Текст книги "Легавые"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Что там у вас творится, Бернс? – спросил начальник.

– Как бы вам сказать... – начал Бернс и ни с того ни с сего вспомнил, что прежний шеф звал его Питом. – В участок несколько раз звонил неизвестный и угрожал смотрителю парков Кауперу. Мы сообщили об этом ему.

– Что вы предприняли, Бернс?

– Установили наблюдение за местом, где он велел оставить деньги, сэр, и задержали человека, пытавшегося их забрать.

– Дальше.

– Мы его допросили, а потом отпустили.

– Почему?

– За недостаточностью улик. Второй раз мы его допросили сразу же после убийства Каупера, поздно ночью. Мы не нашли оснований его арестовывать. Сейчас он на свободе, но его телефон с утра прослушивают, и, если выяснится, что он причастен к убийству, мы примем меры.

– Почему у Каупера не было охраны?

– Я предлагал охрану, сэр, но он отказался.

– Почему, отпустив подозреваемого, вы не установили за ним наблюдение?

– Не было свободных людей, сэр. Я связался со сто пятнадцатым участком в Риверхеде, где живет подозреваемый, но у них, как выяснилось, тоже нет лишних сотрудников. Кроме того, я уже говорил вам, сэр, Каупер отказался от охраны. Он решил, что это какой-то сумасшедший, и признаться, сэр, мы тоже так думали. Увы, последующие события этого не подтвердили.

– Почему вы не отыскали место, откуда стреляли в Каупера?

– Преступление совершено не на территории нашего участка. Здание театра – это пятьдесят третий участок. Я не сомневаюсь, что сотрудники пятьдесят третьего участка предпримут все, чтобы...

– Не делайте из меня дурака, Бернс, – сказал начальник

– Так расследуются преступления в нашем городе, сэр, – ответил Бернс.

– Это ваше преступление, Бернс. Надеюсь, вы меня понимаете?

– Как прикажете, сэр.

– Вот я вам и приказываю отправить ваших людей к театру и найти место, откуда стреляли.

– Да, сэр.

– О результатах доложите мне.

– Да, сэр, – сказал Бернс и повесил трубку.

– Что, в трубке трещит? – осведомился первый маляр.

– Нагоняй от шефа? – спросил второй.

– Убирайтесь из моего кабинета! – заорал Бернс.

– Мы еще не закончили, – сказал первый маляр.

– Кончим – уйдем, – пообещал второй.

– Мы делаем все, как нам приказывают.

– Мы ведь работаем не в полиции.

– А в отделе коммунального хозяйства.

– В ремонтном управлении.

– И никогда не оставляем ничего недоделанным.

– Хватит пачкать краской пол, черт побери! – рявкнул Бернс и опрометью выскочил из кабинета. – Хейз! – закричал он. – Клинг! Уиллис! Браун! Куда вы все подевались?!

Из уборной, застегивая на ходу ширинку, вышел Мейер Мейер.

– Что случилось, шеф?

– А ты где был? – набросился на него Бернс.

– Зашел отлить. Да что случилось-то?

– Пошли кого-нибудь на место.

– Куда?

– На место преступления.

– Сделаем, – сказал Мейер. – Хотя при чем тут мы? Это не наше преступление.

– Уже наше.

– Вот как?

– Именно так. Кто дежурит у телефона?

– Я.

– А Клинг где?

– Взял отгул.

– Браун?

– Прослушивает телефон Ла Брески.

– А Уиллис?

– Пошел в больницу навестить Стива.

– А Хейз?

– Обедает.

– У нас тут что, курорт или дом отдыха? Как только появится Хейз, пусть немедленно едет к театру. А ты свяжись с баллистиками. Узнай, что там у них. И еще позвони судмедэксперту, спроси, что показало вскрытие.

– Слушаю, сэр, – отчеканил Мейер и ринулся к телефону.

– Я, наверно, скоро рехнусь, – пробормотал Бернс и двинулся было к себе в кабинет, но вспомнил, что там маляры, и направился в канцелярию.

– Приведи в порядок бумаги, Мисколо! – крикнул он с порога. – Чем ты тут весь день занимаешься? Кофе варишь?

