Текст книги "Легавые"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Глава 2

Миранда – Эскобедо напоминают фамилию какого-нибудь мексиканского тореадора.

Но это не тореадор.

В полиции так называют два вердикта Верховного суда, лежащих в основе правил допроса подозреваемых. В американской полиции трудно найти сотрудника, которому были бы по душе Миранда – Эскобедо, потому что полицейские – стопроцентные американцы и горой стоят за права личности. Они не жалуют Миранду – Эскобедо, так как эти вердикты очень осложняют работу. А их работа – борьба с преступностью.

Поскольку полицейские 87-го участка задержали человека, подозреваемого в вымогательстве, без Миранды – Эскобедо было не обойтись. После решения Верховного суда в 1966 году начальник 87-го участка капитан Фрик вывесил на доске объявлений зеленый листок меморандума, где рекомендовал всем своим подчиненным, будь то патрульные или детективы, неукоснительно соблюдать правила допроса. Большинство патрульных носили копию меморандума при себе, чтобы сверяться, что можно, а чего нельзя. Детективы же хотя и презирали инструкцию, но выучили ее наизусть, ведь им приходилось допрашивать куда чаще, чем патрульным.

– В соответствии с решением Верховного суда по делу «Миранда против штата Аризона», – говорил Уиллис, – мы обязаны напомнить вам о ваших правах, что я и делаю. Во-первых, вы вообще можете не отвечать на наши вопросы. Ясно?

– Конечно.

– Вы также должны знать, что, если вы будете отвечать, ваши ответы могут быть использованы против вас. Это тоже ясно?

– Ну да.

– Я также обязан сообщить, что вы имеете право прибегнуть к помощи адвоката как перед допросом, так и во время его. Это понятно?

– Понятно.

– Если вы хотите воспользоваться этим правом, но не имеете материальной возможности нанять адвоката, то можете воспользоваться его услугами бесплатно, как перед допросом, так и во время его. Ясно?

– Да.

– Теперь вы предупреждены о ваших правах...

– Да.

– Готовы ли вы отвечать без адвоката?

– Понятия не имею, – буркнул задержанный. – Вы-то как думаете?

Уиллис и Браун переглянулись. Они действовали строго по инструкции, напомнили задержанному о его праве на адвоката и о возможности избежать самооговора, причем сделали это открытым текстом, а не просто сославшись на Пятую поправку. Убедились, что подозреваемому известны его права, и только потом поинтересовались, готов ли он от них отказаться. В зеленом меморандуме капитана Фрика говорилось, что полицейские не имеют права начинать допрос, ограничившись лишь перечислением прав задержанного. Задержанный обязательно должен сообщить, что он знает о своих правах, но готов отвечать на вопросы без адвоката. Только тогда суд признает законность отказа от своих конституционных прав.

Сотрудники полиции, говорилось в меморандуме, должны избегать всего, что может быть расценено адвокатами как попытка оказать давление на подозреваемого путем угроз, уговоров или обмана. Уиллис и Браун прекрасно понимали, что, если они посоветуют задержанному давать показания без адвоката, суд такие показания не примет. Правда, если они посоветуют не открывать рта без адвоката или хотя бы посоветоваться с ним, шансы получить информацию заметно уменьшатся.

Потому-то Уиллис и ответил:

– Я напомнил вам о ваших правах, а советы давать не могу. Решайте сами.

– Но я действительно не знаю, как мне быть, – сказал молодой человек.

– Подумайте, – предложил Уиллис.

Молодой человек углубился в размышления. Уиллис и Браун безмолвствовали. Они знали, что, если задержанный откажется отвечать, им придется закончить допрос. Более того, если он начнет давать показания, а потом замолчит, они опять же останутся с носом. И неважно, что он при этом скажет: «Я хочу воспользоваться своими правами», «Больше я ничего не скажу» или «Зовите адвоката».

Поэтому они терпеливо ждали.

