Текст книги "Дело о золотой мушке. Убийство в магазине игрушек"

Автор книги: Эдмунд Криспин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Не имею ни малейшего представления. Мы никогда не говорили о деньгах. Она не предлагала их мне, а я не пыталась просить взаймы.

– Вам не казалось странным, что ваша сестра не живет на более широкую ногу, имея такие средства? Что она, например, не сняла здесь дом или не поселилась в гостинице?

– Думаю, даже у Изольды не хватило бы нахальства так себя вести при том, что я жила в одном с ней городе, – сухо ответила Хелен. – Она, конечно, достаточно удобно устроилась и здесь; но, сдается мне, ей нравилось копить свои сбережения – взять хотя бы то, что она проводила большую часть времени, вытягивая деньги из молодых людей, чьи доходы были в двадцать раз меньше, чем ее.

– Ну-ну, мисс Хаскелл, – рассеянно сказал инспектор, явно занятый другими мыслями. Немного погодя он вынул из конверта кольцо, которое было на пальце Изольды, и показал его Хелен. – Оно принадлежало вашей сестре?

– Это? Бог мой, нет! Оно… Какое отношение оно имеет к смерти Изольды?

– А кому оно принадлежит?

Хелен колебалась.

– Ну, если уж вам непременно нужно это узнать, – проговорила она, – то кольцо принадлежит Шейле Макгоу, нашему режиссеру. Оно постоянно было предметом шуток у нас в театре, настолько это нелепая и безобразная вещь. Но…

Инспектор понимающе кивнул.

– Я только хотел услышать от вас подтверждение, мисс. Мисс Макгоу уже признала себя хозяйкой кольца. Говорит, что оставила его два дня назад в одной из артистических уборных. Кажется, – добавил он многозначительно, словно для того, чтобы поверить в это, требовались какие-то особые усилия, – что кто угодно, будь то человек из театра или и вовсе с улицы, мог туда зайти и удрать с ним.

– Да, полагаю, вы правы, – согласилась Хелен. – Дело в том, что у служебного входа в театр нет швейцара.

– Вот именно. Если верить мисс Макгоу, – обратился инспектор к Найджелу в любезной заботе разъяснить все специально для него, – значит, мы остаемся точно там же, где были до того.

– Умоляю, объясните, – сказала Хелен, – какое отношение имеет кольцо ко всему этому?

– Его нашли на пальце вашей сестры, мисс. И все указывает на то, что оно было надето на ее палец после смерти.

– О! – Хелен неожиданно и необъяснимо погрузилась в молчание.

– А теперь, мисс Хаскелл, можете кратко рассказать мне о ваших передвижениях между шестью и девятью прошлого вечера?

– О передвижениях… Что ж, их было немного. Я направилась отсюда в театр около половины седьмого, загримировалась, вышла в начале пьесы – примерно без четверти восемь, – ушла со сцены десятью минутами позже, сидела в своей гримерной и читала, вернулась на сцену без четверти девять или около того…

– Одну минуту, мисс Хаскелл: правильно ли я понял, что вы отсутствовали на сцене между семью пятьюдесятью пятью и восемью сорока пятью?

Первый раз за все это время Хелен выглядела испуганной. У Найджела екнуло сердце: Хелен не могла бы совершить убийство ни по одной причине – ни психологической, ни фактической, ни основанной на уликах – даже в страшном сне ему не приснилось бы такое – и все-таки он не справился с волнением.

– Да, вы правы, – подтвердила Хелен.

– Делите ли вы свою гримерную с кем-нибудь еще?

– Да, обычно; но на этой неделе девушка, с которой я делю ее, не занята в пьесе. Вы имеете в виду, что я могла бы выскользнуть незаметно, так, чтобы никто не знал? Думаю, могла бы, но я этого не делала. – Ей почти удалось вернуть утраченное самообладание. – Ведь чтобы заставить человека снять грим перед тем, как через полчаса ему придется наложить его снова, нужен по меньшей мере такой сильный мотив, как убийство.

Тут как раз вернулся Спенсер, но новостей у него почти не было: он не нашел никаких бумаг, кроме нескольких незначительных личных писем и справочника с адресом адвоката Изольды (который инспектор тут же спрятал в карман).

– Кроме этого, – сказал он, – только обычная женская артиллерия – прошу прощения, мисс.

Хелен ответила ему улыбкой, в которой в безошибочно точной пропорции были смешаны и понимание шутки, и легкое кокетство.

Инспектор поднялся с места.

