Текст книги "Операция прикрытия"

Автор книги: Эдуард Хруцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Эдуард Анатольевич Хруцкий
Операция прикрытия

По земле катилась война. Шел сорок четвертый. Каждый день приближал Красную Армию к рубежам Советской страны. Немцы, сопротивляясь, отступали в глубь Европы.

***

А в Берне было туманно и тихо. Ветер с Ааре нес запах сетей и рыбы.

Он разгонял туман, этот ветер, запутавшийся в узких Шпитальгассе, Марктгасее и Крамгассе.

Раннее утро – любимое время детей. Школьники до занятий спешили покормить медведей, живших на берегу реки. Дети покупали в лавочке морковь и угощали зверей, смешно встававших перед ними на задние лапы.

Человек, спустившийся к реке, тоже купил несколько морковок. И, бросая их животным, подумал, что за две такие морковки он в лагере для военнопленных вербовал нужного ему агента.

Где-то в старом городе мелодично запели часы. Они именно не звонили, а пели. И звук их несся над домами предвестием мирного и счастливого полдня.

«Пора». Поднявшись по ступенькам набережной, человек сел в маленький, почти игрушечный вагон трамвайчика, напоминавшего ему детскую железную дорогу в его родном Мекленбурге. Вагончик медленно полз по улицам, огибая многочисленные фонтаны. Возле «Цайт глоксентрум» – башни с часами – человек вышел из трамвая. Его ждали у здания ратуши, чем-то напоминавшего ему старинный русский терем, какие он видел в Смоленске.

У самого большого и нарядного фонтана, перебросив светлый плащ через плечо, опираясь на трость, стоял Алекс. Он был постоянен, как и подобает настоящему британцу. А потому носил в Европе только твид. На этот раз костюм был песочного цвета.

Колецки не любил твид. Он чем-то напоминал ему тяжелый форменный мундир. Вырываясь из Германии в нейтральную тишину, он надевал легкую фланель, в которой чувствовал себя человеком, уехавшим на отдых.

Алекс увидел его и поднял трость, коснувшись набалдашником твердых полей шляпы. Эта немного фамильярная манера завсегдатая лондонского Сохо поначалу коробила Колецки. Он, оберштурмбаннфюрер СС, был старше на два звания англичанина, у которого числился на связи.

– Привет, Алекс, – Колецки приподнял шляпу.

– Здравствуйте, мой дорогой Герберт, – Алекс улыбнулся одним ртом.

Глаза его, пусто-светлые, по-прежнему смотрели цепко и настороженно.

– Вас учили улыбаться в вашей хваленой школе? – съязвил Колецки. – Поучились бы у американцев. Люди Даллеса, например, улыбаются так, словно встретили родного брата, вырвавшегося из тюрьмы.

– По тюрьмам специалисты вы, немцы, а американцы молодая нация. Молодая, веселая и богатая. Мы, англосаксы, слишком плотно вжаты в рамки тысяч условностей. Это наше бремя, которое мы стараемся нести с гордостью. Зато мы внимательны к друзьям. У вас в отеле уже стоят три упаковки «Принца Альберта». Кажется, это ваш любимый табак?

– Вы очень внимательны ко мне. Кстати, почему вы не курите трубку, как истинный британец?

– Слишком традиционно – улыбка, твид, трубка. В этом что-то от колониализма.

Колецки засмеялся:

– Может быть, вы и правы.

– Пройдемся, центр города подавляет меня обилием фонтанов.

Они пошли вниз по Крамгассе. Постепенно исчезли нарядные вывески магазинов, контор, ресторанов. Вторая половина улицы была нашпигована мелкими лавочками, кустарными мастерскими, складами.

Элегантный Берн предстал своими задворками. Дома, иссеченные временем и непогодой, устало жались у тротуара.

– Я люблю такие места. – Алекс закурил сигарету. – Анатомия города! Вернее, анатомический атлас. Там, наверху, внешняя, показная часть Берна. Как у человека – глаза, нос, брови, кожа. А здесь, внизу, его чрево – истощенное сердце, изрытая печень. Эти развалины могут больше сказать о городе, чем его фасады.

