Текст книги "Сомнительная полночь"

Автор книги: Эдмунд Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

– Я могла бы понять, почему вам дали А-андро-ида, – вставила Солуна, но А-три-альфа! Психоп-роп, значит, ценит вас очень высоко... – Она взглянула на него с интересом. – Конечно, – лукаво добавила девушка, – они, наверное, решили, что вам необходим умный андроид, чтобы уберечь вас от беды.

– Какой беды? Солуна засмеялась:

– Я видела интервью с вами. Вы можете быть опасным, попав в плохую компанию.

– Понимаю. А вы не могли бы поподробнее? Солуна бросила быстрый взгляд на Марион-А:

– Ну, понимаете, существуют Беглецы, вы, вероятно, уже знаете. Они, конечно, значительной силы не представляют, но, несомненно, вред от них есть. Если они будут беспокоить вас, Марион-А это уладит.

Мысль о том, что Марион-А, возможно, не только слуга-компаньон, уже приходила Маркхэму в голову. Раньше он считал это маловероятным. Однако, судя по тому, как осторожно высказывались сейчас Брессинг и Солуна, это начинало походить на правду. Он с беспокойством подумал, успела ли она что-нибудь предпринять относительно Проф. Хиггенса. Но потом решил, что Проф. тоже знал о ее возможностях и, скорее всего, не недооденил их.

Тем временем персональный андроид Брессинга вернулся с напитками. Ореховый коктейль, как положено, подавался в скорлупе кокосового ореха. На вкус он был сладкий и совсем безобидный, но, выпив пару коктейлей, Маркхэм заметил, что язык у него стал заплетаться.

Он лежал, вытянувшись на теплом песке, прикрывая глаза от яркого солнца, и слушал болтовню Брессинга. В стороне звучала гитара и раздавались громкие взрывы хохота. Марион-А сидела рядом с неподвижной улыбкой на лице и потягивала коктейль через равные промежутки времени.

Солуна продолжала возню с андроидами, готовя их для балета-маскарада. Неспособность Руфь-В изображать человеческие реакции быстро вывела Солуну из себя.

– Ты, ржавая жестяная шлюха! – бушевала она. – Целуй его, будто ты этого хочешь. Ты же видела, как я целую, да? Видела, как целуют другие женщины. Так не стой как живой тотемный столб!

Глядя, как два андроида пытаются изобразить влюбленных людей, Маркхэм подумал, что в результате это получается очень странно и несколько непристойно.

Вдруг Солуна повернулась к нему и сказала:

– Вы не возражаете, если я возьму Марион на пару минут, дорогой? Если и она не сможет все сделать правильно, я стану девственницей.

Маркхэм посмотрел на Ричарда-В, который стоял вытянув руки и тупо глядя вперед.

– Конечно возражаю, – сказал он, удивляясь собственной твердости. – Я считаю все это довольно отталкивающим.

У Солуны на лице мелькнула улыбка.

– Ну не будьте примитивным занудой, дорогой Джон. Надо избавляться от старомодных неврозов. – Она повернулась к Марион-А: – Вы видите, что у Руфи получается неправильно?

– Думаю, что да, мадам.

– Вот и сделайте правильно. Если я не подготовлю хореографию к следующей субботе, не знаю, что и будет.

Марион-А встала и посмотрела на Маркхэма:

– С вашего разрешения, сэр?

– Нет.

Солуна надулась:

– Я-то надеялась, что вы шутите, дорогой. Перестаньте, не мешайте мне.

– Сожалею, – сказал Маркхэм, – но нет.

– Живые андроиды! Почему нет?

– Сам не совсем понимаю, но мне все это противно.

– Включите психику на нейтраль, старина, – сказал Брессинг. – Вы уж слишком серьезны. Надо привыкнуть, что андроиды делают всякие штуки. Они же просто машины.

– Не такие штуки, – ответил Маркхэм. – От этого меня тошнит.

Солуна потянулась и демонстративно зевнула.

– Я оставляю вас. Развлекайтесь тихо своей тошнотой, – ласково сказала она. – Хочу поплавать. Идешь, Антан?

Брессинг вздохнул:

– Наверно, иду.

