Текст книги "Дело о золотой мушке. Убийство в магазине игрушек"

Автор книги: Эдмунд Криспин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 3
Пробы неокрепших голосов

 
Во время оно башня здесь была
Сторожевая – и она дала
Всей местности названье Барбикана…
Здесь неокрепший голос юных шлюх
И максиминов брань терзает слух.
 

Драйден[32]32
  Драйден Дж. (1631–1700) – английский поэт, драматург, критик. В эпиграфе приведена строфа из его сатирической поэмы «Мак-Флекно». Название одного из районов Лондона, «Барбикан», означает сторожевую башню. Максимин – отсылка к собственной трагедии Драйдена «Любовь тирана, или Царственная мученица», основанной на легенде о мученичестве святой Екатерины Александрийской и любви к ней римского императора Максимина.


[Закрыть]

Было уже далеко за полночь, когда Найджел вышел из комнаты Фена в Сент-Кристоферс, чтобы вернуться в «Булаву и Скипетр». Разговор шел о старых знакомых, былых днях, о нынешнем состоянии колледжа и о том, как повлияла война на университет в целом. «Кретины! – говорил Фен о нынешнем наборе студентов. – Недоучки!» Судя по тому, что Найджел уже успел увидеть, тот был совершенно прав. Средний возраст в колледже сильно снизился, и вместо более взрослых эксцентриков и ярких личностей, учившихся здесь до войны, теперь в студенческой коммон-рум[33]33
  Коммон-рум – объединение студентов или профессоров по принципу их положения в образовательной иерархии, а также помещение в колледже, где они могут собираться за разговором и чтением газет, нечто вроде клуба. В Оксфордских колледжах существуют три типа коммон-рум: младшая и средняя – для студентов начальных и старших курсов и старшая – для преподавательского состава.


[Закрыть] преобладал стандартный тип старосты привилегированной частной школы. К тому же стали больше заниматься науками и меньше изучать искусство, и Найджел, с присущим людям искусства снобизмом, порицал это.

Но весь вечер он пребывал в рассеянности. За тем коротким разговором перед ужином он узнал кое-что о запутанных обстоятельствах, связанных с Изольдой, и теперь был менее склонен насмешливо относиться к услышанному, чем поначалу. Он вспомнил, как трясся от ярости в своем кресле Дональд Феллоуз, как холодно-насмешлив был Николас, какое инстинктивное, почти физическое отвращение испытывал к девушке Роберт; были и другие нити, которых он пока не видел. Он с трудом представлял, во что все это способно вылиться. Может быть, как и большинство таких безвыходных ситуаций, она разрешится с устранением той или иной из ее составляющих… Найджел, будучи от природы ленив, не любил поспешных выводов и решительных шагов и всегда ждал, пока ситуация не изменится сама собой и принимать решение будет уже не нужно. Ну, разумеется, все как-нибудь уладится!

Он спал крепко и встал поздно, так что было уже половина одиннадцатого, когда он собрался в театр, проклиная себя за опоздание.

Театр находился в десяти минутах быстрой ходьбы от отеля. Он стоял на окраине города, в глубине длинной улицы с частными домами, служившими главной дорогой в соседний город. В прозрачном свете ясного осеннего солнца Найджел задумался, не бываем ли мы несправедливы к викторианцам, обвиняя всю их архитектуру в отсутствии изящества. В этот раз неизвестному архитектору вполне удалось придать зданию ощущение легкого, пусть и несколько женственного очарования. Перед большим домом из мягкого желтого камня была широкая лужайка, по которой в антрактах летними вечерами зрители прогуливались с напитками и сигаретами. Большую часть здания просто отремонтировали, только авансцену, подмостки, гримерные и бар переделали полностью. Бар на первом этаже за амфитеатром, к которому с обеих сторон фойе вели две лестницы, был решен как остроумная стилизация под прежний стиль и прекрасно гармонировал с ним. Кроме того, обе кассы снабдили широкими стеклами вместо маленьких романских арочек, через которые обычно ведутся операции в старых театрах.

