Текст книги "Хозяева жизни (ЛП)"

Автор книги: Эдмонд Мур Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Эдмонд Гамильтон
Хозяева жизни

1

Первое сообщение, которое мир получил о хозяевах жизни и о роке, который они должны были обрушить на него, содержалось в новостной рассылке, распространённой крупными пресс-синдикатами из Нью-Йорка в последнюю неделю мая. В той первой краткой статье говорилось лишь о том, что в течение последних суток пляжи вокруг мегаполиса были закрыты для купающихся из-за густого слоя прозрачно-серого желеобразного вещества, которое оставили на них отступающие приливы. Эта прозрачная слизь, в которой обнаруживались некоторые признаки рудиментарной жизни и слабого движения, была так же нанесена приливами на волноломы и сваи доков вокруг города, а также очутилась в десятке или более мест на побережье Нью-Джерси и Новой Англии. В сообщении говорилось, что эти блестящие отложения, по всей вероятности, являются результатом какой-то морской миграции огромной массы мельчайших желеобразных организмов.

То первое сообщение, истинное зловещее значение которого мы теперь хорошо понимаем, в то время рассматривалось как всего лишь одно из десятков других сообщений о не слишком интересных происшествиях. Явление, безусловно, было необычным, но едва ли настолько, чтобы заслуживать особого внимания. Об этом свидетельствовало то, что нью-йоркские газеты в тот же вечер уделили этому вопросу совсем немного места, причём большинство из них посвятили ему лишь несколько незаметных строк; хотя одна из них зашла так далеко, что опубликовала фотографию любопытных зевак, собравшихся поглазеть на покрывший дамбу Бэттери блестящий слой вещества, который время от времени медленно шевелился и слегка подрагивал. Однако, за исключением этих случайных прохожих и возмущённых купальщиков, которые оказались отрезанными от своих любимых пляжей, нельзя сказать, что какая-либо часть населения, даже в таких приморских городах, как Нью-Йорк, уделяла какое-либо внимание появлению блестящей серой массы в тот день и вечер. Только на следующее утро, 26-го, в газетах были опубликованы свежие сообщения об этом явлении, когда мир, или, по крайней мере, научный мир, начал осознавать его необычную природу.

Эти сообщения превратили феномен из простого необычного инцидента в нечто вроде незначительной сенсации. Ибо из опубликованных сообщений стало ясно, что отложения блестящей серой слизи были оставлены приливами не только вдоль Атлантического побережья, но и вдоль побережья Тихого океана, и не только вдоль американских берегов, но и на берегах Европы, Азии и Африки, фактически на всех берегах всех морей земли. На окаймлённых джунглями пляжах Филиппин, на холодных серых норвежских берегах, на отлогих песках чилийского побережья и на скалистых утёсах Англии отступающие приливы оставили один и тот же толстый слой желеобразной живой слизи. Как показали утренние сообщения, это явление, какова бы ни была его причина, имело всемирные масштабы, и из-за этого мирового размаха ему было уделено значительно больше места в большинстве утренних газет. Оно казалось достаточно экстраординарным, чтобы привлечь к себе большое внимание. И ещё более экстраординарным его сделала позднее, в тот же день, полемика Барра и МакМастерса по этому поводу, та острая полемика учёных о причинах этого явления, которая пробудила даже у заурядной общественности несколько больший интерес к нему.

Полемика разгорелась с неожиданной быстротой после заявления, сделанного доктором Алмериком Барром рано утром 26-го числа. Именно к доктору Барру, чья репутация среди современных биологов уступала только репутации блестящего доктора Герберта Мансона из Старфордского фонда, обратились озадаченные газетчики, когда в Нью-Йорке впервые появились блестящие отложения. Они принесли ему образцы этого вещества, спрашивая его мнение о нём, и его любопытство было настолько возбуждено, что он предпринял его анализ. По-видимому, это был достаточно интересный анализ, поскольку только на следующий день он опубликовал в ожидающих публикации журналах краткое изложение этого факта. Однако, когда это краткое изложение было опубликовано в дневных выпусках газет, оно оказалось поразительным.