Он поднялся и, перед тем как пойти в воду, повернулся к Маркхэму и тихо сказал:

– Она ужасно чувствительна, дружище. Но это компенсируется ее постельными достоинствами.

– Желаю вам всего лучшего, – ровным голосом сказал Маркхэм. Он смотрел, как Брессинг ковыляет к воде, и подумал, что тот напоминает ему дрессированного морского льва. Тут он заметил внимательный взгляд Марион-А.

– Я бы попросил вас принести мне что-нибудь выпить. И скажите этим чертовым андроидам, чтобы пошли и занялись тем, что там от них требуется, где-нибудь в другом месте.

– Да, сэр.

Вскоре она вернулась с парой больших ореховых коктейлей. Маркхэм удивленно поднял брови:

– Черт, мне с двумя не справиться. Марион-А поставила напитки:

– Я подумала, может, вы захотите, чтобы я составила компанию, сэр.

– Почему же нет? Я лучше выпью с андроидом, чем с этими идиотами.

– Спасибо, сэр, – сказала Марион-А и взяла меньшую скорлупу.

– За совершенную машину, – с иронией сказал Маркхэм, поднимая свой коктейль, – в отличие от несовершенного человеческого существа.

Марион-А улыбнулась:

– Существовали философы, которые рассматривали человека как машину.

– Да, но едва ли совершенную... Ну, для одного вечера вполне достаточно. Давайте убираться отсюда.

Через десять минут они стояли на улице, возле студии "Лотос". Маркхэм глубоко вдохнул чистый, ночной воздух. После расслабляющей жары синтетического тихоокеанского юга он был похож на терпкое вино.

Когда они сели в геликар, Маркхэм еще раз взглянул на огромный бетонный купол.

– Псевдо-матка, – заметил он мрачно, – для созревания стерильной жизни... Думаю, я пройдусь по парку, перед тем как пойти домой... выгуляю это проклятое место из себя!

ГЛАВА 9

Во время Войны Букингемский Дворец был почти полностью разрушен. Но когда была основана Лондонская республика как самостоятельное государство, его отстроили не как королевский дворец, поскольку наследственного трона больше не существовало, а как символическую резиденцию власти.

Новый дворец совсем не был похож на своего старомодного предшественника. И хотя он стоял точно на той же площади между Конститыошн-хилл и Мэлл, навсегда исчезли его хмурый каменный фасад, тяжелые порталы и темные, однообразные окна. Вместо него выросла почти сферическая структура, наружная поверхность которой полностью была сделана из стеклянных кирпичей, посеребренных в шахматном порядке, так что общее впечатление было такое, будто световой шар катится в Дворцовые Сады.

Тщательно продуманная система освещения создавала ночью впечатление, что дворец медленно вращается с ровным и почти гипнотическим мерцанием.

Хотя Маркхэм постарался прибыть на президентский прием точно ко времени, по количеству геликаров и реактивных машин он понял, что вряд ли является одним из первых. Его и Марион-А встретил андроид в пышной ливрее и провел их к одной из четырех массивных колонн, поддерживающих сферу.

Каждая из колонн была полой, и внутри находился вместительный лифт. Маркхэм и Марион-А быстро поднялись на главный этаж дворца, где их встретил другой андроид и провел через полукруглую галерею и две большие прихожие, в Большой Зал, куда и стекались люди.

Наконец они подошли к большой обитой медью двери с крошечными оконцами из разноцветного стекла; по краям двери стояли два важных андроида в форме, оба держали в руках по античной алебарде. Дверь бесшумно открылась и они увидели мажордома. Маркхэм выступил вперед и предъявил пригласительную карточку, после чего андроид церемониально постучал о пол серебряным жезлом и громко выкрикнул:

– Мистер Джон Маркхэм и П. А.

Не успел Маркхэм осмотреться, как оказался лицом к лицу с президентом Лондона.

Клемент Бертранд был крепко сбитый седой человек лет шестидесяти с небольшим. Его розовый, здоровый цвет лица и гладкая кожа никак не соответствовали его облику. На нем был короткий черный церемониальный камзол, отороченный горностаем, штаны до колен, гладкие белые чулки и туфли с большими золотыми пряжками. Маркхэм подумал, что он выглядит рядом с ним как школьник-переросток.