Найджел проскользнул в затемненные ряды, все еще злясь на себя за опоздание. Он хотел посмотреть все репетиции, чтобы хотя бы отчасти понять, как все-таки пьеса доводится до премьеры.

Но, к его удивлению, тут почти ничего не происходило (позднее Найджел понял, что так проходит чуть ли не треть любой репетиции в репертуарном театре). Под зажженными софитами несколько человек с машинописными экземплярами ролей в руках без дела стояли или сидели на сцене посреди беспорядочно составленных декораций репетируемой пьесы, куря или вяло переговариваясь. Молодая женщина, про которую Найджел подумал, что она, должно быть, помощник режиссера, передвигала стулья и столы так энергично, что они, казалось, вот-вот развалятся. Роберт разговаривал с кем-то, стоя у оркестровой ямы, через которую была перекинута ненадежного вида доска, обеспечивавшая проход со сцены в первые ряды. В оркестровой яме молодой человек рассеянно наигрывал на пианино джазовые мелодии.

– Хорошо бы нам уже продвинуться дальше, – сказал он кому-то на сцене.

– Клайв еще не появился.

– Разве мы не можем заняться вторым актом?

– Он нужен во всех актах.

– Господи, да где же он?

– Сказал, что поедет на поезде в восемь тридцать из города. Либо поезд опаздывает сверх всякой меры, либо Клайв его пропустил.

– И зачем он все время так спешит в город?

– Он ездит повидаться с женой.

– Подумать только! Каждый вечер?

– Да.

– Ну, надо же…

Все это казалось таким нереальным. «Может быть, эффект искусственного освещения», – думал Найджел. Раньше ему не приходило в голову, как мало актеры и актрисы видят солнца. Вдруг он поймал себя на том, что случайно подслушивает разговор двух человек, стоявших рядом с ним в темноте.

– Но, дорогая, неужели тебе необходимо так за ним бегать?

– Не глупи, дорогой, нужно быть зайчиком с такими, как он, чтобы хоть чего-то добиться.

– Ты что, хочешь сказать, что в театре нужно извлекать выгоду из своей женственности, чтобы получить работу?

– Ах, неужели ты действительно думаешь, что люди получают роли за одну только способность играть?

Кто-то на галерее осветителя включил прожектор, и в короткой вспышке Найджел увидел, что эти двое были Дональд и Изольда. Совесть подсказывала, что он должен отодвинуться, но любопытство вынудило его остаться. Его не заметили.

– Если бы только ты не был так кошмарно ревнив, дорогой…

– Изольда, послушай. Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю…

– Да уж. Мне ли не знать…

– Конечно, тебе это зверски надоело, ты ведь меня не любишь.

– Милый, я уже говорила тебе: я тебя люблю. Но, в конце концов, мне же надо думать еще и о карьере…

– Джейн! – вдруг раздался голос Роберта с переднего ряда. – Позови-ка Изольду, будь так добра, дорогая. Хочу с ней быстренько просмотреть ее песню.

– Не нужно, дорогой, я уже здесь, – сказала Изольда и двинулась вперед по проходу.

Маленькая группа на сцене разошлась в разные стороны.

– Друзья, не уходите, – попросил Роберт. – Просто освободите сцену. Это не займет много времени, а после начнем, с Клайвом или без. Кто-нибудь может читать за него. Ты отрепетировала танцевальную часть? – обратился он к Изольде.

– Да. Но я не знала, какие будут декорации. Все будет как сейчас?

– Ричард, можно ли для первого акта оставить все как есть? – спросил Роберт у сценографа.

– Задники в «Оксфорд плейхаус»[34]34
  «Оксфорд плейхаус» – основное театральное здание в Оксфорде, не имеющее своей труппы, но предоставляющее сцену приезжим и оксфордским театральным компаниям. Расположено на Бомонт-стрит (не случайно Изольда и Хелен снимают апартаменты именно на этой улице).


[Закрыть] будут стоять дальше, – ответил Ричард. – И там нет стола. Джейн, Джейн, дорогая!

Помощник режиссера выскочила из своего закутка, как кролик из шляпы.

– Джейн, этот стол должен быть гораздо дальше.

