Текст книги "Смерть по ходу пьесы"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

* * *

Швейцар из крайнего подъезда дома, в котором проживал Купер Хайнес, сообщил Клингу, что мистер Хайнес вышел десять минут назад, погулять с собакой. Клинг нагнал его лишь через добрых семь кварталов. Мистера Хайнеса волокла за собой на поводке маленькая злющая собачонка. Собачонка тут же принялась лаять на Клинга, как это делают все маленькие собаки, пытаясь убедить окружающих, что на самом деле они являются свирепыми немецкими овчарками или замаскированными датскими догами. Хайнес тут же принялся приговаривать: «Фу, Франциск, фу», – но маленький Франциск упорно продолжал рычать на Клинга и норовил вцепиться ему в лодыжку. Клингу захотелось наступить на визгливую тварь и размазать ее по асфальту. Собаколюбы всех стран, объединяйтесь!

В конце концов Хайнес справился с Франциском, и они двинулись дальше по авеню. Песик обнюхивал каждое чахлое деревце, мимо которого они проходили, время от времени бросая презрительные взгляды на Клинга, словно это он был повинен в том, что ни одно из этих деревьев не соответствовало требованиям, предъявляемым Франциском к туалету. Хайнес, как законопослушный гражданин, нес в руке вывернутый наизнанку пластиковый пакет. Когда маленький Франциск, как говорится, облегчится, Хайнес, как того требует закон, подберет эти следы жизнедеятельности и вывернет этот пластиковый пакет обратно так, чтобы не возникало необходимости касаться отходов руками.

Но похоже было, что сегодня вечером маленький Франциск особенно упорно не желал исполнять свои обязанности. Хайнес, как терпеливый хозяин и добропорядочный гражданин, уже и упрашивал Франциска, и льстил ему, но никакого воздействия эти уговоры не оказывали. Песик продолжал с презрением воротить нос и от чахлых деревьев, и от основательных водоразборных кранов.

Нежелание собачки отправлять естественные потребности, соединенное с известностью Хайнеса, приводило к тому, что до них постоянно доносились приветственные или одобрительные возгласы со стороны прохожих. Хайнеса узнавали не потому, что он играл режиссера – или, если точнее, Режиссера – в каком-то захудалом театре в верхнем городе. Своей известностью он был обязан идущей по пять дней в неделю «мыльной опере» «Прялка Катерины», в которой он играл полюбившегося публике доктора по имени Джереми Фиппс. Пока они прогуливались по авеню, постоянно останавливаясь и ожидая, пока Франциск обнюхает и отвергнет очередное место, прохожие улыбались Хайнесу, махали ему рукой или приветствовали его фамильярными восклицаниями: «Эй, док, как дела?» или «Эй, док, а где Анабелла?» Анабеллой звали утку, которая по сценарию была любимицей доктора и которую недавно похитила банда незаконно въехавших в страну китайских иммигрантов. Бандиты воровали домашних птиц и продавали их в рестораны, специализировавшиеся на пекинской кухне. С учетом всего того внимания, которое песик уделял местам, потенциально пригодным для облегчения организма, усилий, которые тратил Хайнес на то, чтобы подольститься к Франциску и убедить его сделать свои дела, и, плюс к этому, с учетом бурного внимания, которое уделяли им чуть ли не все жители города, обеспокоенные судьбой доктора Фиппса, Клинг обнаружил, что ему весьма трудно задавать сколько-нибудь последовательные и осмысленные вопросы. Но он обязан был их задать.

– Подтверждаете ли вы тот факт, что седьмого апреля с семи до десяти вечера вы находились в квартире, где проживают мистер Кендалл и мистер Делакрус?

– Да, подтверждаю, – ответил Хайнес. – Видите ли, я добивался возникновения определенного образа мыслей. Обычные люди часто думают, что актер просто берет и с разгону входит в роль, словно ребенок, который может вообразить себя кем угодно. Но, увы, все это далеко не так просто. Здесь огромную роль играют умение входить в роль, актерское мастерство и тщательные поиски образа. Я уж не говорю о таланте, – скромно добавил он. – И все же для создания роли требуется нечто еще. Я должен признать, что Эшли позволил мне сделать очень ценные наблюдения. Я чувствую, что мое толкование этой необыкновенно трудной роли намного улучшилось благодаря нашей беседе.

