Текст книги "Мокрое волшебство"

Автор книги: Эдит Несбит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Глава II
Пленница

На деревянных лопатах теплился нежно‑розовый оттенок новизны, царапины ещё не нарушили безупречный глянец вёдер, выкрашенных в зелёный и алый цвета, сети для ловли креветок ещё были целыми и пушистыми, какие бывают лишь до первой встречи с водой. Вёдра, лопаты и сети составляли самую верхнюю часть кипы багажа – то есть, знаете, такой штуки с огромными коробками снизу и большими сумками наверху, которые трещат по швам от наполняющих их одеял и тёплых курток, чемоданом с виднеющейся из трещины подкладкой, в котором так удобно хранить обувь; с косметичкой и прочей мелочью, которую можно даже и не упоминать.

В такой чемодан почти всегда можно втиснуть мяч, набор красок, коробку с мелками, или любую из тех вещей, которые, по словам взрослых, совершенно не понадобятся в дороге, и затем, когда он будет распаковываться по окончании путешествия, самое страшное, что может произойти, так это то, что кто‑нибудь из них скажет: «Кажется, тебе говорили этого не брать», – и если ничего не ответить, на этом всё закончится. Но наиболее вероятно, что в сутолоке распаковки вещей и обустройства на новом месте и теннисный мячик, и пенал, и всё остальное окажется просто незамеченным. Конечно, в старый чемодан нельзя затолкать ни аквариум, ни парочку кроликов, ни ежа, но всё остальное, в разумных пределах, – без проблем.

Если багаж находится в товарном вагоне, он доставляет гораздо меньше хлопот. Конечно, его нужно упаковать, связать и пометить, а еще за ним нужно присматривать на железнодорожной станции, но за исключением этого большой багаж отвечает за себя сам, сам смотрит за собой и, совсем как ваши старшие братья в колледже, никогда не доставляет беспокойства своим друзьям. Именно младшие представители семейства багажа – вещи, которые во время путешествия находятся при вас, – доставляют больше всего проблем: связка зонтиков, трости, клюшки для гольфа, пледы, пальто, корзинка с едой, книги, которые собираешься почитать в поезде и, как это часто бывает, даже не взглянешь на них, газеты, которые взрослым уже надоели и которые ещё не удосужились выбросить, их маленькие сумочки, портфели, дипломаты, кейсы, шарфы или перчатки.

Дети путешествовали под опекой тёти Энид, вечно утомлявшей всех своими странными взрослыми выходками, до которых далеко было даже маме. То же случилось и в последний момент, когда вот‑вот должен был прибыть экипаж: тётя побежала в магазин на углу и вернулась оттуда с четырьмя четырьмя наборами новеньких лопат, ведер и сетей для ловли креветок, которые вручила детям как раз, когда экипаж и так уже был доверху набит багажом.

– Я не хочу показаться неблагодарной, – сказала Мэйвис на станции, когда они стояли возле горы багажа, в то время как тётя Энид покупала билеты, – но почему она не могла купить их в Бичфилде?

– Это, чтоб мы выглядели совсем как дети, – пояснил Фрэнсис, который был не против использования деревянной лопаты в нужном месте и в нужное время, но ему было не всё равно, что в глазах всей станции Ватерлоо они выглядели детишками, которые выезжают на побережье с лопаточками и ведёрками.

Кэтлин и Бернард однако были достаточно малы и не могли скрыть радости, вертя в руках новёхонькие лопатки, пока не прибежала тётя Энид с билетами и не приказала им, ради всего святого, надеть перчатки и попытаться не вести себя как уличная ребятня.

Мне жаль, но первое, что вы должны узнать об этих детях, это то, что они не слишком любили свою тётю Энид; к сожалению, так оно и было. Если вы считаете, будто это характеризует их не с лучшей стороны, то напомню – вы не знаете тётю Энид.

После короткой, острой перепалки с носильщиком и суетливого перехода через перрон дети оказались в безопасности купе с пометкой «Зарезервировано» – их втолкнули туда вместе со всем тем мелким багажом, про который я только что рассказывала. А потом тётя Энид снова исчезла, чтобы обменяться нескольким последними прописными истинами с носильщиком, и дети остались одни.

– Можно вздохнуть свободно, – сказала Мэйвис.

