Текст книги "Страх. Сборник"

Автор книги: Эдуард Хруцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Неплохо наша торговля живет. – Никитин ударил кулаком в калитку.

Забилась, залаяла собака за забором.

– Эй, Зацепина! – крикнул начальник розыска. – Открывай!

Никто не отвечал, но Никитин заметил, что в окне забелело лицо.

– Что-то здесь не так, – повернулся он к майору, – вы давайте отсюда, а я дом обойду.

Никитин обежал дом, перемахнул через штакетник чужого участка и увидел две доски, оторванные от забора дома Зацепиной.

Везло ему. В прошлом году на Почтово-Голубиной улице в Кунцеве брали они бандгруппу, теперь опять какие-то странные дела.

До него доносились собачий лай и крики милиционеров. Потом Колька услышал быстрые шаги и тяжелое дыхание людей. Он вынул пистолет и загнал патрон в ствол. Доски раздвинулись, и к ногам Никитина кто-то выкинул два чемодана и узел.

Потом из щели вылезли двое парней. Один лет двадцати, второй совсем пацан.

– Ручки поднимите, – сказал насмешливо Никитин, – уголовный розыск.

Перед ним стояли два человека в тельняшках, на которые были надеты пиджаки, в смятых в гармошку сапогах-прохорях, в кепочках-малокозырочках. У того, что постарше, руки синие от наколок.

– Мусор, гад, – захрипел он и выдернул из-за голенища финку.

– Ну, ты, окоротись. И нож брось, придурок, а то я тебя шлепну. – Никитин вынул из-за спины руку с пистолетом.

Но блатарь уже приготовился к прыжку, и Колька не стал ждать. Он выстрелил точно в руку вора, и тот заорал, забился. Второй в ужасе обмочил штаны.

– Ну, вы, урки с гондонной фабрики, – Никитин повел стволом пистолета, – быстро к забору.

Никитин увидел, как штаны у пацана стали черно-мокрыми.

В лаз просунулась голова майора.

– Что у тебя?

– Да вот, – лениво ответил Никитин, – двух уркаганов с чемоданами и узлом прихватил.

– А чего стрелял?

– А вот этот шустряк на меня с ножом прыгнул.

– Этот… Ну спасибо тебе, Никитин. Это же Мишка Жерех. Мы все его никак заловить не могли. Он в сорок втором на нелегалку ушел, чтобы на фронт не попасть, так и лепит скачки по квартирам. А второй, который от страха обмочился, Витька Зубцов по кличке Зуб. Торговлю билетами у кинотеатра и клубов держит. Вот и попался на скоке. Решил в домушники податься.

* * *

В доме Зацепиной все было перевернуто, хозяйка, крашеная блондинка, еще не снявшая с головы бигуди, размазывала по щекам слезы.

– Я пошла в туалет, значит… А они… Значит, схватили меня… Связали, значит… А один помоложе, значит… он мне груди жал… Я, значит, говорю… Хочешь, значит, и тебе дам… Только не трогай, значит… А тот, что постарше… На хрен ты нам нужна, корова крашеная. Значит… Мы с твоим товаром, значит, молодых найдем.

– Это вы, гражданочка Зацепина, о своих переживаниях Славе расскажите. – Никитин уселся на стул и закурил.

– Какому Славе? – Зацепина словно поперхнулась.

– А тому, что у тебя два чемодана меха оставил.

– Мой это мех, от бывшего мужа остался.

– Ты мне горбатого не лепи, Зацепина, а то из потерпевшей враз в бандпособники попадешь.

Никитин вынул из чемодана шкурку песца.

– Видишь штамп? Фактория на Новой Земле. Твой покойный там, что ли, работал?

– Он в винном магазине стахановцем был, – засмеялся майор, – в сороковом до того напился, что умер прямо в подсобке.

– Вот она, суровая жизненная правда, Зацепина. – Никитин встал, угрожающе наклонился над женщиной. – Не крути мне двадцать шестой талон…

– Ох, – захохотал начальник угрозыска, – ну ты даешь, Никитин, по двадцать шестому у нас нынче яйца дают.

– Ты, Зацепина, – продолжал Колька, – со Славой своим распрекрасным в пивной у вокзала выпивала и закусывала, что может подтвердить буфетчик Лешка Куприянов по кличке Сторож.

– Никитин, – в комнату, отдуваясь, вошел оперативник, – мы в сарае за дровами еще два чемодана нашли.