– Вечерний привет, – сказал Президент официально. На лице его была улыбка, но проницательные глаза оставались серьезными.

– Вечерний привет, сэр, – ответил Маркхэм с легким поклоном, как его инструктировали. – Вы были очень добры, что пригласили меня.

Клемент Бертранд засмеялся:

– Любопытно видеть вас, мой друг. Вивиан мне все о вас рассказала. Сказала, что вы – декадент-пуританин, кем бы вы ни были. Полагаю, эта маленькая ведьма уже ищет вас. Ну, присоединяйтесь к толпе, осваивайтесь... После обеда нам нужно поговорить.

– Мисс Ниони ап Симон и П. А., – объявил мажордом.

Маркхэм быстро прошел в Большой Зал, напоминающий большой подводный грот. За толстыми стеклянными стенами в подводных зарослях плавали рыбы всевозможных размеров, форм и оттенков, иногда жалуя скучными взглядами толпы болтающихся по залу людей. Глядя на яркие, очень открытые платья женщин и чуть менее кричащую одежду мужчин, Маркхэм чувствовал, что он тоже попал в некое подобие аквариума и теперь не меньший узник, чем эти рыбы.

– Сэр, – раздался рядом густой, мужественный голос. – Вы окажете мне немалую честь, если позволите предложить вам елизаветинского бренди из запасов президента. Во всей республике осталось только шесть ящиков этого напитка.

У незнакомца было приятное лицо, но оно, как показалось Маркхэму, не имело возраста, и наиболее всего на нем выделялись глубокие, проницательные глаза. Он был выше Маркхэма. Его одежда была сравнительно спокойных тонов, и в нем чувствовались такое благородство и такая целеустремленность, что это резко отличало его от остальных.

– Спасибо, – сказал Маркхэм. – Елизаветинское бренди действительно звучит интригующе. Незнакомец улыбнулся:

– Настоящий урожай 1963 года. Даже знатоки не оценят его так, как вы, мистер Маркхэм. – Он сделал легкий жест рукой, перед ним появился андроид и тут же умчался выполнять короткий приказ. Через несколько секунд он вернулся и принес поднос с графином и двумя бокалами.

– Стой, – спокойно сказал незнакомец. Андроид, держа поднос на вытянутых руках, застыл как изваяние, взгляд его был направлен куда-то вдаль.

Незнакомец сделал движение в сторону Марион-А:

– Наливай.

Она взяла графин:

– Один бокал, сэр, или два?

– Вы позволите мне присоединиться к вам, мистер Маркхэм? – Незнакомец, казалось, счел свой вопрос забавным.

Маркхэм был крайне удивлен:

– Естественно, сэр. Я полагал...

– Вы полагаете слишком много, мистер Маркхэм, но я благодарю вас За удовольствие. – Снова показалось, что незнакомец весьма доволен какой-то очень личной шуткой. Он протянул один бокал Маркхэму, второй взял сам.

– Я выпью за ваше счастье, – сказал он с нескрываемой иронией, потом чуть пригубил бренди и поставил бокал на поднос.

– А я, – сказал Маркхэм, чувствуя себя неловко, – выпью за вашу долгую жизнь. – Он хотел, чтобы его тост тоже прозвучал иронично, но ничего не получилось.

Ответом ему был смех:

– Вы очень добры, но в этом нет необходимости. Я не живой.

Сразу поняв, почему он чувствовал такую неловкость, Маркхэм моментально пришел в себя.

– Все зависит от того, какое определение дать жизни.

– Итак, вы уже встречались с Беглецами. – Это прозвучало скорее как утверждение, чем как вопрос. – Я предполагал, что они вступят с вами в контакт, но я, очевидно, недооценил фактор времени.

Маркхэм уже был настороже.

– Разве невозможно приблизиться к определению жизни, не вступив в контакт с Беглецами?

– Не невозможно, мистер Маркхэм, просто маловероятно. Взвешивать невзвешиваемое – часто признак плохой подготовки.

– Или знаний.

– Может быть... Кстати, я Соломон, премьер-министр Президента Бертранда.