Колецки усмехнулся про себя. Что знает этот самодовольный англичанин о развалинах? Развалинах тех городов, где сожжены и окраины и центр, где люди боятся выглянуть из подвалов. «Анатомия города!»

Они спустились к мосту Нидербрюкке, пошли вдоль реки. Вода в Ааре была желтой и мутной после дождя. Пенные барашки возникали у быков моста и разлетались, донося брызги до берега.

– С какого года мы работаем вместе? – прищурившись, спросил Алекс.

– С Польши, с тридцать девятого.

– Польша. Польша. Ваш Гитлер совершил серьезный просчет: вместо того чтобы возглавить крестовый поход против мирового коммунизма, он решил стать владыкой всего мира. А коммунизм жив, как видите.

– Но они же ваши союзники!

– Пока, Герберт, пока. Нам вместе с вами бороться против коммунизма. Придет время, и кто-то объявит крестовый поход против этой системы. Наша задача мостить дорогу будущим ландскнехтам Запада.

– Русские скоро станут на границе, Алекс.

– Во-первых, не станут, а понесут в Европу свои идеи. Остановить их не в наших силах. Поэтому у нас общая задача: пока есть возможность, создать разветвленную сеть агентуры в Белоруссии, на Украине.

Мимо них прокатил велосипедист, кудрявый парень. На раме, прижавшись к нему, сидела девчонка.

– А они любят друг друга. – Теперь у Алекса даже глаза улыбались. – Любят, не думая об опасности, идущей с Востока.

Он поковырял песок тростью, подумал.

– Итак, Герберт, что со школой?

– Мы создали ее. Группа прикрытия подготовлена.

– Кто руководит? Поль?

– Поль. Кстати, кто он?

– Поручик. Поляк. Я встречался с ним лично. Школа – база. Как только русские выйдут к границе, никаких активных действий, берегите людей. Вермахту выгодно держать в напряжении русский тыл. Нам же необходимо сохранить кадры для будущего. Ваша задача – ждать резидента. В номере вы найдете документы. Теперь вы станете полковником Армии Крайовой, уполномоченным лондонской беспеки «Служба безопасности.». Ваша кличка «Гром».

– Диверсии вы отвергаете полностью?

– Этим займутся другие. Ваше дело – поддержать резидента, когда придет время.

Алекс отвернулся, прикуривая новую сигарету.

Колецки смотрел на мутную речную воду, на след от велосипедных колес, рельефно впечатанный в песок, и ему очень хотелось ударить этого самоуверенного, ироничного англичанина.

***

В кабинете начальника Главного управления погранвойск НКВД висела огромная карта. Ее принесли сегодня утром. На плотной бумаге жирным контуром легла полоса. Она шла вдоль рек, по лесу, мимо населенных пунктов. Это была западная граница СССР. Граница, к которой еще были направлены стрелы танковых ударов, штрихи пехотных атак.

Начальник управления разглядывал карту. Он вспоминал сорок первый год, вспоминал, как в тяжелых боях отходили пограничники на восток. А теперь бойцам в зеленых фуражках предстояло охранять тыл действующей Красной Армии. Три года войны прошли перед его глазами. Три долгих года потерь и побед.

– Товарищ генерал, – доложил адъютант, – офицеры в сборе.

– Проси.

Вот и настал долгожданный час. Сегодня ему предстоит инструктировать начальников отрядов вновь созданного Белорусского пограничного округа.

В кабинет один за другим входили офицеры.

– Товарищи, – сказал начальник Главного управления, – через несколько дней наши войска выйдут на государственную границу СССР. Вы назначены начальниками отрядов вновь организованного Белорусского погранокруга НКВД. Прошу к карте, определим места дислокации отрядов.

Офицеры подошли к карте. Как много мог сказать им этот аккуратно расчерченный лист бумаги. Нет, не карта висела перед ними, не карта! Это молодость их смотрела с глянцевого листа. А сколько времени прошло? Всего три года. Но один военный день и за десять мирных посчитать можно, такая уж ему цена.

– Товарищ генерал, разрешите вопрос?

– Слушаю вас.

– Начальник 112-го пограничного отряда полковник Зимин. Как будет формироваться личный состав отряда?

