются в гуманном отношении, сострадании и помощи. И сейчас больше чем когда-либо.

И в последнее время я даже начал относиться к отсутствию сострадания к людям как к постыдному дефекту, к огромной вмятине в моей (во всех остальных отношениях) хорошей человеческой натуре. Я пытался разбудить настоящую доброту, которая, как я полагал, просто беззаботно спала где-то глубоко в моем сердце. Может быть даже слишком глубоко, признавался я к своему сожалению, потому как я всё еще не замечал какого-либо успеха или прогресса.

– Добрый Самаритянин всегда виден по его великодушным деяниям, – объявил Джордж язвительно. Он небрежно бросил окурок сигары в пепельницу и откинулся в кресле.

Капеллан икоса посмотрел на него, пожал плечами и сухо произнес:

– По делам нашим и судимы будем. Если бы нас застал более сильный шторм, а судно было бы покрупнее, и больше людей нуждались в медицинской помощи, то скорее всего я и сам присоединился бы к нему. Хотя у меня и нет медицинской подготовки. Господь поручает нам заботиться о тех, кто не в состоянии это сделать сам 77
  От: 2 К Коринфянам 1:3-4;


[Закрыть]. Ответственность и сострадание не повод для насмешек! – выражение простодушного дружелюбия и улыбка погасли на лице священника.

Джордж спокойно и без возражений выслушал Отца Редгрейва, но небрежно отмахнулся рукой – было видно что ему в общем-то всё равно.

Я был согласен с отцом Редгрейвом, но ничего не сказал в тот момент. Не то чтобы я когда-нибудь желал Джорджу страданий или тягот страшной войны, но ему определенно не хватало серьёзных испытаний и уроков в жизни.

Томление и нега в беззаботной роскоши обеспеченной жизни, пока его властный дядя вылепливал из него очередного амбициозного сноба для входа в конклав финансовых магнатов и надменных самонадеянных политиков – именно это не позволило Джорджу получить и усвоить обычные, но самые важные уроки в своей жизни.

Эта поездка и все простые добродушные люди, которых я встретил среди рабочих и инженеров помогли мне стать куда более открытым и лёгким в общении. Но Джордж считал их неотесанными, примитивными и наивными простаками.

Банально, но как и большинство агрессивных и движимых своими целями людей, стремящихся к высокому успеху, богатству и власти, Джордж ценил прежде всего качества, необходимые для достижения именно этих целей.

И за три месяца, что мы были порознь, пока я и Алек посещали геологоразведочные и горнодобывающие предприятия на юге, Джордж Каннигем похоже получал свои серьезные 'уроки' в практике на Уолл-стрит: как следует правильно и экономично вымостить дорогу к вершине желаемого успеха трупами своих поверженных оппонентов. Он стал более решительным и устремленным к своей цели, жестким и куда более презрительным к людям чем раньше. L'ame calleuse 88
  l'ame calleuse (фр.) – черствая душа;


[Закрыть]. Метаморфоза уже почти завершена. Я вздохнул.

– Однако, падре, какое отношение тот человек имеет к нашей беседе? – спросил Питер Крэнстон вялым голосом и безо всякого энтузиазма, пытаясь просто сгладить неловкую паузу в разговоре.

Видимо Крэнстон быстро осознал выгоду от возобновления общения с Джорджем и теперь всячески подмащивался и подлизывался к нему, для чего ему приходилось выползать из угрюмой летаргии гораздо чаще чем раньше. Мне было интересно, и как такой вялый и апатичный человек как он, будет действовать под большим давлением и в быстром темпе выбранной им профессии?

Отец Редгрейв пожал плечами.

– Этот человек, безусловно, очень хорошо осведомлён. Возможно, далеко за пределами тех границ познания, к которым мы сами когда-нибудь сможем приблизиться. В том числе и лучше чем кто-либо из нас он знает различные метафизические, эзотерические и оккультные вещи, о которых мы говорили. Я познакомился с ним много лет назад на Востоке, где в то время располагался мой батальон. Он помог мне в одной серьёзной проблеме. Я тогда еще не был армейским капелланом. Он…

Патер запнулся на несколько секунд и вздохнул.

