Текст книги "Тайна (СИ)"

Автор книги: Эдуард Дроссель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

  Посвящается Лёхе Жарову и Герману

  – где бы они сейчас ни были...

  Ежедневно и ежесекундно наше сознание бомбардируется нескончаемым потоком новостей, сообщений и сенсаций. Где уж тут за всем уследить, во всём сориентироваться и не утонуть. Вот например, я готов поспорить, что мало кто помнит короткое сообщение, промелькнувшее в новостях некоторое время назад – о внезапно сошедшем с орбиты американском спутнике. Большинство небось даже не заметило эту новость и не задалось очевидными вопросами: что это был за спутник, какую функцию выполнял в околоземном пространстве и что за причины заставили его внезапно выйти из строя и рухнуть в Южный океан?

  Так получилось, что я знаю ответы почти на все вопросы, а чего не знаю, о том могу догадываться с высокой долей вероятности – хотя бы потому, что в данный момент работаю над созданием аналогичного спутника, более надёжного. Я предложил техническую идею этого проекта, а страна, ставшая моей новой родиной, любезно предоставила мне возможность воплотить мою идею наяву. Я знаю наперечёт все детали спутника, все до последнего винтика. Никто не корпел над расчётами и чертежами столько, сколько я. Когда проинспектировать мою работу приезжают шишки с самого верха, никто из них не удосуживается даже заглянуть внутрь спутника и поинтересоваться его начинкой. Им важен лишь результат, а не процесс его достижения. По этой же причине на всех испытаниях систем присутствую лишь я и мои здешние коллеги...

  Но для начала, наверно, стоит рассказать о себе и о том, какие события натолкнули меня на идею моего спутника.

  Мы с моим школьным другом Женькой вместе поступили в Бауманку, учились с одинаковым удовольствием и одновременно получили дипломы. Страсть к технике была у нас в крови и проявляться начала с раннего детства. Пока наши сверстники в «лихие девяностые» мечтали по-быстрому срубить бабла, мы с Женькой таскали домой подшивки старых советских журналов «Техника молодёжи», «Моделист-конструктор» и т.д., которые наша районная библиотека пачками выбрасывала на помойку. (Директор библиотеки высвободил таким образом половину читального зала и сдал его в аренду торговцам шмотками. А что делать, в 90-е каждый выживал, как умел.) Зарывшись в них с головой, мы всё свободное время что-нибудь собирали, вырезали, клеили... Сейчас просто – радиоуправляемые игрушки продаются в магазине, – а мы с Женькой делали их своими руками.

  Само собой, путь наш после школы лежал только в Бауманку. Очевидно, наш с ним дружный и продуктивный тандем не укрылся от взоров «кого надо», потому что, не успели на наших дипломах высохнуть чернила, как нам уже предложили работу. Лихие девяностые остались позади, у государства возникли новые приоритеты и башковитые ребята снова оказались в цене. Башковитые – не в смысле как разворовать бюджет, а в смысле работы на техническом поприще.

  Правда, работа была не в Москве. Есть такой термин, «градообразующее предприятие». Теперь представьте не город, а скорее небольшой посёлок городского типа, окружённый приусадебными участками, садами и огородами. Назовём его условно Энском. Несколько многоэтажек, одна-единственная котельная, пара-тройка магазинчиков – и всё. Вот что такое был Энск. «Градообразующим предприятием» в Энске была секретная оборонная шарашка, чудом сохранившаяся с советских времён. Эта секретность была секретом Полишинеля, ведь все местные прекрасно про эту шарашку знали, но никто ни о чём не болтал – чисто по инерции, унаследованной от брежневско-андроповского поколения. Время в Энске словно застыло на месте.

  Поскольку альтернатив всё равно никаких не предвиделось, мы с Женькой раздумывали недолго. Подайся мы в бизнес, нам, конечно, предпочтительнее было бы остаться в столице, но мы были молоды, бесшабашны и полны радужных надежд. Наши головы туманила романтика первопроходцев, шедших осваивать таёжные дали, вдобавок контракт выглядел весьма привлекательно. В итоге мы с Женькой собрали вещи и уехали в этот тьмутараканский Энск...