– Вопрос по существу. Нами созданы специальные запасные полки, из подразделений Красной Армии отзываются в распоряжение погранвойск бойцы и офицеры. Личный состав отряда будет пополнен за счет призывников этого года. Ну а костяк будущих отрядов – подразделения по охране тыла действующей Красной Армии. Вас устраивает ответ, полковник Зимин?

– Так точно.

– Тогда обратимся к карте. Товарищи офицеры, вы будете нести охрану границы в условиях военного времени, перед вашими заставами лежит Польша, сожженная войной. Польша, истекающая кровью, ждущая своего освобождения. В тылу пограничных отрядов – банды польских националистов, разрозненные немецкие группировки, шатающиеся по лесам бандеровцы и просто уголовники и контрабандисты, агентура, беспеки Армии Крайовой, СД, абвера. И учтите: пристальное внимание к западным советским землям проявляет Интеллидженс сервис.

Трудная предстояла служба.

***

Глина была сырая и на ровных срезах блестела под солнцем. Зеленела трава на бруствере, пахло земляным духом и весной. Командир батальона капитан Шкаев шел вдоль окопа, аккуратно ступая до матового блеска начищенными сапогами. Был он совсем молодой, этот комбат. Молодой и удачливый. Пять орденов словно вбиты в гимнастерку, и ни одной нашивки за ранения.

Он шел вдоль окопа, цепко оглядывая сектора обстрела. Остановился у пулеметной ячейки, попрыгал, проверил окопчик с боезапасом, остался доволен.

– А ну-ка, – комбат отодвинул молодого сержанта, стремительно повел стволом противотанкового ружья. – Ничего не видишь? – спросил он.

– Никак нет.

– А то, что у тебя бугорок в левом секторе перекрывает биссектрису огня?

– Так маленько совсем.

– Это ты танку объясни, когда он оттуда на тебя пойдет. Срыть!

И расчет пополз в поле срезать саперными лопатами еле заметную складку на земле.

Он был совсем молодой, этот комбат. В сорок первом прямо со школьной скамьи на курсы младших лейтенантов, потом бои, отступления, оборона, атаки. За свою короткую жизнь он научился командовать людьми, знал назубок любое стрелковое оружие, был храбрым и добрым.

Командир первой роты старший лейтенант Кочин смотрел, как ладно, в обтяжку сидит на комбате гимнастерка, как лихо сдвинута на бровь шерстяная пилотка, и думал: без всего этого героического Шкаев не сможет жить, наверное.

– В общем, я обороной доволен, Кочин, – сказал комбат, – внешним видом людей доволен, оружием.

Они пошли вдоль извилистого окопа, солдаты вскакивали, поправляя гимнастерки. Капитан махал им рукой: мол, сидите, чего там, не на плацу. В землянке, сработанной на совесть, в два наката, комбат сел за стол.

– Дворец. Линия Мажино. Много в обороне сидел?

– Пришлось.

– Смотри, Кочин, – Шкаев растянул на столе карту. – Есть данные разведки, что немцы силами полка атакуют именно на участке твоей роты. Ты завяжешь оборонительный бой. Нужно, чтобы они потоптались перед твоей обороной час или час десять. Понял?

– А чего не понять?

– Радости в голосе не слышу.

– Вы мне, товарищ капитан, минометов подкиньте, взвода два.

– Роту дам. Ну как? – Комбат сам был поражен своей щедростью. – Сейчас артиллеристы придут копать огневые. Так что командуй, а я у себя, в штабе.

Шкаев козырнул и вышел.

К вечеру начался дождь. Мелкий, затяжной и противный. Глина в окопе сразу оплыла, и сапоги вязли в ней, как в трясине. За стеной дождевой пыли почти не просматривалось поле, исчезла видимость и перед окопами. Кочин приказал усилить боевое охранение.

Он вошел в землянку, стянул пудовые от глины сапоги и сел, устало прислонившись к обитой досками стене. На столе стоял холодный ужин, золотились в свете коптилки патроны к ППШ, лежала свернутая карта.

Постепенно предметы стали сливаться, выстраиваться в какие-то неясные фигуры, и Кочин задремал. Сон был тяжелый и вязкий, он словно провалился в него. И в этом сне пришел к нему старый контрабандист по кличке Шмель, он резал ножом желтое сало и смеялся щербатым ртом. Потом Шмель достал дудку и загудел. Именно этот звук разбудил командира роты.