Клингу начало казаться, что каждый человек, связанный с театром, живет в некоем вымышленном эгоцентричном мире. Он уже начал верить, что никто из людей, участвующих в постановке «Любовной истории», не мог убить Мишель Кассиди. Каждый из них был целиком и полностью поглощен собой любимым, а подобная самовлюбленность просто не позволяла осознать существование никакого другого человека во вселенной. Кого же, в таком случае, убивать?

Тем не менее Клинг упорно продолжал свои расспросы:

– Выходили ли вы или мистер Кендалл из квартиры в этот промежуток времени?

– Я ушел в десять.

– А до того?

– Нет. Никто из нас не выходил.

– А мистер Делакрус?

– Я не замечал, чтобы он хоть раз выходил, – ответил Хайнес и победоносно воскликнул: – Молодец, Франциск! Хороший мальчик!

* * *

Ночью они лежали рядом и шептались в темноте.

– Мне страшно.

– Не надо, не бойся.

– Меня всегда пугали копы.

– Не надо бояться.

Прикосновения, поглаживания, утешения.

– Даже в детстве. Они всегда меня пугали.

– Здесь нечего бояться.

– Я боюсь, что они на чем-нибудь меня поймают.

– Нет, нет.

– На чем-нибудь нехорошем.

– Я с тобой, радость моя, не волнуйся...

– Они заставляют меня ощущать собственную вину. Копы. Я не знаю, почему так получается.

– Ну-ну, не надо!

Знакомое тело во тьме, прикосновения, поглаживания.

– Они подозревают, что это мы ее убили.

– Они всех подозревают.

– Помнишь один роман у Агаты Кристи?

– Который?

– Тот, в котором ее убили все вместе.

– А, да. Еще фильм такой был.

– Да.

– Изумительный фильм.

– Да.

– Про поезд.

– Да. Они убили ее все вместе.

– Клузо. Инспектором был Клузо.

– Нет, его звали не так.

– А как же?

– Почему ты об этом заговорил?

– Мне показалось...

– Нет, это был не Клузо.

– Да, пожалуй.

– Ну вот, теперь я всю ночь не засну.

– Извини, радость моя.

– Из-за них и этого Клузо я теперь глаз не сомкну.

– Выбрось это из головы.

– Из-за Клузо и этих чертовых полицейских.

– Ну прости.

– Они думают, что это мы ее убили.

– Ну перестань, попытайся расслабиться.

– Хотят повесить это на нас.

– Не надо, радость моя. Просто расслабься.

Тишина.

– Вот так?

– Да.

– Так лучше?

– Да.

Снова тихо.

– Ну как же его звали-то?

– Выбрось это из головы.

– Какой-то бельгиец.

– Да, только расслабься.

– Инспектор.

– Расслабься.

– Я стараюсь.

– Просто позволь мне...

– А я что делаю?

– ...помочь тебе расслабиться.

– Да.

Поцелуи. Поглаживания. Прикосновения к знакомому телу. Томный вздох.

– Так лучше, радость моя?

– Да.

– Правда, лучше?

– Да.

– Намного лучше, ведь правда?

– Да.

– Теперь давай ты.

– Да.

– Дай мне твою силу.

– Да.

– Дай ее мне, дай!

– О Боже!

– Да!

– Да!

– О да, любовь моя.

Тишина. Только слышно, как где-то в квартире тикают часы да еще раздается дыхание.

– Хосе?

– М-м?

– Инспектора звали Мегрэ.

– Да, спасибо.

Тишина. С улицы донесся вой полицейской сирены. Снова стало тихо.

– Эшли?

– М-м?

– Это был Пуаро.

* * *

Ночью в постели она сообщила ему, что ее вызывают в суд. Ее глаза сверкали, а пальцы так и порхали. Она была просто вне себя от гнева. Он следил за ее руками. Его обеспокоило, что ей предъявили вызов в суд здесь, в их округе, что ее обвинили в уголовно наказуемом преступлении, и никак не меньше.

– Что ты сделала с этой женщиной? – спросил он, тщательно выговаривая слова, почти что выпевая их.

«Что я с ней сделала? – возмутилась Тедди. – Почему ты не спросишь, что она со мной сделала?» – и она вскинула голову, желая подчеркнуть свои слова. Но еще лучше их подчеркивали молнии, которые метали ее темные глаза.