– Если обратиться к идиоме, – откликнулся Маркхэм, – то вот она: "Живые андроиды!"

– Забавная, но бессмысленная фраза.

– Есть такие, кто так не считает.

– В основном Беглецы.

– И возможно, – добавил Маркхэм с улыбкой, – немногие разумные.

– Я надеюсь, – сказал Соломон, игнорируя замечание, – что вы не будете воспринимать Беглецов слишком серьезно. Это может повлиять на вашу ориентацию.

– Я надеюсь, – ответил Маркхэм, – что вы не будете особенно беспокоиться о моей ориентации. Это может повлиять на вашу программу.

Опять Соломон засмеялся:

– У вас есть чувство юмора, мистер Маркхэм. Это очень хорошо.

Соломон налил ему в бокал еще бренди:

– Надеюсь, ваш персональный андроид удовлетворяет вас? – Он бросил быстрый взгляд на Марион-А. – Если вы хотите что-либо изменить, мы можем быстро перепрограммировать ее.

– Она и так превосходна, спасибо.

– Я рад этому... Больше я не могу пренебрегать своими обязанностями. Возможно, вы не лишите меня удовольствия побеседовать с вами еще раз, мистер Маркхэм, – с вашего позволения, конечно.

– Возражений нет, – холодно сказал Маркхэм.

Соломон поклонился немного иронично и быстро пошел через зал.

Маркхэм смотрел ему вслед, пока тот не исчез в толпе, затем одним глотком допил бренди, поставил бокал на поднос и отпустил слугу-андроида.

Он понял, что его трясет от злости. Только что андроид говорил с ним свысока. Но больше всего его разозлило то, что он не смог сразу распознать в Соломоне андроида ни по внешнему виду, ни по поведению. Обычно он узнавал андроидов с первого взгляда – по отсутствию выражения, неподвижности черт, точности движений и другим признакам. Но Соломон был лишен этих признаков, и Маркхэм подумал, что, если бы тот не сказал сам, он бы, возможно, и не заподозрил, что перед ним – андроид.

Освещение в Большом Зале было не очень ярким, но достаточным, чтобы отличить искусственные кожу, глаза и тело от настоящих. Воображение подсказало Маркхэму пугающую картину: все андроиды похожи на настоящих мужчин и женщин. Он представил мир, в котором андроидов невозможно было бы отличить от людей, кроме как с помощью рентгена.

Вдруг он понял, что Марион-А говорит ему что-то приглушенным голосом.

– Неразумно недооценивать Соломона, Джон. Поскольку на нем лежит ответственность за безопасность республики, его программа чрезвычайно сложна.

– Вы предупреждаете меня – или это угроза?

– Ни то, ни другое. Я советую вам. Это моя обязанность, как вашего персонального андроида.

– Раз люди боятся андроидов, значит, в королевстве датском что-то прогнило.

– Я не очень понимаю, о чем вы говорите.

– Хорошо. Значит, какая-то надежда есть... Марион?

– Да, сэр?

– Вы шпионите за мной для Соломона? Она заколебалась:

– Я запрограммирована таким образом, чтобы принимать все возможные меры для вашей безопасности.

– Это не ответ на вопрос. У нас могут быть различные понятия о безопасности.

– Моя программа относится к вашей безопасности в физическом и психологическом смысле, а также в нее заложена забота о безопасности республики.

– Доверь андроиду не допустить крови. Короче, вы шпионите за мной, когда возможно и когда необходимо.

Марион-А промолчала. В это время Маркхэм увидел, что к нему через толпу пробирается Вивиан. Ее сопровождал широкоплечий, атлетического сложения человек, примерно того же возраста, что и Маркхэм.

– Дорогой Джон! Мы вас везде искали. Это Алджис Норвенс... Алджис, это настоящий человек из каменного века. Будьте друзьями, или я перестану любить вас обоих.

Маркхэм пожал руку Алджису Норвенсу и с улыбкой обменялся обычным приветствием. Норвенс, однако, не улыбался, и его рукопожатие было слабое и безразличное.

– Надеюсь, вас не очень смущает наш мир, – сказал он.