– Ну, думаю, на этом все, мисс Хаскелл, премного вам благодарен, – произнес он. – Не хотите посмотреть на свою сестру? – Хелен отрицательно покачала головой. – Ну что ж, пожалуй, при том, как обстоит дело, это разумно. Боюсь, от вас могут потребовать опознать те… то есть ее на коронерском дознании. Оно должно состояться в следующий вторник; мы не можем провести его раньше, потому что и коронер, и его заместитель ухитрились уехать в одно и то же время.

При этих словах он кротко улыбнулся такому удачному свидетельству некомпетентности в высших сферах. Затем, повернувшись к Найджелу, тихо сказал:

– Могу сообщить вам, сэр: было установлено, что пулей, которой убили молодую леди, выстрелили из найденного нами револьвера.

Найджел ухитрился притвориться заинтересованным этой бесполезной информацией; если Изольда и была убита, то, из какого бы оружия ни выстрелили этой пулей, убийство казалось одинаково невозможным.

– Что ж, – заключил инспектор, – я только осмотрю другую комнату и уйду. И я не вижу препятствий сказать вам, – добавил он дружелюбно, – что, по моему мнению, несмотря на определенные трудноразрешимые детали, это все-таки было самоубийство. Такова, – подчеркнул он, – официальная версия.

По-видимому, он смутно намекал на вредоносность неофициальных действий. Затем, любезно кивнув на прощанье, вышел. Спенсер со своей аппаратурой потащился вслед за ним.

Найджел обернулся к Хелен. Она была немного бледна. Они молча смотрели друг на друга некоторое время, затем Хелен воскликнула:

– Дорогой! – И приникла к его губам.

Глава 10
Загубленная будущность

 
В наш век рассудочный – тебя какая сила
В обход ремесел всех на сцену заманила?
И! Будущность к чему блестящую губить?
Чтоб зрителю игру бездарную явить?
 

Черчилль[124]124
  Приведенная цитата взята из поэмы «Росциада», сатиры на театральные нравы Лондона. Пассаж, предшествующий этому отрывку, иронически рисует более прагматические поприща, где мог бы проявить себя бездарный актер, если бы ему не пришло в голову пытать удачи на сцене, и где его бездарность и глупость были бы менее заметны. Эти-то профессии Черчилль и именует «блестящей будущностью».


[Закрыть]

Прошло, по крайней мере, десять минут, прежде чем они услышали стук в окно. Найджел, пройдя через всю комнату, открыл его и выглянул наружу. Джервейс Фен, профессор английского языка и литературы Оксфордского университета, стоял внизу, хмуро уставившись на решетку, за которую безвозвратно провалился карандаш, брошенный им в окно. Но когда он поднял взгляд, оказалось, что Фен пребывает в обыкновенном своем бодром настроении. Он был закутан в чрезвычайно просторный плащ, а на голове красовалась необыкновенная шляпа.

– Можно мне подняться? – прокричал он. – Слава богу, повезло разминуться с инспектором и его присными. Мне надо повидаться с Хелен. А вот видеть тебя совершенно необязательно, – добавил он после некоторого раздумья.

Найджел помахал ему рукой, приглашая зайти, ударился при этом головой об оконную раму и страшно выругался. Фен одолел лестницу, перепрыгивая через четыре ступеньки разом, и оказался в комнате прежде, чем Найджел вернулся на свое место.

– «Старикашка! – сынок обратился к отцу…»[125]125
  Цитата из стихотворения в «Алисе в Стране чудес» Л. Кэрролла в стихотворном пер. Б. Заходера.


[Закрыть], – сказал Найджел, пораженный такой демонстрацией спортивной формы.

– Все утро, – без предисловий начал Фен, – я шел вслед за нашим добрым инспектором, успокаивая напуганных им, смягчая тех, кого он успел взбесить, и за это время насобирал кучу бесполезных и не имеющих отношения к делу фактов.

Он помолчал и, стараясь соблюсти вежливость, лучезарно улыбнулся Хелен.

– Как вы, дорогая? Я воздержусь от соболезнований, поскольку знаю, что они не нужны.

– Ну, что вы за умница, Джервейс! – весело ответила Хелен.

– И давно вы знакомы? – подозрительно осведомился Найджел. – Мне оставить вас наедине?

– Это Wahlverwandtschaft[126]126
  Избирательное сродство (нем.). «Die Wahlverwandschaften» (1809) – роман Гёте, в названии которого переосмысляется химический термин, означавший избирательную способность химических элементов к взаимодействию; Гёте говорит об «избирательном сродстве» людей, предопределяющем их влечение друг к другу.