Кочин осторожно открыл глаза и понял, что это гудит зуммер полевого телефона. Он поднял трубку.

– Кочин, – в голосе Шкаева переливалась злость, – сдавай роту Алешкину и в распоряжение штаба армии. Срочно!

– Что случилось?

– Ты пограничник?

– Да.

– Забирают вас из Красной Армии.

Дела Кочин передал быстро, потом достал вещмешок, там в глубине лежала его пограничная фуражка. Настоящая, довоенная. В ней в сорок первом прибыл на заставу младший лейтенант Алексей Кочин. Ничего, что опалило тулью, ничего. Фуражка-то боевая, в ней Кочин тем страшным июлем с двумя пограничниками вышел к своим.

Алексей выпрыгнул из окопа, оглянулся. В ночной темноте он угадывал бесконечное поле, а за ним линию вражеской обороны. Дальше была граница.

***

Ах, как играла музыка на плацу! В звуках духового оркестра слышались щемящая грусть и счастье. Только что они прошли, печатая шаг, мимо генерала – начальника училища. А трубы пели: «Ускоренный выпуск, ускоренный выпуск». И это ничего, что на погонах только одна звездочка.

Главное – они уже офицеры. Скосишь глаза к плечу – и видишь золото погон. Как ладно затянута портупеей шерстяная гимнастерка, как легко двигаться в новых хромовых сапогах! А кобура с пистолетом стучит по бедру при каждом шаге. Заветный ТТ, личное оружие офицера.

А трубы поют. И в тактах вальса слышится: «Ускоренный выпуск». Они танцевали прямо на плацу. И девушки были нарядными, многие из них на время сменили выцветшую военную форму.

Ускоренный выпуск, после него не положен месячный отпуск, а дается тебе всего три дня на сборы, прощания, на всякие тары-бары.

Младшему лейтенанту Сергееву и прощаться-то было не с кем. Только с друзьями, да и то ненадолго, потому что назначения получили они на западную границу.

Все. До одного. Весь ускоренный выпуск.

***

Вместе с рассветом в город пришла канонада. Звук орудий был настолько явственно слышен, что казалось, стреляют совсем рядом. Орудийный грохот приближался с каждым часом. В некоторых домах начали вылетать стекла.

Улицы были пусты. Жители попрятались. На улицах валялись рваные ремни, дырявые подсумки.

Осенний ветер тащил по камням мостовых рваную бумагу, со звоном раскатывал консервную банку. У здания с вывеской, где готическими буквами было выведено «комендатура», стояло несколько грузовиков. Солдаты спешно выносили ящики, бросали их в кузов.

В кабинете коменданта жгли бумаги. Пепел черными хлопьями летал по комнате. Огромный камин был забит пеплом, но бумаги все бросали и бросали. Корчились в огне бланки с черным орлом. Комендант в расстегнутом кителе с майорскими погонами шуровал кочергой в камине. Китель его был весь обсыпан пеплом.

– Эй, кто-нибудь! – крикнул он.

В кабинет вбежал обер-лейтенант.

– Господин майор…

Он не закончил фразы: оттерев его плечом, в кабинет вошел высокий человек в штатском.

– Можете идти, обер-лейтенант, – приказал он. – Закройте дверь и сделайте так, чтобы нам не мешали.

– Но… – Обер-лейтенант посмотрел на майора.

Комендант бросил кочергу, застегнул китель.

– Идите, Генрих, и закройте дверь.

Посетитель снял плащ, небрежно бросил его на спинку кресла. Майор внимательно разглядывал элегантный штатский костюм вошедшего.

– Ну? – спросил он.

– Служба безопасности, майор. – Посетитель улыбнулся. – Всего-навсего служба безопасности. Оберштурмбаннфюрер Колецки.

Майор продолжал молча глядеть на него. Человек в штатском вынул из кармана удостоверение. Майор взял черную книжку, прочел.

– Слушаю вас, оберштурмбаннфюрер.

– У вас, как в крематории, пепел.

– Крематории больше по вашей части.

Колецки расхохотался.

– А вы не очень-то гостеприимный хозяин, майор.

– Я не люблю гостей из вашего ведомства. После них одна головная боль.