– Пока нет, – возразил Фрэнсис, – вся эта суета начнётся снова, как только она вернётся. Я скорее вообще не поеду на море, чем поеду с ней.

– Но ты же никогда не видел моря! – напомнила ему Мэйвис.

– Знаю, – угрюмо ответил мальчик. – Но, глядя на всё это… – он указал на их беспорядочно разбросанные пожитки, которые громоздились на всех сиденьях и полке, – я действительно хочу…

Он замолк, поскольку в дверь просунулась голова в круглой шляпе, совсем такой же, как у тёти Энид. Только это была вовсе не тётя.

Леди, чьё лицо скрывалось под шляпой, выглядела намного моложе да и к тому же доброжелательнее.

– О, неужели и это купе занято? – произнесла она.

– Да, – сказала Кэтлин. – Но здесь много места, входите, если хотите.

– Не знаю, понравится ли это нашей тёте, – сообщила более осторожная Мэйвис. – Но сами мы, конечно, не против, – добавила она, встретившись взглядом с приветливо улыбающимися глазами, которые смотрели на неё из‑под шляпы.

Леди сказала:

– Поезд ужасно переполнен. Если бы я могла поговорить с вашей тётей… Я ведь тоже тётя и еду встретиться со своим племянником на станции. Возможно, она поймёт меня. Поезд отправится с минуты на минуту. У меня нет багажа, кроме газеты, так что я не причиню вам хлопот.

И в самом деле – в руках у неё была только сложенная газета.

– О, конечно, проходите, – согласилась Кэтлин, беспокойно ёрзая на месте. – Я уверена, тётя Энид будет не против, – Кити всегда смотрела на вещи оптимистично. – Пора бы поезду тронуться!

— Что ж, раз вы считаете, что можно, – отозвалась леди и бросила свою газету в угол таким беззаботным жестом, что детям он даже показался очаровательным. Её приятное лицо уже показалось в проёме двери, а нога была в шаге от купе, когда она внезапно отступила назад. Было такое чувство, будто кто‑то оттащил леди от входа.

– Простите, – произнёс знакомый голос, – это купе занято.

Приятное лицо дамы пропало, сменившись лицом тёти Энид. Леди тут же исчезла. Тётя Энид наступила на ногу Кэтлин, навалилась на жакет Бернарда, и сев частично на Мэйвис и частично на Фрэнсиса, рявкнула:

– Какая наглость!

Затем кто‑то захлопнул дверь. Поезд вздрогнул, затрясся и начал оживать всем нам известным образом – ворча, пыхтя и натужно скрипя – и, наконец, тронулся. Тётя Энид встала, чтобы разложить вещи на полке, так что дети даже не смогли увидеть, нашла ли приветливая леди себе место в поезде.

– Ну, я думаю… – тщетно начал Фрэнсис.

– О, правда? – откликнулась тётя Энид. – Я и не знала, что ты на это способен.

По своему усмотрению разложив вещи на полке и сделав детям пару замечаний, села читать книгу мисс Мэри Корелли. Дети подавленно переглянулись. Они никак не могли понять, почему мать оставила их на попечение этой абсолютно неприятной мнимой тётки.

Конечно, на то была причина. Если родители, обычно такие добрые и весёлые, вдруг совершают что-то, чего невозможно понять и с трудом можно вынести, можете быть абсолютно уверены: у них на это есть достаточно веская причина. В данном случае эта причина заключалась в том, что тётя Энид была единственной, кто вызвался присмотреть за детьми, тогда как все остальные славные люди, которые обычно этим занимались, болели гриппом. Плюс ко всему, она была старым другом бабушки. Фрэнсис решил, что либо вкус бабушки в выборе друзей был достаточно странным, либо тётя Энид сильно изменилась со времён своей молодости.

Итак, она сидела и читала свою скучную книгу. Дети тоже получили по экземпляру – «—Эрик», " Тихоня", «Элси», «Озорной огонёк», «Храбрая Бэйси» и «Простодушная Изабэль» – ещё перед отъездом из дома их раздали ребятам так, как обычно раздают игральные карты. Мало того, что они были большой обузой во время переезда, так их ещё и невозможно было читать. Кэтлин и Бернард вскоре решили, что лучше уж смотреть в окно, а двое старших попытались прочесть, вернее, просмотреть оставленную леди газету.

