Текст книги "Клад"

Автор книги: Эдит Лэйтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Когда все отсмеялись, Дэн добавил более серьезно:

– Однако мне действительно жаль. Право, друзья мои, я всего лишь бедный моряк, у которого в жизни только и есть богатства, что жалованье в конце плавания. Нынешнее мое плавание завершилось досрочно, и у меня нет для вас ничего, кроме слов благодарности. Как же мне отплатить вам?

– Поправляйся скорее, – сказал Джереми, поднимаясь на ноги. – Нам больше ничего от тебя не нужно.

– Так я уже! – воскликнул Дэн, должно быть, чересчур энергично, потому что сразу закашлялся.

– Не совсем еще, – криво улыбнувшись, заметил Джереми.

– Ты уверен, что мы не сделали глупость, приютив его в своем доме? – спросила мужа Рейчел Дженкинс, когда они остались одни. – В конце концов, мы ведь ничего о нем не знаем. К тому же у нас дочь.

– И что теперь? Выбросить его вон? И потом, дочка у нас разумная девушка, – возразил Джереми.

Они сидели у себя в спальне и беседовали, как всегда перед сном. Это было единственное время, когда супруги могли спокойно побыть вдвоем: она была уже слишком усталой, чтобы вязать или штопать одежду, а он – чтобы строгать что-нибудь или чинить рыбачьи снасти.

– Да, она разумна и к тому же добродетельна, как вы помните, мистер Дженкинс. Но он, кажется, шибко лихой парнишка, – проговорила жена, расчесывая свои волосы.

– Лихой, да не шибко. Ведь он только-только выкарабкался.

– А тебя не интересует, почему с ним все это случилось? – спросила Рейчел, отложив в сторону гребешок.

– Да что тебя так мучит, моя дорогая? – удивился Джереми, пальцем зажав то место в Библии, на котором он остановился, и поднимая глаза на жену. – Признайся же наконец.

– Вы читаете меня, словно раскрытую книгу, мистер Дженкинс, – вздохнула она. – Так вот. В заливе недавно видели каперское судно. Наш гость был на этом корабле и не отрицает этого. Мне, конечно, понравился его рассказ, но мальчик может оказаться пиратом. Вот что меня волнует!

– Ну да. Может оказаться. Как и многие из наших друзей и соседей. Или ты веришь, что старик Беллами заработал все свое золото, ловя треску в море? Или мистер Уикем основал магазин тканей на деньги от собирания устриц? Ну нет. Все мы кормимся с моря, кто как может, и вокруг полно людей, которые промышляли в свое время пиратством. Разве мы виним их за это? Нет, мы отворачиваемся и делаем вид, что все они – простые моряки или китобои. Едва ли наши лучшие граждане сумели бы заработать хорошие деньги честным путем. И вам это прекрасно известно, миссис Дженкинс. Море – суровый учитель, особенно для тех ребят, что избрали военную службу, а уж тем более для тех, кого взяли силой. Сама знаешь, как бывает, если капитану нужно набрать команду к следующему же приливу. В таких случаях матросов просто похищают или «принудительно вербуют» – называй как хочешь, все едино. Людей просто забирают на улицах и тащат на корабль, и все это во имя королевского флота. Мужчин и мальчиков, всех без разбору, хватают и отправляют в море на долгие годы, хотя, быть может, эти люди мечтают только об одном – жить дома со своими родными. Порой не лучше бывает и тем, кто сам идет на пиратское судно в надежде, что его ожидает красивая, свободная жизнь, а потом обнаруживает, что это не многим лучше рабства. Джереми вздохнул:

– Некоторым кажется, что поступить в команду капера – все равно что обрести свободу. Но самые разумные стремятся как можно скорее сойти на берег. Я не люблю пиратов. Некоторые – настоящие подонки. Но есть среди них и люди, которые просто стремятся к свободной жизни, есть и такие ребята, которые ошиблись в выборе пути. И немало парней, которые воображают, что на море их ждет жизнь, полная приключений. Вот и мы с тобой ежедневно на коленях благодарим Создателя за то, что наш Джефф не клюнул на наживку Веселого Роджера, не так ли?

Жена кивнула:

– Ты совершенно прав, мистер Дженкинс. Но как все-таки насчет Ханны?