– Мне нечего скрывать, – сказал молодой человек.

– Так вы будете отвечать без адвоката? – осведомился Уиллис.

– Да.

– Ваше имя?

– Энтони Ла Бреска.

– Где ты живешь?

– В Риверхеде.

Детективы сразу же перешли на «ты», что вовсе не является нарушением прав, однако унижает человеческое достоинство. Миранда – Эскобедо тут ни при чем, просто это помогает вывести допрашиваемого из состояния равновесия. Говорите человеку «ты», не давая ему возможности ответить тем же, и он автоматически превратится в вашего подчиненного, а «ты» без интимно-дружеской окраски приобретает враждебно-угрожающий смысл.

– Где же ты живешь в Риверхеде, Энтони? – спросил Уиллис.

– Джонстон, восемьсот двенадцать.

– Один живешь?

– С матерью.

– Отец умер?

– Нет, он бросил нас.

– Сколько тебе лет, Энтони?

– Двадцать шесть.

– Чем зарабатываешь на жизнь?

– Сейчас ничем, я без работы.

– А кто ты по профессии?

– Строитель.

– Когда работал в последний раз?

– Меня уволили в прошлом месяце.

– Почему?

– Закончился контракт.

– И с тех пор ты не работал?

– Нет, все ищу место...

– И все без толку?

– Вот именно.

– Расскажи нам про жестянку.

– А что рассказывать-то?

– Во-первых, что в ней?

– Обед, наверное.

– Обед, говоришь?

– Да, а что?

– Это ты нам звонил вчера? – спросил Уиллис.

– Нет.

– Откуда ты знал, где будет жестянка?

– Сказали.

– Кто?

– Один тип.

– Что за тип? Где ты его встретил?

– В бюро по найму.

– Давай рассказывай, – сказал Уиллис. – Мы тебя слушаем.

– Я стоял в очереди в бюро по найму на Эйнсли-авеню, у них там часто бывает работа для строителей. Там я и получил ее в последний раз. А этот тип тоже стоял в очереди. Вдруг он щелкнул пальцами и сказал: «Черт! Я же забыл обед в парке!» Я молчу. Он смотрит на меня и говорит: «Представляешь, я оставил свой обед на скамейке в парке». Я говорю, мол, какая жалость и все такое прочее. Действительно, обидно – взять и забыть свой обед в парке.

– Что было потом?

– Потом он сказал, что придется ему тащиться в парк. А у него болит нога. Поэтому он и попросил меня сходить.

– А ты, конечно, сразу согласился, – вставил Браун. – Незнакомый тип просит слетать за его жестянкой в Гровер-парк, ну как тут отказать человеку в такой ерунде?

– Я и отказался, – сказал Ла Бреска.

– Чего ты тогда пришел за жестянкой?

– Мы разговорились, и он сказал, что его ранило в ногу на войне с нацистами – осколок от мины, чуть было без ноги не остался.

– И тогда ты вызвался сбегать?

– Нет.

– Как же ты попал в парк?

– Я и пытаюсь это рассказать.

– Ты пожалел его, да? – предположил Уиллис. – У него болит нога, на улице холод.

– И да, и нет.

– Ты сказал: зачем вам тащиться в такую даль? – подсказал Браун.

– Я же говорю – и да, и нет. Я видел его в первый раз. С какой стати мне куда-то идти вместо него?

– Послушай, Энтони, – завелся было Уиллис, но быстро спохватился, вспомнив, что из-за поганых Миранды – Эскобедо все может полететь к черту в любой момент. Ведь этот тип имеет право сказать: «Извините, ребята, больше никаких вопросов. Заткнитесь, если не хотите неприятностей».

– Послушай, Энтони, – сказал он миролюбиво, – нам просто хочется понять, почему ты оказался в парке и пошел прямо к той скамейке, где стояла жестянка.

– Ясно.

– Ты встретил инвалида войны. Так?