– Думаю, не больше, чем я смущаю его. Вивиан лукаво улыбнулась:

– Джон по темпераменту крестоносец. Он полон возвышенных чувств и непоколебимых обвинений. Мы – заклятые враги.

Норвенс с любопытством посмотрел на Маркхэма:

– Вы быстро и с прекрасным вкусом выбираете себе врагов.

– Боюсь, что эта честь принадлежит Вивиан. Она нашла меня.

– А что сделало вас врагами?

– Любовь, – шаловливо сказала Вивиан, – кроме всего прочего.

В этот момент громоподобный голос объявил:

– Леди и джентльмены, просим к столу.

– Пойдемте. Я устроила так, что мы сидим рядом. – Вивиан взяла обоих под руку и повела к главной лестнице.

Маркхэм был рад, что их прервали. Он почувствовал, что Алджис Норвенс настроен враждебно, а это не внушало надежды на хорошее развитие их отношений. Вивиан не только знала об этом, она, казалось, даже радовалась этому. Он предположил, что это удовлетворяло ее своеобразное чувство юмора, поскольку она знала интимные подробности о них обоих, тогда как они ничего не знали друг о друге.

Обеденный зал находился в верхней части дворца. Пол в нем был черный, из кристаллического материала; закругленные стены призрачно светились и сходились куполом, до верхней точки которого было не меньше пятидесяти футов.

Столы были расставлены в форме громадной подковы, и, когда гости расселись, Маркхэм увидел, что их больше двух тысяч. Вивиан села между ним и Норвенсом, а Марион-А, как и сотни других андроидов, неподвижно застыла за стулом своего хозяина.

Речь, которую президент Бертранд произнес как формальную прелюдию к обеду, была не более чем коротким и банальным панегириком на тему жизни в Лондонской Республике. Однако он обронил несколько замечаний, которые очень заинтересовали Маркхэма, с очевидным отвращением говоря об антиандроидных бунтах в Средней Англии и отметил, что тамошний старейшина наконец последовал совету своего премьер-министра и ввел наказание – пятьдесят лет условно живого состояния – для участников бунта. Он также упомянул, что пэр Шотландии провел кампанию против колонии Беглецов, собравшейся в горных районах. Маркхэм с интересом узнал, что понадобилась "психиатрическая бригада" из тысячи андроидов против менее чем трех сотен Беглецов; и что, несмотря на это, было захвачено только шестьдесят Беглецов, тогда как сто пятьдесят андроидов было уничтожено и выведено из строя.

К концу речи Клемент Бертранд одарил своих гостей благосклонной улыбкой.

– Дорогие люди, – сказал он. – Вы все понимаете, что такое положение было бы невозможно в Лондоне. К сожалению, в обществе всегда находятся немногие психопаты и извращенцы – люди, которые не в состоянии найти свое место в нормальном общественном строе и поэтому пытаются разрушить его и создать новый строй по своему извращенному вкусу. Но Беглецы непоследовательны. Их страстные мечты о возвращении к доандроидному варварству не вызывают у нас ничего, кроме сожаления или насмешки. К тому же бдительный Психопроп постоянно уменьшает их количество... С Богом! Я и так уже достаточно много отнял у вас времени, говоря о серьезном! Это забота Соломона. Давайте развлекаться.

Среди гостей раздался гул одобрения, и вперед выступили андроиды-официанты.

– Ну разве не помпезный идиот? – обратилась Вивиан к Маркхэму. – Хотя, когда вы узнаете его поближе, вы поймете, что он не такой уж плохой. В конце концов кто-то должен всем заправлять.

– Я было подумал, что здесь Соломон всем заправляет, – рискнул Маркхэм. Он заметил, что премьер-министр, сидевший рядом с Клементом Бертран-дом, был единственным андроидом за столом, если только кто-нибудь из других гостей не был андроидом, тоже ничем не отличающимся от человека.

– Вы с ним встречались? – спросила Вивиан.

– Мы обменялись парой фраз, как раз перед тем, как вы подошли ко мне. Я сперва принял его за человека.

– Его все сперва путают, – сказала она, немного нахмурившись. – Он любит удивлять людей. Я думаю, в его программе заложено тщеславие.