Именно с этого момента и началось самое интересное, а то, о чем я рассказывала до этого – лишь предыстория. Если бы та леди не заглянула в их дверь, и если бы она не оставила здесь эту газету, они бы никогда не прочли её, потому что они были из тех детей, которые читают газеты только в случае крайней необходимости.

Возможно, вам трудно будет поверить, я и сама не знаю, почему это произошло, но первым словом, которое они увидели, было «Бичфилд», второе – «на», третье – «море», пятое – «русалка», а четвёртое, то, что располагалось между словами «море» и «Русалка», – «обнаружена».

– Дай‑ка посмотреть поближе, – попросила Мэйвис.

– Не тяни, ты и так хорошо видишь, – отозвался Фрэнсис, и вот что они прочитали:

Бичфилд‑на‑море – обнаружена русалка.

Удивительная история.

Этот сезон уже получил название «глупый» из-за обилия в общественной прессе легкомысленных, старых как мир баек о гигантских крыжовниках и громадных морских змеях. Так что история об очередном чуде глубин даже в таком известном месте отдыха, как Бичфилд, будет вполне в традициях этого времени года. Расположенный рядом с отличной площадкой для гольфа, окруженный множеством живописных местечек, с хорошо налаженной системой водоснабжения, недавно выкрашенной пристанью и тремя конкурирующими друг с другом Дворцами кинематографа, Бичфилд известен как растущий, необыкновенно притягательный пляж, причудливое очарование которого…

— Подожди, – удивился Фрэнсис, – здесь нет ничего о русалках.

– О, ну значит, будет позже, – сказала Мэйвис. – Наверное, сюда добавили всю эту чепуху, чтобы отдать дань вежливости Бичфилду, давай пропустим… – «…удобен для прогулок, есть все современные удобства, при этом сохранена его причудливость…» Что означает это «причудливый» и зачем они всё время повторяют это слово?

– Не думаю («думаю» вы повторяете несколько раз, я кое-где заменила), что оно обозначает что‑либо конкретное, – предположил Фрэнсис, – это просто слово. Они его используют в смысле «странный» или «утончённый». Так всегда в газетах. О, – вот и она – «волнение проще представить себе, чем описать…» – нет, это о спорте – а, вот!

…Мастер Уилфред Уилсон, сын известного и уважаемого горожанина, прибежал вчера домой весь в слезах. При распросе он рассказал, что плескался в небольших заводях, образованных скалами, которые можно найти в большом количестве под Западным Утёсом, когда что‑то осторожно ущипнуло его за ногу. Он испугался, что это может быть омар, так как слышал, что эти ракообразные иногда атакуют неосторожного нарушителя их владений, и закричал. Пока его рассказ, пусть и необычный, в сущности, не содержит ничего необъяснимого. Но, когда он повернулся на шум, похожий на «голос юной леди», который просил его не плакать, и посмотрел вниз, то увидел, что его удерживает рука «высовывающаяся из‑за одной из подводных скал». Конечно, его утверждение было принято с некоторым недоверием, но когда из поездки в западную сторону вернулись участники «вечеринки на судне», которые утверждали, что сквозь прозрачную воду за бортом своей лодки они видели что‑то вроде белого тюленя с тёмным хвостом, рассказ Уилфреда получил высшую степень доверия…

( – Что такое степень доверия – спросила Мэйвис.

– Не бери в голову. Это, по‑моему, насколько сильно ты веришь. Давай, читай дальше, – ответил Фрэнсис.)

…доверия. Мистер Уилсон, который до этого считал, что самым лучшим лекарством от небылиц про свои мокрые ноги, является более ранняя отправка в постель, позволил сыну проводить его на место, где разворачивались события. Но, несмотря на то, что мистер Уилсон босиком прошел все заводи, он не увидел и не почувствовал никаких рук, не услышал никакого шума, ни подобного голосу леди, ни какого‑либо другого. Несомненно, теория, связанная с тюленем, единственно верная. Белый тюлень – ценное приобретение для города, и без сомнений привлечёт сюда посетителей. Несколько судов уже выходили в море – кто с сетями, кто с удочками. Мистер Карэрас, гость из Южной Америки выходил с арканом, что в этих широтах, конечно, в новинку.

— Это всё, – прошептал Фрэнсис и взглянул на тётю Энид. – Смотри, она спит.