  Не ждите от меня географических, бытовых, технических или ещё каких-то подробностей проживания и работы в Энске. При увольнении с меня взяли подписку о неразглашении; я никому ничего не должен рассказывать до самой смерти. Один лишь раз я вынужденно её нарушил – этого требовали обстоятельства. Всего один-единственный раз. Сейчас в этом потребности нет, так что не обессудьте. Нам с Женькой практически открытым текстом намекнули, что если что, то никакие границы и барьеры не помешают «кому надо» заткнуть нам рот.

  Да и рассказывать-то особо не о чем. Рабочая рутина – она везде рабочая рутина. Она увлекает тебя лишь в самом начале, когда в тебе ещё много молодецкого огня и задора, а с возрастом она наоборот отупляет.

  Разумеется, с виду наша шарашка изо всех сил старалась не выглядеть секретным оборонным объектом. У входа на главную проходную даже висела вполне безобидная вывеска, скажем условно: «НИИ Тыр-пыр и сто дыр». Чисто внешне это была парочка уныло-серых четырёхэтажных корпусов с грязноватыми стёклами и ещё несколько корпусов поменьше и погрязнее, разбросанных по пространству, размером со стадион «Динамо».

  Оба главных корпуса соединялись общим двором. Второй корпус был самым секретным и закрытым, в нём имелась собственная проходная со своими вахтёрами. Кто попало туда пройти не мог. Очевидно, по задумке создателей, гипотетический вражеский шпион, устроившийся, допустим, слесарем, заявился бы выведать все секреты, а его бы просто не пустили на порог, мол, тут у нас директор, администрация, техническая библиотека и посторонним сюда нельзя.

  Мне трудно судить насколько все эти меры предосторожности были действенны. На мой взгляд, самой надёжной мерой безопасности являлся режим и внутреннее устройство. Второй корпус состоял по сути из двух взаимно не пересекающихся частей. Директор, администрация, библиотека и прочее – всё это действительно здесь было, в НАЗЕМНОЙ части. Но кроме неё было ещё несколько ПОДЗЕМНЫХ этажей и всё интересное происходило именно там. График работы обеих частей был разнесён на час, чтобы сотрудники не пересекались в вестибюле и на проходной. Сперва, к восьми утра приходили сотрудники наземной половины и поднимались на лифте наверх. Затем являлся лифтёр, открывал спецключом панель и переводил большой красный тумблер в нижнее положение. Теперь лифт мог следовать только вниз, на нижние этажи, если нажимать те же кнопки. К девяти часам приходили нижние сотрудники, лифтёр отвозил их вниз и затем возвращал тумблер в прежнее положение. До конца смены нижние сотрудники оставались заперты внизу, покидать в рабочее время своё место им было запрещено.

  Был ещё другой лифт, маленький, грузовой, на нём нижним сотрудникам спускали из столовой обеды.

  Любопытно, что там, где я сейчас работаю и живу, примерно такая же секретность и такие же меры безопасности. Кое-кого из моих коллег это напрягает, а вот я чувствую себя привычно, как рыба в воде.

  Помимо двух главных корпусов, как я уже сказал, предприятие располагало небольшими производственными цехами, складами, гаражом, какими-то сараями и ангарами непонятного назначения. Если смотреть сверху, эти постройки окружали свободное место, оставленное пустым. Вернее, на нём был разбит сквер с торчащим посреди него памятным обелиском. Во время войны с шарашки ушло на фронт (несмотря на «бронь») много добровольцев. Почти все героически погибли в сражениях. В их честь был установлен памятный обелиск, на котором все погибшие перечислялись поимённо. У подножия обелиска всегда лежали цветы – кто-то неустанно этим занимался...