– Если бы я был вашим отцом, – сказал Маркхэм, – я бы его попросту уничтожил.

Вивиан бросила на него испуганный взгляд:

– Живые андроиды! Вы не должны говорить такие вещи, Джон. По крайней мере никому, кроме меня.

– А почему нет? Он уж слишком похож на человека. Я думаю, что он опасен.

– К тому же он умен и необходим республике. Маркхэм опять посмотрел на премьер-министра, который важно пил бульон.

– Это делает его еще опаснее.

– Я думаю, что сама немного боюсь его, – призналась она. – Но он замечательно управляет республикой. Все, что приходится делать Клементу, это не мешать ему проводить нужную политику.

– Ради Бога, не говорите мне больше ничего, – с отвращением сказал Маркхэм. – А то я прямо сейчас пойду и присоединюсь к Беглецам.

Алджис Норвенс резко вмешался в разговор.

– Я вас видел на экране несколько дней назад, – сказал он. – Было очень забавно.

– В самом деле? – сказал Маркхэм. – Я полагаю, вам очень понравились мятежные, смешные высказывания о любви, семье, детях и работе.

– Действительно, понравились.

– А на самом деле, – сказал Маркхэм, – это все – нагромождение лжи. Если вы хотите знать правду, я скажу. У меня было четыре любовницы, тринадцать незаконнорожденных детей и доход в десять тысяч в год от массового производства поясов верности.

Норвенс ухмыльнулся:

– Мне кажется, у вас странное чувство юмора. Маркхэм сказал с улыбкой:

– Это странный мир – особенно для того, кто имел счастье не привыкнуть к нему раньше.

– Перестаньте вести себя как мальчишки, – сказала Вивиан с довольным видом. – Я хочу, чтобы вы стали друзьями.

– Глупости, дорогая, – отважно бросил Маркхэм. – Мы делаем как раз то, чего вы хотите. Мы ведем себя как два оленя в брачный период. И это тоже забавно, правда, Алджис?

Норвенс неожиданно переменил тактику:

– Несмотря на первое впечатление, вы мне, кажется, нравитесь, Джон. Надеюсь, мы будем встречаться... Вы когда-нибудь катались на воздушных лыжах?

– Нет, но звучит очень заманчиво.

– Вы должны как-нибудь зайти в клуб, и мы с вами попробуем. Но хочу вас предупредить, что это очень опасно; было много смертных случаев.

– Мы все понемногу умираем каждый день, – заметил Маркхэм. – Я рискну ускорить процесс, раз это интересно.

– Алджис – второй планерист в республике, – сказала Вивиан.

– А кто же первый?

– Я, конечно.

Когда подали пятое блюдо, общий разговор стал значительно более громким, и официанты, разносящие вино, начали сновать с монотонной регулярностью. Именно тогда секция пола в центре подковы, образованной столами, сдвинулась в сторону и наверх поднялась небольшая эстрада. Свет в зале уменьшился, и луч света упал на женщину, которая стояла там, как греческая статуя на пьедестале.

Она была обнажена и совершенно неподвижна. Левая нога и правая рука были серебряного цвета, правая нога и левая рука – золотого, тело и лицо черные, а светящиеся волосы – зеленые.

Неожиданно зазвучала музыка, и она, словно ее ударило электрическим током, спрыгнула с пьедестала с протяжным, низким криком и начала петь и танцевать, детально изображая потерю девственности.

Музыка была неважная, тональный диапазон певицы не превышал трех нот, но ее движения, хотя и легкие, были крайне соблазнительны. Странно, но Маркхэм решил, что общее впечатление нельзя назвать непристойным. Прямой расчет был, очевидно, на сексуальные аппетиты аудитории, но также здесь имели место призыв к жалости и сочувствию. Украдкой посмотрев на своих соседей, Маркхэм заметил слезы в глазах многих женщин. Но наиболее интересным оказался кульминационный момент представления, когда женщина обнаружила, что она беременна от мужчины, который уже дважды стал отцом за пятилетний период. Едва певица начала оплакивать своего любовника из-за приговора к пяти годам условно живого состояния, Маркхэм заметил, что некоторые мужчины явно чувствуют себя неуютно.