– Не мои они, – завизжала Зацепина, – ничего про них не знаю.

– Давай понятых, открывай чемоданы, – скомандовал майор.

Через несколько минут на столе в комнате оперативники разложили отрезы, две каракулевые шубы, мужское кожаное пальто, горжетки из чернобурки, дорогие мужские костюмы. На дне одного из чемоданов лежала жестяная красная коробка от конфет фабрики «Рот Фронт».

Никитин раскрыл ее и присвистнул. В коробке лежали золотые и серебряные карманные часы, кольца, бусы, браслеты.

– Будет что сдать в Фонд обороны, так, что ли, гражданка Зацепина? У тебя здесь, оказывается, целая комиссионка. Собирайся, со всем товаром поедешь со мной на Петровку.

Данилов

На ринге в центре зала плотный лысый парень метелил худощавого пацана лет семнадцати.

– Коля, – кричал тренер, – не увлекайся. Меньше ударов, больше двигайся, ногу разрабатывай.

– Это Королев? – спросил Данилов.

– Он самый. Его в ногу ранили, когда он командира партизанского отряда из боя выносил. Вот теперь разрабатывает, – не поворачиваясь, ответил тренер. – Миша! Не бойся его, нападай. Темп, Миша! Темп.

Данилов впервые попал на тренировку. До этого он видел Николая Королева на матчах в цирке, в Парке культуры. Он не особенно любил бокс, и вообще его миновала судьба болельщика. Но то, что он увидел сегодня, производило впечатление.

– Иван Александрович, – к нему подошел Лялин, – пойдемте, я взял ключ от раздевалки.

* * *

Они вышли из зала, спустились по лестнице. В длинной комнате стояло десятка два шкафчиков с фамилиями спортсменов, написанными масляной краской. Шкафчики Лялина и Евдокимова были рядом. Данилов подергал дверцу – заперто.

– Что у вас там? – спросил он Лялина.

– Тапочки, трусы, майки, полотенце, мыло.

Данилов достал из кармана перочинный ножик, раскрыл, вытащил маленькое лезвие.

– Значит, говоришь, перед тренировкой вы сюда вешаете одежду?

Лялин кивнул.

Данилов вставил лезвие в замочную скважину, подергал немного, и шкафчик открылся.

– Евдокимова рядом?

– Да, – как-то отрешенно ответил Лялин.

По его лицу Данилов понял, что капитан не мог представить себе, что здесь, в спортобществе, где он проводил самые лучшие минуты жизни, может случиться нечто отвратительное и грязное.

Шкафчик Евдокимова тоже открылся сразу.

– Вот видите, – Данилов положил в карман ножик, – это единственное место, где вы оставляете свои документы.

Лялин молчал. И Данилов подумал, что он похож на обиженного ребенка, которому ничего не подарили на день рождения.

– Так как же, товарищ подполковник, – голос капитана сорвался, – неужели здесь?

– Вы же разыскник, Лялин, думаю, что это самая перспективная версия. Тренер надежный человек?

– Да.

И Данилову понравилась твердость этого парня, с которой он защитил, одним всего словом, своего наставника.

– А остальные?

– Кого вы имеете в виду?

– Боксеров, например.

Лялин задумался:

– Знаете, товарищ подполковник, у нас боксеры или пацаны непризывного, или работники органов, или чемпионы, у которых бронь.

– Хорошо. А обслуживающий персонал?

– Здесь бывают только массажисты, ну и врач, конечно.

– Понимаете, мы с вами не можем, Борис, обращаться по начальству, требовать личные дела, объяснять суть дела. Начальник приказал мне все сделать втихую, чтобы скандал этот не стал для вас суровым наказанием. Конечно, некоторые личные дела мы отсмотрим. Но все же надо работать методом личного сыска. Я полагаю, Борис, дело серьезнее, чем вы думаете, поэтому вам с Евдокимовым необходимо начать усиленные тренировки. С Муштаковым я договорюсь.

– Знаете, товарищ подполковник, мне даже верить не хочется, что здесь такое случиться может.

– Тогда, Лялин, – жестко сказал Данилов, – есть всего одна версия, что вы сами передали свои удостоверения преступникам.

– Как вы можете…

– Могу, Лялин, если вы отказываетесь работать. Все, пошли.

У выхода из спортзала их ждал Быков, сидевший за рулем ГАЗ-67Б, в просторечии именуемого «Иван-Виллис».

– Это что? – подошел Данилов.