– А что Ханна? Кажется, у парня еще слишком мало сил, чтобы набедокурить у нас в доме.

– Я не об этом подумала, – сказала миссис Дженкинс, убирая гребешок. – Просто мне еще не доводилось видеть та-, кого красавчика.

– Красавчика? – переспросил пораженный супруг. – Да у этого парня настоящая акулья морда!

– Вы, мужчины, ничего в этом не смыслите, – посетовала Рейчел, натягивая чепец.

– Смыслим больше, чем вы полагаете, миссис Дженкинс, – с усмешкой промолвил Джереми, подходя к жене и снимая с ее головы кружева, чтобы без помех насладиться ее густыми волосами!

С улыбкой глядя на нее сверху вниз, он добавил:

– Намного больше, чем вы полагаете.

Прошло немало времени, прежде чем Рейчел свернулась калачиком под боком у мужа на широкой и мягкой постели и снова беспокойно заговорила:

– Я боюсь не того, что может натворить он. Я думаю о том, на что ради такого парня может решиться она.

– Только не наша Ханна, – сонно пробормотал муж.

– Что ж, надеюсь, ты прав, – с сомнением согласилась Рейчел, прежде чем закрыть глаза. – Она действительно очень разумная девочка.

– И потом, – спустя еще полчаса сказала себе миссис Дженкинс, – они ведь не наедине в этом доме, не так ли? – И, окончательно успокоившись, все-таки уснула.

Ханна остановилась возле двери в комнату раненого и, услышав хохот, хмуро свела брови. Ей было отнюдь не смешно, ведь она сразу узнала голоса: Молли заливалась, как девчонка, а Сэл, как всегда, прикрывала рот рукой, отчего смех получался приглушенным. Но обеим служанкам следовало работать, а не развлекаться! Молли вообще обязана находиться в кухне и готовить обед. А Сэл позвали только для того, чтобы поправить больному простыни. Может, и наоборот, но, как бы там ни было, ни одной из них не полагалось захлебываться тут от смеха.

Все стихло, едва молодая хозяйка вошла в комнату.

– О! – воскликнула Сэл и сразу прижала ладошку ко рту, как бы останавливая новый взрыв хохота. – Извиняюсь, мисс Ханна, я уж хотела идти.

– Вижу, – ответила Ханна. – Но чем ты тут занималась?

– О, я только помогала бедняжке Молли с бельем, – ответила Сэл и, быстро присев в реверансе, упорхнула.

– А я уже заканчивала, – добавила Молли, убегая следом за подружкой.

Ханна повернулась к больному.

Отец сказал, что, даже если этот человек пират, он никому не сможет причинить вреда, пока не встанет с постели. Мама согласилась, хотя и выглядела при этом несколько обеспокоенной. Теперь Ханна знала, почему. Может, мужчине и трудно разглядеть в этом парне опасность, но стоило на него глянуть девушке, чтобы сразу же оценить угрозу. Особенно теперь, когда, полулежа в кровати на высоких подушках, он выглядел таким загорелым, мускулистым и соблазнительно беззащитным… Ханна выросла в поселке, где почти половина мужчин трудилась на море, и вид обнаженной мужской груди был для нее столь же привычным, как и вид штормовой тучи. Но таких, как он, ей еще не приходилось видеть.

С широкой поперечной повязкой Дэн должен был казаться совершенным инвалидом, однако он вальяжно полулежал на подушках, рубаха была распахнута на груди, и взгляд девушки невольно устремился на загорелое тело, туда, где не было бинтов. Тугие мускулы под смуглой кожей зашевелились, когда молодой человек поменял позу. А уж когда он улыбнулся, глаза ее помимо воли обратились к белой полоске зубов, особенно ярко блестевшей на фоне смуглого лица. Когда Дэн улыбался, на его щеках появлялись ямочки. Ханна ничего не могла с собой поделать, несмотря на все усилия отвести взор от этих искрящихся все понимающей улыбкой удивительных глаз. В эту минуту новый знакомец казался ей не опаснее морского ската…