  Распорядок дня у нас был стандартным: с девяти до часу работа, затем обеденный перерыв и с двух до шести снова работа. Опаздывать было нельзя, за опоздания дрючили. Причём опозданием считалось не только прийти позже девяти, но и ровно в девять. Приходить надо было хотя бы минут за пятнадцать, а лучше за полчаса. На самом деле это было нетрудно, даже в условиях отсутствия общественного транспорта. Посёлок был невелик и из любого его конца до шарашки можно было спокойно дойти пешком за несколько минут. Вот все и ходили пешком – здесь это называлось «растрясти жир»; я и впрямь не встречал в шарашке ни одной жирной туши.

  Как только мы приехали, нам на двоих выделили одну квартиру на окраине Энска. Сразу за нашим домом начинались уже приусадебные хозяйства. Если летом выйти на балкон, глазам открывался вид зелёных цветущих садов и огородов. Многие держали коз, коров и, естественно, кур. По утрам нас будили петухи – как в деревне. В магазинчиках и на стихийном базаре продавались только натуральные продукты. Сложно представить, но мы с Женькой питались в Энске лучше, чем в Москве.

  О повседневной рутине, как я уже сказал, говорить особо нечего. В обеденный перерыв, наскоро проглотив приехавшую из столовой еду, мы с Женькой сдвигали стулья, расписывали пульку и резались в преферанс. Третьим в нашей компании был Алик, удивительный и немного чудной человек, заслуживающий того, чтобы рассказать о нём поподробнее. К тому же, если б не Алик, то и всего остального с нами не случилось бы...

  Он был года на три или четыре старше нас. В шарашку его завербовали тоже из Бауманки. Одновременно с получением диплома жизнь преподнесла ему чудовищный сюрприз: семья Алика возвращалась на машине с дачи, на дороге ей попался пьяный лихач – в итоге ДТП, авария, все погибли. Алику просто физически невыносимо было оставаться в Москве, где всё и все напоминали ему об утрате. Контракт с шарашкой он подмахнул неглядя и укатил в провинцию с твёрдым намерением больше не возвращаться в Москву. Опустевшую квартиру он сдал гастарбайтерам.

  В Энске Алик нашёл себе подругу, Тамару, у них всё было серьёзно и со стороны казалось, что он в итоге осядет в посёлке навсегда. Вспоминая сейчас об этом, я не перестаю думать о том, насколько обманчивы бывают первые впечатления...

  Алик был немного безбашенным, иногда ему было плевать, к каким последствиям приведут те или иные его действия. Ещё он был умеренно строптивым, ему нравилось «нагибать систему» по мелочам. Играть в обед в карты – это его идея. Мы с Женькой поначалу побаивались втыка от начальника, пока Алик не показал нам, как увлечённо начальник режется с сослуживцами в домино и в шахматы. Сам игрок, он и на других игроков закрывал глаза.

  Рабочий компьютер Алика был забит музыкой. Алик считал себя фанатом русского рока и держал в своей фонотеке все альбомы Цоя, Бутусова, Кинчева, Шевчука, Гребенщикова, Науменко, Башлачёва, Летова, Янки, Сектора Газа, Калинова Моста, Чайфа, Чёрного Лукича, Аукцыона, Крупнова и много чего ещё. Попадались группы с совершенно сумасшедшими названиями, вроде «Водопадов имени Вахтанга Кикабидзе»...

  Пока мы играли, Алик тихонько включал колонки, чтобы музыка никому не мешала, и разделывал нас с Женькой под орех.

  Свою неформальную и нонконформистскую сущность Алик подчёркивал и внешне. Мы с Женькой старались выглядеть как добропорядочные «ботаны», носили костюмы и аккуратные причёски, а Алик наряжался как панк. Своим имиджем он заразил и Тамарку, после чего та тоже вырядилась как рокерша – выкрасила волосы в чёрный цвет (до этого была светло-русой), в Питере, куда Алик свозил её в отпуск, купила косуху...