– Так.

– И он сообщил тебе, что забыл в парке жестянку с обедом?

– Вначале он ничего не говорил о жестянке. Только сказал, что забыл обед.

– А когда он сказал про жестянку?

– Когда дал мне пять долларов.

– Он тебе их предложил, если ты принесешь ему жестянку. Так?

– Он мне ничего не предлагал, а просто протянул пятерку.

– Он протянул тебе пятерку и спросил: «Сходишь за моей жестянкой?»

– Вот именно. А жестянку он забыл на третьей скамейке, на той аллее, что начинается от Клинтон-авеню.

– И что он просил сделать с ней?

– Принести ему. А он обещал покараулить мою очередь.

– М-да, – пробормотал Браун.

– А что в ней? – поинтересовался Ла Бреска.

– Да ничего особенного. Скажи, сколько этому типу лет?

– Около тридцати пяти.

– Рост?

– Высокий. Примерно метр восемьдесят.

– Как он сложен?

– Нормально, как все.

– Здоровый?

– В общем-то да.

– Волосы?

– Светлые.

– Усы или борода есть?

– Нет.

– Глаза?

– Голубые.

– Каких-нибудь шрамов или родинок не заметил?

– Нет.

– А татуировки?

– Тоже нет.

– Какой у него голос?

– Самый обыкновенный.

– Он говорил с акцентом?

– Вроде нет. Говорил как все.

– Во что он был одет?

– В коричневое пальто. Еще у него были коричневые перчатки.

– А какой костюм?

– Я не видел, что у него под пальто. Штаны, понятно, были, но на цвет не обратил внимания. Нет, насчет костюма ничего сказать не могу.

– Ладно. Что у него было на голове?

– Ничего не было.

– Очки?

– Тоже нет.

– Но хоть что-нибудь особенное ты заметил?

– Да, – изрек Ла Бреска.

– Что же?

– У него был слуховой аппарат.

* * *

Бюро по найму рабочей силы располагалось на углу Эйнсли-авеню и Клинтон-стрит, в пяти кварталах от Гровер-парка. На всякий случай – вдруг человек со слуховым аппаратом все еще ждет Ла Бреску – полицейские решили съездить туда. На заднем сиденье расположился Ла Бреска.

Возле бюро толпилась очередь из здоровых парней в рабочей одежде. С замерзшими лицами, пряча руки в карманах, они переминались с ноги на ногу и подпрыгивали, стараясь согреться.

– Можно подумать, здесь раздают доллары, – фыркнул Ла Бреска. – Между прочим, за свои услуги они берут недельный заработок. Правда, места подыскивают неплохие. Последний раз благодаря им я проработал восемь месяцев и прилично заработал.

– Ты нигде не видишь этого типа? – спросил Браун.

– Отсюда не вижу. Может, выйдем?

– Давай, – согласился Браун.

Первым из машины вылез Уиллис – маленький, легкий, изящный, как танцор. С бесстрастным выражением банкомета он похлопывал руками в перчатках и ждал, когда выберется Браун. Тот протиснулся с изяществом носорога, захлопнул дверцу и стал натягивать на свои ручищи перчатки.

– Козырек опустил? – спросил Уиллис.

– Мы же на минутку.

– Лучше опусти. А то эти черти привяжутся и сдерут штраф.

Браун, ворча, полез обратно в машину.

– Ну и холод! – воскликнул Ла Бреска.

Браун опустил козырек на ветровом стекле. К нему была прикреплена картонка, на которой крупными буквами было выведено от руки: «Автотранспорт полиции».

Снова хлопнув дверцей, Браун кивнул своим спутникам. Они зашагали к толпе.

– Видишь его? – спросил Браун Ла Бреску.

– Нет. Пока не вижу.

Они медленно прошли вдоль очереди.

– Ну как?

– Нет, – сказал Ла Бреска. – Его здесь нет.

– Посмотрим внутри, – предложил Браун.