Блестящие отложения, по словам доктора Барра, были ничем иным, как протоплазмой, этим серым желеобразным веществом, которое является первичной жизненной субстанцией, основой всей жизни на Земле. Он объяснил, что сама протоплазма, состоящая из чрезвычайно сложной смеси органических соединений, никогда не поддавалась ни полному ни даже частичному анализу, и эти прозрачные отложения также не могли быть проанализированы, но его исследование без сомнения доказало, что это живая протоплазма, а не мельчайшие организмы, как предполагалось ранее. Появление этих отложений на всех берегах Земли, добавил он, означает, что во всех морях Земли появилось огромное количество протоплазмы, и это можно объяснить только одним способом. Протоплазма, первичная жизненная субстанция, появилась в морях Земли эоны лет назад, её сложные соединения были созданы какой-то силой из элементов морского ила и морской воды. И если эти протоплазменные массы спонтанно образовались из морской стихии эоны лет назад, дав в конечном счёте начало всей земной жизни, то можно только предположить, что подобные огромные протоплазменные массы теперь внезапно снова образовались в земных морях таким же образом, как и в далёком прошлом.

Это первое сообщение доктора Барра, хотя и достаточно озадачившее читающую газеты публику, мало интересующуюся историями об органических и неорганических соединениях, стало сенсацией в научном и особенно в биологическом мире. Было признано, что нью-йоркские биологи правильно классифицировали прозрачные желеобразные отложения как протоплазму, поскольку к тому времени учёные из лабораторий Лондона, Стокгольма и Сиднея независимо друг от друга подтвердили тот факт, что это блестящее серое вещество действительно является основной жизненной субстанцией на Земле. Однако что не было признано и быстро стало центром самой ожесточённой научной полемики, какую только можно припомнить – это его утверждение о том, что огромные массы протоплазмы, которые, по-видимому, появились повсюду в морях, образовались спонтанно из неорганических элементов моря, как и в далёком прошлом. Это утверждение в течение нескольких часов после публикации его заявления стало настоящим центром бури противоречивых научных мнений.

Мнение огромного числа биологов было кратко подытожено в тот же день профессором Теодором МакМастером, главным биологом одного из крупнейших Массачусетских университетов.

– Хотя доктор Барр, несомненно, прав, предполагая, что огромное количество протоплазмы каким-то образом появилось во всех морях Земли, – заявил он, – его теория о том, что эти массы внезапно образовались из неорганических элементов моря, при всём уважении к нему, является безумной. Это правда, что в юности Земли такие огромные массы протоплазмы действительно образовывались подобным образом из элементов морского ила, но мы знаем, что сам по себе процесс их формирования и превращения из неорганической живой материи в органическую требовал эонов лет, настолько медленным он был. Таким образом, гипотеза о том, что этот же грандиозный процесс произошёл во всемирном масштабе в течение одного дня или около того, явно абсурдна. Моя собственная теория заключается в том, что с древних времён на дне моря существовали огромные массы протоплазмы, и что какие-то подземные или подводные катаклизмы выбросили их наверх, чтобы приливы разнесли их по всем берегам Земли.

Следует признать, что эта новая теория нашла гораздо большую поддержку в биологических кругах, чем более радикальная теория доктора Барра, но последний подверг её резкой критике. Он отметил, что присутствие протоплазмы в огромных количествах на морском дне не было обнаружено ни одной из великих океанографических экспедиций прошлого, и глупая гипотеза о подводных катаклизмах вряд ли может быть подтверждена, ведь не было ни малейшего сейсмографического свидетельства того, что такие катаклизмы произошли в океане в последние недели. Доктора Барра поддержали в его критике многие коллеги-биологи, и на следующий день, 27-го, обмен мнениями стал настолько резким, что в него вмешалось одно из крупнейших научных обществ – Всемирная Научная Ассоциация. Она предложила решить вопрос о причинах этого явления к удовлетворению как общественности, так и научных кругов, назначив для его изучения специальный исследовательский комитет, который возглавил бы доктор Герберт Мансон из Фонда Старфорда, самый известный биолог того времени.

Это предложение было приемлемо для всех, поскольку компетентность и научная беспристрастность хладнокровного, серьёзного доктора Мансона не вызывали сомнений. Однако, к своему разочарованию, Всемирная Научная Ассоциация обнаружила, что блестящий биолог отсутствовал в Фонде Старфорда в течение нескольких месяцев. Сообщалось, что он основал лабораторию на острове Конуса, маленьком островке из камня и песка у северного побережья штата Мэн, и занимался там исследованиями с небольшой группой учёных, в которую входил доктор Альберт Лабро, известный биохимик; Харлан Кингсфорд, эксперт по электродинамике Американской Электрической Компании; доктор Герман Краунер, известный немецкий биофизик, чьи исследования биологических эффектов радиоактивных колебаний были предметом многочисленных дискуссий; и доктор Ричард Маллет, подающий надежды молодой цитолог, который также работал в Фонде Старфорда.

Именно от ещё одного молодого учёного Фонда, доктора Эрнеста Ралтона, Ассоциация получила информацию о местонахождении доктора Мансона, и более того, Ралтон предложил слетать на своём самолёте на север к острову и изложить просьбу Ассоциации знаменитому биологу. Это предложение было немедленно принято, поскольку никто не сомневался, что страсть доктора Мансона к экспериментам заставит его занять руководящее место в новом исследовательском комитете. Поэтому ближе к вечеру 27-го офис Всемирной Научной Ассоциации объявил, что Ралтон улетел на своём самолёте на остров и что, после того, как он вернётся с доктором Мансоном, будет окончательно сформирован исследовательский комитет Ассоциации, который приступит к научным изысканиям.

Это заявление, хотя и заставило вступивших в полемику биологов с нетерпением ждать возвращения доктора Мансона, оказалось неинтересным для газет и публики, чьё первое любопытство к этому феномену начало ослабевать. Газеты, публикуя сообщение Ассоциации, в шутку предположили, что весь спор о происхождении слизи на пляжах мира не стоил и выеденного яйца. И публика, хохоча и улыбаясь, соглашалась с этим. Всё это лишь демонстрировало безумие учёных – так проявил себя здравый смысл в тот вечер. Здравый смысл, конечно же, не должен был подозревать, что за странное безумие скрывается за появлением этой блестящей слизи. Здравому смыслу и не снилось, пока он не проснулся под грохот рушащегося мира, какое ужасное безумие постигло человечество вместе с этой сверкающей слизью, здравый смысл и не подозревал о титанической волне ужасной смерти, которая в этот самый момент медленно поднималась, чтобы захлестнуть весь мир.

2

В ту же ночь незадолго до полуночи, менее чем через двенадцать часов после сообщения Ассоциации, мир охватил ужас. Если бы это происходило постепенно, место за местом и событие за событием, то сейчас можно было бы дать какой-то упорядоченный отчёт об этом. Но, обрушившись почти на весь ошеломлённый мир в один и тот же момент, сам масштаб катастрофы делает тщетными любые попытки полностью описать ужас, охвативший мир, проснувшийся на пороге гибели. Достаточно, правда, дать некоторое представление о произошедшем хотя бы в таком городе, как Нью-Йорк, ибо там, из всех мест на Земле, ужас был наиболее сильным.

Рассказов о том, как эта штука попала в Нью-Йорк, неисчислимое множество, и именно из одного из них, рассказа Эдварда Уорли, мы смогли подчерпнуть, пожалуй, самое яркое представление об этой штуке. Рассказ Уорли, которому он дал несколько банальное название «Мои впечатления от живого ужаса», не только даёт нам описание первого пришествия ужаса в Нью-Йорк, но и фактически обобщает действие этого явления по всему миру. Ибо так же, как в ту ночь было в Нью-Йорке, так же было в тысячах приморских городов в один и тот же час, и то, что Уорли увидел на улицах своего города, в ту же ночь увидели миллионы охваченных ужасом людей. В Нью-Йорке масштабы произошедшего были больше, но ужас был тот же, на что и указывает Уорли.

Эдвард Уорли предстаёт в своём собственном повествовании как довольно заурядный человек средних лет, большую часть своих дней проводящий за сложением и вычитанием цифр в брокерской конторе на Брод-стрит. По его словам, чтобы избежать поездок в переполненном метро, Уорли снял мебелированную комнату в одном из тесных жилых домов, разбросанных тут и там к востоку от финансового района, на нижней оконечности Манхэттена. Именно этот факт в сочетании с другими обстоятельствами привёл к тому, что Уорли оказался в самом центре первого пришествия ужаса. Ибо за полчаса до полуночи в ту роковую ночь 27-го он решил, что короткая прогулка по тёплому весеннему воздуху была бы весьма кстати, и направился на юг, к маленькому общественному парку Бэттери.

Это было за час до полуночи, когда южная оконечность великого островного нагромождения строений, которым является Нью-Йорк, дарит вам сверхъестественную тишину и уединение. Так, по крайней мере, казалось Уорли, когда он тёплой весенней ночью шёл на юг по тихим улицам, от одного освещённого фонарями угла к другому, между высокими зданиями, которые вырисовывались в темноте по обе стороны от него. Эти здания, являвшиеся центром небывалой активности в дневные часы, были так безмолвны под белыми весенними звёздами, словно это были ещё не успевшие разрушиться руины какого-то могучего, заброшенного города. На севере, в районе Мидтаун, отблески света на фоне неба говорили о том, что на тамошних многолюдных улицах всё ещё кипит жизнь, но Уорли, шагая дальше, не встретил никого, кроме случайного полицейского, который пристально разглядывал его, стоя под фонарями на углу. Затем, через несколько мгновений, до его ноздрей донеслись дуновения свежего солёного воздуха, и он, проходя между последними огромными зданиями, миновал нависающие над улицей рельсы надземки и оказался в тихом маленьком парке.

Как рассказывает Уорли, он прошёл половину пути по тёмному парку, направляясь к южной ограде набережной, прежде чем почувствовал, что перед ним находится что-то необычное. Сверкающие воды, уходящие в темноту, скользящие по ним тут и там огоньки небольших судов, другие далёкие мигающие огни Бруклина и городов Джерси, разбросанные слева и справа – вот и всё, что привлекло его внимание в те первые мгновения. Затем, приблизившись на несколько ярдов к южному ограждению, он резко остановился. Внезапно он увидел перед собой огромную блестящую мокрую массу, которая лежала на краю волнолома и, казалось, медленно двигалась.

– Это было так, – говорит он, – словно кто-то высыпал на край парка огромную массу блестящего желатина, мокрого и поблёскивающего в свете нескольких фонарей, разбросанных по окрестностям. По всему краю парка, вдоль его набережной, простиралась некая блестящая масса, свисая со стены в плещущиеся морские воды, и, поскольку казалось, что она медленно движется, я подумал, что в этот момент она стекает в море. Затем, стоя там и глядя на это плавное движение блестящей массы, я увидел нечто, заставившее меня в изумлении протереть глаза. Я увидел, что блестящие массы вовсе не стекали в море, а поднимались из него!

На мгновение Уорли застыл в полном изумлении, глядя на это вещество. Серая, блестящая масса медленно и плавно перетекала через край стены из плещущегося внизу моря, неуклонно растекаясь по территории парка и соединяясь с огромной, блестящей массой вещества, уже лежавшего по всей набережной парка! Это было беспрецедентно, это было невероятно, и мгновение, показавшееся Уорли бесконечным, он разглядывал блестящие, слипающиеся желеобразные массы, которые текли, изгибались и колыхались в нескольких футах перед ним. И вдруг из скользящей массы выдвинулся огромный, толстый отросток блестящего желе – огромная рука – и устремился прямо к нему!

Именно это окончательно разрушило оцепенение, охватившее Уорли, и, когда огромная рука потянулась к нему, он отшатнулся от неё, издав бессознательный пронзительный крик. По его словам, в этот момент крайнего ужаса, по какой-то странной прихоти разума, в его мозгу промелькнуло воспоминание о слабо шевелящейся прозрачной слизи, которую в последние дни находили на пляже и волнорезах, но эта мимолётная мысль мгновенно растворилась в абсолютном ужасе, охватившем его в тот момент. Ещё одна огромная изогнутая рука протянулась рядом с первой, плавно и быстро удлиняясь по направлению к нему, в то время как скользящие, желеобразные массы, из которых они исходили, текли к нему по траве и тротуару – огромные блестящие, аморфные громады высотой в целый ярд, которые с каждым мгновением становились всё больше и больше, массы, которые поднимались из воды над оградой парка, добавляясь к уже находящимся на суше. Уорли, однако, успел окинуть всё это всего лишь одним ошеломлённым взглядом, потому что, когда вторая рука метнулась к нему, он снова, вскрикнув, отшатнулся назад, а затем побежал к северному концу парка.

Из-под нависающих надземных путей, навстречу ему выскочили две фигуры в синих мундирах, у одного из них в руке поблёскивал пистолет, и при виде полицейских, которых привлекли его крики, Уорли от пережитого ужаса утратил возможность связно изъясняться.

– Выходит из воды в парке! – только и смог хрипло сказать он, указывая на южную его оконечность. – Серое желеобразное вещество – протоплазма, как писали в газетах – выходит наружу…

Двое полисменов с сомнением посмотрели на него, затем, вглядываясь в темноту дальней части парка, начали медленно продвигаться в том направлении, держа оружие наготове. С бешено колотящимся сердцем Уорли наблюдал, как они исчезают в темноте. На мгновение воцарилась тишина, в которой грохотом показался шум поезда, идущего где-то далеко на севере. Затем он услышал внезапный резкий возглас, донёсшийся из темноты, и в следующее мгновение тьму разорвали вспышки пламени и оглушительный грохот выстрелов. Затем, на фоне мерцающих отблесками огней вод вдали, он увидел огромные руки, взметнувшиеся вверх, как тёмные, могучие щупальца, и когда они снова опустились, выстрелы прекратились и раздались резкие крики, внезапно оборвавшиеся, а затем снова наступила тишина. Уорли, дрожа, всё ещё вглядывался в маленький парк, и через мгновение заметил там что-то медленно приближающееся к нему. Наконец оно оказалось в лучах ближайших огней, и он увидел, что это были огромные, блестящие, серые массы, плавно перетекающие по парку в его сторону, так же плавно, как они поднимались из окружающих вод, и что в прозрачной, желеобразной массе, скользящей к нему, как мухи в янтаре, находятся тёмные, скрюченные тела двух мужчин!

При виде этого зрелища Уорли вновь охватил ужас. Он смутно сознавал, что нетвёрдой походкой бежит на север от парка по тёмным, безмолвным улицам, что откуда-то сзади доносятся другие крики, на этот раз женские, и что откуда-то издалека, с востока, внезапно раздаются слабые, полные муки вопли. Он услышал, вроде как с большого расстояния, внезапную какофонию из криков и визга, которая прокатилась по окраинам огромного города, подобно распространяющемуся пламени, услышал, как внезапно зазвенели колокола, добавляя к этому гомону ещё больше шума. К тому времени он, спотыкаясь, направился на восток, в район своего собственного жилья, движимый бессознательной привычкой, но когда он шёл по одной из этих узких улочек на восток, внезапный шум, поднявшийся в нескольких кварталах впереди, заставил его остановиться. Затем, когда первый клубящийся туман ужаса рассеялся в его мозгу, он посмотрел вперёд, вдоль узкой улицы.

На всей её протяжённости сначала ему были видны только округлые пятна света на перекрёстках, но потом он увидел, как в эти освещённые области устремляется толпа полуодетых людей, которые, дико размахивая руками и издавая хриплые крики животного страха, высыпали на улицу из соседних зданий. Далеко внизу по улице, почти у самой набережной в восточном направлении, Уорли видел, как растущая толпа устремляется к нему, а затем он увидел и то, что было позади них и от чего они так быстро бежали. Потому что с восточного конца узкой улицы к нему плавно катилась вслед за этими убегающими фигурами огромная, блестящая серая волна, высотой по пояс, скользящая масса блестящего желеобразного вещества, которая растянулась по всей ширине улицы и без усилий устремлялась за беглецами, образуя огромные извивающиеся руки, тянущиеся вперёд, чтобы, поймав убегающих от неё людей, втянуть их в свои сверкающие массы, плавно текущие вперёд!

В этот момент в мозгу Уорли снова промелькнуло воспоминание о просмотренных недавно газетных статьях.

– Протоплазма! – вновь неосознанно воскликнул он. – Её много, и она растекается по всему городу!