  За это своё бунтарство он однажды и поплатился. Я не знаю, в чём там точно было дело, но однажды Алик крупно поцапался с начальником. Слово за слово, они оба перешли на повышенный тон. «Пошли п...здиться!» – услышали мы голос Алика и увидели, как он хватает начальника за грудки.

  Всё произошло так неожиданно и так быстро, что мы не успели опомниться. Сверху приехали какие-то люди, увели Алика с собой и больше мы его не видели. До сих пор я не знаю, где он и что с ним. Начальник после этого категорически не желал слышать никаких упоминаний об Алике. Может его выслали из Энска, может он сам сбежал... Если так, тогда странно, что он не взял с собой Тамарку. Она после его исчезновения вся извелась. Порывалась ехать в Москву, мы её еле отговорили. Скорее всего Алик подался куда-то ещё, потому что в Москве по его номеру всё время отвечали люди с восточным акцентом.

  Предполагать что-то худшее мы не имели и не имеем никаких оснований. Всё-таки сейчас не тридцать седьмой год...

  Впрочем, непосредственное отношение к моей истории имеет не этот случай, а одна особенность Алика. Или, скорее, не особенность, а причуда. Алик был настоящим генератором безумных идей, гипотез и теорий. Развлекался ли он таким образом или действительно во всё верил, понять было сложно. Обычно, когда кто-то врёт или сочиняет, у него может появиться непроизвольная ухмылка, по которой всё становится ясно. Алик же любую свою мысль излагал с непроницаемым выражением лица, на полном серьёзе. Какие-то его бредни были забавными и не более того, а какие-то были настолько оригинальными и крышесносными, что буквально взрывали мозг.

  При этом создавалось впечатление, что Алик сочиняет их на ходу, потому что любое случайно брошенное слово, любая самая невинная фраза могли послужить триггером и запустить в его голове генератор идей. В этом смысле я иногда даже завидовал неуёмному воображению Алика.

  Чтобы не быть голословным, приведу несколько примеров. Как-то раз Тамарка нашла бездомного щеночка на улице и решила оставить себе. Рассказывая нам об этом на следующий день, Алик помолчал и добавил:

  – Вообще-то ни одомашненных, ни прирученных животных не существует. В теле человека живёт крошечный паразит, схожий с кошачьей токсоплазмой, которым заражаются только животные, вернее, некоторые из животных, а сам человек к нему резистентен. Как и кошачья токсоплазма, этот паразит меняет поведение заражённого животного, после чего оно, вместо того, чтобы жить на природе, в естественной среде, начинает проявлять иррациональную тягу к человеку и к противоестественной жизни в тесном человечьем жилище. Именно эту болезненную патологию животных мы почему-то называем «одомашниванием». А те животные, которые, как считается, неподвержены одомашниванию, на самом деле тоже резистентны к человечьему паразиту. Иногда бывает и так, что собака кусается, лошадь брыкается, а корова бодается. Обычно про них говорят, что они «сбесились», но в действительности они просто здоровы, по какой-то причине паразит на них не подействовал и они ведут себя так, как и должны себя вести нормальные животные...

  В другой раз наш начальник посетовал на то, что в Энске негде купить мебель ИКЕА. Он гостил в отпуске у родственников в Калининграде, увидел у них мебель этой фирмы и она ему очень понравилась... Когда мы втроём возвращались с работы, Алик заметил:

  – ИКЕА создали колдуны-чернокнижники. Согласно их плану, если миллионы людей во всём мире прочтут некое дьявольское заклинание, то наступит конец света. Заклинание содержит в себе сотни или даже тысячи слов на особом, демоническом языке, который подсказал колдунам владыка преисподней. Причём составлено оно так хитро, что неважно, в какой именно последовательности эти слова будут произнесены. Также необязательно читать их все одновременно и все до единого. Один конкретный человек за всю жизнь может произнести всего одно слово, но если в процесс окажутся вовлечены миллионы людей по всему миру, то чисто статистически рано или поздно заклинание окажется произнесено целиком, после чего разверзнутся врата ада и орды демонов и чудовищ заполонят землю.