У Ханны был молодой еще отец, младший брат, четверо дядюшек и трое двоюродных братьев. На острове у нее было полно кавалеров, и еще один жил на Манхэттене. Ей не приходилось скучать на танцевальных вечеринках, и родители предупреждали, чтобы дочка хорошенько думала, выбирая себе мужа, ибо муж – это на всю жизнь. Ей не нужны были их предостережения. Ханна любила лесть и внимание и получала их в избытке, но частенько задумывалась, много ли этих маленьких удовольствий приходится на долю замужней женщины? Так что пока еще никто из знакомых парней всерьез не завладел ее мыслями и сердцем. По правде говоря, дожив почти до двадцати одного года, она начала беспокоиться, не кроется ли причина в ней самой. Все ее подруги были уже замужем или хотя бы обручены, а Ханна никак не могла никем увлечься. Ей все время казалось, что она знает каждого из окружавших ее мужчин уже целую вечность.

Дэн Силвер был загадкой, вот отчего под ложечкой что-то затрепетало, как только он улыбнулся ей своей опасной улыбкой.

– Как вы себя чувствуете сегодня? – отрывисто произнесла она.

– Лучше… теперь лучше, – сказал он, обнажая в улыбке зубы.

Она пропустила намек мимо ушей и приблизилась к постели. Но ее помощь ему уже не требовалась: простыни были чистыми, повязка сияла белизной, подле кровати на столике стояли графин воды и стакан, а также блюдо с фруктами.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – все же спросила Ханна, подвинув фрукты, чтобы сделать хоть что-нибудь, а заодно не видеть проницательного взгляда, от которого не ускользало ни одно ее движение.

Улыбка его была такой ослепительной, что граничила с бесстыдством. Как раз в тот миг, когда она собиралась покинуть комнату, Дэн вдруг серьезно проговорил:

– Да, вот что. Есть одна вещь, которую вы можете для меня сделать, мисс Ханна. Я тут уже три дня лежу в полном сознании и, говорят, еще неделю провалялся без памяти. Не могу пожаловаться на отношение к себе, – искренне произнес он, – это истинная правда. Как можно? Ведь ваша семья спасла меня, вы вытащили меня из моря, ухаживали за мной и кормили. Нет, я действительно везучий парень, и прекрасно понимаю это. Даже если бы я прожил до ста лет, то не успел бы как следует отблагодарить вас всех. Но у меня есть одна просьба. Только не подумайте, что я неблагодарный. Просто я не привык сидеть взаперти в одном и том же помещении, в четырех стенах… Так не могли бы вы немного побыть со мной, мисс Ханна, и рассказать мне, как там, на воле? Конечно, у меня есть окно. Но ваша матушка боится, как бы я не простудился, поэтому оно заперто плотнее, чем кошелек морской русалки. А с кровати я вообще ничего не вижу. Не могли бы вы рассказать мне что-нибудь о погоде, о море? Или о городских новостях, или о том, что творится в стране? Я чувствую, насколько я оторван от всего этого.

– Но Молли и Сэл только что были у вас… – возразила Ханна и остановилась, покраснев при мысли о том, как взглянул на нее, обе служанки мгновенно испарились из комнаты.

– Да, прекрасные девушки, – кивнул Дэн. – Но им больше нравится хихикать, чем разговаривать. А с кем еще тут можно побеседовать? Ваша матушка вечно поглощена домашними хлопотами, как и отец. Ваш брат, боюсь, не очень-то мне доверяет. Не то чтобы я его винил, – быстро добавил он. – Действительно, с какой стати он должен питать доверие к человеку, которого, точно обломок бревна, выбросило на берег? Но я правда не хочу никому зла. Да и не мог бы ничего сделать, даже если бы хотел. – Он усмехнулся. Затем красивое лицо снова стало серьезным. – Я надеялся, что у вас, мисс Ханна, найдется время поговорить со мной. Должно быть, мне действительно становится лучше, ведь инвалид не обращает внимания на окружающее, а я, по правде говоря, в душе чувствую себя не лучше краба на раскаленной палубе.

Что ж, это была вполне объяснимая просьба. Несмотря на свой величественный вид среди этих белоснежных льняных простыней, он все же казался ужасно потерянным. В этом молодом мужчине было слишком много жизни, чтобы долго держать его взаперти. Но во всем его облике не было никакой угрозы и ровно ничего пиратского. Он выглядел просто как выздоравливающий больной, причем такой кроткий, что страх перед ним вдруг уступил место в душе Ханны беспокойству о его моральном состоянии.