Он поманил остальных, и они забились в дальний угол купе, подальше от спящей тётки.

– Вы только послушайте! – заметил он и прочитал им вполголоса всю историю о русалке.

– Вот это да, – проговорил Бернард. – Я надеюсь, это тюлень. Никогда не видел тюленя!

– А я надеюсь, что они всё‑таки её поймают, – добавила Кэтлин, – интересно будет посмотреть на живую русалку.

– Если это действительно русалка, я очень надеюсь, что им не удастся её поймать, – в свою очередь сказал Фрэнсис.

– Я тоже, – согласилась Мэйвис. – Уверена, что в неволе она погибнет.

– Знаете что, – заявил Фрэнсис. – Завтра мы первым делом пойдём и посмотрим на неё. Я полагаю, – добавил он задумчиво, – Сабрина тоже была кем‑то вроде русалки.

– У неё нет хвоста, – напомнила ему Кэтлин.

– Не хвост делает русалку русалкой, – возразил ей Фрэнсис, – а способность жить под водой. Если бы дело было в хвосте, то и макрели звались бы русалками.

– Естественно, они не русалки, это уж я знаю, – сказала Кэтлин.

– Хотелось бы мне, чтобы она дала нам луки и стрелы вместо лопат и вёдер, – заметил Бернард, глядя на спящую тётю, – тогда мы смогли бы отправиться на тюленью охоту.

– Или охоту на русалок, – поправила Кэтлин. – Да, это было бы здорово!

И прежде чем Мэйвис и Фрэнсис смогли выразить, насколько они шокированы идеей стрелять в русалок, проснулась тётя Энид и забрала у них газету, потому что та, по её мнению, являлась не слишком подходящим чтивом для детей. И поскольку их тётя была из тех людей, при которых никогда и в голову не придёт обсуждать что-то действительно волнующее, разговоры о поимке тюленей или русалок сразу стали невозможны.

В этой ситуации лучше было читать «Эрика» и остальные книжки, но это было невыносимо.

Последние две фразы Бернарда и Кэтлин засели в головах у двоих старших ребят. Вот почему, когда они приехали в Бичфилд и встретили маму, чему очень обрадовались, а тётя Энид неожиданно уехала тем же поездом, чтобы повидаться с настоящими родственниками в Боунмозе, они не сказали ни словечка о тюленях и русалках, а лишь все вместе откровенно радовались тётиному отъезду.

– Я думала, она всё время пробудет с нами, – сказала Кэтлин. – О, мамочка, я так рада, что это не так!

– Почему? Ты не любишь тётю Энид? Разве она не добрая?

Все четверо подумали о лопатах, вёдрах и сетях для ловли креветок, а ещё об «Эрике», «Элси» и об остальных книжках и хором сказали:

– Ну…

– Тогда в чём же дело? – спросила мама.

И они не смогли объяснить ей. Иногда ужасно трудно сказать некоторые вещи маме, как бы сильно ты её ни любил. Лучшее, что смог ответить Фрэнсис, это: «Ну… Видишь ли, мы к ней не привыкли».

– И я думаю, она не привыкла быть тётей. Хотя она была милой, – добавила Кэтлин.

Мама была мудрой женщиной, поэтому не стала задавать больше вопросов. Она тут же отвергла идею о том, чтобы пригласить тётю Энид погостить несколько дней в Бичфилде. Если бы тётя Энид не покинула нашу историю именно в этот момент, то не случилось бы и самой истории. И теперь, раз уж она покидает повествование, должна заметить, что она считала себя очень доброй и её намерения были самыми лучшими.

Фрэнсис и Мэйвис перешептывались после вечернего чая, и еще немного перед тем, как отправиться спать, но они делали это так незаметно, что младшие не обратили на это внимания.

Жильё оказалось очень хорошим – совсем недалеко от города и вовсе не вилла, как многие побаивались. Я думаю, хозяйка несколько преувеличила, назвав это виллой. Это был обыкновенный дом, когда‑то служивший жилой пристройкой у мельницы. Он был сделан из дерева мягкого серого цвета, с красной черепичной крышей. Сама мельница располагалась сзади, тоже серая и красивая. Теперь её уже не использовали по назначению – ее превратили в склад рыболовных сетей, тачек, старых кроличьих клеток, пчелиных ульев, упряжей и мешков с кормом для хозяйских цыплят. Ещё там было хранилище для зерна, которое когда‑то, судя по всему, было большой конюшней, несколько поломанных стульев и старая деревянная колыбель, в которой не качали детей, наверное, с тех самых пор, когда мама хозяйки была ещё маленькой девочкой.