Окончив песню, женщина вспрыгнула на пьедестал и застыла в исходной позе. Эстрада медленно опустилась.

Следующий номер, очевидно, был создан специально для Маркхэма. Это был балет, исполняемый мужчиной-танцором в карикатурной одежде двадцатого века, андроидом и балериной в вечернем платье двадцатого века. Их сопровождал небольшой хор андроидов и три танцора, одетые как жена и дети Спасенного.

Маркхэм зачарованно смотрел, как карикатурный Спасенный, выйдя из условно живого состояния, изображал ужас при виде андроида и отвращение – в ответ на откровенные предложения балерины. Затем Спасенный танцевал вокруг призрачных фигур жены и детей, безуспешно пытаясь дотянуться до них через невидимый барьер.

Умоляющие жесты детей и женщины в одежде двадцатого века вызвали громкий смех, достигший апогея, когда они протанцевали к столу Маркхэма и обратились прямо к нему. Он отвернулся, закрыв глаза, пряча свое горе. Но собравшиеся расценили это как публичный отказ от старомодной концепции семейной жизни, и смех, немного затихший, стал еще громче.

Затем, когда Спасенный на сцене, осознав бесполезность попыток соединиться с семьей, в отчаянии опустился на пол, музыка почти потонула в криках зрителей.

Наконец персональный андроид убедил Спасенного взять себя в руки; он поднялся с пола, отмахнулся от семьи небрежным жестом и исполнил танец освобождения. Символически поменяв старомодный костюм двадцатого века на одежду двадцать второго, он исполнил безумный танец с балериной, который завершился неизбежным сексуальным слиянием. В финальной сцене Спасенный, перестав заниматься любовью с балериной, обнаружил, что его жена и дети материализовались снова. С отвращением отшатнувшись от них, он позволил персональному андроиду и хору увести их прочь.

Когда эстрада вновь исчезла в полу, Маркхэм почувствовал руку на своем плече.

– Джон, дорогой, мне так жаль, – прошептала Вивиан. – Если бы я знала, я бы заставила Клемента запретить это.

– Неужели это так важно? – Маркхэм следил за своим голосом. – Кроме того, все хорошо посмеялись.

– Кроме тебя, – сказала Вивиан. – И меня... Очень больно, да?

Он ответил улыбкой:

– Не думаю. Теперь я ношу крепкую броню.

– Живые андроиды! – воскликнул Алджис Норвенс с широкой улыбкой. – Ну и смехота! Интересно, кто это придумал.

– Мне тоже, – сказал Маркхэм. – Хотелось бы его поздравить. – Он вопросительно посмотрел на Вивиан.

– Я не знаю, – сказала она. – Обычно представления организовывает Соломон. Он должен знать. Хочешь, я узнаю для тебя?

– Не беспокойся. Я почему-то уверен, что Соломон приложил к этому руку.

Андроиды-официанты молча и быстро убрали обеденные приборы и стали подавать кофе и ликеры. В это время из пола поднялась широкая круглая сцена. Раздался приветственный смех, удивленные и возбужденные крики. Маркхэм несколько секунд смотрел на спектакль, не веря своим глазам, а потом почувствовал физическую тошноту.

На сцене было три изысканно одетых человека: двухголовая женщина, одно лицо у которой было детское, а второе вполне взрослое, четырехрукий мужчина и мужчина с длинным цепким хвостом.

Не произнося ни звука, они разыгрывали древнюю тему ревности. Оба мужчины с серьезным видом демонстрировали собственные страдания. Четырехрукий в знак внимания предлагал женщине цветы, леденцы, духи и вечерний халат с двумя капюшонами. Женщина немного потанцевала с ним, при этом двумя руками он обнимал ее, а двумя другими – гладил ее детское лицо. Его соперник, устав на это смотреть, схватил его за лодыжку своим гибким хвостом и дернул. Затем он танцевал с женщиной, больше внимания обращая на ее взрослое лицо, и двигал хвостом, то просто кривляясь, то непристойно, так, чтобы вызывать у публики смех.

Маркхэм почувствовал, что больше не в силах это терпеть. Но когда он попытался встать, Вивиан удержала его.

