Текст книги "Герцог Де Л'Омает"

Автор книги: Эдгар Аллан По

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

По Эдгар Аллан
Герцог Де Л'Омает

Эдгар Аллан ПО

ГЕРЦОГ ДЕ Л'ОМАЕТ

И вмиг попал он в климат попрохладней

Каупер

Ките умер от рецензии. А кто это умер от "Андромахи" "Монфлери Автор "Parnasse Reforms" ("Преображенного Парнаса) заставляет его говорить в Гадесе "L'homme done qui voudrait savoir се dont je suis mort, qu il ne demande pas s'll fut de devre ou de podagre ou d'autre chose, mais qu'll entende que ce fut de "L'Andromaque" (Если кто пожелал бы узнать, отчего я умер, пусть не спрашивает, от лихорадки или от подагры, или еще чего-либо, но пусть знает, что от "Андромахи")"? Ничтожные душонки! Де л'Омлет погиб от ортолана. L'historie en est breve "Повесть об этом короткая (франц.)". Дух Апиция, помоги мне! Из далекого родного Петру маленький крылатый путешественник, влюбленный и томный, был доставлен в золотой клетке на Шоссе д'Антен. Шесть пэров империи передавали счастливую птицу от ее царственной владелицы, Ла Беллиссимы, герцогу де л'Омлет. В тот вечер герцогу предстояло ужинать одному. Уединившись в своем кабинете, он полулежал на оттоманке – на той самой, ради которой он нарушил верность своему королю, отбив ее у него на аукционе, – на пресловутой оттоманке Cadet. Iн погружает лицо в подушки. Часы бьют! Не в силах далее сдерживаться, его светлость проглатывает оливку. Под звуки пленительной музыки дверь тихо растворяется, и нежнейшая из птиц предстает перед влюбленнейшим из людей. Но отчего на лице герцога отражается такой ужас? – Horreur! – chien! – Baptiste! – l'oiseau! ah, bon Dieu! cet oiseau modeste que tu es deshabille de ses plumes et que tu as servi sans papier! "Ужас! – собака ! – Батист! – птица, о Боже! Эта скромная птица, с которой ты снял перья и которую подаешь без бумажной обертки! (франц.)". Надо ли говорить подробнее? Герцог умирает в пароксизме отвращения.