Очередь желающих получить работу тянулась по шаткой лестнице на второй этаж, к двери матового стекла с надписью: "Бюро по найму рабочей силы «Меридиэн».

– Видишь его? – спросил Уиллис.

– Нет.

– Подожди здесь, – велел Уиллис, и детективы направились в другой конец коридора.

– Что будем делать? – спросил Браун.

– У нас нет оснований задерживать его дольше.

– Вот и я про то.

– Может, приставить к нему хвост?

– Посмотрим, как к этому отнесется шеф.

– Что же ты у него не спросил?

– Сейчас спрошу.

Браун вернулся к Ла Бреске, а Уиллис отыскал в коридорчике за углом телефон-автомат и позвонил в участок. Лейтенант Бернс внимательно выслушал его и спросил:

– Как по-вашему, он не врет?

– Вроде бы нет.

– Думаете, там действительно был человек со слуховым аппаратом?

– Похоже на то.

– Почему же он не подождал Ла Бреску с жестянкой?

– Не знаю, Пит. У меня такое впечатление, что Ла Бреска здесь ни при чем.

– Где, вы говорите, он живет?

– В Риверхеде. Джонстон, восемьсот двенадцать.

– Это какой участок?

– Не помню.

– Я проверю и позвоню тамошним ребятам. Может, у них найдется лишний человек. У нас-то никого нет.

– Ну так что, мы отпускаем Ла Бреску?

– Да, и возвращайтесь обратно. Только припугните его хорошенько на всякий случай.

Уиллис пошел к Брауну и Ла Бреске.

– Ты свободен, Энтони, – сказал он. – Можешь идти.

– Куда? Мне придется опять занимать очередь.

– И помни, Энтони: в случае чего мы знаем, где тебя найти.

– Это как понимать?

– Мы тебя предупредили.

– Ясно, – сказал Ла Бреска. – Слушайте, ребята, вы не могли бы мне помочь?

– Каким образом?

– Мне бы пройти без очереди...

– А мы-то чем можем помочь?

– Вы же полиция, – сказал Ла Бреска.

Уиллис и Браун только переглянулись.

* * *

Когда они вернулись в участок, то оказалось, что лейтенант Бернс позвонил в 115-й участок в Риверхеде, где ему сообщили, что у них нет лишних людей для слежки за Ла Бреской, чего, впрочем, и следовало ожидать.

Вечером того же дня смотритель парков Каупер спускался по широкой белой мраморной лестнице нового театрально-концертного комплекса под руку с женой в белой норковой шубке и легком белом шарфе. На смотрителе парков был великолепный смокинг и черный галстук. Впереди, шагах в четырех, шествовали мэр с супругой. Воздух был сухим и морозным, на небе ни звездочки. На лестницу и тротуар из окон падал мягкий свет. Жена что-то шепнула Кауперу на ухо, а он не успел рассмеяться, не успел поправить перчатку на левой руке, не успел шагнуть на следующую ступеньку, как в морозном вечернем воздухе раздались два выстрела. Рука смотрителя застыла, нога так и не коснулась ступеньки. Кровь брызнула из ран на лбу и щеке. Он рухнул и покатился вниз. Жена закричала, мэр обернулся посмотреть, что происходит, а ушлый фоторепортер, оказавшийся тут как тут, успел сделать снимок.

Когда Каупер застыл у подножия белой мраморной лестницы, он был мертв.

Глава 3

Кончетта Эспозита Ла Бреска всего-навсего не любила негров, а ее братья были убеждены, что негров надо уничтожать при первом удобном случае. Ума-разума они набирались в итальянском квартале, иронически и в то же время любовно названном его обитателями Парадизо. Маленькая Кончетта, выросшая в этом райском саду, не раз была свидетельницей того, как ее братцы вместе с другими соседскими ребятами разбивали негритянские головы. И это не вызывало в ней протеста. Если ты настолько глуп, думала она, что родился негром, да еще забрел в Парадизо, стадо быть, ты заслужил, чтобы тебе разбили дурацкую черную башку.