– Машину новую дали.

– А как же зимой ездить будем?

– А до зимы, товарищ начальник, еще дожить надо.

– Справедливо.

– Куда?

– На Петровку.

У открытой машины было одно большое преимущество. Казалось, что ты не едешь, а прогуливаешься по разбежавшимся московским переулкам. Старые особнячки с побитыми медальонами на фасаде, доходные баландинские дома, облицованные кафелем, проплывали, как мимо пешехода, торопящегося куда-то. Именно сейчас особенно виделось, что переулки зелены и тенисты, и жизнь, простая и знакомая, раскрывалась перед Даниловым.

Он болезненно любил эти старые московские уголки. Работая в девятнадцатом в ЧК, он облазил их, обтоптал ногами, гоняясь за Сабаном, Айдати, Адвокатом. Конечно, строили новые дома, гостиницы, клубы. Но по сей день не привык Данилов к грузной гостинице «Москва», ставшей на месте развеселого торжища Охотного Ряда.

«Но Москва Москвой, а дело начинает вырисовываться. Главная зацепка – спортобщество, с него и надо начать».

– Быков, подбрось-ка меня на Лубянку.

– К соседям?

– Именно. Вы, Лялин, на Петровку и с Евдокимовым в спортзал. Сориентируетесь на месте. Думаю, что те, кто взял ваши удостоверения, и у других что-то смогут позаимствовать.

* * *

Данилов вышел на Кузнецком у бюро пропусков НКГБ и позвонил по внутреннему телефону.

– Свиридов, – рокотнул в трубке веселый баритон.

– Леша, это Данилов.

– Ваня, ты где?

– На Кузнецком.

– Сейчас пропуск спущу.

– Не надо, сам выйди, пошептаться надо.

– Иду.

* * *

Почему-то Данилов сразу поверил этому нахрапистому подполковнику. За долгие годы работы в ЧК и угрозыске Данилов встречал самых разных людей, как они любили говорить, стоявших на охране завоеваний революции. Они были разными, но одно объединяло их – страх. Работая в страшном монстре, который был создан не для защиты, а для запугивания людей, они сами становились жертвами болезни, которую много лет культивировали в стране. Данилов сам был поражен этим чудовищно устойчивым вирусом.

Он работал в органах в те годы, когда ни личное мужество, ни оперативное мастерство, ни преданность делу, ни честность не могли уберечь человека от внезапной и незаслуженной кары.

Видимо, это ощущение постоянной тревоги заглушило в нем естественное желание служебного продвижения. Ему уже было сорок четыре года, а он четырнадцать лет руководит отделом и по сей день носит подполковничьи звезды. Несколько раз с ним заводили разговор о переходе в наркомат на более высокое положение, но Данилов уходил от этого разговора. Не все же такие, как Сережа Серебровский, который горел, и вновь поднимался, и снова горел. У Сережи был удивительно легкий характер, и жил он весело и просто, а это Данилову как раз и не удавалось.

* * *

За мыслями этими невеселыми Данилов и не заметил, как появился Свиридов.

– Привет, Данилов. – Он крепко пожал ему руку.

– Здравствуй.

– Ну, куда пойдем?

– Подальше от дома вашего.

– И то дело. Пошли на Сретенский бульвар.

– Давай лучше к Мясницкой, там рядом с библиотекой павильон «Пиво – воды». Пошли пивком побалуемся.

В пивной было тихо и пусто, пол недавно помыли, и от него поднимался пар. Они взяли по две кружки пива.

– Мне помощь нужна, Леша.

– Какая? – Свиридов одним глотком опорожнил полкружки.

– Пошли своего человека как работника военкомата некоторые личные дела проверить в спортобществе. Думаю, именно там лепят туфтовые документы.

– Кто об этом знает?

– Мы с тобой и Лялин, он там шустрит.

– Ваня, сделай так, чтоб об этом никто не узнал. Ты понимаешь, как меня поставят, если узнают, что на глазах у госбезопасности кто-то лепит липовые документы? Ну хорошо, сделали двум разгонщикам ксивы, а вдруг они пропуска на номерные заводы начнут изготовлять?

– Леша, думаю, что дело это одноразовое. Просто кто-то решил бандочку собрать.

– Потерпевших много?

– Пока один. Пришел сам. Работал на Севере, все меха запомнил. А они наверняка находят тех, кто жаловаться не пойдет: артельщиков, торгашей, бойцов из ОРСа.