  Ради воплощения дьявольского плана чернокнижники придумали поступить по-современному. Они создали всемирную сеть популярных мебельных магазинов и дали всем товарам названия из слов адского заклинания. Мы читаем в каталогах ИКЕА нечленораздельную тарабарщину и думаем, что это такой ловкий маркетинговый ход, а на самом деле это демонический язык и миллионам людей волей-неволей приходится им пользоваться. Так они, сами того не подозревая, читают заклинание, приближающее конец света: «Луббан снофса, омлопп гниссла, толльшён гулльклок...» и т.д. и т.п. Затея действует, потому что мебель ИКЕА действительно добротная, удобная и при этом недорогая...

  Однажды нам привезли обед и Женьке показалось, что мясо в гуляше несвежее. Я на это разумно предположил, что, возможно, на кухне были неполадки с холодильником. Ветхая поселковая подстанция иногда испытывала необъяснимые перегрузки и отрубалась на несколько часов. А много ли времени нужно мясу, чтобы подпортиться в обесточенной морозилке?

  Алик внимательно выслушал наш диалог, дожевал свой кусок и выдал:

  – В будущем научатся обходиться без морозилок и без электричества. Люди и мясной скот будут генетически модифицированы таким образом, что персонал общепита сможет «приращивать» к себе куски мяса и включать их в свой метаболизм. Подсоединённое к кровотоку человека и к его плоти, мясо будет получать все необходимые питательные вещества и таким образом его можно будет хранить сколько угодно, «ампутируя» по мере надобности. Технология будет настолько отработана, что «сконнектить» филе или бифштекс с человеком будет так же легко и просто, как воткнуть флэшку в разъём USB...

  По выходным у Женьки происходило регулярное общение с семьёй по телефону. После одного из таких звонков он сообщил нам, что его племяш помешался на черепашках-ниндзя. Обвешал всю комнату их постерами, заставляет родителей покупать игрушки и всё-всё, чем он пользуется, должно быть украшено зелёными черепашьими рожами – школьный ранец, обложки тетрадей и учебников...

  Алик на это заявил:

  – Фанаты черепашек-ниндзя не знают о своих любимцах самого главного. На самом деле это не четвёрка героев, это целый орден, или скорее секта, во главе которой стоит разумная крыса-мутант Сплинтер. Таких черепах в его распоряжении дофига и больше, десятки, может даже сотни особей. Городские канализации и коллекторы кишат черепахами-мутантами. Причём есть черепашки-самцы и есть самки, которые успешно друг с другом плодятся, постоянно возобновляя численность секты, которая то и дело сокращается из-за неудачных и провальных миссий.

  Личных имён у черепашек нет, Сплинтер просто не смог бы столько придумать, поэтому он не заморачивается и просто присваивает рядовым сектантам порядковые номера, которые, ради удобства и наглядности, вытравляют прямо на панцире кислотой. А то, что мы представляем как имена – Леонардо, Микеланджело, Донателло и Рафаэль – это на самом деле не имена, а звания четвёрки высших офицеров, наиболее приближённых к Сплинтеру, которые помогают ему руководить сектой и возглавляют секретные ниндзевские миссии. Должности эти преходящи, т.е. один погибший в бою или казнённый за провал Леонардо, тут же заменяется Сплинтером на другого, произвольно выбранного из наиболее перспективных рядовых. Казнь же заключается в том, что из зелёного ниндзя варят черепаховый суп и съедают всей сектой...

  Я тогда мысленно пожелал, чтобы у Женьки хватило ума не передать этих слов племяннику. Не хватало ещё травмировать впечатлительного ребёнка...