– Так что же, никто не догадался даже принести вам газету? – спросила она. – Не беда. Папа получает почту раз в неделю. Я уверена, что он поделится с вами.

– Спасибо, – промолвил Дэн, помолчав секунду, – но, к сожалению, это не выход. Понимаете, я слишком рано ушел в море. Я умею читать по звездам и небу, по ветру и волнам. Но я совсем не умею читать по бумаге. Мне очень жаль, добавил он, и ей показалось, что ему действительно жаль, – но это правда. Однако если бы вы… – Дэн внимательно поглядел на нее и, казалось, даже слегка покраснел, – так сказать… – Он снова замялся. – В общем, не могли бы вы почитать мне? Мне бы не хотелось просить о такой услуге, но обратиться с подобной просьбой к вашему отцу я точно не посмею. – Последние слова Дэн произнес с кривой, вымученной улыбкой.

– Ну что вы, я с удовольствием почитаю, – ответила Ханна, изо всех сил стараясь скрыть свой шок. Ведь говорил он как человек образованный, а между тем все ее знакомые, и рыбаки, и торговцы, умели читать. Разумеется, это не касалось рабов или батраков. Но даже самые бедные люди в городе посещали школу, по крайней мере чтобы научиться грамоте.

– А может быть, вы покажете мне, как читаются буквы, чтобы я мог сам делать это и не обременять вас? – осторожно поинтересовался он. – Мне это искусство пока незнакомо, но может, лишь потому, что никто никогда мне не показывал, как это делается? Я бы попытался, если б вы согласились мне помочь… Но я готов понять, если вы откажетесь, – быстро добавил Дэн, отводя глаза и старательно разглаживая огромной смуглой ручищей одеяло у себя на груди. – Простите мою самонадеянность, мисс Ханна.

– Прекрасно, только я не понимаю, почему вы решили, что я откажусь! – гневно произнесла она, сильнее всего досадуя на то, что показала собственное смущение. – Я с удовольствием помогу вам, мистер Силвер. Мы начнем, как только вы почувствуете, что уже в состоянии учиться.

– О, мисс Ханна, я уже вполне в состоянии, – обрадовался он. – Мне необходимо поупражнять хоть какие-нибудь мышцы, хотя бы мои несчастные мозги. Но только если вы будете называть меня Дэном. Потому что мне кажется, это прозвучит довольно нелепо, если вы скажете: «Посмотрите хорошенько! Это же не A, a Z, вы, мистер Силвер, болван!»

– Отлично, тогда я для вас тоже просто Ханна, ибо при слове «мисс» буду чувствовать себя школьной учительницей. А моя собственная учительница была довольно-таки странной дамой и притом лишь на пару лет младше пророка Моисея!

– Договорились, Ханна, – сказал он, глядя, как мило она зарделась и деловито вскинула подбородок.

– Сейчас принесу букварь. У меня еще остался мой собственный. И наверное, карандаши. Да, точно. Чернила не годятся для работы в постели. И еще, пожалуй… – добавила она, внезапно воодушевляясь и заблестев глазами. – Еще я принесу доску. Мы положим ее поперек кровати. Это будет очень удобно.

Он улыбнулся ее энтузиазму и еще долго хранил эту улыбку, хотя она изменилась, когда Ханна выскользнула из комнаты.

– А ты делаешь очень даже неплохие успехи, – сказала она час спустя, распрямляя спину и с подозрением глядя на своего ученика. – Ты уверен, что не шутишь надо мной? Я готова поклясться, что ты знаешь буквы.

– Не клянись, Ханна, – отвечал Дэн, смеясь и откидываясь на подушки. – Я, конечно, знаю, как они выглядят, и успел выучить, как называются некоторые из них. Но мне никогда не хватало терпения, чтобы разобраться, что с ними можно делать. Знаешь, как тяжело быть неграмотным? Теперь у меня появилась чудесная возможность избавиться от этого недостатка. Наверное, я должен благодарить того негодяя, который меня чуть было не зарезал.

– Ты вспомнил что-то еще? – с нетерпением спросила Ханна.