Он не смог удержать улыбку и потому допустил ошибку, когда полупропел, полупроизнес:

– Ты такая красивая, когда сердишься.

Тедди, однако, не видела в этом ничего смешного.

«Ты хочешь узнать, что произошло, или ты хочешь носить мне передачи в тюрьму?!»

– Я слушаю, – заверил ее Карелла.

Судя по рассказу Тедди, Эйприл позвонила в полицию, и по ее отчаянному звонку пять минут спустя приехала патрульная машина. Все это время разъяренная женщина продолжала орать на Тедди и ни в какую не желала выпускать лацканы ее пиджака, несмотря на то, что Тедди продолжала пинать ее...

«На мне были туфли на шпильке, – сообщила она. – Я обедала в нижнем городе, вместе с Эйлин...»

– Как там она? – спросил Карелла.

«Отлично. Оттуда я отправилась прямо домой, чтобы забрать Эйприл и отвезти ее в балетную школу. Это те мои французские туфли на шпильке и с заостренными носками. Теперь у нее на ногах ссадины от каблуков».

«О-е-ей!» – подумал Карелла.

Со слов Тедди он понял, что эта женщина, настоящая бегемотиха в добрые две тысячи фунтов весом, трясла ее так, что у нее зубы лязгали. Она буквально подняла ее в воздух, когда Тедди попыталась снова ее пнуть. В конце концов вопли этой бегемотихи привлекли внимание полицейского, который патрулировал стоянку...

«Какой-то тупица из сто пятьдесят третьего», – сообщила Тедди. Это был здешний, риверхедский участок. Недавно в нем посадили шестерых детективов за то, что они воровали деньги и наркотики у всяких дельцов.

Офицер сказал им, чтобы они перестали, разнял их, подождал, пока они немного успокоятся, а потом выслушал толстуху, обвинившую Тедди в том, что та только что врезалась в багажник ее «Бьюика». Это была наглая ложь, но мистер Тупица выслушал ее серьезно и торжественно, качая головой в знак изумления. Эйприл попыталась объяснить, что все это неправда, что это как раз полная дама врезалась в их машину, но мистер Кретин сказал, что пускай ее мама объясняет все сама. Тогда Эйприл объяснила ему, что ее мама – глухонемая и что она может выражать свои мысли только при помощи языка жестов. Может, господин офицер знает этот язык? Офицер признался, что нет, он его не знает. Но теперь он взирал на Тедди в сомнении – имеют ли глухонемые право водить машину?

Теперь толстая дама задрала юбку, чтобы показать свои бочкоподобные ноги. На одной из них текла кровь из маленькой ранки, которая явно образовалась после первого пинка Тедди. А на самой Тедди не было никаких видимых следов нападения, ведь толстуха только и сделала, что трясла Тедди так, что у нее все внутренние органы перемешались. Мистер Идиот хотел было предложить дамам обменяться страховыми карточками, пожать друг другу руки и подождать мирного решения вопроса, но тут толстуха принялась кричать, что эта бешеная, которая на нее набросилась, – жена детектива и что копы всегда заодно, и что нельзя ждать никакой справедливости от копов, потому что они всегда защищают своих, и сообщите ваше имя и номер вашего жетона, я подам жалобу в Верховный суд – вы меня слышите? Тогда мистер Имбецил, видимо, вспомнил недавние беспорядки в Гровер-парке. Ему не захотелось наживать себе неприятности – в его тихом участке, где не было торговых улиц, ничего особого не происходило, – и он в своей поистине соломоновой мудрости не нашел ничего лучшего, как предложить Тедди пройти с ним в участок, чтобы ей там выписали повестку. Он так и сказал: «Пусть с этим разбирается суд», – трус этакий!

Продолжая кипеть, Тедди показала Карелле повестку.

НАСТОЯЩИМ ВАМ ПРЕДПИСЫВАЕТСЯ ЯВИТЬСЯ В СУД РАЙОНА РИВЕРХЕД, ЧТОБЫ ОТВЕТИТЬ НА ВЫДВИНУТОЕ ПРОТИВ ВАС ОБВИНЕНИЕ.