– Ваня, что надо узнать?

– Очень просто. У тебя боксеры в отделе есть?

– Найдем.

– Пусть один сотрудник проверит в кадрах списки всех бронированных. А другой твой паренек должен начать тренироваться, но никто не должен знать, что он из НКГБ. А удостоверение ты ему какое-нибудь сообразишь.

– А кто почта будет?

– Лялин и Евдокимов.

– Добро.

Они попрощались, и Данилов по бульвару пошел в сторону Петровки.

* * *

День выдался на редкость хороший, на лавочках мирно сидели московские старушки. Мужчин почти не было, даже старики работали в это плохое время.

Данилов шел и не мог объяснить, почему его преследовало чувство беспокойства. У комиссионки на Сретенке он пошел в будку телефона-автомата.

– Белов, – ответила трубка.

– Что у нас, Сережа?

– Иван Александрович, на Верхней Масловке час назад мануфактурный склад взяли. Двое убиты. Вы где?

– Машину на Сретенку.

Вот и начался май с приятных сюрпризов. Только где на Масловке склад мануфактуры? Вроде не слышал Данилов о нем. Может быть, новый? Да не столько нынче мануфактуры в городе, чтобы новое хранилище строить.

У Цветного бульвара рявкнула милицейская сирена, а через несколько минут и Быков подкатил.

– На Масловку? – мрачно спросил он.

– Туда.

– Там исполком получил отрезы и обувь, которые по ордерам должен был распределить. Их и взяли.

– Где хранили?

– Как я слышал, в помещении, выделенном домоуправлением.

– Охрана?

– Два вохровца убиты.

Значит, налет. Банда новая появилась. Правда, почему новая? Возможно, старые клиенты дело провернули. Только этого не хватало. Две недели назад повязали банду Алпатова, громившую продовольственные склады на окраинах Москвы. Брали их тяжело, со стрельбой, жертвами. Алпатов до последнего патрона отстреливался в подвале дома на Серпуховке, гранату бросил. Но все-таки взяли его и пятерых подельников. И вот тебе новый налет с трупами.

Быков свернул в арку, подъехал к маленькому одноэтажному дому, у которого сгрудились несколько машин и два милицейских мотоцикла.

Данилов вышел из машины и зашагал мимо козырявших милиционеров к подъезду.

На солнышке грелась разыскная собака Абрек, она для порядка мотнула хвостом, узнавая.

Проводник Трофимов кинул руку к козырьку.

– Ну что? – спросил Данилов.

– Моя техника ни к чему. Они на полуторке уехали.

Данилов вошел в дверь и увидел сидящего на ступеньках Муравьева.

– Кто там, Игорь?

– Серебровский и все наши. – Муравьев встал. – Поганое дело, Иван Александрович, три трупа.

– Как три?

– А очень просто. Два вохровца и сотрудница из собеса.

Данилов вошел в первую комнату, здесь Серебровский, зажав в зубах папиросу, о чем-то говорил с худым человеком в зеленом кителе с отложным воротником.

– Это зампредисполкома Пахомов Андрей Гаврилович, – сказал Серебровский, – он тебе все, Иван, разъяснит.

– Понимаете, товарищ… – Пахомов запнулся.

– Данилов.

– Товарищ Данилов, – продолжал он, – мы три дня назад на центральном складе получили отрезы и обувь для выделения по ордерам. Складировали ее здесь, в бывшем помещении районного Осоавиахима…

– Вы раньше здесь складировали что-нибудь? – перебил его Данилов.

– А как же, продуктовые новогодние подарки детям. Пальто и костюмы для распределения по ордерам, регулярно держим здесь продуктовую помощь для инвалидов войны.

– Значит, помещение специально оборудовано?

– Конечно. Решетки, двери металлом обиты, замки. Охрану выделяют из двух, а иногда трех вохровцев с наганами.

– Кто обнаружил трупы?

– Я.

– Каким образом?

– Утром инспектор собеса Лидия Семеновна Воронина приехала, я к ней курьера послал со списком тех, кого отоваривать должны были.

– Утром – это когда?

– В девять. А в десять пятнадцать позвонил ей, телефон не отвечал, я опять перезвонил. Никто не ответил, тогда я решил сам приехать, тем более поступили четыре новые фамилии семей фронтовиков. Приехал – и вот…

– Андрей Гаврилович, вы по порядку.

– Приехал, смотрю – дверь входная открыта, вторая тоже настежь, я туда. В соседней комнате Лидия Семеновна лежит в крови, а в коридоре два вохровца.