Девятнадцатилетняя Кончетта покинула Парадизо, когда неаполитанец Кармине Ла Бреска, продавец льда, недавно приехавший в Риверхед, сделал ей предложение. Кармине был красавцем с огромными карими глазами и черными курчавыми волосами. К тому же его дело процветало. Кончетта приняла предложение, потому что ей нравился Кармине. Кроме того, она забеременела.

Через семь месяцев после свадьбы у них родился сын Энтони, которому теперь исполнилось двадцать шесть. Он жил с матерью на Джонсон-стрит. Через месяц после рождения сына Кармине уехал обратно в Италию. По слухам, он погиб во время Второй мировой войны, и больше ничего о его судьбе Кончетта не знала. Впрочем, она была уверена, что Кармине вовсе не погиб, а напротив, стал главным продавцом льда в Италии и живет себе припеваючи – крутит напропалую романы с девицами и грешит с ними в погребе, как это случилось когда-то с ней самой.

Кончетта Ла Бреска не любила негров и по сей день. Она не на шутку испугалась, обнаружив одного из них на пороге своего дома в пять минут первого ночи.

– Это что еще такое? – крикнула она. – А ну-ка, убирайся!

– Полиция, – сказал Браун и показал значок. Только теперь Кончетта заметила, что рядом с огромным негром стоит белый коротышка с узким лицом и холодным взглядом злодея.

– Что вам надо? Уходите! – крикнула она и опустила жалюзи на стеклянной входной двери. Квартира Кончетты была на втором этаже, туда вела шаткая деревянная лестница, на которой Уиллис споткнулся и чуть было не слетел вниз. Лестница выходила на задний двор, где росло дерево, увешанное какими-то липкими плодами. Браун решил, что это инжир. Через дворик по диагонали тянулась веревка с замерзшим нижним бельем. Ветер выл, норовя сдуть Уиллиса с лестницы в виноградник, побеги которого опутали дворик. Он еще раз постучал в дверь и крикнул: «Полиция! Лучше откройте!»

– Sta zitto[2]2
  Подождите. (ит.)


[Закрыть], – крикнула Кончетта и отворила дверь. – Вы что, хотите разбудить весь квартал?

– Войти-то можно? – осведомился Уиллис.

– Входите, входите, – проворчала Кончетта и отступила из прихожей в крошечную кухоньку, пропуская Уиллиса и Брауна в квартиру.

– Что вам понадобилось в два часа ночи? – спросила Кончетта, с трудом затворяя дверь за сыщиками, поскольку ветер пытался этому воспрепятствовать.

Кухня оказалась маленькой и узкой. У одной стены стояли плита, раковина, холодильник, у противоположной – стол с металлической столешницей, а ближе к батарее – металлический шкаф с приоткрытой дверцей. Он был набит консервами и пакетами с кашами. На холодильнике стояла фарфоровая собачка. Над батареей висела дешевая олеография с изображением Иисуса Христа. Кухню освещала люстра – большая стеклянная чаша на цепях. Из крана капало.

– Сейчас не два часа, а начало первого, – поправил хозяйку Браун. В его голосе появились особые интонации, и Уиллис решил, что это исключительно из-за Кончетты Ла Брески.

В который раз он поразился чутью Брауна. Это был не человек, а радар, способный безошибочно распознать негрофоба в радиусе мили. Впрочем, Уиллис чувствовал, что хозяйка квартиры настроена враждебно к ним обоим. По ее прищуренным глазам видно было, что она готова в любой момент дать отпор. Она вышла босиком в мужском халате, накинутом на ночную рубашку.

– Вы миссис Ла Бреска? – спросил Уиллис.

– Я Кончетта Ла Бреска, а вы кто такие?