Правонарушение: Нападение третьей степени

Суд: уголовный суд района Риверхед

Часть: АР2

Адрес: 1142, бульвар Кулиджа, Риверхед

Время: 09.30

Число: 24 апреля

ИНСТРУКЦИИ ДЛЯ ОБВИНЯЕМОГО:

ВЫ ОБЯЗАНЫ ЯВИТЬСЯ В СУД В ТОТ ДЕНЬ И В ТО ВРЕМЯ, КОТОРЫЕ УКАЗАНЫ В ПОВЕСТКЕ, И ПЕРЕДАТЬ ЕЕ ЧИНОВНИКУ СУДА.

Если вы не явитесь для дачи объяснений, то в дополнение к ордеру, врученному вам при аресте, вам может быть предъявлено обвинение в неуважении к суду, что карается штрафом, либо тюремным заключением, либо и тем, и другим. Кроме того, если вы не сможете выполнить требования, изложенные в этой повестке, внесенный за вас залог будет конфискован.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ИНСТРУКЦИИ

ПОРУЧИТЕЛИ, ЕСЛИ ЕСТЬ, ИХ ИМЕНА

ДА/+/НЕТ

РАСПИСКА ОБВИНЯЕМОГО

Я, нижеподписавшийся, настоящим признаю, что данная повестка вручена мне лично в руки, и обязуюсь явиться в суд в указанное время.

Подпись обвиняемого: Теодора Франклин Карелла.

– Я вижу, ты подписала повестку, – сказал Карелла.

Тедди кивнула.

– А что случилось с той женщиной?

«Она вместе с нами пошла в полицейский участок. Там она стояла, уперев руки в боки, и нависала над детективом, пока тот выписывал повестку».

– Ты говоришь, она на тебя кричала...

«Да».

– Трясла тебя...

«Да».

– А ей они предъявили какое-нибудь обвинение?

«Нет».

– Эти ослы просто взяли и отпустили ее?

«Да».

Карелла прочитал имя детектива, написанное на обороте повестки. Оно ему ничего не говорило.

– Я вижу, они еще и взяли у тебя отпечатки пальцев, – сказал он.

Тедди кивнула.

– Сфотографировали тебя...

Тедди снова кивнула. Ее гнев уже утих. Теперь она просто выглядела очень обеспокоенной.

Покачав головой, Карелла посмотрел на дату явки в суд.

– В суд нужно явиться через две недели, – сказал он. – Твой адвокат захочет...

«Мой адвокат?!»

– Милая, но ведь речь идет о правонарушении, – сказал Карелла. – По такому обвинению тебя могут посадить на год. Нам обязательно нужно что-то сделать. Нам нужно добиться полной отмены обвинения, отсрочки в интересах правосудия или даже отсрочки для пересмотра обстоятельств дела. Если делом займется окружная прокуратура, мы выдвинем встречное обвинение против этой женщины. Она наверняка забеспокоится, и, может даже, сама отзовет свой иск. Правда, солнышко, не беспокойся, – сказал он, привлек Тедди к себе и поцеловал ее в макушку.

Она лежала в его объятиях тихо, как мышка.

– Мы не позволим этому делу зайти слишком далеко, – сказал Карелла. – Это всего лишь дорожное происшествие. Тот бестолковый офицер должен был решить все на месте. Они там, должно быть, сейчас все запуганы. Из-за этих детективов, которые погорели.

Тедди не ответила. Карелла чувствовал, как напряжено ее тело под ночной рубашкой.

– Не нужно беспокоиться, – сказал он. – Любой здравомыслящий окружной прокурор отменит это обвинение в ту же минуту, как только увидит.

Тедди кивнула.

– Тот коп, который задержал тебя, – он был белый? – спросил Карелла.

«Да».

– А тот детектив, который выписывал повестку? Он тоже был белым?

«Да».

– А эта толстуха?

«Чернокожая».

Карелла тяжело вздохнул.

«Но я не понимаю, что это меняет», – знаками показала Тедди.

– И правда, ничего, – согласился он.

Стоявшие на тумбочке часы показывали четверть одиннадцатого.

Карелла дотянулся до лампы и выключил свет.

Потом он взял ее руку и приложил к своим губам.

– Спокойной ночи, солнышко, – сказал он, касаясь губами пальцев.

* * *

...Один час десять минут спустя из открытого окна дома номер 355 на Ривер-стрит Северной, в Айсоле, выпал обнаженный мужчина. Он перевернулся в воздухе, пролетел десять этажей и упал на мостовую.

Его звали Чак Мэдден.