[Закрыть]. Не так ли, Хелен?

– Прекрати этот гнусный флирт, – резко сказал Найджел, – и расскажи нам, как обстоят дела?

– О, никаких изменений с прошлой ночи, – ответил Фен, тяжело рухнув в кресло. – Хотя на свет выплыли один-два новых факта. Это очень запутанная история: дернешь за одну ниточку – другая потянется, – с загадочным видом покачал он головой.

– Думаю, вы понимаете, что прежде всего мне неизвестно, как была убита моя сестра. Может быть, один из вас расскажет все подробно прямо сейчас?

Фен внезапно помрачнел.

– Предоставлю это тебе, Найджел, – сказал он, – это поможет мне кое-что для себя прояснить.

И Найджел перечислил от начала и до конца все те загадочные, неправдоподобные, вводящие в заблуждение факты, которые были ему известны. Собственный рассказ ни в малейшей степени не прояснил для него эту историю. Закончив, он спросил у Фена, будут ли у него дополнения и разъяснения. Помедлив немного, Фен зажег сигарету, зажав ее в пожелтевших от никотина пальцах, и с неопределенным жестом заговорил:

– Тебе, конечно, известно, что пуля вылетела из того самого пистолета, который мы нашли? И что кольцо принадлежит мисс Шейле Макгоу, которая забыла его в гримерной?

– Да, да, – нетерпеливо ответил Найджел, – мы все это знаем.

– «Мистер Пуф! Ну, раз ему все так хорошо известно, зачем же сэр Уолтер это ему рассказывает?»[127]127
  Цитата из комедии Р. Б. Шеридана (1751–1816) «Критик»/Пер. М. Богословской, С. Боброва.


[Закрыть] – процитировал по своей привычке Фен. – Но к делу! – сурово напомнил он самому себе. – Кое-что может и должно проясниться в течение дня. Тебе требуются пояснения… Что касается всей ситуации, поразмысли-ка вот о чем: представим по очереди каждого подозреваемого в роли совершившего убийство и затем подумаем, кто из остальных, увидев это, будет склонен его защитить.

– Ты имеешь в виду, что в этом деле замешаны двое? – спросил Найджел.

– Что ты, нет! Не так зловеще; все от начала и до конца – дело рук одного человека. Но послушай моего совета: подумай.

– Хорошо, – медленно произнес Найджел, – надо думать, Рэйчел будет защищать Роберта, и vice versa[128]128
  Наоборот (лат.).


[Закрыть], Джин будет защищать Дональда – не знаю, но мне кажется, что и он будет защищать ее; Николас мог бы защищать любого, из чистого озорства, но скорее всего Дональда; ну, а про эту Макгоу я ничего и не знаю.

– А, вот оно как! – Казалось, Фен очень доволен. – А теперь вернемся-ка к самому преступлению. Сосредоточься на следующих пунктах. Во-первых, на том факте, что по радио исполняли увертюру к «Мейстерзингерам», а затем «Жизнь героя» – густой тевтонский компот.

Во-вторых, на том факте, что, когда мы вошли, в комнате чувствовался запах пороха.

В-третьих, на том факте, что никто ни к чему не притрагивался, по крайней мере, в течение четверти часа после нашего прихода.

Если и тогда в голове у тебя не прояснится, – заключил он тоном человека, совершенно уверенного в обратном, – то ты – идиот.

Найджел поспешно подавил несколько недостойных порывов и удовольствовался вопросом:

– Ты действительно знаешь, кто это сделал?

– Я знаю, – мрачно ответил Фен. – Так или иначе, я побеседовал со всеми возможными кандидатами. Но пока еще многое нуждается в подтверждении, фиксации, подкреплении. Это было халтурно сляпанное преступление – никуда не годная работа. – Тут он вдруг обратился к Хелен: – Как бы вы отреагировали, позволь я ускользнуть человеку, убившему вашу сестру? Это практическая проблема, запомните, а не теоретические рассуждения; насколько мне известно, полиция вряд ли раскопает истинные факты – во всяком случае, сейчас они идут не тем путем, каким нужно.

Хелен ненадолго задумалась.

– Это зависит от того, кто был преступником. Если это Роберт или… Да, если это Рэйчел или даже Шейла, или Джин, не думаю, что я стала бы возражать. Но если это Дональд или Ник – это звучит чудовищно, я понимаю, то – да, я была бы против.

Фен мрачно кивнул.