– Сэр? – удивился Мисколо, который как раз ждал, когда закипит вода.

Глава 4

Берт Клинг влюбился.

Наверно, март не самое лучшее время для любви. Приятнее влюбляться летом, когда много цветов, с реки дует ласковый ветерок и домашние животные подходят к тебе лизнуть руку. В марте есть смысл влюбляться только по одной причине: как заметил мудрец, лучше в марте, чем никогда.

Берт Клинг был влюблен до умопомрачения.

Он влюбился в блондинку двадцати трех лет с широкими бедрами, высокой грудью, длинными волосами и голубыми глазами. Даже на каблуках она доставала Клингу лишь до подбородка. Это была интеллигентная девица – по вечерам готовилась к экзаменам на степень магистра психологии, а днем работала в фирме на Шеперд-стрит, где консультировала желающих получить работу. Это была серьезная девица – она хотела стать доктором, а затем всерьез заняться наукой. Это была безумная девица – ей ничего не стоило отправить с посыльным в дежурную комнату следственного отдела огромное, почти в два метра высотой сердце из фанеры, выкрашенное в красный цвет, с желтой надписью «Синтия Форрест любит детектива третьего класса Бертрама Клинга. Разве это карается законом?». Именно так она и сделала месяц назад в Валентинов день, что до сих пор в окружении Клинга служило поводом для шуток. Это была чувствительная девица, способная пожалеть слепого, играющего на аккордеоне, положить ему в кепку пять долларов, а затем дать волю слезам у Берта на плече. Это была страстная девица, которая после бурной ночи могла разбудить Клинга в шесть утра и спросить: «Эй, сыщик, мне скоро на работу – тебя это не интересует?» На что Клинг отвечал: «Нет, секс уже не для меня», а потом целовал ее, пока у нее не начинала кружиться голова. Он любил сидеть за столом в ее квартире и глядеть на нее. Однажды он вогнал ее в краску, сказав: «На Мейсон-стрит женщина продает pidaguas. Ее зовут Иллюминада. Мне кажется, тебе больше подходит это имя. Ты наполняешь комнату светом».

Берт Клинг был влюблен до умопомрачения.

Но сейчас шел март, улицы были в сугробах, дули сильные ветры. В общем, стояла суровая зима. Она началась где-то в сентябре и не собиралась заканчиваться раньше августа, когда, быть может, растает снег и, если очень повезет, расцветут цветы. В такую погоду лучше все-таки не сидеть в полиции, а бежать по улице вместе с Синтией и, перекрикивая ветер, рассказывать ей о загадочном убийстве смотрителя парков.

– Да, все это очень загадочно, – согласилась Синтия и едва успела придержать платок, который ветер чуть было не сорвал у нее с головы. – Послушай, Берт, – вдруг жалобно сказала она, – я так устала от зимы, а ты?

– Угу, – рассеянно отозвался Клинг. – Знаешь, Синди, я все-таки очень надеюсь, что это не он.

– Ты о ком?

– О том, кто звонил, а потом убил смотрителя парков. Не дай бог, если это он!

– Да кто он-то?

– Глухой.

– Кто-кто?

– Глухой. Мы имели с ним дело несколько лет назад. Он тогда чуть не взорвал весь город, пытаясь ограбить банк. Это очень ловкий и наглый преступник.

– А кто он? – опять спросила Синди.

– Глухой, – повторил Клинг.

– Это я поняла. Как его зовут?

– Не знаю. Мы его так и не поймали. В последний момент он сиганул в реку. Все решили, что он утонул, но кто знает, вдруг он опять вернулся. Как чудовище Франкенштейн.

– Ты хочешь сказать, как чудовище Франкенштейна? – поправила его Синди.

– Вот именно. Помнишь, он должен был сгореть в аду, но не тут-то было.

– Как не помнить!

– Потрясающая картина, – сказал Клинг. – Глухой! Неужели снова он?