Глава 11

На следующий день рано утром Карелле позвонил Марвин Моргенштерн и сообщил, что вчера ночью помощник режиссера выбросился из окна.

Это были первые слова, услышанные Кареллой в тот день.

Трагедия произошла в нижнем городе, на территории двести первого участка, и никто из тамошних детективов сперва не заметил связи между свалившимся на них происшествием – явным самоубийством – и убийством, которое случилось четыре дня назад на другом краю города.

– Как могли они оказаться такими тупыми? – спросил Моргенштерн при разговоре по телефону, хотя справедливости ради стоило бы сказать, что детективы из нижнего города, получившие сообщение об инциденте, не знали, что самоубийца участвовал в постановке той самой пьесы, что и недавно убитая актриса. Они узнали об этом только тогда, когда обыскали квартиру Мэддена и нашли потрепанный блокнот со списком имен, адресов и телефонов всех лиц, задействованных в постановке. Оттуда же они взяли и телефон Моргенштерна.

– Это уже превращается в какую-то эпидемию, – сказал продюсер Карелле.

Карелла был склонен с ним согласиться.

Шестого числа – нападение.

Седьмого – убийство.

Десятого – самоубийство или нечто, на первый взгляд выглядящее как самоубийство.

Старый проверенный прием.

Причина, по которой детективы двести первого сочли происшедшее самоубийством, заключалась в листке бумаги, заправленном в каретку пишущей машинки. На нем было напечатано:

«Боже милостивый, прости меня за то, что я сделал с Мишель».

Детективы не знали, что Мишель – это та самая Мишель Кассиди, пока не обнаружили ее имя в потрепанном блокноте в разделе «АКТЕРЫ». Управдом опознал в изломанном обнаженном теле «мистера Мэддена из квартиры 10-А», но лишь после того, как полицейские пролистали блокнот, они узнали, что покойного звали Чарльз Уильям Мэдден и что он был помощником режиссера и работал над пьесой, именуемой «Любовная история». Тогда они и позвонили Марвину Моргенштерну, названному во все том же блокноте продюсером.

Теперь Моргенштерн сообщил все это Стиву Карелле, детективу, хотя самоубийство Мэддена никаким боком не было связано с территорией восемьдесят седьмого участка. Карелла не завидовал тому, кому придется решать, под чьей юрисдикцией должно находиться это дело. А тем временем он сказал Моргенштерну, что пойдет поговорит с детективами из нижнего города.

Те, кстати, все еще находились на месте происшествия, когда в половине десятого Карелла и Клинг вошли в квартиру Мэддена. Кроме того, там же присутствовали Моноган и Монро из отдела по расследованию убийств.

– Ну-ка, ну-ка, – сказал Моноган, – где тут собака зарыта?

– Ну-ка, ну-ка, – повторил за ним Монро.

Оба детектива из отдела по расследованию убийств носили черное, как то и приличествовало их положению и профессии. Поскольку погода сегодня была вполне весенняя, они были одеты в черные костюмы из легкой ткани, белые рубашки, черные галстуки, черные туфли с черными же носками и легкомысленно сдвинутые на затылок черные фетровые шляпы с узкими полями. По их мнению, они выглядели очень элегантно. На самом же деле они напоминали двух вполне представительных гробовщиков, страдающих скверной привычкой держать руки в карманах. Они одновременно заулыбались, словно появление Клинга и Кареллы доставило им Бог весть какую радость.

– Что привело восемьдесят седьмой участок на сцену этой трагедии? – поинтересовался Моноган.

– В эти чертоги смерти и опустошения? – подхватил вопрос Монро, сияя и раскидывая руки, словно стремясь охватить всю квартиру. В дальнем конце помещения, которое, видимо, было гостиной, техник собирал пыль с подоконника того самого окна, сквозь которое, как предполагалось, Мэдден шагнул навстречу смерти. Окно до сих пор было открыто. Легкий ветерок колыхал занавески. Стоял изумительный весенний день.

– Кто там? – спросил рослый, дородный чернокожий мужчина, выходя из соседней комнаты. На нем была яркая клетчатая куртка, коричневые брюки и белые хлопчатобумажные перчатки. Кроме того, на лице его красовалась щетина – верный признак копа, выдернутого на вызов.

– Вы здесь старший? – спросил Карелла.

– Да, я, – ответил мужчина.

– Нет, мы! – громко вмешался Моноган.