– Говорят, память так устроена, что скрывает самые тяжелые и болезненные моменты до тех пор, пока человек не будет в состоянии с ними смириться. Наверное, то же самое произошло и со мной. Я пока помню только момент своего пробуждения. Кажется… иногда по ночам мне кажется, что я вижу что-то во сне, потому что я просыпаюсь в ужасе. И я бы хотел рассказать, что мне снилось, но дело в том, что, проснувшись, ничего не помню. И так каждый раз. Но право, не стоит меня оплакивать. Ты сама видишь, как я поправился за это время. И потом, я выучил буквы, причем в алфавитном порядке, верно?

– Да, но я не совсем понимаю… Ты так хорошо говоришь… – сказала она, не отвечая на его вопрос. Она никак не могла отделаться от мысли о том, что изъясняться подобным образом мог только человек ученый.

– Надеюсь! Просто я очень внимательный. Это не редкость у неграмотных людей, Ханна. Пока другие читают книжки, мы учимся читать по лицам, и достигаем в этом больших успехов. Возможно, просто оттого, что наши головы ничем не обременены. – Дэн рассмеялся, но почти сразу продолжил совершенно серьезно. – Я очень рано понял, что о человеке судят по его речи не меньше, чем по внешнему облику. Кто хорошо говорит, тот преуспевает. Поэтому я стал подражать тем, кто владеет кораблями, а не тем, кто ходит на них в море.

Я бедняк, Ханна. Но твердо решил однажды разбогатеть. И я все сделаю ради этого, – добавил он, причем произнес эти слова как клятву. – Так что спасибо. Ты дала мне редкий шанс, ведь не так уж много учителей ходят с нами, моряками, под парусом. А на суше, осмелюсь заметить, немного найдется таких красивых учительниц.

Он ждал, что комплимент, как всегда, вгонит ее в краску, но девушка слишком глубоко задумалась и не обратила на него внимания.

– А ты никогда не хотел покинуть море? – спросила Ханна. – О да. Не раз… Но землю я знаю намного хуже. А ведь только дурак решится броситься в неизвестность, не представляя себе, что его ждет впереди. Однако теперь кое-что изменилось. Я учусь, и уже многое узнал. Возможно, именно сейчас у меня появились причины, чтобы заглядываться на берег… – нежно закончил он.

Они находились очень близко. На коленях у него поверх покрывала лежали доска и карандаши. Ханна сидела на стуле, но то и дело наклонялась, чтобы проверить, как он пишет. Вот и сейчас их лица были совсем рядом. Она заметила, как странно стих при последних словах глубокий голос Дэна. Подняв на него глаза, девушка увидела, что странный серебристый взгляд остановился на ее лице, и не нашла в себе сил, чтобы отвернуться. «Но я должна это сделать! – думала Ханна в какой-то непонятной панике. – О небеса, я должна!»

Лицо ее вспыхнуло, потом побледнело. Лишь губы оставались по-прежнему розовыми и немного приоткрылись от удивления. «Какие мягкие, какие роскошные губы, – думал Дэн, – да как близко!» Действительно, стоило ему протянуть руку, и вот уже он коснулся кончиками пальцев ее щеки. А кожа такая мягкая… Он услышал ее вдох и потянулся, чтобы овладеть этими губами, потому что понял: еще секунда – и они готовы будут раскрыться ему навстречу. Кажется, Ханна тоже поняла это – в последний миг девушка ахнула и отпрянула.

Он бы наверняка шлепнулся, если бы внимательно не следил за каждым ее движением. Однако, покачнувшись вперед и без опоры чуть не потеряв равновесие, Дэн не сумел удержаться от легкого стона.

– Ой, тебе больно! – воскликнула девушка, испугавшись того, что она натворила. Ведь этот человек – раненый, и она за него в ответе. Ханна от всей души проклинала собственную буйную фантазию и странные мысли. Дэн так пристально глядел на нее, и она решила, что он хочет подвинуться ближе. Но с чего она подумала, что он собирался ее поцеловать?! Бедняга наверняка сочтет ее сумасшедшей. Ханна быстро сняла импровизированную парту с колен Дэна и уложила его на подушки. – Может, маму позвать? – в волнении спросила она.