– Очень разумно, – согласился он. – Лично я был бы склонен дать маленький шанс всем – скажем, предупредить, чтобы убрались отсюда. Если кому-либо удастся убежать в этом море продовольственных карточек, регистраций и удостоверений личности, то он того заслуживает. Все это крайне аморально, как вы понимаете, – сказал он насмешливо, несправедливо предполагая, что Хелен и Найджел осуждают его, – и не уверен, что впоследствии по закону не буду считаться соучастником. Но от вашей сестры, Хелен, – простите великодушно – и в самом деле никому не было житья.

На некоторое время воцарилось молчание. Наконец Найджел спросил:

– А что скажешь насчет кольца, Джервейс, – той золотой мушки?

– Золотая мушка, а как же – ты ведь поэтическая натура… Должен признать, это меня все еще озадачивает. Нам следует докопаться до сути, приложив немало стараний. А теперь, – взглянул он на часы, – мы – и вы, Хелен, должны пойти на репетицию, если не хотим опоздать. Следуя несомненно бессмертному совету мистера Герберта Моррисона[129]129
  Моррисон Г. – заместитель премьер-министра Великобритании с 1945 по 1951 г.


[Закрыть], «мы должны пойти на это». Мы должны быть способны… О, мои лапки! О, моя шкурка и мои усики! – вдруг оборвал он себя на полуслове, слепо уставившись вперед. – Боже, боже, каким я был дураком! Да, это точно – очень правильная характеристика. Не дай бог, Гидеон Фелл[130]130
  Гидеон Фелл – герой романов английского писателя американского происхождения Джона Диксона Карра, профессор-лексикограф, детектив-любитель.


[Закрыть] узнает, какое на меня нашло помрачение; мне этого не пережить! – С этими словами он застыл, раскрыв рот.

Найджел воспринял его выходку холодно.

– Прекрати это представление, – сказал он, – ты ведь прекрасно знаешь, что, кроме тебя, оно никому не понятно, и пойдем скорей. Сейчас без пяти одиннадцать. Теперь придется бежать всю дорогу.

Не без труда им наконец удалось выдворить его из комнаты.

По пути к театру к нему вернулся его боевой настрой, что обычно выражалось в непрерывном потоке жалоб. Он отстраненно и подробно сетовал на погоду, на ход войны, на еду и на университет в целом. О сем последнем предмете он так распространялся, что дошел до клеветы. При этом он шагал столь споро, что к тому времени, когда они добрались до театра, Хелен и Найджел порядком утомились.

В труппе известие о смерти Изольды, в общем, приняли без особенной подавленности; чувство облегчения было очевидно, и, казалось, никого не заботила мысль, что убийца, может статься, находится среди них. Общее мнение склонялось к тому, что это, в сущности, и убийством-то назвать нельзя и что сие действие сродни тому, как топят лишних котят, безболезненно усыпляют старых собак или уничтожают вредных насекомых. Репетиция началась хорошо и продолжалась успешно. Найджел смотрел с первого ряда, в то время как Фен ходил туда-сюда, натыкаясь на присутствующих, демонстрируя преувеличенный интерес к процессу и задавая идиотские вопросы.

Сразу после двенадцати Роберт объявил перерыв, и большая часть труппы отправилась в «Астон Армс», Фен и Найджел пошли вместе с Хелен. «Астон Армс» был полной противоположностью всех этих в наши дни набирающих силу, ярко раскрашенных заведеньиц. Он источал столь явственную атмосферу прошлого, что посетителей, казалось, задевают тени давно почивших и покинувших этот мир выпивох. Любое предложение по улучшению или модернизации беспощадно отвергалось руководством, состоявшим из огромного, древнего старика, явно уже вовсю рассыпавшегося на отдельные химические элементы своего состава. Тщательно разработанный ритуал, отказ от которого сулил анафему, соблюдался при заказе и потреблении напитков; блюлась строжайшая классовая иерархия; случайные посетители были нежелательны, а постоянных, в особенности профессиональных актеров, встречали снисходительным всепроникающим презрением. Единственной достопримечательностью этого маленького, изрядно обшарпанного паба был огромный облезлый попугай, у которого с ранних лет появилась привычка выщипывать у себя все перья, так что теперь он являл миру свое тощее, серое тельце во всей плачевной и нелепой наготе – лишь голова да шея, до которых он не мог добраться, сохраняли остатки оперения. Он был подарен хозяину «Астон Армс» в пароксизме слезливой признательности неким заезжим немецким профессором и посему имел привычку цитировать стихи Гейне. Правда, этот трюк удавался только после тщательного повторения двух строчек из начала L’après-midi d’un faune Малларме[131]131
  «Послеполуденный отдых фавна» (фр.) – эклога французского поэта-символиста С. Малларме (1842–1898).