– Извини, Ричард, но сам вспомни – он же закреплен. Мы не можем его передвинуть – и так с ним довольно промучились.

– Что ж, ладно, не важно, – сказал Роберт. – Сделай пока то, что можно. Брюс, дружище, – добавил он, обращаясь к молодому человеку в оркестровой яме, – сыграешь нам этот номер сейчас, ладно? Все сразу, оба куплета.

Молодой человек в оркестровой яме мрачно кивнул.

– «Сердце зачем живет и бьется?» – уточнил он.

– Именно. Это старая песенка[35]35
  Песня 1929 г., музыка Дж. Керна, стихи О. Хаммерстайна-мл. То есть к моменту постановки пьесы этой популярной некогда песне было 11 лет.


[Закрыть], но довольно забавная. – Он повернулся к Изольде. – Готова, дорогая? Так, какая там у нас последняя реплика? Ах да, Клайв говорит: «Ну, давай пой, если тебе так хочется».

– Тише, пожалуйста! – Приглушенное бормотание за кулисами резко прекратилось.

– «НУ, ДАВАЙ, ПОЙ, ЕСЛИ ТЕБЕ ТАК ХОЧЕТСЯ!» – рявкнул Роберт.

Пианист сыграл пару вводных аккордов, и Изольда запела.

 
Сердце зачем
живет и бьется?
 

– Извини, извини, минутку! – сказал вдруг Роберт. Музыка прекратилась. – Изольда, дорогая, сначала ты стоишь в середине сцены. Потом разберемся с движениями во время песни, а пока делай, как хочешь. Ну, вот: «Давай, и как-там-бишь-дальше, и – та-ра-ра-ра…»

Роберт сделал пару шагов назад по проходу, и музыка снова заиграла.

Найджел подошел к Дональду и сказал:

– Привет!

Дональд, чей взгляд был прикован к сцене, вздрогнул от неожиданности.

– О, привет, – ответил он. – Не сразу понял, кто это. Пойдемте сядем, а?

Когда они уселись, внимание Найджела снова вернулось к сцене. Неожиданно для себя, он невольно восхищался пением Изольды, которая переняла для этого случая легкий американский акцент и слегка шепелявила. У нее отлично получалось; выходило вызывающе сексуально.

 
Сердце зачем
живет и бьется?
Что я дарю,
что мне дается?
Ах, почему я желаю чего-то,
на что и надежды нет?
На что мне надеяться?
Как мне узнать ответ?
Зачем маню я
тебя к себе поближе?
Зачем я плачу —
ведь ты меня не слышишь?
Ах, как все это глупо,
но что мне поделать с собой!
Ведь сердце бьется
затем лишь, чтоб быть с тобой!
 

Песня кончилась, молодой человек за пианино со скучающим видом сыграл еще куплет, и Изольда станцевала. Она танцевала хорошо, с какой-то наивной соблазнительностью, но Дональду это как будто не доставляло удовольствия.

– Жалкое зрелище! – пробормотал он и, обернувшись к Найджелу, добавил: – Не понимаю, как женщины заставляют себя вытворять такое. А ведь им это, похоже, страшно нравится!

– Но ведь все довольно безобидно, – мягко возразил Найджел. – Вы, наверное, имеете в виду музыку.

– Нет, я имею в виду сексуальность. Они ведь просто обожают так выставляться.

– Ну, – ответил Найджел, – нет ничего удивительного, что женщине приятно прибегнуть к такой примитивной форме сексуальных авансов по отношению к целой компании мужчин, сидящих в зале, совершенно не опасаясь, что ее, так сказать, поймают на слове. Восхитительное, должно быть, чувство!

– Но разве вы не возражали бы, если бы так вела себя ваша жена?

Найджел с любопытством взглянул на него.

– Нет, – медленно произнес он, – не думаю.

– Хорошо! – Голос Роберта прервал их разговор. Песня закончилась. – Отлично, дорогая, спасибо, – сказал он Изольде.

– Тебе правда понравилось, дорогой?

– Кое-что, может быть, придется изменить, когда все остальное будет уже готово, – проговорил он, твердо отказываясь выходить за грани обычной вежливости, и поспешно продолжил: – Джейн, милая, позови всех, пожалуйста, начинаем первый акт… Джейн!