– Детективы Уиллис и Браун из восемьдесят седьмого полицейского участка, – представился Уиллис. – А где ваш сын?

– Спит, – ответила Кончетта и, поскольку родилась в Неаполе, а выросла в Парадизо, сразу же заявила: – Он был со мной весь вечер. Вы, наверно, что-то перепутали.

– Не могли бы вы его разбудить, миссис Ла Бреска? – попросил Браун.

– Зачем?

– Нам надо с ним поговорить.

– О чем?

– Мадам, если хотите, мы можем забрать его в участок, – сказал Браун, – но, по-моему, будет проще, если мы сейчас кое о чем его спросим. Так вы разбудите его или нет?

– Я не сплю, – послышался голос Ла Брески из соседней комнаты.

– Не могли бы вы к нам выйти, мистер Ла Бреска? – спросил Уиллис.

– Одну минуту, – отозвался тот.

– Он был дома весь вечер, – повторила Кончетта.

Рука Брауна скользнула к кобуре. Кто его знает, вдруг этот Ла Бреска всадил две пули в голову смотрителя парков?

Он долго не появлялся, а когда наконец вышел в халате на кухню, взъерошенный и заспанный, оказалось, что в руках у него только пояс, который он пытался завязать.

– Ну, чего вам надо? – буркнул он.

Поскольку Хэл Уиллис и Артур Браун пришли к Ла Бреске, так сказать, неофициально и не собирались его задерживать, детективы решили, что нет смысла напоминать ему о правах. Вместо этого Уиллис сразу взял быка за рога:

– Где ты был сегодня в половине двенадцатого?

– Дома, – ответил Ла Бреска.

– Что делал?

– Спал.

– Во сколько лег?

– В десять.

– Всегда ложишься так рано?

– Да, когда надо рано вставать.

– А завтра рано вставать?

– В шесть.

– Зачем?

– Надо идти на работу.

– Ты же безработный.

– Я нашел работу вчера, сразу как вы уехали.

– Где?

– На стройке. Чернорабочим.

– Ты получил работу в бюро «Меридиэн»?

– Да.

– В какой строительной фирме?

– "Эберхардт".

– В Риверхеде?

– Нет, в Айсоле.

– Во сколько ты вчера вернулся домой? – спросил Браун.

– Я вышел из «Меридиэн» часов в пять. Потом заглянул в бильярдную на Саут-Лири, немного покатал шары с ребятами. Часов в пять-шесть вернулся домой.

– Что ты делал дома?

– Поел, – вставила Кончетта.

– Потом?

– Посмотрел немного телевизор. Потом лег спать, – сказал Ла Бреска.

– Кто-нибудь, кроме твоей матери, может подтвердить твои слова?

– Нет, в доме больше никого не было.

– Вечером тебе кто-нибудь звонил?

– Нет.

– Этого тоже никто не может подтвердить?

– Только я, – опять встряла Кончетта.

– Послушайте, ребята, я не знаю, чего вам от меня нужно, – сказал Ла Бреска, – но я говорю чистую правду. Ей-богу. Что произошло?

– Ты не смотрел последние известия по телевизору?

– Нет, я, по-моему, заснул раньше. А что случилось-то?

– Я зашла к нему в комнату в половине одиннадцатого и выключила свет, – пояснила Кончетта.

– Зря вы мне не верите, – сказал Ла Бреска. – Я не знаю, что там у вас стряслось, но я ни при чем.

– Я тебе верю, – кивнул Уиллис. – А ты, Арт?

– Я тоже, – ответил Браун.

– И все же мы должны кое-что выяснить, – сказал Уиллис. – Я надеюсь, ты не будешь на нас в обиде.

– Нет, конечно. Но сейчас глубокая ночь, а завтра мне вставать ни свет ни заря.

– Расскажи нам о человеке со слуховым аппаратом, – мягко попросил Уиллис.