  В одну из осенних ночей, когда за окнами бушевала гроза, мне приснился настолько красочный и реалистичный сон, словно я пережил его наяву. Я блуждал по каким-то подземельям и трубам с зелёной жидкостью, словно Гордон Фримен в игре Half-Life, а где-то в этих же подземельях рыскали и охотились за мной чудовищные твари...

  Алик, когда я пересказал им с Женькой свой сон, изрёк:

  – Любой из нас, сам того не подозревая, является божеством в каком-то из бесконечного множества параллельных миров. Когда кто-то из тамошних жителей оказывается в безвыходной ситуации или не знает, как ему поступить, и нуждается в помощи, тогда он взывает с мольбой к своему божеству, т.е. к нам. К сожалению, этот зов к нам доносится лишь тогда, когда мы спим, когда пребываем в бессознательном состоянии. Только в это время наше сознание способно преодолеть барьер между мирами, чтобы очутиться в чужой вселенной. Там оно временно вселяется в тело воззвавшего к нам обитателя и начинает управлять им, как мы управляем персонажем компьютерной игры.

  Действуя в чужом теле, мы пытаемся как-то ему помочь, как-то выправить сложную ситуацию или решить проблему, потому что, пока мы в чужом теле, оно обладает куда большими возможностями, нежели его настоящий владелец. Увы, эта ситуация скоротечна, потому что, когда мы просыпаемся, связь обрывается и наше сознание возвращается к нам, а наши приключения в другом мире мы воспринимаем как удивительный сон...

  Одно время у меня несколько дней ни с того, ни с сего глючил компьютер, причём глючил весьма странно – то включался, то отказывался включаться, то видел второй логический диск, то вдруг отказывался видеть, а потом снова видел, то читал все файлы, то вдруг какие-то переставал читать... Система вдруг ни с того, ни с сего могла сама что-нибудь у себя стереть, а потом через несколько дней находила в интернете обновление и сама же устанавливала, хотя в настройках автоматические обновления были отключены... Если я подключал внешний винчестер, на котором хранил все фильмы, книги и музыку, система могла вдруг заявить, что может работать с этим диском только после его форматирования... При том, что и железо и софт были в полном порядке, я за этим сам следил, мне даже айтишник не требовался.

  Чертыхаясь и кляня на все лады детище Билла Гейтса, я в сердцах заявил, что мой компьютер ведёт себя словно капризная неврастеничная бабёнка, у которой произвольным образом меняется настроение, заставляя глючить и совершать странные и несуразные действия. Так и подмывает дать ему какое-нибудь девчачье имя, например Галя.

  Ответ Алика не заставил себя ждать:

  – Мы ещё многое не знаем о мире, в котором живём. Истина заключается в том, что наша вселенная – это искусственная реальность, в которой, согласно базовым условиям Верховной Программы, могут существовать два типа разума: человеческий и компьютерный. Носители обоих разумов смертны, но сам разум нет, он постоянно реинкарнирует из одного носителя в другого. Причём оба типа разумов взаимозаменяемы. Что это значит? Это значит, что они постоянно меняются местами. Допустим, индивидуум-человек в следующей жизни становится чьим-то компьютером и наоборот.

  Как и любой софт, Верховная Программа не застрахована от багов. Эти баги воплощаются в том, что, к примеру, человек в следующей жизни опять рождается человеком. Или же кто-то, реинкарнировавший в человека или в компьютер, сохраняет воспоминания о прошлой жизни и прошлой личности. (Воспоминания, разумеется, бессознательные.) Так капризная неврастеничная бабёнка в следующей жизни становится компьютером, но при этом неосознанно продолжает демонстрировать присущие ей в прошлой инкарнации черты характера – обычно частую и беспричинную смену настроений, – и тогда она то нормально работает, то вдруг глючит ни с того, ни с сего.