[Закрыть], что запускало цепочку необходимых ассоциаций в его мозгу. Эта его способность возбуждала у военных, часто посещавших «Астон Армс», глубочайшие подозрения, равные по силе лишь тем, что они испытывали к соотечественникам, продемонстрировавшим схожие или большие успехи на ниве изучения иностранных языков. Хозяин заведения пользовался этим для предупреждения завсегдатаев, что паб скоро закрывается, и пронзительные хриплые звуки Ich weiß nicht, was soll es bedeuten, dass ich so traurig bin[132]132
  Первые строки из стихотворения Г. Гейне «Лорелея» в переводе Блока звучат следующим образом: «Не знаю, что значит такое, что скорбью я смущен…» (нем.)


[Закрыть] обыкновенно знаменовали скорый переход к более принудительным методам изгнания.

Появление Фена в маленькой комнатенке произвело ошеломляющее впечатление; даже сивилла за барной стойкой казалась подавленной его энергичным вторжением. Со святотатственной бесцеремонностью он заказал выпивку.

– Когда я был проктором, – сказал он, – мне порой нелегко приходилось – я имею в виду пабы. Люди, которых я там заставал, все без исключений были моими лучшими учениками, и больше всего мне хотелось задержаться и выпить с ними за разговором о книгах. Поэтому я обычно входил туда, только когда ничего другого не оставалось, и быстро пересекал помещение с суровым выражением лица, никого не замечая. Когда младший проктор собирался выходить с обходом, я выяснял его маршрут и звонил своим лучшим друзьям, чтобы предупредить. Боюсь, это было не вполне законно, – заметил он со вздохом.

– Подумать только, – с издевкой сказал Найджел, – эким picaro[133]133
  Литературный типаж авантюриста, мошенника, проказника, нарушающего социальные нормы (исп.).


[Закрыть] ты был! – Фен кинул на него обиженный взгляд.

Шейла Макгоу и Николас стояли в уголке, и Николас неуверенно пытался взъерошить перышки на голове попугая.

– Если он попытается тебя клюнуть, – заботливо произнесла Шейла, – не убирай руку; это только раззадорит его еще больше. – Николас некоторое время терпел мучительную боль, затем отдернул палец и стал с горестным видом его рассматривать.

– В этом, – заметил он резко, – ты заблуждаешься.

Фен пересек помещение по направлению к ним.

– А, Барклай, – сказал он, – позвольте на минутку отвлечь вас – у меня к вам разговор. – Он приветливо улыбнулся Шейле, и та отошла к бару, где стояли Роберт и Рэйчел. Воцарилась неловкая тишина, в которой было явственно слышно, как Дональд Феллоуз в другом конце паба рассуждает о методах оркестровки.

– Бог мой, – заметил Фен, – как здесь тихо. Мне бы не хотелось, чтобы наш разговор был так же хорошо слышен.

Он обратился к попугаю по-французски, тем самым запустив декламацию «Лорелеи». Общая беседа поспешно возобновилась в целях самозащиты.

– Навещал ли вас инспектор сегодня утром? – спросил Фен сквозь гул голосов.

– Нет, хвала небесам. Несомненно, он нашел мои показания столь кристально ясными, что ему и спрашивать больше нечего. Как продвигаются дела?

Некоторое время Фен смотрел на него с интересом.

– Хорошо, как и можно было ожидать, – ответил он. – А вы совершенно уверены, что ни вы, ни Дональд ни разу не покидали ту комнату прошлой ночью?

– «Die sсhönste Jungfrau sitzet dort oben wunderbar»[134]134
  «Над страшной высотою девушка дивной красы…» (нем.) (Гейне. Лорелея/Пер. А. Блока.


[Закрыть], – проникновенно продекламировал попугай, сделал паузу и хрипло вздохнул, прежде чем перейти к следующему куплету.

– Маэстро, я раскрыт! – воскликнул Николас, шутливо поднимая руки в знак капитуляции. – Как вы догадались?

– Догадался, – ответил Фен, нимало не проливая свет на то, каким именно образом ему это удалось. – Надо думать, именно Дональд вышел – сразу после того, как сделал затемнение?

Найджел резко опустился на стул.

– Как вы узнали об этом?