– Да?

– Клайв еще не приехал?

– Приехал, только что вошел.

– Слава богу.

* * *

Звонок, дающий сигнал к началу репетиции, громко прозвенел на весь театр. Артисты понемногу собирались, в их числе и злополучный Клайв, приятный молодой человек в черной шляпе, казалось, вовсе не подозревавший, как он всех задержал. Спустя некоторое время репетиция началась.

Примерно на середине акта молодая девушка, незнакомая Найджелу, подошла к нему с Дональдом. Это была Джин Уайтлегг, и Найджел понял, что перед ним еще одна участница конфликта, возникшего из-за Изольды и обострившегося с приходом Роберта. В том, что девушка безумно влюблена в Дональда, можно было не сомневаться: каждое слово, каждый жест выдавали ее, так что заметил бы и слепой. Найджел вздохнул про себя. Он никак не мог понять, что Джин нашла в Дональде, который представлялся ему глупым маленьким человечком, и уж совсем не понимал страсти Дональда к Изольде. Ох, как все это непросто… Найджел вежливо поинтересовался, пришла ли она смотреть репетицию.

– Нет, я работаю здесь уже несколько недель, – сказала Джин. – Мне разрешают заниматься реквизитом во внеурочное время.

«Разрешают заниматься реквизитом, вы только посмотрите!» – подумал Найджел, знавший театр достаточно, чтобы понимать, какая это неблагодарная работа. Он решил, что Джин – одна из тех готовых на все актрис-любительниц, которые приходят в восторг от малейшего соприкосновения с профессиональным театром и тратят свою жизнь на бессмысленную подсобную работу. Он еще пытался изобразить на лице заинтересованность, когда Джин отвернулась и тихо заговорила с Дональдом. Найджел видел, как Дональд все сильнее закипал от ее нескончаемых упреков. «Как все это банально, – думал Найджел, – ну, просто сценка из комедии Реставрации, но при этом совершенно не смешная. Горькая, глупая, низкая и бессмысленная». Позднее он понял, насколько ожесточенными были на самом деле эти ссоры, и упрекал себя за то, что обращал на них так мало внимания.

В четверть двенадцатого закончили акт. И хотя актеры читали с листа и постоянно прерывались, чтобы отработать движения, Найджел завороженно наблюдал за рождением пьесы и с сожалением услышал слова Роберта:

– Все, ребята, перерыв на кофе! Только четверть часа!

– Если хотите кофе, он в Зеленой комнате, – сказала Джин Найджелу. – Ах да, кстати: нет ли у вас, часом, виолончели?

– Да что вы, нет, – удивился Найджел.

– Да вы бы и не одолжили ее, даже если б у вас и была, я уж вижу. Я должна где-то непременно достать виолончель к следующей неделе. – И она исчезла в проходе.

– Честно говоря, – сказал Дональд, – эта девица просто несносна.

Что-то в его фамильярном, светском тоне возмутило Найджела.

– А по-моему, она очаровательна, – коротко отрезал он и спустился вниз по проходу, чтобы поздороваться с Робертом, который разговаривал на сцене с ассистентом и сценографом.

Труппа рассеялась как по волшебству: женщины направились в Зеленую комнату пить кофе, а большинство мужчин – в «Астон Армс» через дорогу. Роберт несколько рассеянно поздоровался с Найджелом.

– Вам, наверное, тут скучно, – произнес он.

– Что вы! Наоборот, все очень увлекательно. И очень, – Найджел запнулся на мгновение, подыскивая прилагательное, – занятная пьеса, если можно так сказать.

– Я рад, что вам нравится. – Роберт действительно выглядел довольным. – Но это, сами понимаете, только скелет. Никакого действия, никакого реквизита. Правда, труппа гораздо лучше, чем я мог надеяться. Уговорить бы их еще выучить роли!

Найджел был удивлен.

– А они что, могут не выучить? – спросил он.

– Я так понимаю, пара человек считают своим долгом пропускать собственные реплики по шесть раз за репетицию вплоть до самой пятницы. Ну, там увидим. Вы будете кофе?