Впервые один из сотрудников 87-го полицейского участка вслух выразил опасение, что убийцей смотрителя парков мог быть человек, в свое время причинивший им столько неприятностей. Одна лишь мысль о нем отравляла существование. Берт Клинг прекрасно помнил, что Глухой (однажды он подписал свою угрозу «Эль-Сордо», что по-испански означает «глухой») мог просчитывать свои комбинации с быстротой и точностью компьютера, чем частенько ставил в тупик полицию, заставляя асов сыска выглядеть идиотами из старой комедии про полицейских. Интуиция подсказывала Клингу, что если смотрителя парков Каупера и впрямь убил Глухой, то главные неприятности еще впереди. Клинг поежился, но не от холода, а при мысли о том, на что способен Глухой, если его вовремя не остановить.

– Только бы не он! – выдохнул Клинг, и ветер унес его слова.

– Поцелуй меня, – сказала Синди, – и купи мне чашку горячего шоколада, жмот несчастный.

* * *

В среду днем в дежурную комнату следственного отдела пожаловал мальчик лет двенадцати. На нем были грубые ботинки, в которых дети из трущоб ходят круглый год, и старая лыжная куртка, похоже, старшего брата – голубая и на три размера больше. Мальчишка нахлобучил на голову капюшон, а тесемки завязал вокруг шеи, но все равно капюшон был слишком велик и постоянно спадал, а мальчишка все время поправлял его. В участок он вошел с конвертом в руке. Приблизившись к столу дежурного подпрыгивающей походкой, мальчишка еще раз попытался поправить капюшон, вытер нос и, взглянув на сержанта Мерчисона, спросил:

– Вы тут дежурный?

– Я, – буркнул Мерчисон, не отрывая глаз от списка отсутствующих сотрудников, который составлял по утренней сводке. Сейчас было 14.10, через час на дежурство заступала новая смена патрульных, а это означало новую перекличку и новый список отсутствующих. Не жизнь, а каторга. Почему он не пошел в пожарные или в почтальоны?

– Вам велено передать это, – сказал мальчик и вручил Мерчисону запечатанный конверт.

– Спасибо, – не отрываясь от списка, буркнул Мерчисон и взял конверт. Но потом он поднял голову и сказал: – А ну-ка, погоди!

– Чего?

– Погоди минутку!

Дейв Мерчисон открыл конверт. Развернув сложенный вчетверо листок бумаги, он прочитал текст, посмотрел на курьера и спросил:

– Где ты это взял?

– На улице.

– Кто дал?

– Один дядька.

– Где ты его встретил?

– У парка.

– И он дал тебе этот конверт?

– Да.

– Что он сказал?

– Сказал, чтобы я отнес его в участок и отдал дежурному.

– Ты его знаешь?

– Нет. Он дал мне пять долларов, чтобы я отнес письмо.

– Как он выглядел?

– Высокий, волосы светлые и еще в ухе у него такая штучка.

– Какая штучка?

– Ну, чтобы лучше слышать. Он вроде как глухой, – сказал мальчишка и вытер нос.

Вот что было в записке, составленной из вырезанных из газеты букв:

СЛЕДУЮЩИЙ – ЗАМЕСТИТЕЛЬ МЭРА СКЭНЛОН.

* * *

Детективы 87-го участка самым тщательным образом изучили послание, стараясь не оставлять отпечатков, – листок и так был захватан Мерчисоном. Они окружили двенадцатилетнего мальчишку в огромной голубой куртке и наперебой задавали ему вопросы, словно сам Джек-Потрошитель пожаловал из Лондона.

Допрос мальчишки ничего сыщикам не дал, кроме насморка.

Он повторил то же, что рассказал сержанту. Высокий тип с такой вот штучкой в ухе (это называется, мальчик, слуховой аппарат) – ну да, со штучкой в ухе, остановил его около Гровер-парка и предложил пять долларов, если он отнесет в участок письмо и передаст дежурному. Мальчишка решил, что ничего плохого в этом нет, и согласился. Он даже не знал, кто этот тип со штучкой в ухе (со слуховым аппаратом, мальчик) – ну да, с такой штучкой. Он с ним не только незнаком, но и вообще видел впервые. Всё, пора бежать, потому что в салоне «Линда» ему велено забрать платье для сестры, которая шьет на дому для миссис Монтана. Значит, у него слуховой аппарат, мальчик? Ну да, такая штучка в ухе.