– Просто догадка. Я знаю, что, подойдя к окну, он увидел знакомого и вышел поговорить. Есть некоторые моменты в нашем деле, которые никак нельзя объяснить по-другому.

– Что ж, совершенно случайно – вы правы. Он и другой человек разговаривали как раз у поворота коридора, ведущего к внутреннему дворику. Не думаю, что этот болван рабочий что-то заметил. В любом случае Дональд вернулся меньше чем через пару минут. Нет никаких причин подозревать, что один из них замешан в убийстве.

– Значит, вы знаете, кто был тот, другой? – вкрадчиво спросил Фен.

Николас плотно сжал губы и процедил:

– Нет.

– А я думаю, что даже если вы и не знали этого в момент их разговора, Феллоуз сказал бы вам, когда вернулся.

– С какой стати?

– Это естественно. Разве что, – Фен помедлил, – он уже знал, что совершено убийство, и очень хотел его покрыть.

Николас побелел.

– Мне неизвестно, кто был тот другой, – медленно и настойчиво повторил он.

Фен, крякнув, поднялся с места.

– От вас не было никакого толку, – сказал он, – но, к счастью, это не важно. У меня предостаточно доказательств, чтобы кое-кого повесить – возможно, вы даже знаете, кого. Могу вас заверить, я хочу привести все факты в порядок и классифицировать их только для собственного удовлетворения, но, конечно, помощи с вашей стороны ждать не приходится. – Николас посмотрел в другой конец помещения на Дональда. – Да не беспокойтесь вы! – иронично добавил Фен. – Я дам вам достаточно времени, чтобы обсудить вашу версию происшедшего с Феллоузом, прежде чем задам ему вопросы. Дураки – слишком легкая добыча, чтобы не оказать им подобной любезности перед нападением. – Глаза Фена смотрели сурово.

– «Und das hat mit ihrem Singen die Lore-Ley getan»[135]135
  «И всякий так погибает от песен Лорелей» (нем.) (Гейне. Лорелея/Пер. А. Блока.


[Закрыть], – с хриплым триумфальным выкриком заключил попугай и внезапно затих.

Фен опять обратился к Николасу.

– Расскажите мне, – попросил он, – о вашем понимании этической стороны убийства.

Некоторое время Николас молча смотрел на него.

– Охотно, – наконец вымолвил он. – Я считаю убийство неотвратимой необходимостью в том мире, в котором мы живем: гнусном, сентиментальном мире господства толпы, мире дешевых газетенок и еще более дешевых умишек, где каждый идиот имеет слово, где стерпят любую глупость, где вымирают искусства, а награда интеллекта – презрение, где каждый мелкий базарный торговец знает, как всем важно, что ему нравится и что он думает. Наша мораль и наша демократия научили нас с радостью терпеть дураков, и теперь мы страдаем от их переизбытка. Каждый мертвый дурак – это прогресс, и плевать на гуманность, добродетель, милосердие и христианскую терпимость.

Фен кивнул.

– Узнаю истинного фашиста, – сказал он. – Джулиус Вэндер в «Профессоре»[136]136
  Джулиус Вэндер – персонаж антифашистского романа английского писателя, ученого, поэта и переводчика Р. Уорнера (1905–1986) «Профессор».


[Закрыть] вам бы очень понравился. Факты, приведенные вами, хотя и несколько преувеличены, но, пожалуй, верны, а вот вывод, по счастью, ложен. Что вам не помешало бы, – благосклонно произнес он, – так это капелька начального образования. Думаю, вы и сами оцените его преимущества!

* * *

Фен уселся напротив Шейлы Макгоу, водрузил на столик стакан и принялся внимательно изучать свою визави. На первый взгляд ей можно было дать лет тридцать. На ее бледном лице с резкими чертами уже начали появляться морщины; голос хриплый от чрезмерного курения; она часто кашляла. И только через некоторое время становилось понятно, что на самом деле она гораздо моложе, чем кажется – от силы лет двадцати двух или двадцати трех. Мелкие жесты, какая-то потаенная мягкость в чертах и некоторые характерные обороты речи и ужимки выдавали ее настоящий возраст. «Не такого уж она «крутого замеса», как кажется», – подумал Фен, склонный к вышедшим из моды американизмам.

Она предложила ему сигарету со словами:

– Ну, что? Опять про убийство?

Фен кивнул:

– Отчасти. По правде говоря, единственное, что мне нужно, – уточнить насчет кольца.

– А, это… Догадываюсь, что это ставит меня в первый ряд подозреваемых. Как и то, что у меня были мотивы. Как и то, что у меня нет алиби, – сказала она, выпуская две тающие струйки дыма из узких крупных ноздрей.