– За это надо благодарить двадцатое столетие, Джон, – тихо сказала она.

– Мутации, вызванные Войной, все еще повторяются. И ученые-андроиды говорят, что в ближайшую тысячу лет их не избежать. Ты считаешь, что мы злые и бесчувственные, да? Думаешь, что мы деградировали и прогнили. А может быть, наш образ жизни – просто способ не помнить об ужасах Войны.

– Все, по-моему, смотрят с большим удовольствием, – сказал он с отвращением.

– Не все, – ответила она. – Кроме того, мы превзошли двадцатый век кое в чем, ты знаешь. У нас больше нет войн.

Он попытался найти подходящий ответ, но, похоже, его не было, во всяком случае совсем честного.

Наконец ужасное представление закончилось. Все потонуло в аплодисментах и взрывах смеха. Маркхэм подумал, что в этом смехе есть что-то странное; ему показалось даже, что этот смех близок к истерике. Особенно у женщин. Потом ему пришло в голову, что все люди здесь – тоже ведь потенциальные жертвы Войны. В первый раз он серьезно задумался о страхе, который вызывала в этом веке беременность, и о наказании мужчин за безответственность.

Алджис Норвенс повернулся к Маркхэму со странной улыбкой:

– Вам это показалось забавным?

– Нет. А вам?

– Если бы мы не смеялись, – неожиданно сказал Норвенс, – мы бы ослепли от злости. Вот и смеемся. Трагедия становится комедией, а со смехом постепенно уходит горечь.

У Маркхэма росло чувство замешательства. То человек двадцать второго столетия кажется равнодушным и пустым, то, уже через минуту, в нем вспыхивают чувствительность и понимание.

Он уже собирался спросить Норвенса о возможности легкой смерти, когда началось последнее представление. Из-под пола появился большой прозрачный шар, стеклянный или пластиковый, сиденье внутри которого было укреплено таким образом, что, как бы шар ни поворачивался, сиденье оставалось в вертикальном положении. На нем сидел кто-то, похожий на обнаженного мальчика лет десяти. Но, приглядевшись, Маркхэм увидел, что, в отличие от всего тела, лицо ребенка все в морщинах, как у старика.

В шаре было небольшое отверстие, через которое проходил яркий луч красного света от прибора, находящегося в руках у этого ребенка.

Андроид, положив руку на поверхность шара, объявил, что там находится Сильверо, известный телепат и прорицатель.

Когда андроид замолчал, Сильверо помахал зрителям и дружески улыбнулся. Затем, по сигналу президента Бертранда или Соломона, андроид крутанул шар, луч красного света описал дугу и остановился прямо на лице одного из гостей.

Маркхэм увидел, как глаза у этого человека изумленно раскрылись, а потом остекленели и взгляд безжизненно уставился в одну точку, лицо потеряло всякое выражение, тело застыло.

Сильверо заговорил, и его тонкий, дрожащий голос, благодаря усилителю, звучал пронзительно:

– Субъекта зовут Орланд Джойс. Ему тридцать восемь лет, три месяца он провел в условно живом состоянии. У него было одиннадцать женщин, и от одной он имел ребенка. В тринадцать лет он подстроил поломку андроида, что осталось тайным, но дало комплекс вины и подозрительный страх перед небиологическими личностями. В возрасте шестнадцати лет он вступил в интимные отношения с женщиной на десять лет старше его, по ее инициативе. Женщина позднее стала Беглецом, и субъект выдал ее психиатрической команде. В двадцать два года он завоевал первый приз по воздушным лыжам на Лондонской Олимпиаде. В двадцать семь он выставил десять скульптур на Республиканской Выставке Искусств и был награжден Золотым Тюрбаном. В возрасте тридцати двух он произвел на свет одного разрешенного ребенка. Сегодня вечером он вступит в связь с женщиной с зелеными волосами. Завтра он улетит в Шотландию на Осенние Игры. После этого он проведет два месяца в Сити на лечении у психиатра. В сорок один год он снова станет отцом. В сорок семь лет он получит серьезную травму, занимаясь таким видом морского спорта, которого еще не существует. О возрасте, в котором субъект умрет, говорить не разрешено. Больше я ничего не скажу.