Во время обычных каникул мельница, возможно, и привлекла бы детей своим очарованием волшебного дворца с ворохом любопытных и диковинных вещиц, с которыми можно поиграть, но в этот раз все их мысли были заняты русалками. Старшие ребята решили, что с утра они отправятся взглянуть на русалку одни.

Мэйвис разбудила Фрэнсиса очень рано, они тихо оделись и даже, к сожалению, ккне стали умываться, потому что льющаяся вода, создала бы много шума. И, боюсь, волосы они расчесали тоже не слишком усердно.

Когда дети вышли из дома, на дороге не было ни души – только кошка с мельницы, которая всю ночь где‑то гуляла и приползла домой грязная и уставшая, да ещё маленькая овсянка, которая сидела на дереве в сотне ярдах вниз по дороге и самодовольно, как это делают все на свете овсянки, без конца выкрикивала своё имя, пока ребята не подошли к ней вплотную. Тогда, нагло махнув в их сторону хвостом, она перелетела на следующее дерево, где принялась воспевать себя не менее громко, чем обычно.

Желание Фрэнсиса найти русалку, тем более подкреплённое долгими годами ожидания увидеть море, было очень сильным. Было ещё слишком темно, чтобы разглядеть что‑нибудь кроме мелькающих фасадов домов, мимо которых они мчались. Но когда они с Мэйвис, бесшумно пробежав в резиновых шлёпанцах вниз по песчаной дорожке, свернули за угол, перед их глазами раскинулось нечто огромное и бледно‑серое, светящееся точками красного и золотого огня в тех местах, где его уже тронуло солнце. Фрэнсис замер.

– Мэйвис, – сказал он прерывающимся голосом, – это море!

– Да, – ответила сестра и тоже остановилась.

– В нём нет и капли того, что я ожидал увидеть, – произнёс он и побежал дальше.

– Тебе не нравится? – спросила Мэйвис, следуя за ним.

– Нравится? – сказал Фрэнсис, – это не то, что может просто нравиться.

Когда они спустились на берег, песок и галька были мокрыми, потому что отлив закончился совсем недавно. Чего здесь только не было: подводные скалы и образованные ими небольшие заводи, и моллюски, и рожки, и маленькие береговички, похожие на необычайно тонкие зёрна маиса, разбросанные среди красных, коричневых и зелёных водорослей.

– Это восхитительно! – произнёсФрэнсис. – Это просто восхитительно, если хочешь знать! Я уже почти хочу пойти и разбудить остальных, потому что мне кажется, это не совсем честно.

– Ну, они уже видели это раньше, – почти искренне ответила Мэйвис. – И я не думаю, что искать русалок вчетвером – хорошая идея.

– К тому же, – заметил Фрэнсис, высказав то, о чём оба думали со вчерашнего дня в поезде, – Кэтлин хочет пострелять в русалок, а Бернард вообще думает, что это тюлень.

Они присели и поспешно сняли шлёпанцы и носки.

– Конечно, – сказал Фрэнсис, – нам вряд ли повезёт что-нибудь найти.

– Ну, – отозвалась Мэйвис, – судя по тому, что нам известно, её уже могли найти. Будь осторожен, когда пойдёшь по этим скалам, они ужасно скользкие!

– Как будто я не знаю! – заметил Френсис и побежал по тонкой полоске песка, что отделяла скалы от гальки, и впервые коснулся ногами моря. Это было всего лишь мелкое озерцо в зеленовато‑белой скале, но, тем не менее, это было все то же море.

– Слушай, а не слишком ли она холодная? – сказала Мэйвис, отдёргивая порозовевшие, мокрые пальцы ног. – Я против того, чтобы ты ходил по…

– Как будто я не!.. – начал Фрэнсис и неожиданно плюхнулся в большую чистую сверкающую заводь.

– Ну вот, я полагаю, что теперь мы немедленно должны пойти домой, чтоб ты переоделся, – не без горечи констатировала Мэйвис.