Карелла не стал обращать внимания на этот вопль.

– Карелла, – представился он. – Восемьдесят седьмой участок.

– Ясно, – спокойно откликнулся мужчина. – Я – Биггз, из двести первого. Мой напарник сейчас в спальне. – Ни один из них не протянул другому руки. Копы вообще редко пожимают друг другу руки, когда они на работе, – возможно, потому, что ни один из них не прячет ножа в рукаве. – Я так и думал, что раньше или позже вы придете. Здесь вполне возможна связь.

– Какая связь? – удивился Монро.

– Где связь? – подал голос Моноган.

– С чем? – спросил Монро.

Они оба сразу же забеспокоились, словно эта возможная связь, к чему бы там она ни сводилась, означала, что теперь им придется больше работать. В этом городе копы из отдела по расследованию убийств обязаны были появляться на сцене любого убийства, но обычно расследовали дело детективы того участка, куда поступил вызов. Чаще всего копам отдела по расследованию убийств приходилось выполнять функцию наблюдателей, некоторые злые языки уточняли – посторонних наблюдателей. Другие полицейские – по крайней мере те, которые непосредственно занимались расследованиями, – недолюбливали парней из отдела по расследованию убийств. Уж слишком часто те отыскивали недостатки в работе участковых детективов – и слишком легко верили на слово всем прочим. На открытом лице Биггза явственно было написано отвращение. Подобное же выражение появилось и на лице Кареллы. Клинг просто отошел в сторону.

– Связь с Мишель Кассиди, – сказал Карелла.

– Та актриса, про которую все время говорят по телевизору, – добавил Биггз с явным расчетом вставить фитиля этим выскочкам.

– Это дело связано с тем?! – воскликнул Монро.

– То дело связано с этим?! – подхватил Моноган.

– Всего лишь возможная связь, – ответил Биггз. – Карелла, ты уже видел эту записку?

Они подошли к пишущей машинке, установленной на столе рядом с тем самым окном, из которого, предположительно, выбросился Мэдден. Все, кроме Клинга, который в настоящий момент отправился в спальню поговорить с напарником Биггза, еще одним негром, наклонились над пишущей машинкой и стали рассматривать записку.

«Боже милостивый, прости меня за то, что я сделал с Мишель».

– Все именно так, как он сказал, – подал голос Карелла.

– Как кто сказал? – тут же спросил Монро.

– Моргенштерн.

– Кто такой этот долбаный Моргенштерн? – поинтересовался Моноган.

– Я прочитал ему эту записку, когда разговаривал с ним по телефону, – сказал Биггз.

– С кем?

– С Моргенштерном.

– Зачем?

– Он их продюсер, – ответил Биггз и пожал плечами. – Ну так что будем делать, а, Карелла? Кому должно достаться это дело?

– Я думаю, что цепочка приведет следы обратно к нам. Но мы можем заниматься им вместе, пока начальство что-нибудь не решит, – предложил Карелла.

– Решения здесь принимаем мы! – важно заявил Монро.

– А я так не думаю, – спокойно возразил Карелла.

– И мы тоже, – поддержал его Биггз.

– Мы из отдела по расследованию убийств! – с обиженным видом проронил Моноган.

Биггз не удостоил его даже взглядом.

– Вам стоило бы посмотреть, что осталось от парня после падения, – сказал он Карелле.

– Неужели один лишь я из всех присутствующих успел позавтракать? – спросил Моноган, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Где он сейчас? – спросил Карелла.

– В Парксайд Дженерал. То, что от него осталось. Им пришлось отскребать его от асфальта.

– Пожалуйста! – взмолился Моноган.

– С машинки уже собирали пыль для проб? – спросил Монро.

– Нет. Техник до нее доберется через пару минут.

– А как насчет записки?

– Пока никак.

– Вам надо отправить и машинку, и записку в лабораторию, – посоветовал Моноган.

– Сам знаю! – огрызнулся Биггз.

– Генри? Ты не можешь зайти сюда на минуту?

Все присутствующие повернулись к дверному проему, в котором стояли напарник Биггза и Клинг. Напарник Биггза был одет в джинсы, мягкие кожаные туфли, синий свитер с высоким воротом и белые перчатки. Его звали Акир Джабим. Он представился Карелле, потом типам из отдела по расследованию убийств, после чего обернулся к Клингу, словно спрашивая, кто из них сообщит свежую новость остальным. Очевидно, они уже успели обсудить эту тему. Клинг кивнул.