– Ну зачем так прямо! Вам звонили?

– Да.

– Где наши люди?

– В городе.

– Они надежно укрыты?

– А что надежно в наше время?

– Ваша правда, майор, ваша правда, но зачем же столько скептицизма? Надеюсь, что вы сожгли все, что надо, и не откажетесь проводить меня. Кстати, кто еще знает об агентах?

– Я, начальник охраны фельдфебель Кестер и четверо рядовых.

– Прекрасно, – Колецки подошел к окну, – прекрасно. Вы точно выполнили инструкцию.

Он достал портсигар, предложил майору, щелкнул зажигалкой.

– Когда вы хотите ехать? – Майор с удовольствием затянулся.

– Мы с вами поедем немедленно.

– Но я должен эвакуироваться вместе с комендатурой.

– Эту акцию проведет ваш заместитель.

– Но…

– Ах, майор, я бы никогда не стал настаивать ни на чем противозаконном.

Колецки достал из кармана пакет. Майор прочел бумагу, пожал плечами.

– Другое дело. Приказ есть приказ.

***

На улице их ждал большой, покрытый маскировочной сеткой «опель-капитан». За рулем сидел солдат в полевой форме с буквами СС в петлицах. Он выскочил из машины и распахнул дверцу. Когда «опель» двинулся, из-за угла вслед за ним выехал грузовик и пристроился сзади.

Машины подрулили к зданию бывшей ссудной кассы, стоявшему в глубине березового парка. Из дверей, поправляя ремень, выбежал фельдфебель.

– Все в порядке, Кестер, – сказал майор, – снимайте караул.

– Распорядитесь, – приказал Колецки, – чтобы солдаты помогли разгрузить машину!

***

В комнате, куда сразу прошел Колецки, находилось пятнадцать человек.

Лейтенант и четырнадцать солдат.

– Приветствую вас, Поль. Не будем терять ни минуты. Немедленно переодеться в польскую форму, взять рацию и документы.

Увидев поляков, комендант схватился за кобуру.

– Вы слишком нервный, майор, – усмехнулся Колецки, – зовите ваших людей и постройте в коридоре.

– Кестер!

Стуча сапогами, прибежал фельдфебель.

– Вам надо будет помочь кое-что погрузить, положите пока оружие, – сказал Колецки.

Солдаты построились в коридоре.

– Пойдемте со мной и вы, майор. Сюда, в эту комнату.

Последнее, что увидел майор – польского офицера и сноп огня, огромный и желтый, выбивающийся из автоматного ствола. В коридоре люди в польской форме расстреливали немцев.

– Скорее в лес, – крикнул Поль.

…Колецки остановил машину на городской площади, улицы были пусты, только у костела покосился подбитый вездеход. Он закурил. Прислушался к канонаде, достал пистолет, обошел машину и выстрелил шоферу в голову.

Открыл дверцу, и труп вывалился на мостовую. Колецки сел за руль и развернул машину.

***

Старшина Гусев прощался с заставой. Везде, начиная от свежевыкрашенного зеленой краской дома и кончая посыпанными речным песком дорожками, чувствовалась заботливая рука старшины. Он огляделся. Сопки, поросшие дальневосточной елью, кедрачи у ворот. Медленно шел по двору, привычно фиксируя наметанным глазом мелкие недостатки и упущения.

– Дежурный! – крикнул Гусев.

К нему подбежал сержант с красной повязкой на руке.

– Слушаю вас, товарищ старшина.

– Почему пустые бочки от солярки не убраны?

– Не успели.

– Надо успевать, служба короткая, а дел много.

– Слушаю. – Дежурный повернулся и пошел выполнять приказание, думая о том, что старшина остается старшиной даже в день отъезда с заставы.

Гусев отправился на конюшню. Высокий, туго затянутый ремнем, не старшина, а картинка из строевого устава.

В тридцать шестом на плацу вручили ему петлицы с одним треугольником, так стал он отделенным командиром. А через год, в тридцать седьмом, за лучшие показатели в службе и учебе прибавил Гусев на зеленые петлицы еще один треугольник. Потом стал старшим сержантом. А на сверхсрочную остался уже старшиной. Десять лет накрепко связали его с заставой. Здесь был его дом, все личные и служебные устремления. Началась война, и граница, и до этих дней неспокойная, полыхнула прорывами банд, диверсантов-одиночек, контрабандистов.