– Нет алиби?

– Я весь прошлый вечер читала в своей комнате. В полиции пришли к блестящему умозаключению, что я могла выскользнуть и вернуться обратно в любое время, никем не замеченная.

– В нашем расследовании наблюдается почти полное отсутствие алиби у кого бы то ни было. Множество мотивов, никаких алиби и, по мнению инспектора, само преступление – невероятно.

– Вы хотите сказать, что это было самоубийство?

– Напротив, я уверен, что нет. Это была бы слишком драматическая ирония, если быть реалистом.

Она кивнула и, помедлив, добавила:

– Если полицейские считают это самоубийством, должны ли вы вывести их из данного заблуждения? Самоубийство это или убийство, но всем очень повезло, что оно случилось.

– Да, здорово же не любили эту молодую женщину… – пробормотал Фен. – Порой я думаю: а не потеряли ли вы все в том, что ее касается, чувство меры?

– Если бы вы поработали с ней пару лет, то так бы не считали.

– Скажите мне вот что. Это ваше кольцо… Случалось ли кому-нибудь говорить о нем что-нибудь особенное?

– Мне кажется, почти все в театре успели отпустить какую-нибудь шуточку на его счет.

Фен крякнул, бросив полный отвращения взгляд на пиво в своем стакане, и залпом проглотил половину. Именно такое выражение лица, вероятно, было у брата Барбаро, когда он по указанию святого Франциска проглотил ослиный навоз[137]137
  Криспин допускает неточность. Источник этой легенды о святом Франциске Ассизском – глава 115 «Второго жития Святого Франциска», написанной в 1244–1246 гг. Томмазо да Челано (1200–1265). Некий брат Барбаро в присутствии «высокородного мужа с острова Кипр» оскорбил грубым словом своего собрата по ордену, но затем, увидев, что тот задет его словами, раскаялся и в гневе на самого себя взял пригоршню ослиного навоза и съел его, сопроводив это словами: «Пусть язык, изрыгнувший яд гнева на брата моего, отведает навоза».


[Закрыть]. В «Астон Армс» не подавали виски.

– Но говорил ли кто-нибудь о вашем кольце совсем недавно? – спросил он. – В течение последней недели?

– Да, после репетиции в среду был какой-то разговор о нем в Зеленой комнате, в котором принимали участие почти все. После этого я пошла в одну из гримерных смыть грим с рук, сняла кольцо и оставила его на раковине. Когда я вернулась за ним через полчаса, оно исчезло.

– Чья это была гримерная?

– Ну, хозяева гримерных у нас все время меняются; этой на следующей неделе должна была пользоваться Рэйчел. Бывает, что в нее заходят в первую очередь.

– И кто присутствовал при разговоре о кольце?

– Мне кажется, почти все, включая любителей.

– Включая… – тут Фен назвал имя, заставившее Шейлу резко выпрямиться в кресле. Она пристально посмотрела на него, прежде чем ответить.

– Да, – медленно проговорила она, – но, наверное…

– Поймите меня правильно, – сказал Фен, – было бы глупо делать поспешные выводы.

Он опять на некоторое время впал в мрачное молчание, а затем спросил:

– Вам неприятно, что Уорнер приехал сюда и ставит пьесу сам, в обход вас?

Шейла пожала плечами и зашлась в приступе кашля.

– Черт, – сказала она, вытирая глаза носовым платком, – простите… О чем вы говорили? Ах, да, о том, что Роберт ставит пьесу. Ну, для меня, конечно, было бы хорошей рекламой, если бы удалось сделать это самой. Но он несравненно лучше как режиссер, и вполне естественно, что ему хочется поставить собственную пьесу самому. Нет, я не возражаю. Я могла бы помешать ставить ее здесь, если бы сочла это необходимым, но я не сочла.

– Значит, вы восхищаетесь его творчеством?

– «Восхищаюсь»? Вряд ли это подходящее слово. Разве уместно «восхищаться» Шекспиром? – улыбнулась она.

– Даже так? – удивленно поднял брови Фен. – Конечно, – добавил он поспешно, – я не могу судить о современной литературе, но, думаю, соглашусь с вами. Да, пожалуй, соглашусь. И «Метромания» – это…

– Лучшее из всего, что он когда-либо написал.

К ним подошел Дональд Феллоуз, держа в руке полпинты.

– Николас сказал мне, – сухо обратился он к Фену, – что я теперь под подозрением.