– … вызволил меня из тяжелой и опасной ситуации. Мы стали если не друзьями, то хорошими приятелями. С тех пор наши пути пересекались несколько раз. Всегда в довольно необычных обстоятельствах. Очень неординарный и удивительный человек! Я сам случайно встретил его только вчера вечером здесь, на судне, но он всё время занят.

Затем Отец Редгрейв ухмыльнулся и воздел указательный палец правой руки.

– Однако он не одобряет светскую беседу, пустую болтовню и непродуктивные размышления. Похоже что сейчас он свободен от своих дел. Я приглашу его и если вам удастся убедить его присоединиться к этой беседе, тогда… – капеллан неопределенно повел рукой, встал и отправился к стойке бара пригласить таинственного учёного к нашему столику.

Дональду Редгрейву было около пятидесяти лет или чуть больше, но часто он вел себя просто несерьезно как легкомысленный мальчишка, и конечно слишком уж игриво и беспечно для священнослужителя. Крайне сомнительно чтобы церковь вытерпела такого веселого и резвого священника как отец Редгрейв в любом из своих приходов. И только служба капелланом в армии, со всей военной спецификой и суровостью быта, позволяла ему сохранить некоторые мирские вольности, легкомыслие в речи и слишком уж дерзкое отношение ко всему. Но, несмотря на это, я не мог избавиться от ощущения что уже близок тот день, когда он совсем оставит службу священником.

Джордж проворчал что мы уже сплошь охвачены восторгом от предстоящей встречи с великим гуманистом и гением сродни титану эпохи Возрождения, который непревзойденным сиянием своего могущественного интеллекта вот-вот осветит нам путь в густой тьме невежества. Но наше ожидание затянулось. По-видимому, вырвать этого "титана" из цепкой хватки Сэра Перси оказалось не так просто. Едва ли ожидая чего-либо толкового от всей этой затеи, Джордж тем не менее отклеил себя от кресла и направился к бару на помощь отцу Редгрейву. Вскоре они вернулись в сопровождении мужчины.

Обрадованный капеллан представил нас, и мы обменялись несколькими стандартными приветствиями и любезностями. Это был высокий мужчина лет сорока с небольшим, с небольшой проседью в волосах, с простоватым и слегка вытянутым лицом, но с правильными классическими чертами, и не темнокожий, как я подумал сперва, а просто сильно загорелый, как будто он провел много месяцев в тропиках или даже жил там постоянно. Неравномерный загар на его лице свидельствовал о том, что он не так давно сбрил усы и бороду.

Он держал себя очень прямо, но пружинисто как военный офицер или тренированный спортсмен. Я ещё подумал, что он слишком уж атлетичен для ученого и хилого книжного червя, которого мы ожидали увидеть. Его ленивые и сдержанные движения были движениями сильного мускулистого человека, сохраняющего свою энергию для более важных дел.

Пристальный и проницательный взгляд голубых глаз обладал каким-то гипнотизирующим, но неприятным для меня эффектом. Царящие в них неестественный холод и отстранённость производили отталкивающее впечатление. Но за этим холодным взглядом ощущалась скрытая сила, и я даже подумал что пожалуй такой взгляд мог бы погасить чужую вспышку гнева и раздражения, охладить чрезмерный пыл, или даже остановить человека.

Его зеленовато-серая одежда была опрятной и хорошо сшитой, но архаичной и несколько театральной, как если бы он оделся на бал-маскарад. Или же это просто был его осознанный выбор – эксцентричный каприз и его личная атака на окружающую банальность. Его английский язык был хорош и лишен типичной нарциссической напыщенности, часто присущей красноречию ученого, и именно которую я и ожидал услышать после похвал отца Редгрейва. Я не уловил в речи доктора какого-либо акцента, который мог бы помочь мне определить его национальность и происхождение. Отец Редгрейв представил его нам просто как "Доктор Мюллер". Услышав это имя Джордж украдкой подкатил глаза, в ответ ему я слегка пожал плечами.

Без долгих преамбул или хождения вокруг да около, Джордж сразу повел разговор на тему мистики. Доктор Мюллер вопросительно поднял бровь и с укором взглянул на капеллана, но тот вдруг оказался очень занят прилежным изучением содержимого своего пустого бокала, вертя его в пальцах перед собой.