На западе шла война, а у них тревоги по три раза на день. За ликвидацию банды семеновских белоказаков получил старшина Гусев медаль «За боевые заслуги». Вот теперь самое время поехать в отпуск, но отзывают его на западную границу.

Старшина шел прощаться с конем.

Почувствовав хозяина, Алмаз забил копытами, заржал призывно и негромко. Гусев достал круто посоленный кусок хлеба, протянул коню. Алмаз жевал, кося на хозяина огромный фиолетовый глаз, а старшина прижался щекой к теплой шее коня, гладил его по шелковистой шкуре и повторял:

– Ничего, Алмаз. Так надо, Алмаз. Служба у меня такая.

***

Поезд нещадно трясло на стыках, старые вагоны скрипели, подпрыгивали, и иногда казалось, что они вот-вот развалятся.

Поезд шел на запад по вновь восстановленной железнодорожной колее. Вернее, не шел, а крался, опасаясь налета немецких самолетов. И хотя бомбежки стали уже значительно реже, все равно в центре состава стояла платформа со спаренными пулеметами.

Капитан Тамбовцев лежал на жесткой полке, положив под голову скрученную шинель и полевую сумку. Все, что нужно ему, поместилось в вещмешке, заброшенном под полку.

В сороковом году лейтенанта Тамбовцева назначили офицером штаба одной из погранчастей НКВД. Потом началась война. Да много чего было потом. И задержание диверсионных групп в тылу, и маршрутная агентура абвера и СД.

Тамбовцев лежал на полке и никак не мог уснуть. В Москве он, кажется, выспался за всю войну сразу. Его вызвали пять дней назад, прилетел в столицу из Молдавии, где его полк нес службу по охране тыла.

– Поедешь на западную границу, – сказал ему в управлении полковник Губин. – Туда, где служил раньше, на должность старшего помощника начальника штаба отряда. Обстановку, Тамбовцев, знаешь сам. Сейчас на территории освобожденной Польши создан Корпус национальной безопасности.

Поддерживай связь с ними. Помни другое: наш человек жив. Помогал фронтовым чекистам. Живет там же. Ждет тебя. Тебе придется столкнуться со многими неожиданностями.

– Что вы имеете в виду, товарищ полковник?

– Несколько странно ведут себя наши союзники. Есть данные, что они хотят воспользоваться немецкой агентурой. На, смотри. – Полковник положил на стол фотографии.

Тамбовцев взял немного нечеткий снимок. Два человека стояли, видимо, на берегу реки. Один, в шляпе, низко надвинутой на глаза, опирался на трость, второй был схвачен объективом в профиль. Тяжелые, нависшие надбровья, нос чуть с горбинкой, мощный подбородок.

– Сняли в Швейцарии. Фотографировал наш человек с велосипеда, поэтому нечетко. Этот, – полковник ткнул карандашом в человека в шляпе, – сотрудник отдела М-5 Интеллидженс сервис капитан Уолтер Бернс. Его собеседник – оберштурмбаннфюрер СС Колецки. Вот их служебные фотографии. Смотри. Бернс работает в отделе, занимающемся Польшей, а следовательно, и Западной Белоруссией. Колецки один из бывших руководителей службы безопасности в Белоруссии. По каналам разведки приходят сообщения, что немцы постоянно ищут контакты с союзниками.

– Значит, пушки этой войны еще не отгремели, а союзники готовят агентуру на будущее?

– Так-то вот получается! – усмехнулся полковник. – Надо быть готовыми ко всему.

***

Лошади шли медленно. Колецки почти лежал, прижавшись к шее коня, но все равно упругие ветки больно били его в темноте по лицу. И чем дальше, деревья, угадываемые в темноте, сходились плотнее и гуще. По крупу лошади хлестнула ветка. Ударила так сильно, что Колецки натянул поводья, сдерживая животное. Лес кончился, и сразу стало светлей. Он поднял голову.

На небе сквозь разорванные тучи на короткое мгновение выпрыгнула луна.

– Слезайте, пан полковник, – сказал проводник, – дальше пойдем пешком.