– Если на меня хватит.

– Помилуйте, разумеется, хватит! Вы знаете, где Зеленая комната? Если нет, Джейн вам покажет. Я спущусь через минуту. Боюсь, мы не можем позволить себе большого перерыва.

– Идете? – спросила Джейн, стройная, привлекательная молодая женщина лет двадцати или около того.

– Да, – сказал Найджел и с едва заметным уколом вины оглянулся в поисках Дональда. Но тот исчез.

За кулисами Найджел с любопытством разглядывал все вокруг: большой электрощит в закутке помощника режиссера, декорации, составленные у стены, и линию, отмечавшую край вращающейся сцены. Он обратил внимание на рисунки, нацарапанные на обратной стороне декораций: животные, карикатуры на членов труппы, строки из прошлых пьес – свидетельства эмоционального возбуждения перед выходом на сцену или во время генеральной репетиции. Даже в репертуарном театре, где каждую неделю играют новую пьесу, волнение перед премьерой никогда не ослабевает.

Они вышли через двустворчатую дверь в глубине сцены (тщательно обитую и поставленную на рессоры, чтобы не хлопала) и поднялись по короткой каменной лестнице в Зеленую комнату.

– Вы пришли ради песни Изольды? – спросила Джейн.

– Вообще-то, да.

– И вам понравилось?

– Очень, – ответил Найджел, не соврав.

– Я ее дублирую и от этого в полном ужасе. Я же ни одной ноты взять не могу, но раз Роберт попросил меня, значит, считает, что я как-нибудь справлюсь. Но это такая тоска – учить роль, когда шанс в конце концов сыграть ее равен одному к тысяче.

– Да… – рассеянно ответил Найджел, поскольку думал о Хелен, которая не появилась в первом акте. – Кажется, Хелен Хаскелл задействована в начале второго акта? – добавил он.

– Хелен? Да, и в самом деле, дорогой вы мой! Может быть, она сейчас в Зеленой комнате.

Найджел был немного озадачен этим «дорогим». Он еще не привык к театральной манере через слово расточать подобные ничего не значащие ласковые обращения.

Они вошли в Зеленую комнату. Туда уже набилось порядочно народу, и Джейн некоторое время искала для него кофе. Выдав ему чашку, она неожиданно исчезла, предоставив Найджела самому себе.

Его самолюбие было несколько задето тем, что никто его не замечал. Тут он увидел Хелен, склонившуюся в одиночестве над экземпляром «Метромании», и решил подойти к ней. Он сел рядом и сказал не без некоторой дрожи:

– Привет.

– Привет, – ответила она, одарив его очаровательной улыбкой.

– Надеюсь, я не мешаю вам учить роль, – продолжил он некстати, немного приободрившись.

Она рассмеялась:

– Господи, что вы! Не в этот же день недели[36]36
  В английском репертуарном театре новую пьесу ставят каждую неделю, и поэтому каждый день недели посвящен какому-то одному аспекту репетиций.


[Закрыть]. – Она бросила книгу на соседний стул. – Ну, расскажите же мне о себе. Я слышала, вы были на фронте. Это, наверное, ужасно.

«Черт возьми эту женщину! – подумал Найджел. – С ней я чувствую себя ребенком. А я наверняка выгляжу ужасно. – Он машинально поднял руку, чтобы пригладить волосы. – Хотел бы я, чтоб она не была такой привлекательной… или нет?»

– Я Найджел Блейк, – произнес он более или менее спокойно.

– Ах да, конечно! Роберт рассказывал мне о вас – и Джервейс.

На лице Найджела появилось выражение серьезной тревоги.

– Я не знал, что вы знакомы с Феном, – сказал он. – В любом случае не придавайте значения его рассказам обо мне. Он просто говорит первое, что приходит в голову.

– Ну вот, какая жалость! Он довольно хорошо о вас отзывался. – Она немного наклонила голову набок. – В любом случае я смогу судить сама, когда узнаю вас получше.

Найджел обрадовался до смешного.

– Вы не хотели бы пойти со мной на ленч? – спросил он.