Он закрыл глаза, но не от боли, а от понимания собственной глупости. Излишняя прыткость вредила не столько выздоравливающему организму, сколько достижению поставленных целей. Но Дэн знал, как извлечь выгоду из неудачи. Ведь, по сути дела, он всю жизнь только этим и занимался.

– Не надо, – простонал он, – это всего лишь спазм. Вот тут, – он указал пальцем на грудь, слегка приоткрыв глаза, – уже прошло.

Но руки Ханны уже расстегивали его рубаху, а встревоженные глаза осматривали повязку. Бинты по-прежнему оставались белоснежными. Девушка встретилась глазами с Дэном и тут же смущенно отвела взор. Она не знала, куда ей деваться, и, стараясь только не встречаться больше с его взглядом, посмотрела на его щеку, на ухо… И застыла на месте, потому что заметила дырку в мочке. Кажется, ухо было проколото под серьгу. Если многие моряки были исколоты татуировками и все без исключения имели такую же загорелую, словно тиковое дерево, кожу, то украшения в ухе носили только пираты.

Дэн увидел, что теперь она боится не только его поцелуя, но и чего-то еще.

– Да, – быстро проговорил он. – Вижу, ты заметила. Это одна из их маленьких шуточек. Они сделали это однажды ночью, и мне некуда было деваться. Взяли раскаленную иглу и бутылку рома – ром был для них, не для меня, конечно, – и принялись за дело, сопровождая все это грубыми насмешками. Могу лишь надеяться, что со временем все зарастет. И так уж моя шкура достаточно потрепалась в переделках.

Дэн хмыкнул и, пожав плечами, повернулся на бок, чтобы еще раз взбить подушку. При этом расстегнутая рубашка словно нечаянно соскользнула с одного плеча, открыв взору Ханны часть его спины. Она ахнула. Именно на это он и рассчитывал, а дождавшись, повернулся к ней лицом и начал застегиваться, стараясь, чтобы у него как можно правдоподобнее дрожали пальцы.

– Прости, – пробормотал он. – Мне следовало избавить тебя от этого зрелища.

Девушка остановила его руки своими руками, которые дрожали не меньше.

– Это тоже пираты? – спросила она, с гневом взирая на множество длинных, белых, пересекающихся и переплетающихся шрамов, прорезавших гладкий загар.

– Не стоит об этом, – пожал плечом Дэн.

Действительно, об этом не стоило говорить ей. Ведь он заработал эти шрамы на службе у многих хозяев. Позднее он понял, что парень с головой на плечах никогда не станет скрывать от чужих глаз подобное богатство, если он живет на корабле, и ничье иное имя, кроме его собственного, не может защитить его от плети. Страшные рубцы не раз сослужили ему неплохую службу, помогая добиться намеченной цели. Вот и теперь они ему пригодились: Ханна совсем забыла о проколотом ухе, отвлекшись на израненную спину.

– Хватит на сегодня уроков, – сказала она дрогнувшим голосом.

Дэн согласно кивнул. Завтра у них еще будет время. И для того, чтобы она его поучила, и для того, чтобы он поучил ее. На другой день раненый изъявил желание выйти к обеду.

– Я уже устал быть для всех обузой, – настаивал он. – Просто ужасно, что я свалился вам на голову в таком виде. Но теперь я чувствую, что силы ко мне возвращаются. Не хочется валяться, пока вокруг меня все хлопочут. Трудно представить себе большее неудобство, чем гость, который не может даже есть со всеми за общим столом.

Хозяева сдались, поняв, что переубедить его невозможно.

Поднявшись у изголовья кровати, Дэн покачнулся, но все же ему удалось выпрямиться во весь свой высокий рост. На нем была одежда хозяина дома, и, хотя Джереми и сам был довольно высок, на широкой груди гостя рубашка натянулась, так что пуговицы едва не оторвались. Джереми про себя отметил, сколь крепок этот торс, пока еще и стянутый бинтами. Но потом он увидел, как напряглось лицо Дэна, кивнул и даже губу закусил, наблюдая, как медленно и неуклюже, явно превозмогая боль, гость неверными шагами двинулся вперед. Под напряженными взглядами всех членов семьи Дэн без приключений добрался до большой теплой кухни, где они ежедневно собирались за столом.