– Мы не уверены, что парень на самом деле жил здесь, – сказал Джабим.

– А кто тогда здесь жил, если не он? – спросил Моноган.

– Мы хотим сказать, что квартира мало походит на обжитую, – продолжал Джабим.

– Никак не пойму, что вы тут несете, – буркнул Моноган.

– Загляните в его чулан для одежды, – посоветовал Клинг.

Они подошли к чулану и заглянули. Внутри обнаружились две пары брюк. Одна спортивная куртка. Одна пара туфель. Черных, кожаных. Все.

– Ну и что? – спросил Монро. – У парня было мало одежды.

– Загляните еще в шкаф, – посоветовал Джабим.

Они перешли к шкафу. Клинг и Джабим уже открыли его дверцы. Два нижних ящика были пусты. В верхнем ящике лежали трое трусов, три пары носков, три носовых платка и синяя джинсовая рубашка.

По обеим сторонам кровати стояли тумбочки. На той, которая находилась ближе к окну, стоял пустой стакан. На второй – еще один стакан, наполовину полный. Джабим взял стакан рукой в перчатке, поднес его к носу, понюхал и протянул Карелле.

– Виски? – спросил Карелла.

– Или что-то чертовски на него похожее.

На полу рядом с кроватью грудой лежала одежда: трусы, пара носков, рабочий комбинезон, ботинки с высоким голенищем и синяя кепка. Видимо, одежда Мэддена, которая была на нем до того, как он разделся догола и выбросился из окна. В этой комнате окно было заделано наглухо, поскольку в него встроен был кондиционер. Возможно, именно поэтому для своего решительного броска Мэдден перешел в гостиную.

– Давайте осмотрим другую комнату, – предложил Монро.

Это было его самое разумное предложение за сегодняшний день.

Другая комната, по всей видимости, служила Мэддену некоей смесью гостиной и кабинета. Она была той же величины, что и спальня. Из мебели в ней наличествовали лишь стол, стул, диван, обтянутый черно-белой клетчатой тканью, точно такое же кресло и открытый шкаф с выдвижными ящиками, на котором стояла лампа с абажуром. На одной из полок шкафа выстроились четыре бокала и бутылка виски «Черное и белое», в которой оставалась примерно четверть содержимого.

– Вот она, – сказал Джабим.

В верхнем ящике стола они обнаружили степлер, коробочку со скрепками, несколько карандашей и сменный блок для блокнота, того же типа, который Мэдден использовал для рабочих записей. Еще два ящика оказались пустыми. В нижнем ящике лежала папка. Биггз открыл ее. В папке обнаружились двадцать отпечатанных страниц – черновик пьесы. На титульном листе было написано:

«ДЕВУШКА, ЧТО УЖ МЕРТВА»

пьеса в двух действиях,

сочинение

ЧАРЛЬЗА УИЛЬЯМА МЭДДЕНА

и

ДЖЕРАЛЬДА ГРИНБАУМА.

На первый взгляд похоже было, что шрифт здесь тот же самый, что и в записке, заправленной в машинку.

– Второе имя вам что-нибудь говорит? – спросил Биггз.

– Он участвует в пьесе, которую они сейчас репетируют, – ответил Карелла.

– Один из статистов, – добавил Клинг.

– А что за пьеса? – спросил Моноган.

– «Любовная история».

– Убитая актриса играла там главную роль.

– Не понимаю, что за чертовщина здесь происходит, – подал голос Моноган.

– Давайте осмотрим кухню, – предложил Монро.

Это было его второе разумное предложение.

В маленьком холодильнике не обнаружилось ничего, кроме пакета с прокисшим молоком, завядшей головки салата-латука, заплесневелого помидора, початой бутылки содовой и нераспечатанного пакета с нарезанным белым хлебом. В морозильнике лежали три контейнера для льда. Два из них были пусты. В третьем находились кубики льда, отставшие от стенок.

– Кто здесь старший? – донеслось от входной двери, и в квартиру ввалился Толстый Олли.

– Я, – отозвался Биггз, подошел к Олли и посмотрел на удостоверение, пристегнутое к лацкану пиджака. – А что здесь понадобилось восемьдесят восьмому участку?