– Замок один был, навесной, – вмешался Серебровский.

– Они, видимо, газовыми щипцами дужку перекусили, второй открыли отмычкой.

– А у кого были ключи?

– От навесного замка у нашего завхоза. Он их у меня в сейфе держал, – ответил Пахомов, – а второй у Ворониной.

– Ключ в сейфе?

– Да.

– Много пропало?

– Сорок два отреза. Бостон, драп пальтовый, сукно костюмное. Пятьдесят пар детской обуви. Десять воротников черного каракуля.

– Прилично, на легковой не увезешь.

– У дома следы полуторки, судя по золе, работала она на газогенераторе, – сказал вошедший эксперт.

– Хорошо. Пойду посмотрю. Муравьев! – Данилов встал.

– Я здесь.

– Опроси орудовцев.

– Уже.

– Что «уже»?

– Опросил. Здесь два поста – у Савеловского и на выезде на Ленинградку. Инспектор ОРУДа старшина Старков обратил внимание на полуторку с газогенераторным баллоном. Номер желтый, областной, первые буквы МР.

– Хорошо. Отрабатывай машину.

Данилов вошел в соседнюю комнату и почувствовал сладковатый запах крови. На полу, сжавшись в комок, лежала худенькая женщина.

– Удар большой силы, – сказал за его спиной эксперт, – точно под левую лопатку.

Ступая осторожно, чтобы не запачкать в крови ботинки, Данилов вышел в коридор.

На полу лежали двое в зеленых вохровских гимнастерках. Сержант и рядовой.

– Оружие?

– Забрали, – сказал оперуполномоченный Самохин, – два нагана и четырнадцать запасных патронов.

– В обоих случаях удар большой силы под левую лопатку, – снова сказал эксперт.

– А труп в Леонтьевском?

– Убит точно так же. В морге посмотрим повнимательнее.

– Отпечатки?

– Нигде нет.

– А на кобуре?

– Видимо, работал в перчатках. Но следы ног имеются. Три. Один сорок третьего размера, видимо, сапог хромовый. Второй сорокового, рубчатый, от американских ботинок, а третий расплывчатый.

– Значит, трое.

– Иван Александрович, – подошел Сережа Белов, – я хорошо отработал жилсектор…

– Ох, Сережа, ты же интеллигентный парень. Забудь ты эти милицейские формулировки: отработал жилсектор, огневой контакт, визуальный контакт, распитие спиртных напитков. Говори по-русски.

– Хорошо, – засмеялся Белов. – Поговорил с возможными свидетелями и кое-что выяснил.

– Что именно?

– Вон дом видите? – Сергей показал на покосившийся двухэтажный деревянный дом.

– Вижу.

– Лемешева Анна Дмитриевна, 1885 года рождения, неработающая, домохозяйка, рассказала, что ходила отоваривать карточки, устала, присела на лавочку. Вот здесь машина и подъехала. Один, в солдатской форме без погон, выпрыгнул из кузова, второй, в синем пиджаке, военных галифе и хромовых сапогах, вылез из машины. Вдвоем они зашли в помещение, а минут через десять кликнули шофера, тот взял какой-то инструмент и вошел в дом. Потом они начали выносить отрезы и коробки. Погрузили в машину и уехали.

– Как выглядел шофер?

– Она говорит, что был одет в штатское, вроде бы в серый костюм.

– Молодец, Сережа, это уже кое-что.

К ним подошел Серебровский:

– Дерьмо наше дело, Иван-царевич.

– А то. – Данилов достал папиросу.

– Думаешь объединять дела?

– Если эксперты подтвердят идентичность убийства.

– Соображения есть какие-нибудь?

– Глухо, как в танке.

– Ты остаешься?

– Сейчас поеду поговорю с орудовцем и на Петровку.

– Поехали вместе.

В машине Серебровский достал папиросы, протянул Данилову.

– Спасибо, Сережа, у меня во рту и так горько.

– Пил вчера?

– Нет, перекурился.

– Неужели у тебя никакой зацепки нет?

– Есть.

– Не томи.

– Они газовые щипцы с собой взяли, значит, знали точно о висячем замке. Ключ от него у зампреда исполкома был, а второй ключ у убитой.

– Наводка?

– Чистая.

– Ну и слава богу. Значит, найдем.

– Не сглазь.

Серебровский засмеялся.