Они отпустили мальчишку в 4.30, не угостив его мороженым или жевательной резинкой, а потом долго разглядывали письмо, вертели его в разные стороны, придерживая пинцетом, и, наконец, решили переслать его в лабораторию Сэма Гроссмана – вдруг он обнаружит отпечатки пальцев не только Дейва Мерчисона.

Никто и не вспомнил о Глухом. Кому охота вспоминать призраков. Неприятно даже думать о них.

* * *

– Привет, Бернис, – сказал в трубку Мейер. – Шеф у себя? Хорошо, я подожду.

Он терпеливо ждал, постукивая карандашом по столу. Наконец в трубке раздался громкий уверенный голос:

– Заместитель окружного прокурора Рауль Шабриер.

– Привет, Ролли! Это Мейер Мейер из восемьдесят седьмого участка. Как жизнь на Челси-стрит?

– Все в порядке, – ответил Шабриер. – Что вы еще для нас припасли? Маленькое симпатичное убийство?

– Да нет, я по личному вопросу.

– По личному? – изумился Шабриер.

– Да. Слушай, Ролли, что делать человеку, если кто-то использовал его имя?

– Каким образом?

– В книге.

– Ты хочешь сказать, кто-то использовал твое имя в книге?

– Да.

– Книга о полиции?

– Нет.

– Там речь лично о тебе?

– И да и нет. А в каком смысле «лично»?

– Упомянут ли в книге детектив третьего класса Мейер Мейер?

– Второго класса, – поправил Мейер.

– Пусть так. Упомянут ли там детектив второго класса Мейер Мейер?

– Нет.

– Значит, лично о тебе речи нет?

– Нет.

– Но ты вроде сказал, что использовано твое имя...

– Да, она использовала мое имя.

– Мейер, у меня масса дел, – взмолился Шабриер. – У меня их вагон и маленькая тележка. Давай выкладывай, что там у тебя, да поживей.

– Роман, – сказал Мейер. – Роман под названием «Мейер Мейер».

– Господи, неужели вышел роман с таким названием?

– Да. Я имею право подать в суд?

– Я специалист по уголовным делам, – сказал Шабриер.

– Да, но...

– И не разбираюсь в делах литературных.

– Да, но...

– Роман-то хороший?

– Не знаю, – признался Мейер. – Говорят, это книга о преподавателе университета, он толстяк-коротышка...

– Сначала я должен прочитать роман, – сказал Шабриер.

– Ты мне потом позвонишь?

– Зачем?

– Чтобы дать совет?

– Какой?

– Подавать мне в суд или нет.

– Сначала мне придется выяснить, что сказано об этом в законе. Я что, чем-нибудь тебе обязан?

– Да, – сказал Мейер, с трудом сдерживая гнев. – Сколько раз, когда у нас случались чрезвычайные происшествия, я, вместо того чтобы вызвать тебя в три часа ночи, рисковал своей жизнью и держал подозреваемого до утра, чтобы ты мог как следует отоспаться. Я же прошу тебя о совершеннейшем пустяке, Ролли. Мне неохота тратиться на специалиста по авторскому праву. Просто хочу знать, имею ли я право подать в суд на того, кто использовал мое имя, записанное в метрике. Использовал как заглавие романа, во-первых, и дал его персонажу, во-вторых, хотя это самое имя носит живой человек, а именно твой покорный слуга.

– Ладно, не поднимай волну, – сказал Шабриер.

– А кто поднимает волну? – удивился Мейер.

– Я посмотрю кое-какую литературу и тебе позвоню.

– Когда?

– Скоро.

– Обещаю, если к нам опять притащат убийцу во время твоего дежурства, я плюну на Миранду – Эскобедо и продержу его до утра, чтобы ты спокойно выспался на своем рабочем месте.

– Я позвоню тебе завтра, – сказал Шабриер, а потом, помолчав, добавил: – Может, ты еще спросишь, в котором часу?

– В котором часу? – спросил Мейер.