Он осторожно сел, взял салфетку и расстелил у себя на коленях. Огромная смуглая ручища дрожала, когда он поднимал ко рту ложку супа. Служанка так и замирала всякий раз, глядя на это. Ханна напряженно молчала. Рейчел и ее супруг украдкой обменялись взглядами, и даже их юный сын притих перед лицом такого мужества. Все украдкой наблюдали за Дэном, пока тот ел, не поднимая головы, и опасались, что он потеряет сознание и упадет лицом прямо в миску с супом.

Наконец Джереми поднялся со своего места во главе стола, но совсем не для того, чтобы предложить тост.

– Ну вот что, парень, ты будешь есть в постели, пока не научишься снова плясать джигу, – скомандовал он.

Гость выглядел подавленным, но не стал возражать и, опершись на руку хозяина, медленно отправился к себе в комнату.

Однако очутившись наедине с собой, за запертой дверью, Дэн мгновенно распрямил плечи. Блестя белозубой улыбкой, он действительно сделал парочку па у своей кровати. Правда, голова все-таки закружилась, и грудь заныла, так что когда вошла служанка с подносом еды, Дэн Силвер был уже достаточно бледен. Он смиренно принял поднос из ее рук, хотя при этом испытал чувство неподдельного восторга. Ведь он так привык за свою жизнь к боли, что научился попросту не обращать на нее внимания, если, конечно, она не лишала его сознания. А нынешняя боль была вполне терпимой.

В общем, все складывалось как надо. Ему требовалось только время и уединение. И еще полное доверие этих добрых людей, которые дали ему убежище.

– Не хочешь продиктовать мне письмо? – устало спросила Ханна через несколько дней, собирая книжки и карандаши после очередного урока. – О, я знаю, что ты делаешь успехи в учебе, – поспешно добавила она, – но у меня получится намного быстрее. Тем скорее можно будет отправить это письмо. Наверняка ведь есть кто-нибудь на свете, кому ты хотел бы сообщить, что с тобой все в порядке.

«Может и так, – подумал он, – но они тоже не умеют читать. А есть те, кто спал бы спокойнее, если бы узнал как раз противоположное». Но лучше всего, если ни друзья, ни враги не узнают, где он теперь и что с ним. Впрочем, вот этого уже незачем знать Ханне.

В ожидании его ответа девушка затаила дыхание. Она никогда не позволяла себе думать об этом, но теперь пришло время. Жене уж наверняка следовало сообщить, где находится исчезнувший супруг.

– Нет, – ответил Дэн, и она облегченно выдохнула, – сомневаюсь, что хоть кому-то есть до этого дело. Правду сказать, я так далеко уехал от дома, потому что у меня его вообще нет.

Это действительно было правдой. Он криво усмехнулся. Ведь он совсем не привык откровенничать с женщинами. Он вдруг понял, что вообще не может припомнить ни одного долгого разговора с женщиной… Разве что споры со шлюхами о цене. Но это прелестное создание было столь же приятно для глаз, сколь и для беседы. А так как он пока мог себе позволить лишь любоваться ее прелестями, то находил дополнительное удовольствие в разговоре с ней. Он решил, что тем интереснее будет все остальное.

– Моя семья – и родители, и братья – умерла от какой-то заразы, унесшей половину улицы, – продолжал Дэн. – Однокашники тоже умерли. Просто удивительно, что я так легко перенес лихорадку, ведь я был самым младшим и вечно бегал за всеми по пятам с неизменно сопливым носом. Они ужасно потешались над этим. Да, – добавил он более холодным тоном, – мое выздоровление было просто чудом… Это было настолько непостижимо, что никто потом не захотел взять меня к себе. Вот почему я впервые отправился в море. Капитан, которому нужно скорее набрать команду, бывает не слишком-то разборчив. И при этом его так же мало волнует как прошлое какого-то мальчишки, так и его будущее… – Сколько же тебе было лет? – не удержалась Ханна.

– Десять, – пожал плечами Дэн.

Она гневно цокнула языком. Лицо ее стало совсем суровым.