– Я бы с радостью, но, думаю, мы закончим не раньше половины второго, а ведь это ужасно поздно, да?

– Тогда пообедаем.

– Мы ведь начинаем в семь сорок пять, а мне еще надо вернуться заранее, чтобы переодеться и накраситься. Придется очень торопиться. Чай? – добавила она с надеждой.

Оба рассмеялись.

– Ужин, – твердо сказал Найджел. – После представления. Чай – это слишком скучная трапеза. Может быть, я смогу убедить отель накрыть нам в моей гостиной.

– Ну, и предложения же у вас!

– Ну, не важно где. Я зайду за вами после представления. Во сколько?

– Около половины одиннадцатого.

– Прекрасно.

Вошел Роберт, коротко кивнул Найджелу и заговорил с Хелен о ее роли. Так что Найджел отошел, осторожно держа чашку с кофе в левой руке. У окна стояли Дональд, Изольда и Джин Уайтлегг, и атмосфера в компании казалась отнюдь не дружелюбной. С неопределенным намерением остудить страсти, Найджел присоединился к ним.

– Привет, Найджел, – протянула Изольда, увидев, что он подходит. – Ну, как, насладились шедевром?

– Мне понравилось, – сказал он.

– Как любопытно. И нашей крошке Джин тоже нравится. – Джин начала что-то говорить, но Изольда ее перебила: – Эта вещь, конечно, ужасно поверхностна, и никаких возможностей для настоящей игры. Но, без сомнения, имя нашей дорогой Рэйчел заставит всех слететься, как мух на мед.

В уме Найджел внес себя в список тех, кто не любит Изольду Хаскелл – и без того слишком длинный.

К собственному изумлению, он обнаружил, что поучительно замечает:

– Комедия и должна быть поверхностной. И техника комедийной игры, даже если она отличается от игры в серьезной пьесе, не менее сложна.

– Ну, надо же, Найджел! – произнесла с преувеличенным удивлением Изольда. – Какой вы умный! А мы все думали, что вы ничего не знаете о театре!

Он покраснел.

– Я очень мало знаю о театре, но достаточно насмотрелся на актеров и актрис, и меня раздражает их претензия на то, что они единственные хоть что-то в нем понимают.

Изольда, почувствовав, что возможности наговорить гадостей по этому поводу исчерпаны, переменила тему:

– Вижу, вы представились моей сестре. Вам не кажется, что она привлекательна?

– Я считаю ее очень привлекательной.

– Как и Ричард, – заметила Изольда. – Мне кажется, у них все серьезно, а вы как думаете?

У Найджела заныло сердце. Он знал, что Изольда хочет насолить, но должны же для ее слов быть какие-то основания… Он ответил настолько равнодушно, насколько мог:

– Они нравятся друг другу?

– А как же! Я думала, все уже поняли… Ну, вы-то здесь недолго, так что откуда вам знать. В любом случае вас это наверняка совершенно не волнует.

Найджел чуть было не ответил: «Так и есть», – но вовремя осекся. Ничто не мешало Изольде передать его слова Хелен при первом же удобном случае. Ребяческое интриганство и лицемерие! Но игра Изольды была такого рода, что в нее втягивались, хотя бы на время, все окружающие. Он сказал:

– Напротив. Как уже говорил, я нахожу вашу сестру очень привлекательной.

Он с облегчением услышал за спиной спокойный, разумный голос. Это была Рэйчел.

– Привет, Найджел. Ну и как вам этот бардак вместо репетиции? Глупый вопрос, – добавила она с улыбкой, прежде чем он успел ответить. – Вам, наверное, уже все его задавали, и вы устали отвечать.

– Я уже привык отвечать: «Мне все очень нравится» и наблюдать вежливое недоверие на лицах людей.

– Ничего, к концу недели будет веселее. – Она взяла его под руку и отвела подальше от остальных. – Думаю, вам не очень симпатична Изольда.

– Честно говоря, нет. А вам?

– Препакостное создание.

Они засмеялись, и разговор перешел на другие темы. Вдруг раздался голос Роберта:

– Джейн, дорогая, будь добра, сходи в «Астон» и приведи мужчин. Пора начинать второй акт.