Доктор неодобрительно поджал губы и нахмурился, его голубые глаза стали еще холоднее. Он начал было высказывать что-то малоприятное Отцу Редгрейву, но внезапно остановился и пристально посмотрел на меня, потом на Джорджа. Что заставило его передумать и принять тему беседы, осталось неизвестным, но с его участием наш разговор получил новый толчок и поначалу продолжился как интересная дискуссия, но быстро превратился в лекцию по эзотерике. Слишком уж поучительной на мой взгляд и даже утомительной в конце. Речь доктора вышла тяжеловатой, слишком сухой и вообще чрезмерной во всём для обычного застольного разговора в дождливую ночь.

Я неспешно набил свою вересковую трубку. Некоторые вещи казались мне интересными, другие же – глупостью и чушью. И конечно же у меня были вопросы и возражения. Но я благоразумно ограничил себя лишь парой высказываний, тогда как большинство каверзных вопросов исходило от Джорджа, который хмурился, усмехался, да выдавал саркастические ремарки.

Питер Крэнстон вторил ему как эхо, восклицая и хмыкая от недоверия при каждом удобном случае. Отец Редгрейв внимательно слушал, тарабанил пальцами по столу или по крышке портсигара, иногда слегка кивал в молчаливом согласии, да тер подбородок в задумчивости, но не задавал никаких вопросов и просто молчал. Потому что каким бы открытым и непредубежденным он себя ни провозглашал, почти всё что говорил доктор Мюллер шло вразрез с христианской верой и строгой доктриной церкви.

Вечер уже начал казаться очень долгим и утомительным, погода стала хуже и волнение усилилось. Корабль теперь тяжелее вздымался на огромных волнах. Несколько раз мы выскакивали на палубу для глотка свежего холодного воздуха. Снаружи нещадно барабанил крупный и частый дождь. Ветер с силой швырял косые струи ливня навстречу судну. В одной из таких вылазок Джордж отсутствовал намного дольше и вернулся в каюту весь мокрый, держась за Питера. Оба выглядели весьма скверно и нетвёрдо держались на ногах. Очевидно что хваленый Бакарди оказал на них совершенно противоположное действие.

Для облегчения морской болезни доктор Мюллер раздал нам таблетки из небольшой серебряной коробочки, которую он извлек из кармана сюртука. Он заверил нас, что это гораздо более эффективное средство чем аналогичные патентованные лекарства. Хотя и не такое действенное, при смешении с алкоголем, который нам не следовало сейчас пить.

Наш разговор на оккультные темы уже как-то потерял темп, когда внезапно доктор встрепенулся и застыл на несколько мгновений, – как будто прислушиваясь к чему-то, но затем равнодушно заявил:

– А мы всё же приближаемся к зоне большого шторма. Ураган по курсу. Это странно!

Я не успел спросить откуда он знает об этом, да и что может быть странного в таком тривиальном явлении как шторм на море, как в каюту быстро вошел старший помощник капитана. В руке он держал свернутый лист бумаги, но нёс его так, так словно то был дохлый грызун пойманный на камбузе. Старпом передал бумагу капитану, сидевшему за столом с Лордом W и несколькими седовласыми господами. Доктор Мюллер располагался к ним спиной и не видел ничего этого, но слегка качнул головой в их сторону и произнес, не оглядываясь:

– Вот и эта новость. Радиограмма о шторме. Запоздала немного.

Капеллан одобрительно хмыкнул. Капитан встал и в сопровождении старпома поспешно вышел из зала. Сэр Перси и его компания величавых старцев тоже распалась и они быстро разошлись.

– Так вы можете читать мысли, доктор? Нет? Значит это просто догадка? Ну, ведь всё и так указывает на приближение к зоне сильного шторма, – Джордж пренебрежительно пожал плечами. Теперь он определенно чувствовал себя лучше физически – достаточно чтобы вернуться в своё надменное ворчливое состояние непреоборимого скептицизма.

– Читать мысли? Пожалуй что да. Но отнюдь не у всех, увы! – с готовностью признался доктор и, после притворного вздоха сожаления, скромно добавил:

– Могу читать иногда, но лишь очень ясные и незамусоренные умы с внятными мыслями.