* * *

На углу Верхней Масловки, прислонившись к коляске «харлея», стоял старшина. Увидев машину с милицейским полковником, он вытянулся и бросил руку к козырьку.

– Подойдите, старшина, – приказал Серебровский.

– Товарищ полковник…

Серебровский махнул рукой, мол, потом, не на строевом смотре.

– Слушаю вас.

– Скажите, Старков, почему вы обратили внимание на ту полуторку? – спросил Данилов.

– Конечно, баллон газогенераторный, а потом… – Старшина задумался.

Данилов достал портсигар. Луч солнца зайчиком преломился на нем.

– Есть, товарищ… – Старшина замялся.

– Подполковник.

– Товарищ подполковник, у него на радиаторе собака никелированная.

– Какая собака? – удивился Данилов.

– Ну, как на «линкольнах».

– Вот за это спасибо, старшина. Вы нам здорово помогли.

В кабинете было прохладно. Свежий воздух разогнал никотиновую горечь, которая, казалось, впиталась в стены. Данилов снял пиджак, повесил на стул. Но надел его снова и пошел в столовую.

За крайним столом сидела компания оперов и говорила о чем-то веселом. Душой, конечно, был Никитин, он рассказывал что-то, жестикулируя руками. Данилов подошел. Все встали.

– Может, и мне расскажешь, – он посмотрел на наглое лицо Никитина, – я тоже посмеюсь.

– А чего рассказывать, товарищ подполковник, я след этого уркагана в Кунцеве нашел. Бабу, подельщицу, привез и барахло с разгонов.

– Откуда знаешь, что с разгонов?

– Так меха все согласно описи изъял.

– Молодец, каков молодец! Да вы садитесь, ребята.

– Что вы так поздно пришли, товарищ подполковник? – спросил один из оперативников. – На кухне ничего не осталось.

– Ну, это мы посмотрим, – усмехнулся Никитин. – Дайте мне талоны, Иван Александрович.

Никитин исчез в маленькой двери, ведущей в подсобку, и через несколько минут подавальщица Варя принесла Данилову наваристый борщ, макароны с тушенкой и кисель из порошка.

– Вот что такое ОББ, мужики, – повернулся к компании Никитин. – Когда мне доложить, товарищ подполковник?

– Пока я ем, Коля, волоки всю хурду-мурду в мой кабинет, на ключ.

Никитин разложил добычу на диване и столе.

– Да, – Данилов покрутил головой, – целый универмаг. Молодец. Где арестованная?

– Дозревает.

– Ты к ней кого подсадил?

– Аллу.

– Эта сработает. Пусть до ночи посидит, а потом ты ее из камеры дерни.

– Понял.

Зазвонил телефон.

– Данилов.

– Иван Александрович, – говорил замнач московской милиции, – Никитин в твоем отделе?

– Да.

– Из Кунцева благодарственное письмо прислали, он двух урок взял с поличным. Мы приказ готовим о поощрении. Он все еще в общежитии?

– Да, товарищ полковник.

– Пусть за ордером на комнату зайдет. Повезло ему – в Столешниковом жить будет, обрадуй парня.

Данилов положил трубку, посмотрел на Никитина. Не понравился Кольке взгляд начальника, ох не понравился. Видать, кто-то капнул ему по телефону.

– С каких пор ты, Никитин, таким скромным стал? – прищурился Данилов.

– А что случилось, товарищ подполковник?

– Ты в Кунцеве двух урок заловил и молчишь.

– Урок! – Никитин засмеялся. – Хива типичная, шпана мелкая. Ну, полез один с ножом, я ему руку прострелил.

Данилов посмотрел на Никитина. Приятен был ему этот парень, хоть и намешано у него в голове было всякого. Но был он отважен и непримирим к преступникам. Перед войной работал опером в Туле, потом воевал, был ранен. У Никитина преобладало одно качество. Настоящим мужиком он был. Надежным товарищем, честным парнем, который не продаст в трудную минуту и горе с тобой разделит.

Из тех, с кем начал войну Данилов, остался один Игорь Муравьев. Погиб в сорок первом Ваня Шарапов, в сорок втором застрелил сволочь Музыка Степу Полесова, лежат они – один на Ваганьковском, второй в райцентре. Остался один Игорь. Но это был уже не тот Муравьев, который пришел в ОББ в сороковом.