***

– Ха! ха! ха! – произнес его светлость на третий день после своей кончины. – Хи, хи! хи! – негромко откликнулся Дьявол, выпрямляясь с надменным видом. – Вы, разумеется, шутите, – сказал де л'Омлет. – Я грешил – c'est vrai "Это правда (франц.).", – но рассудите, дорогой сэр, – не станете же вы приводить в исполнение столь варварские угрозы! – Чегой-то? – переспросил его величество. – А ну-ка, раздевайся, да поживее! – Раздеться? Ну, признаюсь! Нет, сэр, я не сделаю ничего подобного. Кто вы такой, чтобы я, герцог де л'Омлет, князь де Паштет, совершеннолетний, автор "Мазуркиады" и член Академии, снял по вашему приказу лучшие панталоны работы Бурдона, самый элегантный robe-de-chambre "Халат (франц.).", когда-либо сшитый Ромбером, – не говоря уж о том, что придется еще снимать и папильотки и перчатки... – Кто я такой? Изволь. Я – Вельзевул, повелитель мух. Я только что вынул тебя из гроба розового дерева, отделанного слоновой костью. Ты был как-то странно надушен, а поименован согласно накладной. Тебя прислал Белиал, мой смотритель кладбищ. Вместо панталон, сшитых Бурдоном, на тебе пара отличных полотняных кальсон, а твой robe-de-chambre – просто саван изрядных размеров. – Сэр! – ответил герцог. – Меня нельзя оскорблять безнаказанно. Сэр! Я не премину рассчитаться с вами за эту обиду. О своих намерениях я вас извещу, а пока au revoir "До свидания (франц.)."! – и герцог собирался уже откланяться его сатанинскому величеству, но один из придворных вернул его назад. Тут его светлость протер глаза, зевнул, пожал плечами и задумался. Убедившись, что все это происходит именно с ним, он бросил взгляд вокруг. Апартаменты были великолепны. Даже де л'Омлет признал их bien comme il faut "Очень приличными (франц.)". Они поражали не столько длиною и шириною, сколько высотою. Потолка не было – нет – вместо него клубилась плотная масса огненных облаков. При взгляде вверх у его светлости закружилась голова. Оттуда спускалась цепь из неведомого кроваво-красного металла; верхний конец ее, подобно городу Бостону, терялся parmi les nues "В облаках (франц.).". E нижнему был подвешен большой светильник. Герцог узнал в нем рубин; но он изливал такой яркий и страшный свет, какому никогда не поклонялась Персия, какого не воображал себе гебр и ни один мусульманин, когда, опьяненный опиумом, склонялся на ложе из маков, оборотясь спиною к цветам, а лицом к Аполлону. Герцог пробормотал проклятие, выражавшее явное одобрение. Углы зала закруглялись, образуя ниши. В трех из них помещались гигантские изваяния. Их красота была греческой, уродливость – египетской, их tout ensemble "Общий вид (франц.)." – чисто французским. Статуя, занимавшая четвертую нишу, была закрыта покрывалом; ее размеры были значительно меньше. Но видна была тонкая лодыжка и ступня, обутая в сандалию. Де л'Омлет прижал руку к сердцу, закрыл глаза, открыл их и увидел, что его сатанинское величество покраснел. А картины! Киприда! Астарта! Ашторет! Их тысяча и все это – одно. И Рафаэль видел их! Да, Рафаэль побывал здесь; разве не он написал.., и разве не тем погубил свою душу? Картины! Картины! О роскошь, о любовь! Кто, увидев эту запретную красоту, заметил бы изящные золотые рамы, сверкавшие, точно звезды, на стенах из гиацинта и порфира? Но у герцога замирает сердце. Не подумайте, что он ошеломлен роскошью или одурманен сладострастным дыханием бесчисленных курильниц. C'est vrai que de toutes ces choses il a pense beaucoup – mais! "Правда, обо всех этих вещах он много думал – iо! (франц..)." Герцог де л'Омлет поражен ужасом; ибо сквозь единственное незанавешенное окно он видит пламя самого страшного из всех огней! Le pauvre Due "Бедный герцог! (фраку.)."! Aму кажется, что звуки, которые непрерывно проникают в зал через эти волшебные окна, превращающие их в сладостную музыку, – не что иное, как стоны и завывания казнимых грешников. А там? – Вон там, на той оттоманке? – Кто он? Этот petit-maitre "Щеголь (франц.)." – нет, божество – недвижимый, словно мраморная статуя, – и такой бледный – et qui sourit, si amerement "Который улыбается так горько (франц.)."? Mais il raut agir "Но надо действовать (франц.)." – то есть, француз никогда не падает сразу в обморок. К тому же его светлость ненавидит сцены; и де л'Омлет овладевает собой. На столе лежит несколько рапир, в том числе обнаженных. Герцог учился фехтованию у Б. – Il avait tue ses six hommes "Он убил шестерых противников (франц.).". Значит, il peut s'echapper "Он может спастись (франц.).". Он выбирает два обнаженных клинка равной длины и с неподражаемой грацией предлагает их его величеству на выбор. Horreur! "Ужас! (франц.)." Его величество не умеет фехтовать. Mais il joue! "Но он играет! (франц.)." – Какая счастливая мысль! Впрочем, его светлость всегда отличался превосходной памятью. Он заглядывал в "Diable" ""Дьявола" (франц.).", сочинение аббата Гуалтье. А там сказано, "que le Diable n'ose pas refuser un jeu cl'ecarte" "Дьявол не смеет отказаться от партии экарте (франц.)." Но есть ли шансы выиграть? Да, положение отчаянное, но решимость герцога – тоже. К тому же, разве он не принадлежит к числу посвященных? Разве он не листал отца Лебрена? Не состоял членом Клуба Vingt-Un "Двадцать одно (франц.)."? "Si je perds, говорит он, – je serai deux fois perdu "Если проиграю, я погибну дважды (франц.).", погибну дважды – voila tout! "Вот и все! (франц.)." (Тут его светлость пожимает плечами.) Si je gagne, je reviendrai a mes ortolans que les cartes soient preparees! "Если выиграю, вернусь к своим ортоланам. – Пусть приготовят карты! (франц.)."". Aго светлость – весь настороженность и внимание. Его величество воплощенная уверенность. При виде их зрителю вспомнились бы Франциск и Карл. Его светлость думал об игре. Его величество не думал; он тасовал карты. Герцог снял. Карты сданы. Открывают козыря – это – да, это король! нет, дама! Его величество проклял ее мужеподобное одеяние. Де л'Омлет приложил руку к сердцу. Они играют. Герцог подсчитывает. Талья окончилась. Его величество медленно считает, улыбается и отпивает глоток вина. Герцог сбрасывает одну карту. – C'est a vous a faire "Вам сдавать (франц.)." , – говорит его величество, снимая. Его светлость кланяется, сдает и подымается из-за стола, en presentant le Roi "Предъявляя короля (франц.)". Его величество огорчен. Если бы Александр не был Александром, он хотел бы быть Диогеном; герцог же на прощанье заверил своего партнера, "que s'il n'eut pas ete De L'Omelette, il n'aurait point d'objection d'etre le Diable" "Что если бы он не был де л'Омлетом, он не возражал бы против того, чтобы быть Дьяволом (франц.).".