  У живых баб, вот хоть у моей Тамарки, подобные закидоны зависят от гормонального баланса, но у компьютеров-то гормонов нет, к ним такое объяснение неприложимо. Поэтому айтишники и юзеры, вроде нас с тобой, Витёк, частенько заходят в тупик, когда техника с одними и теми же настройками и параметрами работает то так, то этак. А ведь объяснение очевидно и лежит на поверхности. Скажем, мой компьютер, если и был в прошлой жизни капризулей, ни разу не был подвержен таким глюкам, как ты описал. Потому что в отношении него не сработал баг в Верховной Программе. А тебе просто не повезло. Чистая случайность. На твоём месте мог быть кто угодно другой. Любой.

  Очень-очень редко выпадает ситуация, когда компьютер перерождается в бабу, но из-за бага помнит прошлые инкарнации и сохраняет прежний характер и все черты прежней личности, а его владелец-мужик из-за бага снова оказывается человеком и тоже сохраняет прежние черты и пристрастия. И вот он, как и ты, даёт своему компьютеру имя (пусть это будет Галя), а в следующей жизни встречает эту самую Галю уже во плоти. Из таких жертв программного сбоя получаются самые крепкие семейные пары, потому что они уже привыкли к особенностям друг друга, им проще ужиться вдвоём. Они чувствуют некую особую близость, особую привязанность, словно знакомы целую вечность. Им друг с другом так комфортно, уютно и легко, как ни с кем другим. Они уже идеально приспособились друг к другу, идеально «притёрлись» и потому живут долго и счастливо, душа в душу...

  Но самую, на мой взгляд, чумовую теорию Алик высказал как-то зимой, когда метель едва не замела весь наш посёлок. И раньше, в Москве, и здесь, в Энске, мы с Женькой обратили внимание на то, что зимой перестали прилетать снегири. Совсем. Хотя раньше – я помню детство – ни одна зима не обходилась без этих красногрудых крох. Дом, где я рос с родителями, окружали раскидистые рябины и выглянув днём в окно, можно было увидеть, что деревья красным-красны – не от ягод, а от облепившей их стаи красногрудых пичуг.

  – Они не прилетают, потому что их больше нет, – сказал Алик. – Во всём мире не осталось ни одного снегиря. Дело в том, что число объектных категорий в мире строго фиксировано и ограничено. Из ничего не появляется что-то. Чтобы что-то новое появилось, что-то другое должно исчезнуть. К примеру, появились ЖК-телевизоры и мониторы, зато исчезли патефоны и детекторные радиоприёмники. Появились CD-плееры, зато исчезли деревянные счёты. Человек создал двигатель внутреннего сгорания, зато исчезли стеллеровы коровы. Появились аэропланы, но исчез сумчатый волк.

  Технических, пищевых и прочих новинок с каждым разом становится так много, что не хватает уже их аналогов из прошлого, которыми вселенная могла бы пожертвовать. Тогда она выходит из положения тем, что жертвует каким-либо видом живых существ. Просто потому что иначе никак. Исчезли снегири, зато у нас теперь есть айфоны.

  Число объектных категорий – это ещё одна мировая константа, что бы там ни утверждала наука. Её наличие объясняет и резкое исчезновение доисторической фауны. Обретя разум, человек начал производить то, чего прежде никогда и нигде не было в природе. Не было каменных топоров, ножей и скребков, не было украшений из зубов и ракушек, не было копий и стрел, не было верёвок и шнурков из сухожилий, не было одежды и обуви, не было складных юрт и волокуш... В диком животном прошлом человека не оказалось ничего, чем вселенная могла бы пожертвовать. Она встала перед ситуацией, когда ей в достаточно короткий срок надо было перетасовать громадный массив объектных категорий и от чего-то лишнего избавиться. Этим «лишним» оказались мамонты и шерстистые носороги, пещерные львы и медведи, саблезубые тигры и многие другие создания. Зато число объектных категорий вернулось к установленной величине.