Тесть его Фролов сильно в гору пошел, стал генералом и замнаркома. Изменился Муравьев, незаметно, но изменился. Иначе к нему стало относиться руководство милиции. Все чаще посылали его на всевозможные торжественные заседания. А тут и медаль партизанскую дали. За дело «докторов» всем работникам дали медаль «За боевые заслуги», а Муравьеву – орден Красной Звезды.

Данилов хотя и отгонял от себя дурные мысли, но все-таки стал держаться с Игорем осторожнее. Да и обстановка в отделе стала немного напряженной, ребята не хотели работать под командой Муравьева.

Вхождение во власть – дело азартное, пьянящее. Муравьев уже стал на первую ступень черного хода. Жил он теперь в роскошной квартире тестя, пользовался его служебной машиной, паек на семью давали правительственный, форму Игорь шил в литерном ателье.

А сыщики – народ остроглазый. Все замечают сразу. И образовалась некая пустота вокруг капитана Муравьева. А он не замечал этого. Потому что компания у него нынче стала другая.

«Ну что ж. Я ему не судья. Пусть живет как знает».

* * *

Об этом подумал Данилов, глядя на наглую фиксатую улыбочку Никитина.

– Коля, – Данилов закурил, – ты здорово поработал. Завтра вызовем Любимова, ты ему весь мех вернешь. И напишем об этом в нашей многотиражке.

Никитин даже зарделся от удовольствия.

– А теперь ты всю эту хурду собери и давай бабу эту сюда.

КПЗ, конечно, не санаторий, но, чтобы так человека размазало за несколько часов, Данилов видел нечасто.

Перед ним сидела трясущаяся, практически потерявшая человеческий облик женщина. Видимо, здорово поработали с ней две соседки, камерные агенты.

– Курите, Зацепина. – Данилов положил на стол папиросы.

Задержанная промычала что-то невнятное, с ужасом глядя на него и Никитина.

– Никитин, у тебя сало осталось? – спросил Данилов. – Сделай бутерброд.

– Мигом. – Никитин выскочил за дверь.

Данилов встал, открыл сейф, вытащил из глубины бутылку пайковой водки, налил полстакана. Появился Никитин с бутербродом.

– Выпейте, Зацепина. – Данилов придвинул ей стакан.

– Да пей, Татьяна, пока мы добрые, а то сомлела совсем, – засмеялся Никитин.

Колька взял стакан, посмотрел на него с жалостью и протянул Зацепиной.

Она взяла его, но никак не могла поднести ко рту, больно уж тряслись руки.

– Вот же несчастье мое. – Никитин взял ее за руку и почти насильно вылил водку ей в рот.

Зацепина глотнула, закашлялась.

– Зажуй сальцем. – Никитин сунул ей бутерброд. – Зажуй.

Алкоголь сделал свое дело, и через несколько минут Зацепина начала приходить в себя. Глаза стали осмысленными, на лице даже алые пятна пошли.

– Ну вот, так-то и лучше, – усмехнулся Данилов. – Вы, Зацепина, вляпались в историю поганую. И теперь от вас зависит, как ваша дальнейшая жизнь сложится. Пугать я вас не стану. Скажу, что мы занимаемся делом, связанным с убийством.

– Я… я… – выдавила Зацепина.

Данилов достал фотографию убитого.

– Знаете этого человека?

Зацепина кивнула.

– Мы с тобой, Татьяна, – Никитин подвинул к ней свой стул, – по-хорошему, по-доброму говорим. Выложи все, и на душе полегчает. Как фамилия-то Славы?

– Андреев.

– Вот и хорошо. А живет он где?

– В Сукове.

– Это по Киевской дороге?

– Ага…

– В самой деревне? – спросил Данилов.

– Да.

– Вы там были?

– Дома у него – нет.

– Откуда знаете, что он из Сукова?

– Мы к деревне на машине подъезжали.

– На какой?

– На Гришиной.

– Кто такой Гриша?

– Друг Славы.

– Фамилия?

– Не знаю, его Батоном они звали.

– Что за машина?

– «Эмка» белая.

– Номер?

– Не знаю.

– Кто еще был?

– Петр Нефедович.

– Кто это?

– Фотограф.

– Фамилия?

– Не знаю.

– Адрес?

– Не знаю я, – зарыдала Зацепина.

– Да погоди ты, Татьяна, не голоси. На, курни лучше, успокойся. – Никитин взял папиросу, прикурил, сунул задержанной в рот. – Вот затянись, табак, он, знаешь, помогает сильно. Молодец. Хорошо нам помогаешь. Так и живи дальше.