Изольда потянулась и зевнула.

– Слава богу, я уже свободна. Мне предстоит приятная неделя почти ничего-не-делания, – сказала она.

– Изольда, – поспешно вмешалась Джин Уайтлегг. – Я хочу поговорить с тобой о Дональде.

– Да? – усмехнулась Изольда. – И о чем же тут говорить, хотелось бы знать? Дональд, дорогой, тебе лучше уйти. Тебя одолеет тщеславие, если будешь слушать, как две женщины за тебя дерутся.

– Ну, ради бога, Джин, – пробормотал Дональд.

– Почему ты не оставишь его в покое? – взорвалась вдруг Джин. – Ты знаешь, он тебя интересует, только когда вокруг нет никого в штанах, с кем бы пошляться. У тебя теперь есть твой драгоценный Роберт, перестань морочить ему голову и оставь в покое. Слышишь, оставь его в покое! Ты не любишь его и никогда не любила. Да тебе вообще ничего не дорого, кроме собственного тщеславия и гордыни!

– Джин, дорогая, не надо, – смутился Дональд.

Она повернулась к нему в ярости и закричала:

– Да не будь ты таким бесхребетником! Ты что, не понимаешь, что это ради твоего же блага – твоего блага, чтоб тебя!

– Да что ты, Джин, дорогая, – мягко проговорила Изольда. – Естественно, ты ревнуешь! Можешь не сомневаться, такой симпатичной умной девушке, как ты, нечего беспокоиться о соперницах. Ведь тебе стоит только поманить пальцем, и Дональд сделает все, что ты скажешь…

Лицо Джин исказилось.

– Ненавижу! – прорыдала она. – Ненавижу тебя, ты, проклятая, мерзкая… – Она осеклась и расплакалась, не сдержавшись.

Рэйчел подошла и крепко взяла ее за руку.

– Джин, – твердо сказала она, – помнишь, мне для первого акта требовалась большая современная картина? Мне только что пришло в голову, что одна вещь из магазинчика на Терл-стрит[37]37
  Терл-стрит – улица в центре Оксфорда, где располагаются старинные антикварные, книжные, портновские и сапожные лавки.


[Закрыть] прекрасно подойдет – репродукция Уиндема Льюиса[38]38
  Льюис П. У. (1882–1957) – английский художник, основавший собственное направление абстрактной живописи, близкое кубизму – «вортицизм» (от лат. vortex – воронка), и писатель-романист.


[Закрыть]. По-моему, сейчас самое время сходить за ней.

Джин кивнула и выбежала из комнаты, продолжая плакать. В дверях она чуть не врезалась в Джейн, которая просунула голову, чтобы объявить:

– Акт второй, сейчас же, милые мои! – А затем, sotto voce[39]39
  Вполголоса (ит.).


[Закрыть], Ричарду: – Господи, что еще случилось? – И исчезла.

– Мне кажется, ты могла бы быть поосторожней, Изольда, – холодно произнесла Рэйчел. – Еще пара таких сцен, и ты будешь на ножах со всей труппой.

– Я не позволю какой-то девчонке критиковать прилюдно мою личную жизнь, – сказала Изольда, – и это в любом случае не твое дело. Пошли, Дональд. Давай убираться из этого проклятого места. Очевидно, это одно из новых правил репертуарных театров: любовница продюсера может разговаривать с труппой, как ей заблагорассудится.

Когда она ушла, Рэйчел сказала Найджелу:

– Кого-кого, а уж эту девчонку хорошенько отшлепать не помешает.

Когда труппа снова собралась на репетицию, на сцене воцарилось подавленное настроение. Новость о небольшой перепалке между Изольдой и Джин распространилась с быстротой молнии, из-за чего привычное бодрое расположение духа в труппе исчезло. Найджел посмотрел еще некоторое время, но около часа дня ускользнул и весьма озабоченный вернулся в «Булаву и Скипетр» к ленчу.

Лишь спустя неделю он осознал, что кое-что из услышанного в то утро давало ему возможность опознать убийцу.