– Нет-нет, – перебил он, поднимая ладонь, – не вини никого. Я не виню. У всех ведь свои предрассудки. Моряки, например, сама знаешь, не любят альбатросов. Они якобы предвещают беду. То же самое и с белыми рыбинами, которые по природе должны быть серебристыми, или черными, или голубыми. Если кому доводится поймать такую, ее немедленно с проклятиями вышвыривают обратно в море, даже если она могла бы насытить десятерых едоков. И даже самый отчаянный мореход дрожит от страха, когда на мачтах зажигаются огни святого Эльма. Это случается иногда по ночам – многочисленные огоньки дрожат на снастях и мачтах… а если потрогаешь, то почувствуешь только холод и влагу, – голосом сказочника произнес Дэн. – Впрочем, море всегда удивляет. Можно пройти десятки миль, но не узнать даже половины его тайн.

– Значит, – проговорила Ханна, склонив голову и слишком увлеченно разглядывая корешок книги, которую держала в руках, – ты ждешь не дождешься, когда вернешься в море?

– Ну, – мягко произнес Дэн, – я думаю, оно может обождать. Ведь море никуда не убежит, не так ли?

Ханна вскинула голову и с сияющей улыбкой поглядела ему в лицо. Он улыбнулся в ответ и кончиками пальцев тронул шелковистую прядь волос. Девушка моментально покраснела.

Дэн тряхнул головой. «Настоящая рыбка в бочке, – подумал он с восхищением. – Красивая и ладная, милая маленькая рыбка, которая все плавает и плавает по кругу. Так и просится ко мне на тарелку». Он был и поражен, и очарован. Он еще никогда не встречал настолько незащищенное создание. Ведь лиши эту девушку отца и матери, просто уведи подальше от внимательного родительского ока, извлеки из уютного семейного мирка, и она окажется беспомощной, словно устрица без своей раковины. И такой же вкусной. Эти мысли если не будоражили, то, уж во всяком случае, приятно волновали его.

Ханна снова опустила глаза. Сердечко ее быстро забилось. Дэн только поиграл ее локоном, а она готова была поклясться, что почувствовала это прикосновение всем телом, вплоть до пальцев ног. Можно было подумать, что кончики ее волос вдруг обрели чувствительность. Она даже забыла, что должна опасаться этого странного выражения его серебристых глаз. И лишь когда Дэн прикоснулся к ней, поняла, что не знает, как теперь осмелится снова встретиться с его удивительным и таким понимающим взглядом.

– Не могу себе представить, как это – не иметь семьи. Я ведь даже никогда не оставалась одна, – призналась девушка. – Ну разве что ходила в лес по ягоды… или что-нибудь в этом роде.

– Женщина не должна быть одна. Никогда. Ведь на свете полно опасностей, – сказал он совершенно серьезно.

– Но я не знаю, – медленно проговорила Ханна, поднимая взор и совсем забыв о своих страхах, потому что прежде всего хотела объяснить Дэну свои мысли. – Иногда мне кажется, что в окружении других людей человек не способен по-настоящему глубоко задумываться. Знаешь, мне кажется, именно поэтому все великие художники и поэты – мужчины. Ведь если мужчина хочет остаться один, то ему это ничего не стоит. А о женщинах всегда так сильно беспокоятся, да и им самим приходится столько всего делать для других, что просто некогда подолгу прислушиваться к собственным мыслям.

– Уж не знаю, хорошо ли быть одиноким, – задумчиво проговорил Дэн. – Бывало, ночью, когда ты стоишь в полном одиночестве на палубе и над тобой нет ничего, кроме звезд, а под; тобой – только морская бездна, начинаешь ощущать, что ты – ноль, пустота. Да, конечно, можно мысленно рисовать картины на звездном небе, а можно вообразить, будто знаешь все, что происходит внизу, в морской пучине. Но, качаясь во тьме и одиночестве высоко над водой и намного ниже луны, понимаешь, насколько ничтожен даже самый большой корабль – всего лишь кусок дерева, плывущий по воде. Поверь, это не самое приятное чувство. И потом, когда ты слышишь только ветер в парусах, потому что вода слишком далеко внизу, а рядом даже нет берега, чтобы волна могла плескать о него, начинает казаться, что ты вообще один во всем мире. Но если ты не поэт и не художник, то что же тебе делать с этой пустотой?