* * *

У хозяйки дома был артрит, и она ненавидела зиму, а также полицейских. Она сразу заявила Коттону Хейзу, что с тех пор как укокошили большого начальника, вокруг ее дома постоянно толкутся сыщики и лично ей это надоело. Почему бы им не оставить ее в покое? Хейз, успевший наслушаться подобных заявлений от управляющих и домовладельцев по всей улице, терпеливо объяснил, что он выполняет свой служебный долг и надеется на ее помощь в поисках убийцы. На это хозяйка сказала, что город погряз в коррупции и, если подстрелят еще кого-то из городского начальства, она лично горевать не станет.

Хейз уже обошел четыре многоэтажки, выходившие окнами на сверкавшее стеклом и бетоном здание театрального комплекса. Здание прекрасно было видно из четырех домов, особенно широкая белая лестница. Тот, кто дважды стрелял в Каупера и смертельно ранил его, мог сделать это из любого дома. Полиция искала место, откуда стреляли, в надежде, что там остались какие-нибудь следы. В деле об убийстве лишних улик не бывает.

Первое, о чем спросил Хейз хозяйку, – сдавала ли она квартиру или комнату высокому блондину со слуховым аппаратом.

– Сдавала, – ответила хозяйка.

– Кто он? – спросил Хейз. – Как его зовут?

– Морт Ореккио.

Хейз вынул блокнот и стал записывать.

– Ореккио, – произнес он. – Морт. Это сокращенно от Мортимер?

– Просто Морт, – сказала хозяйка. – Он итальянец.

– Откуда вы знаете?

– Фамилии на "о" бывают только у итальянцев.

– Правда? А как же Шапиро?

– Вы шутник, – сказала хозяйка.

– Какую квартиру снимал у вас этот Ореккио?

– Комнату, а не квартиру, – поправила Хейза хозяйка. – На третьем этаже.

– Окнами на здание театра?

– Да.

– Я могу посмотреть комнату?

– Конечно. Почему бы и нет? У меня ведь только и дел, что показывать полицейским комнаты.

Они стали подниматься по лестнице. Там было холодно, окна на площадках замерзли. Пахло мочой и помойкой. Пока поднимались на третий этаж, хозяйка жаловалась Хейзу на свой артрит, сообщив, что кортизон ей ни капельки не помог и вообще этим чертовым докторам верить нельзя, что бы они вам ни обещали. Перед дверью с номером 31 она остановилась и стала искать ключи в кармане фартука. Одна из дверей в коридоре чуть приоткрылась и снова захлопнулась.

– Кто это? – спросил Хейз.

– Вы о ком? – в свою очередь спросила хозяйка.

– Там в коридоре хлопнула дверь.

– Наверно, это Полли, – сказала хозяйка и открыла тридцать первый номер.

Комната была маленькой и мрачной. У стены напротив двери стояла полутораспальная кровать под белым покрывалом. Над кроватью висел в рамке эстамп – лесопилка на реке. Справа у кровати стоял торшер под грязным желтым абажуром. На покрывале, возле подушек, виднелся след от виски или рвоты. Напротив кровати – комод с зеркалом. Он был весь в черных пятнах от сигарет. В раковине умывальника расползлось большое ржавое пятно.

– Долго он здесь жил? – спросил Хейз.

– Он снял комнату три дня назад.

– Заплатил наличными или дал вам чек?

– Наличными и за неделю вперед. Я сдаю не меньше чем на неделю. Не люблю сдавать на одну ночь.

– Я вас понимаю, – сказал Хейз.

– Знаю, что вы хотите этим сказать. Вы думаете, у меня не бог весть какие хоромы и нечего задирать нос. Может, и не хоромы, зато все чисто.

– Вижу.

– Я хочу сказать, клопов тут нет.

Хейз кивнул и подошел к окну. Шторы были порваны и без шнура. Хейз поднял штору и выглянул на улицу.

– Вы прошлой ночью выстрелов не слышали?

– Нет.

Хейз осмотрел пол. Стреляных гильз видно не было.

– Кто еще живет на этом этаже?

– Только Полли.

– Фамилия?

– Маллой.

– Я бы хотел осмотреть комод и шкаф.