– Исключено, – заявил Фрэнсис, с трудом поднимаясь и держась за Мэйвис мокрыми руками. – Я совсем сухой! Ну, почти.

– Ты знаешь, что означает простуда? – спросила сестра. – Это значит – сидеть весь день дома или, возможно, вообще в постели. Тебе будут ставить горчичные пластыри и придётся есть жидкую овсяную кашу с маслом. Ну же, пойдём домой, мы и не могли найти здесь русалку. Это слишком яркое, светлое и обыденное место для того, чтобы тут случилось что‑нибудь волшебное. Давай, пошли домой!

– Ладно, только дойдём до конца волнореза, – убеждал её Фрэнсис. – Просто, чтобы посмотреть как там, на глубине, трепещут и колышутся водоросли, – такие тонкие, длинные и похожие на траву, совсем как на картинке с Сабриной.

– Полпути и ни шагу дальше, – твёрдо сказала Мэйвис. – Мама же говорила, что заходить глубоко – опасно.

Они прошли полпути, Мэйвис всё еще осторожно, Фрэнсис же после того, как полностью вымок, почти в открытую демонстрировал своё полное безразличие тому, плюхнется ли он снова в воду или нет. Это было очень забавно. Вам знакомо чувство, когда идёшь по мягкому и вязкому водяному мху или по гладким, как атлас ленточным водорослям? Знаете ли вы о том, как остры бывают раковины моллюсков, особенно когда они покрыты маленькими рачками, и что на круглые раковинки бледно‑жёлтых береговичков ступать вполне терпимо?

– Всё, – сказала Мэйвис, – идем домой! Только наденем носки и ботинки, чтоб не простудиться, и всю дорогу будем бежать.

– Лучше бы мы и не приходили, – поворачиваясь с мрачным видом, произнёс Фрэнсис.

– Ты же ведь не думал всерьёз, что мы можем найти русалку? – спросила Мэйвис и рассмеялась, даже несмотря на то, что была очень раздосадована тем, что Фрэнсис вымок и прервал захватывающую утреннюю игру. Но Мэйвис была замечательной сестрой.

– Глупая была идея. Плюхаться в этой заводи, разговаривая и дурачась, носясь туда‑сюда. Нам следовало прийти сюда в полночь и тихонько с предельно серьёзным видом сказать:

Услышь меня,

Прекрасная Сабрина…

— Ой! Подожди… Что‑то коснулось моей ноги!

Мэйвис остановилась и схватила брата за руку, помогая ему устоять. В этот же момент они ясно услышали голос, который явно не принадлежал ни одному из них. Это был самый сладкозвучный голос, который они когда‑либо слышали:

– Спасите её. Мы погибаем в неволе.

Фрэнсис глянул вниз: в воде мелькнуло что‑то бело‑коричневое с зелёным и скользнуло под камень, на котором стояла Мэйвис. Ощущение, что кто‑то держит его за ногу, исчезло.

– Ну и ну, ты это слышала? – переводя дыхание, удивлённо спросил он.

– Конечно, слышала, – ответила сестра.

– Нам же не могло показаться сразу обоим, – заметил Фрэнсис. – Хорошо бы оно ещё сказало кого, где и как спасти.

– Как думаешь, что это было? – тихо спросила Мэйвис.

– Русалка, кто же ещё! – уверенно ответил Фрэнс.

– Значит, действительно начинается волшебство… – пробормотала Мэйвис.

– В русалках не больше магии, чем в летающих рыбах или жирафах, – отозвался Фрэнсис.

– Но она же пришла, когда ты произнёс строчки из стишка про Сабрину! – возразила Мэйвис.

– Сабрина не русалка, – твёрдо возразил Фрэнсис, не пытайся совместить несовместимое. Пошли, нам надо как можно скорее добраться до дома.

– Разве она не может ею быть? – не унималась Мэйвис. – Я имею в виду русалкой. Как лосось, который может жить и в реках и в море.

– Я никогда не думал об этом… Просто потрясающе было бы, если бы это оказалась настоящая Сабрина, правда?Но кто, она, по-твоему, такая – та, что говорила с нами, или та, которая погибнет в неволе? Которую нам надо спасти.

Вскоре они достигли берега. Мэйвис прекратила выворачивать свои коричневые чулки и сказала:

– А может, нам всё это почудилось? Может, это просто какой‑то вид научной магии, при которой обоим кажется то, чего на самом деле нет? Ну, как индийские фокусы с манго. Ты же знаешь, дядя Фрэд про такое упоминал, обычно это называют «Расскажите это птичкам!»

– Я тебе скажу вот что, – ответил Фрэнсис, завязывая шнурки, – если продолжать утверждать, что какие‑то события не происходили, хотя мы точно уверены, что они происходили, то в скором времени у нас не останется ни единого шанса поверить в волшебство. Ты где‑нибудь в книгах видела, чтобы так поступали? Там просто говорят: «Это волшебство!» – и ведут себя, как ни в чём не бывало. И не делают вид, будто всё привиделось. Почему же это не могло быть волшебством?

– Тётя Доротея как‑то раз сказала мне, что магия похожа на Каплю Принца Руперта, – призналась Мэйвис. – Если однажды разбить её не останется ничего, кроме горстки пыли.

– Разве я не то же самое сказал? Мы всегда ощущали присутствие магии, не так ли? Теперь, когда мы, наконец, столкнулись с ней, не стоит быть глупыми и притворятся, что её нет. Давай просто поверим, каким бы трудным это не казалось. Мы ведь должны так поступить, а, Мэйвис? Вера в вещи делает их более реальными. Тётя Доротея говорила и это, помнишь?

Они поднялись.

– Остальным расскажем? – спросила Мэйвис.

– Мы должны, – уверенно ответил Фрэнсис, – если не скажем, это будет ужасно нечестно. Но даже если нам и не поверят, мы должны быть упорными, как Кассандра, и не обращать на это внимания.

– Я только хотела бы узнать, кого же мы должны спасти, – сказала Мэйвис.

У Фрэнсиса было предчувствие, что в свое время они это узнают. Откуда оно взялось, он объяснить не мог, просто почувствовал это. И он ответил лишь:

– Бежим!

Что они и сделали.

Кэтлин и Бернард встретили их у калитки, пританцовывая от возбуждения и нетерпения.

Где вы были? Что случилось? Почему ты весь мокрый, Фрэнс? – расшумелись они.

– У моря. Замолчите, я прекрасно знаю, что вымок, – ответил старший брат, проходя через калитку.

– Могли бы и нас с собой взять, – больше с грустью, чем со злостью заявила Кэтлин, – но всё равно, уйдя без нас, вы пропустили кое-что.

– И что же?

– Потрясающие новости, – —злорадно заметил Бернард и добавил. – Ага!

– Какие новости?

– Что, хочешь узнать? – Бернард был действительно обижен тем, что его не взяли с собой в первую вылазку на этих каникулах. Да и любой чувствовал бы себя так же. Даже вы или я.

– Выкладывай давай! – приказал Фрэнсис, схватив его за ухо. Бернард закричал и из окна донёсся мамин голос:

– Дети, дети!

– Всё в порядке, мамочка. Ну, так что, Медвежонок? Не будь дрянным мальчишкой, какие новости?

– Ты мне ухо оторвёшь! – взвыл Бернард.

– Хорошо, – произнёс Фрэнсис. – У нас тоже есть кое‑какие новости, но мы их вам не расскажем, правда, Мэйвис?

– Да ладно вам, – взмолилась Кэтлин, – не будьте такими вредными в первый же день! Только и всего‑то, что поймали русалку, и я боюсь, что, как ты и говорил, она умрёт в неволе. А что у вас?

Фрэнсис выпустил ухо Бернарда и повернулся к Мэйвис:

– Вот и то, что ты хотела знать… – медленно произнёс он. – Кто это сделал?

– Циркачи. Так какие новости у вас? – взмолилась Кэтлин.

– После завтрака, – сказал Фрэнсис. – Секундочку, мам! Извини за ухо, Бернард. Мы всё вам расскажем. О, это совсем не то, что вы думаете. Встретимся на мельнице и обсудим всё сразу после завтрака. Согласны? Отлично! Да, мама, иду!

– Значит, есть две русалки, – шепнула Фрэнсису Мэйвис, – и они не могут обе быть Сабринами… Тогда, какая же…

– Ну, как бы там ни было, одну из них нам надо спасти, – ответил Фрэнсис и в глазах у него загорелся огонёк предвкушения большого приключения, – иначе она умрёт в неволе!