Колецки соскочил с седла, прошелся, разминая ноги. Ночь словно отступила, глаза отчетливо различали светловатую полосу дороги, пересекавшую поле.

– Пойдемте, пан полковник. – Проводник зашагал вперед. Они вышли к маленькому городку. У него не было охраны – их заменяла огромная свалка мусора.

– Попремся через эти кучи? – спросил Колецки.

– Придется, пан полковник. Держитесь за мной. Я знаю тропинку, здесь много битого стекла и жестяных банок.

Колецки шел за проводником, чертыхаясь про себя. Они миновали свалку, перелезли через забор, прошли какой-то сад и очутились на темной улочке с двухэтажными домами. Она, извиваясь, убегала в темноту и была наполнена тревогой и опасностью. Колецки на всякий случай расстегнул кобуру.

– Не беспокойтесь, пан полковник, русских здесь нет, – сказал проводник, – а народная беспека и милиционеры ночью не выходят на улицы. Ночь – наше время.

Они шли вдоль домов, стук сапог разносится в темноте гулко и тревожно. Свернули в щель между домами, настолько узкую, что казалось, плечи задевают за дерево стен. Колецки шел наугад. Ему очень хотелось зажечь фонарь, но он понимал, что этого делать нельзя. Наконец проводник остановился.

После темноты свет керосиновых ламп казался необыкновенно ярким, и Колецки на секунду зажмурился.

В комнате было трое. Они шагнули навстречу. Одинаково рослые, подтянутые, сохранившие офицерскую выправку даже под штатской одеждой.

– Пан майор, – обратился к одному из них проводник, – полковник Гром из Лондона.

Колецки пожал протянутые руки, выслушав псевдонимы: Буря, Волк, Жегота. Потом сел, махнул рукой собравшимся, предлагая место за столом.

– Господа офицеры, – начал он, – прошу доложить обстановку на границе.

– По моим данным, – сказал майор Жегота, – завтра русские станут на границе.

– Завтра, – задумчиво повторил Колецки. – Что ж. Вам известно, что вы и ваши люди придаются мне для выполнения специального задания?

– Да. Я хотел бы узнать, пан полковник, сколько вам нужно людей? – спросил майор.

– Для операции в русском тылу мне нужно минимум пятьдесят человек. Но это должны быть самые подготовленные, самые смелые люди.

– Мы найдем таких.

– Их надо освободить от любых заданий до особого распоряжения.

– Когда оно поступит?

– Это знает Лондон. У вас есть карта, майор?

– Конечно, пан полковник. Я хотел добавить, на той стороне люди Резуна уничтожают всех коммунистов. Поляков, русских…

Один из офицеров расстелил карту района.

– Вот здесь была, следовательно, и будет русская застава, – сказал Колецки. – У отметки 12-44 должна быть полная тишина. На других участках все, что угодно. Но здесь никаких конфликтов. Бандеровцами я займусь лично.

***

Солдат строили прямо вдоль эшелона, стоявшего на путях. Кочин обходил строй своей заставы, внимательно оглядывая людей. У многих на груди ордена и медали. Почти половина людей – совсем молодые, недавно надевшие военную форму ребята. Но чего-то в строю не хватало. Как-то не так выглядели до войны солдаты-пограничники.

На левом фланге стоял старшина Гусев. В ладно пригнанной гимнастерке, в пограничной фуражке. И старший лейтенант понял, чего не хватало солдатам. Именно этих зеленых фуражек. На головах пограничников были пропотевшие, застиранные пилотки.

Кочин остался доволен внешним видом личного состава заставы. В общем-то народ ему попался хороший. Правда, заместитель, младший лейтенант Сергеев, еще совсем молодой, только что из училища.

– Отряд, равняйсь! – раздалась команда. – Смирно!

Командовал заместитель начальника отряда полковник Творогов. Высокий, широкоплечий, он, кинув руку к козырьку, зашагал навстречу начальнику отряда полковнику Зимину.

– Товарищ полковник, вверенный вам отряд прибыл на место дислокации. Отставших и больных нет. За время следования никаких происшествий не случилось.

– Здравствуйте, товарищи пограничники!

– Здравия желаем, товарищ полковник! – многоголосо и гулко ответил строй.