– Феллоуз, – мягко ответил Фен, – вы самый что ни на есть круглый идиот. Вам, увы, невдомек, что сокрытая информация в конце концов всегда выходит наружу. Итак, зачем же ее скрывать? Продолжая в том же духе, в то время как всем и так известно, что именно вы скрываете, вы выставляете себя таким дураком…

– Ну, что ж, тогда – вперед, – пробормотал Дональд. – Скажите же мне, что именно я скрываю.

– Мой юный друг, – произнес Фен с некоторой суровостью в голосе, – я здесь не для того, чтобы делать то, что вы сочтете уместным. Я скажу вам, когда буду готов. А пока…

– А пока, – с неожиданной агрессией повторил Дональд, – каким боком, черт побери, вас это касается? Вы не из полиции.

Фен вскочил с места; он возвышался над Дональдом, как океанский лайнер над буксиром.

– Вы, – проговорил он, – самый слабоумный, низкий, безмозглый трус из всех, кого только мне подкидывала моя злосчастная судьбина. И, что еще хуже, с каждым часом становитесь все более слабоумным, низким, безмозглым и трусливым. С сожалением вынужден признать, что вы – хороший органист и хормейстер. В противном случае колледж вряд ли терпел бы вас так долго. Несколько раз я пользовался своим влиянием, чтобы вас за вашу лень не вытолкали взашей. А теперь у вас хватает наглости спрашивать меня, какое право я имею пытаться по мере сил выяснить обстоятельства этого дела. Пожалуй, лучше уж я предупрежу вас здесь и сейчас: если вы будете по-прежнему следовать избранной вами идиотской стратегии, упорно утаивая сведения, то окажетесь в тюрьме – и поделом. Уж на этот раз я вас выручать не стану.

Дональд побледнел.

– Да пропадите вы пропадом! По какому праву вы так со мной разговариваете? Да я счастлив буду убраться из этого места – с его замшелыми традициями, пошлыми умами и университетскими шишками. И не воображайте, будто ваши угрозы хоть что-то для меня значат – могу вас заверить, здесь вы просчитались! – Он смерил Фена свирепым взглядом, повернулся и вышел.

Найджел, вошедший к концу этой неожиданной и неприглядной сцены, тихо присвистнул.

– Ндаа… – сказал он. – Твоя инвектива не осталась без ответа.

Фен весело ухмыльнулся.

– Боюсь, с моей стороны это представление было игрой и расчетом от начала до конца, и своей целью оно имело нечто совершенно рациональное. Может быть, мне и не стоило этого делать, – с видимым сомнением заключил он. – И все же, не исключено, оно сослужит свою службу.

– Дональд на страже своего ущемленного достоинства всегда немного смешон, – фыркнула Шейла. – Он придет в себя через полчаса или около того. – Она зевнула и потянулась.

– А теперь, – сказал Фен, обеспокоенно озираясь по сторонам, – мне необходимо повидать мисс Уэст, пока опять не началась репетиция. Найджел, будь паинькой и принеси мне еще этой гнусной бурды, – попросил он, указывая на свою высокую пивную кружку. С этими словами он решительно направился в сторону Рэйчел, о чем-то разговаривавшей с Робертом.

– Надеюсь, вам не слишком надоела эта репетиция, – сказал Роберт. Его глаза поблескивали за стеклами очков.

– О, напротив, она кажется мне завораживающей, – ответил Фен, – и непостижимой.

– Непостижимой?

– В этой пьесе, как в очень немногих литературных произведениях, есть моменты, которые можно объяснить только присутствием божественного вдохновения. Обычно мы в состоянии легко проследить за довольно кропотливым и механическим процессом авторской мысли. Но вдруг, совершенно помимо этого процесса, возникает нечто неожиданное, непостижимое и в то же время бесспорно верное – вот что я имею в виду.

– Приемы, приемы! Набор хитрых приемов, и более ничего, – усмехнулся Роберт. – Я собираюсь в ближайшее время взяться за еще одну пьесу, которая, надеюсь, будет лучше этой – или хотя бы не столь плоха.

– Еще одну? – задумчиво спросил Фен.

– Как только покончу с этой. И уж в следующий раз она пойдет в Лондоне, при всем параде! Надеюсь, это удастся. На самом деле я в этом уверен, раз уж на то пошло. Даже при многолетнем опыте никогда наверняка не знаешь, когда пишешь какую-то вещь, что из нее выйдет на практике. – Под сдержанным безразличием в его голосе звучали нотки фанатизма, побудившие Фена спросить: