Текст книги "Остров эволюции (СИ)"

Автор книги: Эдмонд Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Гамильтон Эдмонд
Остров эволюции

1

ТЕПЕРЬ можно без труда восстановить цепь событий. Началось все одним апрельским вечером в аудитории Бостонского научного института, где доктор Уолтон прочел свою эпохальную лекцию.

Лекцию, которую тогда прослушали довольно немногие. Что было вполне ожидаемо: снаружи стояла теплая, манящая погода – первое дыхание весны в притомившемся от холодов мире; внутри же – всего-навсего биолог со своим докладом. Неудивительно, что в тот вечер собралось мало слушателей.

Но когда Уолтон вслед за ректором института поднялся на возвышение, он, кажется, не замечал пустых рядов. Это был невысокий, живой, нервного вида мужчина средних лет. Он постоянно приглаживал правой рукой тонкие темные волосы, а его черные глаза беспокойно бегали по сторонам. Пока улыбчивый пухлый ректор представлял Уолтона слушателям, сдабривая речь легкими шутками, доктор взволнованно ерзал на стуле. Как только руководитель института произнес заключительную хвалебную фразу и отступил, маленький ученый тут же выскочил вперед. Его приветствовали жидкие аплодисменты. Биолог, немедля, начал выступление.

– Название моей лекции, – говорил он отрывисто и торопливо, – "Эволюция и Будущее", и оно несколько неоднозначно. Потому хочу сразу предупредить: старые теории я освещать не намерен. Но зато представлю одну новую. Впрочем, для целей доклада необходимо сначала обратить ваше внимание на общую теорию эволюции, какой мы ее знаем.

Как известно, до опубликования сей теории, считалось, что все живые существа издревле обладали одним и тем же обликом и внутренним строением, и что так будет во веки веков. Не допускалось даже мысли, что с течением времени существо или вид существ способен полностью измениться внешне и внутренне, то есть обрести более совершенную форму бытия.

Затем вышли знаменитые труды Дарвина, Уоллеса, Хаксли. И стало очевидным: неизменны в нашем мире только перемены. Вместо того чтобы извечно пребывать в одном и том же состоянии, жизнь безустанно меняется, перерождается в новом обличии. От протоплазменной слизи, этой основы всего живого на земле, жизнь прошла через множество различных стадий, тысячью расходящихся тропинок. Океан слизи – медузы – беспозвоночные – рептилии – млекопитающие – человек. Вверх, вверх, без устали вверх. Карабкаться, не смотря ни на что. Каждое поколение чуть-чуть опережает предыдущее; проходит немного дальше по пути совершенствования. Неизвестно, что там, в конце дороги, ведь, как мне кажется, эволюционную тропу, по которой мы вынуждены идти, подобно всему живому, проложили для нас всемогущие Силы. Так что, хоть нам и неведомо, во что мы в итоге превратимся или во что превратятся прочие живые существа, безусловно одно: перемены происходят – бесконечно медленные, но непрестанные. Насколько же человеческий род сегодня стоит выше диких неандертальцев, живших пятьдесят тысяч лет назад! А еще через пятьдесят тысяч лет от дня сегодняшнего люди будущего настолько же опередят и нас. И все живое, каждое проявление жизни ожидает подобная судьба. Все стремится вверх, вверх; меняется и снова меняется.

Мы не можем сойти с пути изменений, по которому идем. Но что если бы удалось ускорить свое развитие, ускорить продвижение по тропе? Допустим, нашелся бы способ существенно подхлестнуть эволюцию, и тысяча лет преобразований уместилась бы в один единственный день?

Пожалуй, подобная идея звучит безумно. Эволюция – невероятно медленный, естественный процесс. Каким же образом можно ее подхлестнуть? Чтобы отыскать подобный способ, необходимо выяснить причину эволюции как таковой, нужно понять, почему мы меняемся, почему меняется вообще все живое.

Вопрос о причинах эволюции – это величайшая загадка биологии. Было выдвинуто бесчисленное множество теорий: адаптация, сегрегация, мутация, Менделизм... Я мог бы привести с десяток подобных трактовок. Однако ни одна из них ничего не объясняла, и причина эволюционных изменений до сих пор оставалась тайной. Тайной, которую я в конце концов раскрыл. И ответ – излучение Гарнера. Вот какая сила влечет жизнь вперед по бесчисленному множеству дорожек перемен; вот она, первопричина эволюции.

Полагаю, большинству из вас название незнакомо. Излучение Гарнера открыл всего несколько лет назад один физик, чье имя оно и получило. Однако до сего дня природа новых лучей во многом остается загадкой. Нам известно, однако, что наша планета, как и вообще все мироздание, представляет собой один грандиозный клубок колебаний, видимых и невидимых. Из этой массы вибрационных сил можно выделить несколько известных науке: электромагнитное излучение (или радиоволны), химическое, тепловое, световое – все это, повторюсь, просто непостижимый клубок вибрационных сил.

Лучи Гарнера из той же оперы. Считается, что они – это очередная разновидность химического излучения, которое испускают колоссальные залежи радиоактивных веществ в недрах Земли. Так же существует мнение, что излучение неким образом искажается под воздействием магнитного потока, что устремляется от одного полюса планеты к другому. Каким бы ни было происхождение лучей, но доподлинно известно: кое-где на Земле излучение кажется чрезвычайно интенсивным, и в то же время в иных районах оно заметно слабее. Данное обстоятельство указывает на неравномерность распределения внутри планеты радиоактивных материалов, которые служат источником лучей Гарнера.

Вам, конечно, захочется узнать, какое отношение данное излучение имеет к проблеме эволюции. Такая связь есть, и я первым ее обнаружил. Мы знаем, сколь безмерное влияние оказывают на жизнь прочие вибрационные силы. Например, свет. Что за жизнь была бы без него?! Лучи Гарнера не менее важны: непрерывно воздействуя каким-то необъяснимым образом на нервные узлы, они изменяют каждого из нас умственно и физически; изменяют все живое. Вот непосредственная причина эволюции. Как только на Земле зародилась жизнь, излучение подстегивало ее, поднимало до современного уровня. И по сей день медленно, но неустанно продолжает толкать наверх.

Я могу доказать вышесказанное. Физики обнаружили, что излучение слабее всего в Австралии. Без сомнения, это обстоятельство свидетельствует о скудных залежах радиоактивных элементов под материком. Интенсивность излучения там меньше, чем где бы то ни было, и оставалась такой всегда. Что же в итоге? Любой зоолог скажет вам: Австралия просто кишит поразительным зверьем. Такого нигде больше не встретишь. Кажется, будто эволюция там отстала и едва движется. То же касается и людей, населяющих континент: коренные австралийцы, бушмены, однозначно, самые примитивные человеческие существа на Земле; среди всех прочих рас они наименее развиты.

Вот я и добрался до сути моих устремлений. Я доказал, что излучение Гарнера затрагивает все живое на Земле и является истинной причиной эволюционных изменений прошлого. Доказал, что в тех местах, где излучение сильнее всего, эволюция протекает наиболее стремительно; и наоборот. Теперь, предположим, нам удастся искусственным путем сгенерировать данные лучи (точно так же, как мы вырабатываем свет, тепло и радиоволны). Допустим, мы произведем в лаборатории излучение Гарнера, сгустим его, уплотним и, сфокусировав, направим на человека. Что же с ним случится?

Уолтон прервался и поднял худой палец, подчеркивая значимость сказанного.

– Когда это произойдет, когда искусственные лучи Гарнера пронзят человеческое тело, его обладателя зашвырнет на тысячи лет вперед в умственном и физическом развитии; перенесет сквозь столетия в точку, где эволюция достигла предела.

И если подобным образом поступить с любым из нас, то это окажет точно такое же воздействие – произойдет скачок в развитии на тысячи или миллионы лет, в зависимости от мощности искусственного излучения. Подумайте о бесчисленных веках, которые потребовались жизни, чтобы доползти и предстать в образе современного человека. И вот после бесконечного, мучительного продвижения – гигантский скачок, потрясающее сокращение пути. Сапоги-скороходы для человечества на тропе эволюции!

Мои слова – не пустые мечты. Подобное свершится. Не стану говорить, что добьюсь успеха я сам, но это произойдет. Если не в наше время, то в обозримом будущем. И тогда всех ждет великое перерождение. Я так и вижу, как человечество в один миг встает в полный рост, обретя могущество и непобедимость. Вижу стремительный путь от одного свершения к другому. Вижу людей, что уподобились богам...

2

ДО СИХ ПОР не забылась шумиха, поднятая поразительным выступлением Уолтона. Ажиотаж, прокатившись волной по научному миру и по страницам газет, прославил на весь мир безвестного бостонского ученого. И сделал его заодно одним из самых порицаемых людей планеты.

Идеи доктора не нашли и тени признания. Девять ученых из десяти, когда спросили их мнение, ответили, что Уолтон или глубоко заблуждается, или он просто-напросто шарлатан. Эволюция, подчеркивали они, это, в конце концов, всего лишь теория. Потрясающая теория, принципиально важная, но все же – теория. Она лежит больше в области философии, чем науки. Так что, когда Уолтон, считая эволюцию предметом лабораторных исследований, спокойно предложил ускорить процесс, научные умы, естественно, решили, что биолог либо искусный охотник за славой, либо слегка чокнутый.

Таким образом, Уолтон вдруг угодил в центр всеобщего осуждения. Но, как ни странно, казалось, будто ему нет дела до мнения окружающих. К счастью для доктора, существование его не зависело от академической должности, поскольку ему досталось богатое наследство. Итак, совершенно незатронутый бурей, которую сам и поднял, Уолтон невозмутимо продолжил свои занятия, проводя уйму времени в небольшой лаборатории, оборудованной позади дома.

Жилище свое он получил по наследству. Большой, старомодный, беспорядочно выстроенный особняк некогда возвышался посреди поместья, однако теперь стоял в современном пригороде в окружении аккуратненьких бунгало. Позади дома располагалось маленькое кирпичное строение, внутри которого и находилась лаборатория. В последней, по общему мнению (хотя Уолтон не делал после доклада никаких заявлений), он корпел, проверяя на практике свою теорию. Наверняка, все же, утверждать не мог никто: из немногочисленных друзей доктора лишь один допускался в лабораторию.

Почетной привилегией обладал молодой врач по имени Стюарт Оуэн. Целый месяц он отсутствовал в городе, и возвратился лишь недавно. Теперь Оуэн горел желанием подробнее разузнать о заваренной Уолтоном каше. Поэтому, сразу после приезда, молодой человек поспешил домой к другу, чтобы выяснить детали скандала.

Когда приятели вошли в главный зал лабораторной постройки, трудившийся там за столом мужчина поднялся и подошел поздороваться. Это был Бриллинг, помощник Уолтона – тихий молодой человек с крючковатым носом и тонкими губами. Буркнув несколько приветственных слов, он поспешил вернуться к работе. Оуэн же воспользовался случаем утолить любопытство.

– Эта затея с эволюцией, Уолтон, – начал он, – ты ведь не всерьез? Я читал о твоей лекции в газетах. На самом деле ты ни над чем подобным не работаешь, правда?

– Нет, я вполне серьезен, – заверил Уолтон. – Бриллинг и я уже около двух лет бьемся над проблемой.

На лице Оуэна отразилось удивление.

– Но, старина, – возразил он, – это же смешно. Ускорить эволюцию... Тебе не преуспеть. Никогда!

Уолтон слегка улыбнулся, многозначительно переглянулся с помощником, и произнес негромко:

– И все-таки, у меня получилось.

Оуэн с изумлением воззрился на доктора, а тот продолжил:

– Полагаю, тебе можно доверять? Я на время хочу сохранить все в тайне.

Юноша быстро кивнул. Уолтон подвел его к длинному верстаку и сказал:

– Что ж, взгляни-ка сюда.

Стол был плотно заставлен электрическим оборудованием, а сбоку, на свободном пятачке, примостился небольшой цилиндрический футляр из черного диэлектрического материала. Верх коробки усеивало множество маленьких никелированных переключателей, а дюжина проводов соединяла устройство с электроприборами на верстаке. Положив руку на корпус, Уолтон заметил:

– Целый год работы – и вот он, результат. Сей небольшой аппарат, Оуэн, способен вырабатывать искусственное излучение Гарнера, во много раз более интенсивное, чем в природе. Мощности хватит, чтобы воздействовать на что угодно внутри комнаты и перебросить все живое на века вперед в эволюционном развитии. Внутри корпуса находится сочетание радиоактивных элементов, испускающих особое химическое излучение. Однако, минуя череду компактных, но мощных электромагнитов, оно изменяется и подстраивается.

Оуэн со скепсисом рассматривал черный цилиндр, а потому Уолтон сказал:

– Видимо, придется убеждать тебя по-другому.

Он подал знак Бриллингу, и тот вышел из комнаты. Через несколько минут ассистент вернулся с живой курицей.

Опустив птицу на пол под верстаком, Уолтон достал из выдвижного ящика три узкие подушки из серой ткани: одну он вручил Оуэну, а еще одну – Бриллингу. Оуэн крутил в руках подушку, озадаченный ее неожиданным весом. Уолтон пояснил:

– Твоя защита, Оуэн. Она оградит от излучения. Повяжи ее вокруг тела так, чтобы прикрыть позвоночник, и лучи никоим образом не повлияют на тебя. Они не могут пробиться через прокладку из металлической фольги внутри этих подушек: жизненно важные нервные узлы будут вне опасности.

Оуэн неловко напялил защиту, и удовлетворенный Уолтон воскликнул:

– Теперь смотри!

Он потянулся к черной коробке и щелкнул крошечным выключателем. Затем доктор отступил и показал на курицу.

Оуэн взглянул и ахнул от изумления. Курица менялась... Менялась прямо на глазах: крылья становились все меньше и меньше – усохли и пропали; перья поредели и тоже исчезли; птица потеряла в размерах, уменьшилась, сжалась, и вряд ли была теперь крупнее малиновки. Затем она упала замертво – сморщенный комочек кожи и костей. Оуэн поднял глаза и наткнулся на веселый взгляд Уолтона.

– Видел? – спросил доктор, щелкнув тумблером. – Только что перед тобой промелькнуло все будущее вида; за несколько минут ты просмотрел изменения, которые займут несколько следующих столетий.

Он повернулся к Бриллингу, и тот снова покинул комнату, чтобы вскоре возвратиться с очередной курицей.

– Теперь я собираюсь запустить процесс в обратном направлении, – сказал Уолтон, – отброшу хохлатку назад в развитии. Говоря иначе: ты видел будущее птицы, а сейчас я покажу ее прошлое.

– Но как?.. – начал было Оуэн, однако Уолтон тут же перебил друга, бросившись объяснять.

– Ничего сложного. Как только я научился генерировать излучение Гарнера, эманацию, что подстегивает эволюцию, я сразу же приступил к поискам излучения, способного на прямо противоположное – обращение эволюции вспять. И я добился желаемого. Все, что необходимо для получения реверсивного излучения – это изменить направление тока в преобразующих электромагнитах. Таким образом, реверсивное излучение – это не что иное, как полная противоположность лучей Гарнера, ускоряющих эволюцию. То есть оказывает равно обратное действие. Так что, если не хочешь, откатиться назад в развитии на миллион лет, проверь, надежно ли щит закрывает позвоночник.

Доктор усмехнулся, глядя, как Оуэн судорожно поправляет накладку.

Уолтон поместил вторую птицу на то же место, что и первую, но для начала не преминул заковать ее в пару массивных стальных оков, которые застегнул на лапах курицы. Кандалы крепились к полу крепкими цепями. Недоумевающий взгляд Оуэна вызвал у доктора улыбку.

– Необходимая предосторожность, – сказал он.

Дотянувшись до прибора, Уолтон нажал на другой выключатель и немедля шагнул назад.

Оуэн зачарованно следил за изменениями, которые претерпевало создание на полу. Они протекали столь же стремительно, как и в предыдущий раз. Правда теперь курица не уменьшалась в размерах, а напротив – увеличивалась. Она с молниеносной скоростью сменила сотни различных обликов, превратившись в крупную, свирепого вида птицу с грубым тяжелым оперением и длинным хвостом; вместо клюва была усаженная острыми зубами пасть.

– Археоптерикс, – представил Уолтон.

Оуэн вздрогнул. Археоптерикс – первая известная науке птица; существо из эпохи рептилий! Пока он таращился на создание, то снова перевоплотилось, обернулось истинным пресмыкающимся – кожистой тварью, что рвалась из державших ее оков. Затем стремительно промелькнуло бессчетное множество едва различимых рептильных образов, а за ними – череда осклизлых морских обитателей. И вдруг изменения прекратились. Лишь кучка мерзкой, тягучей субстанции покоилась на полу.

– Протоплазменная морская слизь, – объяснил Уолтон, – первая, наипростейшая основа жизни.

Оуэн обнаружил, что у него трясутся руки. Доктор щелкнул выключателем на ящике, и тогда молодой человек спросил:

– Боже правый, Уолтон, ты можешь сотворить подобное с любым созданием? – дрожащий палец Оуэна указал на слизкую груду.

– С легкостью, – ответил биолог. – И как только испытаю ускоряющее излучение в больших масштабах, я сразу же опробую его на человеке. На добровольце, разумеется... Постараюсь, забросить подопытного вперед на столько, чтобы увеличились его умственные и физические возможности. Но не стану переносить слишком далеко.

– В больших масштабах... – повторил Оуэн, – Как ты это провернешь? Если ты распространишь ускоряющее излучение на обширной территории, то какие-нибудь люди могут угодить под его воздействие и перемениться. Кто знает, что тогда произойдет?

Уолтон отмахнулся от возражений.

– Я уже все обдумал, Оуэн. Мы собираемся работать в совершенно безопасном месте. На острове. На небольшом островке в Вест-Индии, в нескольких сотнях миль от Кубы, который я заполучил по смехотворно низкой цене. Сейчас на нем ни души. Итак, вот какой у меня план. Я сооружу излучатель помощнее, способный захватить в поле своего действия весь остров; раздобуду множество различных животных и выпущу их там на волю. Улавливаешь мысль? Всякая живая тварь на острове попадет под воздействие ускорительного излучения и, следовательно, совершит скачек в развитии. Мы увидим сотни, тысячи лет эволюции, сжатые до нескольких недель или месяцев. Мы с Бриллингом, естественно, обезопасим себя, надев защитные накладки. Остальные же подвергнутся изменениям. Можно будет вести учет превращений, через которые пройдет каждый вид: фотографировать, записывать и так далее. Все давным-давно распланировано, Оуэн. Некоторое время назад Бриллинг и я отправили наше оборудование в кубинский порт. Мы же отчаливаем через неделю.

– Не нравится мне это, – произнес Оуэн. – От самой идеи веет чем-то жутким. Ты знаешь, я не суеверен, но этот план... Ты ведь нарушаешь фундаментальные законы природы, Уолтон. Любой, кто когда-либо покушался на подобное, терпел крах.

Лицо Уолтона хранило мечтательное, рассеянное выражение.

– Нет, Оуэн. Во все времена любое научное достижение объявляли вмешательством в естественный порядок вещей. А наше открытие может стать величайшим достижением в истории человечества, если удастся довести задуманное до конца. Если эксперименты на острове увенчаются успехом, мы проведем испытания на людях. Только представь, Оуэн: тысячи, миллионы лет развития пролетят в мгновение ока. Лишь бы у нас получилось...

Оуэн не ответил, и на трех людей опустилась тишина. Покидая лабораторию, молодой человек оглянулся и увидел холмик слизи, блестевший на полу. Смутные опасения терзали его, и не отпускало гнетущее предчувствие беды.

Спустя неделю мучительный страх снова выпустил когти, когда Оуэн наблюдал за ржавым пароходом, который, вспарывая гудками утреннюю тишину, выходил из нью-йоркской гавани. На борту судна уплывали Бриллинг и Уолтон. По договору, их должны были высадить в кубинском порту, где ученых дожидалось оборудование. Судно растворилось в туманной дымке, и Оуэн не спеша побрел прочь от пристани.

Лишь тогда молодого человека осенило: у него ведь нет никакой возможности поддерживать с Уолтоном связь. Ну разве что отправиться на сам остров. До возвращения Уолтона исход опасной затеи не будет давать Оуэну покоя. До возвращения Уолтона! Однако вернется ли когда-нибудь доктор?

Вернется ли?

3

УОЛТОН вернулся. Объявился через год, одной бурной майской ночью, когда ветер бичевал пустынные улицы холодными потоками дождя. Развалясь в кресле, Оуэн коротал время за скучным романом. Внезапно в его апартаменты постучали. Он распахнул дверь, и внутрь ввалилась мокрая, растрепанная личность, в которой врач сразу признал своего друга. Уолтон безучастно остановился посреди комнаты, пошатываясь и капая водой на ковер. Молодой человек предложил биологу сесть. Целый год от друга не было никаких известий, и теперь Оуэн с трудом сдерживал рвавшиеся наружу вопросы.

Плюхнувшись в кресло, ученый ошалело уставился в стену напротив и, казалось, не слышал града посыпавшихся на него вопросов. Оуэн заметил, что доктор заметно постарел: лицо его похудело и осунулось. Одно слово, произнесенное хозяином квартиры, вдруг вывело Уолтона из оцепенения.

– Остров, – повторил он. – Да, я прибыл оттуда, Оуэн.

– А Бриллинг? – спросил молодой человек.

– Он... жив, – последовал неуверенный ответ.

Пораженный кардинальными переменами, что произошли с его другом, Оуэн умолк. Несколько минут доктор безучастно смотрел перед собой, затем, кажется, взял себя в руки и начал сознавать, где находиться. Повернувшись к Оуэну, он медленно, словно отвечая урок, произнес:

– Я должен вернуться.

– То есть обратно на остров? – спросил молодой человек, и Уолтон кивнул.

– Должен вернуться, – повторил он, – и поскорее. Я пришел к тебе... Могу рассказать...

Он снова умолк. Однако Оуэн не тревожил друга, терпеливо ожидая продолжения. Через силу биолог начал говорить:

– Остров... Мы поплыли туда. Бриллинг и я. Всего год назад, Оуэн. Всего лишь год назад!

Казалось, мыслями он умчался далеко-далеко.

– Мы с Бриллингом отправились на остров. Ты помнишь. Сначала прибыли в Ллуэгос, кубинский порт, и организовали доставку оборудования на остров. Наняв рабочих среди местных жителей, мы там все подготовили: построили жилой дом и небольшую лабораторию, смонтировали оборудование и организовали доставку припасов. Кроме того, мы завезли на остров животных и выпустили их на волю.

Большинство зверей мы приобрели в Ллуэгос. Владелец местной гостиницы получил их в счет погашения долга от терпящего убытки бродячего цирка. Он с радостью расстался с животными почти за бесценок. Итак, мы переправили зверье на остров и освободили. Там были: старый облезлый лев, парочка великолепных молодых леопардов, волки и прочие. Чтобы держать их на расстоянии, мы, естественно, огородили домик и лабораторию частоколом.

Когда с приготовлениями было покончено, мы с Бриллингом остались единственными людьми на острове: наемных рабочих мы отослали сразу же, как только те выполнили свою работу. В нашем распоряжении имелась лодка – небольшой ялик – чтобы плавать туда и обратно, и к тому времени мы уже перевезли и установили все оборудование. Гвоздем программы служил большой излучатель, который походил на тот, что ты видел, но был гораздо крупнее и мощнее – он мог распространить свое излучение на всю территорию острова. Конечно, мы с Бриллингом ради собственной безопасности не снимали защитные накладки ни днем, ни ночью.

Все было готово, так что мы приступили к испытаниям. Включив ускорительное излучение, мы все же не приближались к пределу имевшейся в нашем распоряжении мощности. Видишь ли, мы хотели, чтобы изменения протекали достаточно медленно, что позволило бы фиксировать их. Прошло два дня, но ничего не происходило. На третьи же сутки мы заметили перемены в леопардах и льве. Три большие кошки уменьшались. Казалось, они с каждым часом теряют в размерах. Через пять дней хищники стали не крупнее домашних котов, и были как ручные. На седьмой день мы нашли их трупы.

Понимаешь, что это значит? За семь дней мы увидели весь путь развития, которым пройдут два вида из семейства кошачьих; стали свидетелями судьбы, ожидавшей их род в будущем. Именно подобного итога мы ожидали. Еще со времен саблезубого тигра самые большие кошки на земле постепенно мельчают и становятся менее свирепыми. Таким образом, мы увидели конечную цель эволюции тех видов – им предстояло выродиться в обычных котов.

После первых превращений изменения хлынули сплошным потоком. Следующими преобразились волки. Изменилась сама их природа – они сделались такими же послушными и дружелюбными как собаки. По сути дела, волки и превратились в собак. А затем начали расти, и достигли внушительных размеров – никак не меньше лошади. Но при всей своей громадности, они по-прежнему сохраняли покорность. В конце концов, они тоже выродились и прекратили существование. Это был конец их вида. А изменения продолжались.

Мы угодили в рай для биолога, Оуэн. Мы видели путь, каким пойдет эволюция, наблюдали грядущее развитие бессчетного числа различных видов. Вооружившись винтовками для защиты, мы непрестанно рыскали по острову; фотографировали и записывали увиденные преобразования. Мы внимательно наблюдали за зверьми и за их развитием. Наблюдали и следили, прерываясь только на еду и сон.

Излучатель мы не выключали, и тот непрерывно испускал ускорительные лучи, из-за чего твари на острове все время менялись. Там обитали не только привезенные нами животные, но и другие создания. Взять хоть змей. Их там водилось множество, и под воздействием излучения, они развились в ужасающих монстров. Одни вымахали до размеров питона, и даже крупнее, у других отросли короткие перепончатые лапки, на которых они ходили и бегали. А некоторые переселились в воду, поскольку организм их перестроился. Но со временем они полностью вымерли, исчезли.

После гибели змей, начали меняться населявшие остров птицы. Большинство из них вскоре издохли, кроме одной породы, которая продолжала развиваться на протяжении нескольких недель – крупного, напоминавшего кондора существа с ярким оперением. Огромная птица была самым свирепым хищником на острове. Стоило только нам появиться под открытым небом, как она, не мешкая, нападала. Так что мы обрадовались, когда ее тоже не стало.

А изменения все не прекращались. Излучение продолжало подхлестывать жизнь на острове, гнало все дальше и дальше по пути развития. Вслед за птицами пришел черед переродиться местным насекомым – и волна диковинных страшилищ захлестнула остров. По воздуху летали гигантские паукообразные чудовища, отдаленно похожие на ос, только размером с аэроплан и с агрессивностью под стать габаритам. Казалось, все насекомые обрели новые монструозные формы. Остров превратился в сущий ад. Некоторых тварей нам удалось увидеть лишь мельком. Например, громадного белого червя длиной в сто футов, который вяло барахтался в болоте и оглашал округу хриплым ревом. Временами, мы слышали его по ночам... Попадались и другие, еще более мерзкие твари. Но со временем, все монстры-насекомые вымерли, как и прочие существа до них.

На смену им из океана явились здоровенные рептилии, странные морские чудовища из грядущих эпох. Понимаешь ли, излучение также зацепило прибрежные воды, оказывая ускорительное воздействие на все живое в них. Поэтому в море вокруг начали мелькать чудные создания, огромные, клыкастые, покрытые чешуей. Они рвали один одного на куски с неимоверной жестокостью. То были звери какой-то будущей эры, но из-за своих размеров и неистовства нам они виделись ужасными динозаврами из прошлого. Некоторые монстры оказались амфибиями, что прибавило опасности нашей жизни на острове: выйдя на сушу, они громыхали по окрестностям, с треском продираясь через лес, и сражались, повстречав себе подобного.

В ТЕ ДНИ остров являл собой странное местечко. И даже после исчезновения морских чудовищ он таким и остался – странное царство тишины и смерти. Излучение полностью уничтожило животный мир на острове. Все живое ушло в развитии столь далеко, что в итоге достигло точки вымирания. Изменения прекратились. Так мы подумали. И ошиблись, Оуэн. Ошиблись.

Ибо свершилось еще одна метаморфоза; последнее, грандиозное преобразование. Кошмарное превращение оказалось полной неожиданностью и для меня, и для Бриллинга. Перемена коснулась растительного мира. Вся фауна переродилась и сгинула – и теперь настал черед флоры меняться.

Однако мы вполне могли предвидеть подобную трансформацию. Эволюция управляет всей растительной жизнью точно так же, как и миром животных. Все известные ныне живые существа ведут свой род от зверья мезозойской эры. И точно так же все современные растения происходят от гигантских папоротников и хвойных деревьев той давней эпохи. Земная флора медленно развивается, в точности, как и животный мир. Так что после исчезновения всей фауны неспешная эволюция растительности на острове начала набирать темп под воздействием ускорительного излучения.

Растения изменились, Оуэн. Деревья, кусты, трава обрели новую, удивительную наружность. Они редели, увядали, и воскресали в другом обличии. Наконец, после нескольких недель подобных метаморфоз, одна разновидность стала преобладать на острове, вытеснив остальные виды. Внешне это растение во многом походило на кактус, но, благодаря своей подвижности и уму, весьма напоминало животное. Оно размахивало по сторонам мощными щупальцами, и демонстрировало многочисленные признаки всевозрастающего интеллекта. Корни его постепенно начали отсыхать, и мало-помалу растение, более не привязанное к одному месту, обрело возможность передвигаться по собственной воле.

Мы понимали, что происходит у нас на глазах. Очевидно, когда-нибудь, в далеком будущем, животная жизнь сгинет без следа. И тогда на земле воцарятся растения. Подобно человеку, что вышел из мира зверей и ныне господствует на планете, растительному племени тоже предстоит развиться в высшую форму жизни. Полагаю, спустя много веков после вымирания человечества Землю унаследуют разумные, подвижные растения.

И я испугался, Оуэн: кто знает, какого могущества достигнут на острове растительные твари, если получат возможность беспрепятственно развиваться? Позволив им и дальше совершенствоваться под воздействием ускорительного излучения, мы рисковали выпустить в мир отвратительный, множащийся ужас – тварей, которым не должно существовать в наше время.

Я чувствовал, как медленно схожу с ума от всего увиденного. Чувствовал, что должен вернуться в мир людей; обязан хоть немного пообщаться с собратьями, если хочу сохранить здравый рассудок. Так что я предложил Бриллингу запустить реверсивное излучение и, превратив растительных существ обратно в безобидную флору, покинуть остров и провести месяцок в одном из городов Вест-Индии.