Полковник Зимин шагнул в сторону и, чуть выдержав паузу, скомандовал:

– Для встречи справа! Под знамя! Слушай! На караул!

Четко печатая шаг, по щебенке насыпи двигался знаменный взвод. Впереди знаменосец и два ассистента с шашками наголо. Строй следил за знаменем. Тяжелое полотнище, вздрагивая в такт строевому шагу, свисало за плечом знаменосца. Нет, не простое это знамя.

Обожжено было полотнище, пробито пулями. Видимо, не всегда оно стояло закрытое чехлом. Алое полотнище плыло вдоль строя, и пограничники провожали его глазами. Гулко печатал шаг знаменный взвод, покачивалось полотнище знамени.

В походной колонне погранотряд втягивался в узкие улочки. Город был почти не тронут войной. Обтекла она его, пожалела. Ломилась через заборы сирень. Целые улицы словно покрылись белой пеной. Горбатились булыжные мостовые, причудливо изгибаясь, бежали мимо маленьких домов, мимо костела и укрытых зеленью двухэтажных особняков с геральдическими щитами на фронтоне.

Отряд шел по городу. И тротуары заполнились народом. Людей встречала новая жизнь. В этом прирубежном городке хорошо знали, что такое граница.

Раз вставали на ее охрану солдаты в гимнастерках с зелеными погонами – значит, все, война ушла за пределы Родины.

***

Штаб отряда разместился в особняке. У дверей его застыли два каменных льва. У одного была отбита часть морды, и казалось, что лев хитро улыбается, глядя на мирскую суету. Рядом стоял часовой.

Кабинет начальника разведотдела был на самом верху, в бывшем зимнем саду. Он располагался в стеклянном эркере, и даже в пасмурную погоду в нем было светло и радостно.

Они сидели вдвоем: грузный, широкоплечий подполковник Середин и капитан Тамбовцев.

– Итак, на границу мы встали. – Середин отхлебнул чай. Подстаканник был сделан из снарядной гильзы, и поэтому красивый хрустальный стакан выглядел в нем чужеродно.

– Конечно, порядок наведем, – продолжал подполковник. – Погранрежим установили почти на всей западной границе. Но в тылу неспокойно. Смотри. Отметка 12-44, здесь расположена третья застава. Начальник – старший лейтенант Кочин. Кадровый пограничник, потом командир роты в Красной Армии, отозван к нам. Офицер боевой, знающий. Его участок наиболее вероятен для прорыва в наш тыл. Сразу за заставой на много километров тянутся леса, болота. По нашим данным, в тылу заставы действует банда оуновцев. Так что направляйся туда и разбирайся на месте.

***

Старшина Гусев вел наряд вдоль пограничной реки. Он шел впереди, два солдата с автоматами сзади. Пели птицы, плескалась рыба в реке, палило солнце, и Гусеву казалось, что никакой войны нет и в помине. Он остановился, вскинул бинокль, долго разглядывая сопредельную сторону.

Тишина.

Гусев опять повел биноклем, запоминая мельчайшие складки местности, подходы к реке.

– Товарищ старшина, – позвал его пограничник, спустившийся с откоса к реке.

– Что у тебя, Глоба?

– Скорей сюда, товарищ старшина.

Гусев опустил бинокль и легко сбежал по откосу к реке.

– Ну что?… – начал Гусев. И увидел потускневший металлический герб Советского Союза. – Это же погранзнак!

– Стой, старшина! – крикнул вдруг ефрейтор Климович. – Стой!

– Ты чего, Климович?

– Стой, стой.

Ефрейтор снял автомат, положил на траву, расстегнул ремень, опустился на корточки и медленно начал приближаться к засыпанному погранзнаку.

– Отойдите! – повернулся он к старшине и Глобе.

– Зачем? – опять удивился Гусев.

– На фронте вы не были, старшина. Отойдите на двадцать метров.

Старшина и Глоба отошли. Климович осторожно лег на землю, медленно ведя по ней руками. Медленно и уверенно. Очень осторожно.

Вот левая рука замерла, нащупав еще невидимый проводок. Ефрейтор достал нож и начал аккуратно расчищать землю вокруг. Лицо его покрылось влажной испариной. А проводок вел его руки, и наконец они нащупали круглый бок противопехотной мины.