Ибо всё увеличивающимся потоком серые, блестящие массы протоплазмы катились вперёд, поднимаясь из вод, и стремясь на восток; они хлынули по узким улочкам, а обезумевшая от страха толпа разбегалась перед ними; они быстро и плавно втекали в здания, из недр которых доносились ужасные вопли; они выбрасывали огромные руки-щупальца, состоящие из их собственной желеобразной субстанции, ловили и тянули назад плачущие фигурки тех, кто разбегался перед ними. Могучее, бездумное, безмозглое, лишённое нервов чудовище, огромная волна живой протоплазмы, которая сметала всё на своём пути, текла по улицам и затекала в здания, чтобы смыть всё живое! С юга и с запада доносились вопли и плач, когда очередные огромные толпы людей хлынули по улицам, когда на обречённый великий город из окружающих его вод хлынул могучий прилив смерти!

Уорли отскочил назад, когда по улице позади него с рёвом промчалась длинная полицейская машина, а бегущая впереди толпа с шумом разбежалась в обе стороны. Она резко затормозила всего в нескольких ярдах от надвигающейся блестящей волны, и Уорли увидел, как из неё вываливаются фигуры в синих мундирах, с изумлением и ужасом взирающие на огромную сверкающую волну протоплазмы, катящуюся к ним, затем приходят в себя и быстро выстраиваются поперёк улицы перед ней. Потом раздалась резкая барабанная дробь выстрелов, полиция принялась поливать наступающую волну разрывными стальными пулями. В то же время раздались глухие взрывы гранат, брошенных в блестящую массу, и на мгновение Уорли уставился на полицейских с внезапно вспыхнувшей надеждой.

Но поток протоплазмы неудержимо катился вперёд, не обращая внимания ни на что. Пули, пробивавшие желеобразную массу, оставляли дыры, которые мгновенно затягивались сами по себе. Гранаты, взрывавшиеся в этих массах, разбрызгивали её, она разлеталась во все стороны, но в следующее мгновение блестящие ошмётки плавно текли вперёд сами по себе; снова соединяясь в один сплошной поток, неудержимо нёсшийся вперёд. Прежде чем люди, выстроившиеся поперёк улицы, смогли осознать тот факт, что существо перед ними невозможно убить или даже ранить обычными средствами, волна нахлынула на них; мириады рук-щупалец протянулись к ним, а затем оно схватило их и перекатилось через них, всё так же плавно скользя дальше, и их тёмные тела стали видны в его прозрачной серой массе.

Впоследствии Уорли никак не мог ясно вспомнить, что произошло с ним в следующие мгновения. Он знал, что при виде этого зрелища им овладело безумное чувство крайнего ужаса и отчаяния, что вместе с другими убегающими людьми он, спотыкаясь, бежал по узким улочкам на север, и это был единственный шанс вырваться из смертельной ловушки, в которую превратился остров, но его впечатления от тех безумных мгновеньях всегда были туманными и тусклыми. Нанося удары по сторонам, топча, расталкивая, он и окружавшие его охваченные паникой люди прокладывали себе путь по запруженным улицам, сквозь тьму ужасной ночи, в то время как за их спинами, с юга, востока и запада, текла по их следу могучая волна, спокойная, плавная, без усилий взбираясь от оконечности острова вверх по его узким улочкам, постепенно вбирая в себя измученных беглецов, которые бежали перед ней, продвигалась на север и вглубь города, и её обширные, блестящие массы постоянно увеличивались за счёт потоков протоплазмы, изливающихся на сушу из окружающих вод.

Тогда Уорли казалось, что он пробивается вперёд сквозь душившие его кошмары какого-то ужасающего сна. Хриплые крики тысяч бегущих, появляющихся из городских зданий, чтобы двигаться на север; неистовый звон колоколов и пронзительные свистки полицейских; взрывы гранат и треск винтовок защитников города, тщетно пытавшихся остановить эти скользящие по улицам неуязвимые массы; мучительные вопли тех, кто попал под эту великую волну смерти, тех, кто был пойман ею в ловушку в зданиях или на заканчивающихся тупиком улицах; слабый, далёкий рёв паники, доносившийся из других городов на западе и востоке, слился в его сознании в один могучий, непрекращающийся рёв абсолютного ужаса.