– Пожалуйста. У меня полным-полно свободного времени. Я ведь работаю в этом доме экскурсоводом.

Хейз подошел к комоду и выдвинул все ящики. В них ничего не было, не считая таракана, спрятавшегося в одном из углов.

– Там у вас жилец, – сказал Хейз.

– Что? – не поняла хозяйка.

Хейз подошел к шкафу, открыл дверцы. Внутри ничего не было, кроме пустых вешалок. Хейз уже собрался закрыть шкаф, как вдруг заметил, что на полу что-то блеснуло. Он нагнулся, чтобы получше рассмотреть, вытащил из кармана маленький фонарик и включил его. Это была монета в десять центов.

– Если это деньги, – заявила хозяйка, – то они принадлежат мне.

– Прошу, – сказал Хейз и протянул ей монету. Он легко расстался с находкой, потому что знал, что, даже если монета принадлежала жильцу, все равно снять с нее отпечатки пальцев – дело столь же безнадежное, как получить с городских властей компенсацию за бензин, который ты истратил, разъезжая по служебным делам на собственной машине.

– У вас есть уборная? – спросил Хейз.

– Дальше по коридору. Только, пожалуйста, закрывайте дверь.

– Я не к тому. Просто хотел узнать, есть ли на этаже другое помещение.

– Не беспокойтесь, там чисто.

– Кто же в этом сомневается? – сказал Хейз. Он еще раз окинул взглядом комнату. – Значит, так. Я пришлю к вам своего сотрудника, он осмотрит подоконник.

– Зачем? Там все чисто.

– Я имею в виду, он выяснит, нет ли там отпечатков пальцев.

– А! – хозяйка уставилась на Хейза. – Вы думаете, что этого типа застрелили отсюда?

– Очень похоже.

– И у меня могут быть неприятности?

– Только если стреляли вы, – сказал Хейз и улыбнулся.

– У вас есть чувство юмора, – отметила хозяйка.

Они вышли из комнаты. Хозяйка заперла дверь на ключ.

– Что вам еще угодно? – спросила она.

– Мне хотелось бы поговорить с женщиной, которая живет на этом этаже, но ваша помощь тут не потребуется. Большое спасибо, вы и так мне очень помогли.

– Для меня это развлечение, – сказала хозяйка.

– Еще раз спасибо, – поблагодарил Хейз и, когда она стала спускаться по лестнице, подошел к двери с номером 32 и постучал. Никто не ответил. Он постучал еще раз и сказал: – Мисс Маллой!

Дверь чуточку приоткрылась.

– Кто там? – услышал он.

– Полиция. Мне надо с вами поговорить.

– О чем?

– О мистере Ореккио.

– Я не знаю никакого мистера Ореккио.

– Мисс Маллой...

– Во-первых, я миссис Маллой, а во-вторых, не знаю и знать не хочу никакого Ореккио.

– Вы не могли бы открыть дверь?

– Я не хочу неприятностей.

– Но я...

– Вчера тут кого-то застрелили, и я не хочу...

– Вы слышали выстрелы, мисс Маллой?

– Миссис Маллой!

– Так слышали или нет?

– Нет.

– Вы случайно не знаете, мистер Ореккио был у себя вчера вечером?

– Я не знаю, кто такой мистер Ореккио.

– Человек из тридцать первого номера.

– Я с ним незнакома.

– Мадам, вы откроете дверь?

– Нет.

– Послушайте, я могу, конечно, взять ордер, но будет гораздо проще...

– Не хочу неприятностей, – услышал Хейз. – Ладно, я вам открою, только не впутывайте меня в это дело.

Дверь открылась. На Полли Маллой была зеленая хлопчатобумажная кофта с короткими рукавами. Хейз сразу увидел на ее руках следы уколов и понял, что это за птица. Полли Маллой на вид было лет двадцать шесть. Стройная фигура. Лицо можно было бы назвать красивым, но жизнь успела наложить на него свою печать. Зеленые глаза, подвижные и умные. Она покусывала губы и придерживала кофту, накинутую на голое тело. Пальцы рук длинные и изящные.

– Я ни в чем не виновата, – сказала она.

– Я вас ни в чем не обвиняю, – ответил Хейз.