– У нас приоритет в этом деле, – заявил Олли, мило улыбаясь.

– В каком еще деле?

– Мишель Кассиди.

– И вы туда же?! – воскликнул Биггз.

– А что, на него претендует кто-то другой? – невинно поинтересовался Олли. – На дело об убийстве девушки? Если так, то я впервые об этом слышу.

– Карелла расследует нападение на эту актрису.

– Чушь собачья, – сказал Олли. – Это совершенно ясный случай КДХ.

Он ссылался на статью 893/7 из Правил об урегулировании внутренней деятельности полиции, принятых в этом городе. В просторечии эта статья называлась «Кто в доме хозяин», поскольку была посвящена вопросам столкновения приоритетов и юрисдикции и уточняла обстоятельства, при которых офицер полиции, расследующий более тяжкое преступление, получал полномочия расследовать связанное с его делом преступление меньшей степени тяжести.

– Слушай, Олли... – начал было Карелла.

– Я уже имел дело с тобой и с этим блондином, твоим напарником, – перебил его Олли. – Мне больше не о чем с вами разговаривать. Мне совершенно не нравится, что любой, с кем я пытаюсь поговорить, тут же радостно сообщает: «Знаете, детектив Уикс, а тут уже был Карелла» или «А тут уже был Клинг». Вы не имеете никакого права расследовать убийство, которым занимаюсь я...

– Тогда попробуй убедить ребят Нелли пойти к начальнику...

– Сам иди, – снова оборвал его Олли и продемонстрировал Карелле поднятый средний палец правой руки. Кивком дав понять, что отпускает их, он повернулся к Биггзу. – Вы тоже можете идти домой.

– Да ну? – откликнулся Биггз. – Неужели правда?

– Правда, Генри, правда, – сказал Олли, прочитав имя на удостоверении, приколотом к нагрудному карману куртки Биггза. – Парень, который убил Мишель Кассиди, уже в тюрьме, так что ваши услуги больше не требуются. Любой, кто...

– Вы уже видели пишущую машинку? – перебил его Биггз.

– Нет. А что там с пишущей машинкой?

– А вы взгляните.

Олли взглянул.

«Боже милостивый, прости меня за то, что я сделал с Мишель».

– Дерьмо какое-то, – буркнул Олли.

– А вам не кажется, что это дерьмо позволит Мильтону сорваться с крючка? – преувеличенно дружелюбно поинтересовался Карелла.

– А кто такой Мильтон? – спросил Моноган.

– Поэт какой-то, – ответил ему Монро.

– Что-что?

– Английский поэт.

– Никогда о нем не слыхал.

– Он написал «Потерянный рай».

– Мильтон – это тот трахнутый импресарио, который убил Мишель Кассиди, – уже не так дружелюбно пропыхтел Олли.

– Ну так что ты думаешь об этой записке, Олли? – поинтересовался Карелла.

– А что о ней думать? Она даже не подписана. Откуда мне знать, кто ее напечатал?

– Ну уж наверняка не Мильтон. Он сейчас в тюрьме – не забыл?

– Да ее кто угодно мог напечатать! Какой-нибудь дружок Мильтона! Он мог выбросить этого парня из окна, а потом подделать эту прощальную записку. Чтобы снять Мильтона с крючка. Эта записка – просто ничего не значащее дерьмо.

– У тебя все – незначащее дерьмо...

– Не все, а эта записка!

– ...все, что мешает тебе заполучить это дело...

– Я знаю, когда кто-то что-то сделал!

– ...о котором столько говорят по телевизору!

– Я просто хочу быть уверенным, что парень, который это сделал...

– Ты просто хочешь прославиться.

– Ну хватит, – вмешался Биггз. – Мы расследуем убийство.

– И именно поэтому старшие здесь мы, – заявил Моноган.

– Точно, – поддержал его Монро.

– Потому что это именно убийство, – сказал Моноган.

– Даже два убийства, если считать ту девку, которую прирезали, – добавил Монро.

– Ну нет, именно поэтому старший здесь я! – возмутился Олли. – Потому что ту девку прирезали раньше. Ты все еще здесь, Генри? – В его устах даже имя звучало как ругательство. – Забирай своего напарника и вали домой. Ведь это твой напарник, верно? – спросил Олли, ткнув пальцем в сторону Джабима, который стоял и сердито смотрел на толстяка. – Два сапога – пара.