Уорли не мог предположить, сколько часов он пробивался на север сквозь охваченные ужасом миллионные толпы людей, хлынувших ночью на улицы города, прежде чем наконец достиг северных высот острова. Там, остановившись в дверном проёме, в то время как ревущая толпа проносилась мимо него к мостам через реку Гарлем, бывшими единственными воротами спасения с острова смерти, он вглядывался в темноту на юге. Огромный город, раскинувшаяся вдалеке масса мерцающих огней, простирался перед ним, его улицы то тут, то там оживлялись движущимися огнями, толпами, устремлявшимися на север, спасаясь от волны протоплазмы, от них исходил глухой, далёкий рёв страха. Однако дальше к югу, в центре города и его нижних частях, огни не двигались, и оттуда не доносилось никаких криков, потому что там, вздымаясь вокруг острова и пересекая его подобно огромной волне полной тишины и смерти, катились могучие массы протоплазмы, сметая всё перед собой, по мере того как они всё поднимались и поднимались из глубин океана, скользя вперёд единой гигантской блестящей волной. Когда Уорли повернулся и снова двинулся на север, сражаясь с обезумевшими толпами, заполонившими улицы, он задумался, есть ли на всей Земле место, где можно укрыться от этих огромных, безмозглых масс, которые так внезапно появились из моря.

Если бы пробиравшийся на север в последние часы той страшной ночи Уорли только знал, что не только в Нью-Йорке, но и на всех побережьях и во всех приморских городах Земли человечество в тот момент спасалось бегством от протоплазменных потоков смерти. Из всех морей Земли в один и тот же час, почти в один и тот же миг, поднялись одни и те же могучие блестящие волны, устремляясь вверх и захлёстывая огромные города, крошечные деревушки и пустынные, бесплодные пляжи – гигантские сверкающие массы протоплазмы, скользящие в один и тот же час по улицам Лондона, и в Иокогаме, и в Копенгагене, и в Майами, в тысячах городов, где толпы обезумевших от страха людей убегали от них.

Гибель! Это было слово, которое уже разнеслось по городам и деревням у моря и достигло тех, кто находился в глубине материка, слово, которое разнеслось по изумлённому и охваченному ужасом миру в те страшные часы. Могучие волны протоплазмы, каково бы ни было их немыслимое происхождение, были неудержимы. Пули, бомбы и ножи были для них безвредны. Осколочно-фугасные снаряды рассеивали их только для того, чтобы в следующий момент они снова соединились, а спешно вызванные к месту катастрофы артиллерийские батареи выпускали снаряд за снарядом, пока не были сметены этими спокойно надвигающимися потоками. Их бомбили с самолётов, но эффекта был не больше, чем от снарядов. Газ не оказывал никакого воздействия на эти живые потоки. Могучие сверкающие массы, поднимающиеся из моря, катились вперёд, стремясь охватить всю Землю.

Гибель! Человеку грозила гибель, его правлению и существованию, это становилось всё яснее с каждым наполненным ужасом сообщением, приходящим по гудящим проводам или невидимым радиоволнам. Англия превратилась в смертельную ловушку, могучие волны протоплазмы накатывали со всех её берегов. Индия и Малайя превратились в ад суеверного страха и ужаса, поскольку их многолюдное население спасалось бегством от надвигающихся волн смерти. Африканское и австралийское побережья были захлёстнуты надвигающимися блестящими массами. Панамский перешеек был покрыт протоплазмой, разделившей два американских континента. Огромные корабли в море и портах были утянуты на дно вздымающимися из воды громадами. Гибель! В эти страшные предрассветные часы, медленно надвигающиеся волны устремлялись вглубь материка от каждого берега, чтобы покрыть весь мир, и поглощали своими блестящими массами, как медуза может поглощать инфузории, тысячи и сотни тысяч беглецов, втягивая их в свои безмозглые живые волны и безжалостно катясь вперёд. На рассвете все человеческие институты рухнули перед надвигающейся на них гибелью, миллионы людей в мире бежали от протоплазменных потоков смерти, охваченные слепым ужасом. Нечто пожирало человечество!