– Можете обыскать квартиру.

– Мне это не нужно.

– Тогда входите.

Хейз вошел. Полли закрыла за ним дверь и заперла на замок.

– Не хочу неприятностей, – еще раз сказала она. – У меня и так их хватает.

– Не беспокойтесь. Меня интересует человек из тридцать первого номера.

– Я слышала, что кого-то застрелили. Но я тут ни при чем.

Они сидели друг против друга. Она на диване, он на стуле с высокой спинкой. Что-то витало между ними в воздухе, что-то такое же реальное, как, например, запах на лестнице. Они прекрасно знали, чем занимается каждый из них. Хейз достаточно был знаком с жизнью городских низов и не строил никаких иллюзий насчет этой женщины. Слишком часто приходилось ему задерживать проституток, отдававшихся за два доллара, чтобы купить пакетик гадости. Слишком часто видел он, как мучаются те, у кого не было денег на «дозу». Он знал наркоманов не хуже, чем торговцы наркотиками. Его собеседница, похоже, не раз бывала в полицейском участке, не раз прятала пакетики с героином под стойку бара при виде полицейского, а потом ее арестовывали, допрашивали и отправляли в суд. В законах о наркотиках она явно разбиралась не хуже заместителя окружного прокурора. Полли Маллой, как и Хейз, многое повидала и многое понимала. Их общие знания представляли собой причудливый симбиоз: нарушитель закона и его страж, преступление и наказание. В этой убогой комнате рождалась солидарность. Они могли говорить друг с другом совершенно откровенно, словно любовники, шепчущиеся в постели.

– Так вы знали Ореккио? – спросил Хейз.

– А вы меня не потащите в участок?

– Только если вы причастны к убийству.

– Я тут ни при чем.

– Тогда никаких участков.

– Слово полицейского? – вяло улыбнулась она.

– Вот именно.

– Большая ценность, что и говорить.

– Для вас – да.

– Я его знала.

– Рассказывайте.

– Мы познакомились в тот вечер, когда он здесь появился.

– Когда это было?

– Два, нет, три дня назад.

– Как это произошло?

– Я была в жутком состоянии. Мне обязательно нужно было уколоться. Я только с неделю как вышла из тюрьмы – райское местечко – и еще не успела наладить контакты.

– За что сидела?

– Проституция.

– Сколько тебе лет, Полли?

– Девятнадцать. А что, выгляжу старше?

– Да.

– Когда мне исполнилось шестнадцать, я вышла замуж. За такого же наркомана. Большое счастье.

– Что он сейчас делает?

– Сидит в Каслвью.

– За что?

Полли пожала плечами.

– Вообще-то он торговал зельем.

– Ясно. Ну, а что Ореккио?

– Я попросила у него денег.

– Когда это было?

– Позавчера.

– И он одолжил?

– Я вообще-то не в долг просила, а предложила ему перепихнуться. Он поселился в соседней комнате, а мне было так плохо, что боялась не дойти до улицы.

– Ну, а что он?

– Дал мне десятку. И ничего не потребовал взамен.

– Настоящий джентльмен, а?

Полли пожала плечами.

– Вы от него не в восторге?

– Скажем так – не мой тип.

– Да?

– Сукин сын!

– Что же произошло?

– Вчера вечером он заявился ко мне.

– В котором часу?

– В девять, нет, в половине десятого.

– После начала концерта, – сказал Хейз.

– Что?

– Ничего. Размышляю вслух. Продолжай.

– Он сказал, что припас для меня кое-что. Сказал, что отдаст, если я к нему зайду.

– Ты зашла?

– Сначала я спросила, что это. Он сказал: «То, чего ты хочешь больше всего».

– И ты зашла?

– Да.

– В комнате ничего не заметила?

– Например?

– Например, винтовки с оптическим прицелом.

– Нет, ничего такого.

– А что он для тебя припас?

– Все то же.

– Героин?

– Да.

– За этим он и звал тебя к себе?

– По крайней мере, так он сказал.

– Он хотел его тебе продать?

– Нет, но...

– Слушаю.

– Он хотел, чтобы я у него хорошенько попросила.