Зацепина глубоко затянулась несколько раз и немного успокоилась.

– Так где же нам найти Петра Нефедовича? – спросил Данилов. – Может, что припомните?

– Он где-то в фотографии работает.

– Да, негусто, – усмехнулся Данилов. – А какой он из себя?

– Высокий. Худой. Лет пятьдесят. Одевается хорошо.

Зацепина окончательно пришла в себя и говорила спокойно и осмысленно.

– Ну а нет ли у него примет каких-то?

– Перстень на руке носит.

– Я имею в виду родинку, шрам, след от ожога.

– Рука у него левая… нет, правая обожжена.

– Где?

– На внешней стороне. – Зацепина показала на своей руке.

– Наверняка у него там татуировка была, – сказал Никитин.

– Вещи они вам часто привозили?

– Два раза.

– Зачем?

– Чтоб я их по своему паспорту в скупку сдавала.

– Сдавали?

– Да. Можете квитанции проверить.

– Проверим. Откуда они брали вещи?

– Гриша и Слава говорили, что берут их в распределителе.

– Ох, Зацепина, Зацепина. Женщина вы умная, торговый техникум закончили, неужели вы им верили?

– Нет. – Зацепина опять зарыдала.

– Вот в том-то и дело.

– Я заработать хотела.

– Ладно, идите в камеру. Подумайте. Завтра следователь прокуратуры допросит вас по всей форме. Говорите с ним как на духу. Это ваш единственный шанс избежать сурового наказания.

Конвоир увел задержанную.

– Ну что, Коля, по коням.

– Понял, Иван Александрович.

– Белая «эмка», Суково и фотограф.

Никитин ушел.

* * *

Данилов вышел из-за стола и пересел на диван. Откинулся, вытянул ноги.

«Вот же день какой суматошный выдался. Сколько всего в него вместилось. Спортобщество, разговор со Свиридовым, потом трупы на Башиловке. Допрос Зацепиной. Но главное – вышли на разгонщиков. Вышли. Этот фотограф, конечно, никакой не Петр Нефедович. Наверное, он и есть наводчик. Пожилой. Значит, из старой знакомой клиентуры. Надо пойти к Серебровскому пошептаться. Он многих помнит».

Муравьев

«Хорош Данилов, ничего не скажешь. Уехал, а три трупа мне оставил. Неужели эти разгонщики недоношенные важнее, чем бандиты? Правда, начальник отдела почему-то эти два дела объединил, но, видать, возраст сказывается. Сорок четыре года – это уже срок. Устал, видно, Данилов. Да и как не устать, когда он с восемнадцатого года жуликов ловит. Двадцать шесть лет одно и то же. Неужели и мне уготована такая судьба?»

Раньше Игорь искренне восторгался Даниловым, подражал ему, во всем старался брать с него пример.

Но это раньше было. Когда он другой жизни не видел. Сейчас Игорь Муравьев жил как бы в двух разных измерениях. Один работал. А второй – дом и все, что связано с ним.

Тесть получил дачу в Барвихе, и там вечерами собиралась приятная компания молодых людей, чьи отцы были руководителями страны. В основном молодые офицеры, слушатели Военно-воздушной академии им. Жуковского. Правда, были и ребята, все младшие лейтенанты, из Военного института иностранных языков.

Вечерами танцевали под пластинки запрещенного Лещенко. Выпивали в меру, за девушками ухаживали. К Игорю в компании относились с почтением. Он был работником органов, летал во вражеский тыл, брал бандитов, имел боевые ордена.

Приятель тестя, сосед по даче, генерал-полковник, зав административным отделом ЦК, в прошлый выходной зазвал Игоря на чай и сказал ему:

– В начале следующего года получишь майора. Выдвинем тебя на начальника отдела. Потом на такую же должность в наркомат. Года через три-четыре станешь генералом.

Вот такой жизнью нынче жил Игорь Муравьев. Поэтому скучно ему было ловить эту нечисть. Втайне он мечтал не о наркомате внутренних дел, а о службе в госбезопасности, вот там-то он себя сумел бы проявить по-настоящему.

А дело словно специально само шло к нему в руки. Машину нашли через час, брошенную в роще у Дмитровского шоссе. А еще через час из облугрозыска сообщили, что принадлежала она колхозу «Путь Ленина» под Кучином, убитого водителя Бориса Анастасьевича Громова, инвалида войны, нашли в кювете между Обирановской и Кучином.