  Чтобы появилось что-то новое, должно исчезнуть что-то старое – это аксиома. Вселенная безлика и бесстрастна, ей не знакома какая-то там «жалость» или «справедливость». Не существует во вселенной никакой кармы. Зачастую качественная и хорошо себя зарекомендовавшая вещь ни с того, ни с сего заменяется новой, худшего качества. Навскидку могу назвать масло, пиво и колбасу, хотя и к джинсам с пуховиками есть претензии, не говоря уже про панельные многоэтажки. Мы усматриваем в этом промышленный заговор или некомпетентность производителей, лично я усматриваю в этом опровержение спорного тезиса о том, что в мире царит прогресс, когда нечто убогое ВСЕГДА заменяется исключительно продвинутым. Нифига не всегда. Производители на самом деле не виноваты, у них нет другого выхода – чтобы развиваться и грести прибыль, они должны постоянно выбрасывать на рынок какие-либо новинки, но невозможно непрерывно придумывать КАЧЕСТВЕННЫЕ новинки, чаще всего получается тяп-ляп сделанная фигня. А когда они выбрасывают свою фигню на рынок, вселенная автоматически стирает из реальности то, что было раньше.

  Экологи одновременно правы и неправы, говоря, что в исчезновении животных повинна человеческая жизнедеятельность. Эту вину мы должны разделить со вселенной. Мы нуждаемся в новых вещах, но мы не виноваты в том, что вселенная с какой-то стати ограничила число объектных категорий. Нам приходится действовать в мире, в котором не мы устанавливаем правила. При всём желании мы не способны влиять на фундаментальный порядок вещей, мы для этого слишком мелкие сошки. Более того, однажды может стихийно возникнуть нечто настолько новое, что вселенная ради этого сотрёт из реальности самого человека!

  Бывают и сбои. Никто не говорит, что вселенная идеальна. Нечто, подлежащее стиранию из реальности, не стирается, и как следствие, что-то новое, что должно было появиться, так и не появляется и вряд ли появится в обозримом будущем. Не исчезли, хотя должны были, беловежские зубры, их сумели сохранить, зато так и не появились базы на Луне. Не исчезла, хотя должна была, реликтовая палеозойская латимерия, вот и не появились мощные космические корабли, на которых мы бы отправились к другим планетам, чтобы «яблони зацвели на Марсе». Старое не исчезло и новое не возникло, хотя все предпосылки для этого были налицо...

  Почему-то фантастические гипотезы Алика страшно бесили Женьку. Он их терпеть не мог, никогда не оставался равнодушным, сразу заводился и начинал злиться.

  – Ну вот чего ты опять болтаешь? – накидывался он на Алика. – Чего опять ахинею городишь? Выдумываешь чёрт знает что, чушь какую-то!

  – Витёк, – обращался он ко мне, словно я был между ними арбитром. – Чего он опять ерунду несёт?

  Та идея про снегирей почему-то особенно задела Женьку и дело едва не кончилось крупной ссорой между ним и Аликом.

  – Значит, по-твоему, прогресс бесполезен? – сразу насупился Женька. – Не нужен, значит, прогресс? Не нужно изобретать и создавать ничего нового? А мы тут, по-твоему, чем занимаемся? Это что, всё бесполезно? Не нужно это? Всё зазря? И мы тогда не нужны? Великая вселенная сама всё разрулит? Так чего ж ты тогда тут сидишь, на ненужной и бесполезной работе, технарь ты недоделанный? Чеши на рынок картошкой торговать!

  Женька тогда не на шутку разбушевался, а Алику было хоть бы хны. Он никогда не позволял вовлечь себя в ссору, с ухмылочкой выслушивал женькину отповедь, но не снисходил до ответных реплик. Покипятившись какое-то время, Женька остывал и между ним с Аликом вновь воцарялся мир.

  Алик обладал не только способностью невозмутимо уклоняться от женькиных нападок, но ещё и способностью мгновенно терять интерес к собственным же идеям. Высказав их, он ни словом больше к ним не возвращался и не вступал ни в какие споры. Словно ему было плевать на чьё-то мнение.