– То есть?

– Он показал мне героин, дал понюхать, чтобы я убедилась, что все без обмана, и сказал, что задаром не отдаст. Сказал, что я должна как следует попросить.

– Ясно.

– Он измывался надо мной часа два, не меньше. Он то и дело глядел на часы и заставлял меня... делать разные вещи.

– Например?

– Да глупости всякие! Попросил спеть «Белую зиму». Ему это показалось очень остроумным, потому что героин тоже белый. Он знал, что мне позарез нужна доза, и заставлял повторять эту песню снова и снова. Я спела ее раз шесть или семь. А он слушал и все время поглядывал на часы.

– Продолжай.

– Потом он захотел стриптиз... Не просто чтобы я раздевалась, а еще и танцевала. Я сделала, как он велел. А он стал надо мной насмехаться. Мол, я плохо выгляжу, тощая... Я стояла перед ним голая, а он все издевался, спрашивал, неужели мне так нужен героин, и смотрел на часы. Было около одиннадцати. Я повторяла: «Нужен, очень нужен», а он велел, чтобы я станцевала сначала вальс, потом шэг. Я не поняла, чего он хочет. Вы знаете, что такое шэг?

– Слыхал.

– В общем, я его слушалась. Я бы сделала все на свете. Наконец он приказал мне стать на колени и объяснить, зачем мне нужен героин. Он велел произнести речь, не меньше чем на пять минут, на тему «Почему наркоману нужны наркотики», посмотрел на часы и засек время. Меня трясло и знобило, мне нужен был укол, как... – Полли закрыла глаза. – Я заплакала. Говорила и плакала. Потом он глянул на часы и сказал: «Пять минут истекли, вот твоя отрава. Пошла вон!» И швырнул мне пакетик.

– В котором это было часу?

– Минут в девять двенадцатого. Часов у меня нет, я их давно заложила, но из моего окна видны электрические часы на доме напротив. Укол я сделала в четверть двенадцатого, значит, он меня отпустил где-то в одиннадцать десять.

– И все это время он смотрел на часы?

– Да, будто боялся опоздать на важную встречу.

– Думаю, что так оно и было.

– Что за встреча?

– С человеком, которого он собирался застрелить из окна своей комнаты. Твое общество помогло ему скоротать время до окончания концерта. Приятный человек этот Морт Ореккио, ничего не скажешь.

– Но все равно я ему благодарна, – буркнула Полли.

– За что же?

– За товар. Высший класс! – На ее лице появилась тоска. – Такого у меня в жизни не было. Если бы рядом из пушки палили, все равно я бы не услышала.

Хейз просмотрел все городские телефонные справочники, но ни в одном не нашел Ореккио – Морта, Мортона или Мортимера. Он позвонил в Бюро уголовной регистрации и через десять минут получил справку: человек с такой фамилией на учете не состоит. Тогда Хейз позвонил в Вашингтон в ФБР, чтобы узнать, нет ли там досье на этого человека. Он сидел за своим столом в комнате, пропахшей краской, когда вошел патрульный Ричард Дженеро и спросил, надо ли ему идти с Клингом в суд, где слушалось дело человека, задержанного ими на прошлой неделе. Дженеро все утро дежурил, страшно замерз и потому не торопился уходить. Он надеялся, что Хейз предложит ему кофе. Увидев фамилию Ореккио в блокноте Хейза, Дженеро пошутил:

– Опять итальянца подозреваете?

– Почему ты решил, что он итальянец?

– Фамилия кончается на "о".

– А как насчет Монро? – осведомился Хейз.

– Очень ты умный, – усмехнулся Дженеро. Он еще раз глянул в блокнот. – Вообще-то для итальянца странная фамилия.

– В каком смысле? – спросил Хейз.

– Это ведь по-итальянски ухо, – пояснил Дженеро. – Ореккио – значит ухо.

А в сочетании с «Морт» получалось что-то вроде «мертвого уха».

Хейз вырвал страничку из блокнота, скомкал, швырнул в корзинку и промазал.

– О чем я говорил-то? – спросил Дженеро, чувствуя, что не видать ему кофе как своих ушей.