Они с четверть часа допрашивали Ла Бреску, а потом решили, что им надо либо арестовать его, либо на какое-то время забыть о его существовании. Тот, кто им звонил, сказал: «Нас много». Именно поэтому они продолжали допрос, хотя им давно уже хотелось оставить Ла Бреску в покое. Настоящий сыщик сразу чувствует, кто перед ним, а Ла Бреска был мало похож на преступника. Но если убийство Каупера – дело целой шайки, то разве нельзя предположить, что Ла Бреска один из них, шестерка, которому поручают всякую мелочь – например, сходить за жестянкой? В случае чего таким и пожертвовать не страшно. Но тогда получается, что Ла Бреска все это время лгал!

Если он лгал, то делал это виртуозно. Он глядел на сыщиков невинными голубыми глазами и говорил о том, что ему завтра рано вставать, чтобы не опоздать на работу, которую он с таким трудом получил, о том, как важно для него хорошенько выспаться, ведь в здоровом теле – здоровый дух и так далее. Детективы смягчились. Если бы Ла Бреска врал – а они так и не смогли поймать его на противоречиях в описании незнакомца, которого он якобы встретил возле бюро по найму, не обнаружили ни одного расхождения между утренней версией и тем, что услышали сейчас, – если он все-таки врал, то возникало следующее предположение. Он и тот, кто звонил, – одно лицо. Никакой преступной шайки нет и в помине. Все это фикция, выдумка Ла Брески, ложь, которая должна убедить полицию в том, что, хотя где-то и есть банда злодеев, задумал все это и осуществил один-единственный человек. Но если Ла Бреска – тот самый звонивший в участок незнакомец, то из этого следует, что убийца Каупера и Ла Бреска – одно и то же лицо. Тогда надо тащить этого негодяя в участок, а там обвинить его в убийстве и поместить в камеру предварительного заключения. Но для этого нужны неопровержимые улики, иначе после предварительного слушания дела в суде их с позором выгонят вон.

Бывают такие дни, когда все валится из рук.

После часа с четвертью весьма изобретательного допроса, который должен был сбить с толку и вывести из равновесия Ла Бреску, они не узнали ничего такого, чего не знали бы утром. Однако за это время погиб смотритель парков Каупер. Они поблагодарили миссис Ла Бреску, попрощались с ее сыном, извинились, что вытащили его из постели в такой поздний час, и пожелали ему успеха. Еще раз сказав «спокойной ночи», сыщики покинули квартиру семейства Ла Бреска и стали спускаться по лестнице, которая скрипела и грозила обвалиться. В квартире лязгнул засов. Они прошли через двор и сели в машину.

Уиллис завел двигатель, включил печку и некоторое время о чем-то серьезно разговаривал с Брауном. Они решили утром получить у лейтенанта Бернса разрешение на прослушивание телефонных разговоров семейства Ла Бреска.

После этого детективы поехали в участок.

* * *

Стив Карелла занял свой пост в темном и холодном проулке. Он лежал в потрепанном рваном пальто. Снег был сметен к кирпичной стене, и сугробы покрылись черным слоем грязи. Перед дежурством Карелла надел две пары теплого белья и стеганую куртку, а в карман сунул грелку. И все равно он жутко мерз.

Глядя на сугробы у кирпичной стены, он мерз еще больше. Стив не любил снега. Разумеется, в детстве у него были санки, и он помнил, как весело съезжал на них с горок. Впрочем, теперь это воспоминание казалось ему фальшивым, так он ненавидел снег. Снег – это холод. Снег надо сгребать с тротуаров и мостовых, а потом отвозить к реке Дике и сваливать в нее. От снега только одни неприятности.

В его нынешних занятиях было мало приятного. Хотя кое-что могло показаться забавным. Хотя бы то, что Карелла валялся в темном и холодном проулке в час, когда хороший хозяин собаку не выгонит на улицу. Разумеется, Карелла делал это не по собственной воле, а по приказу лейтенанта Бернса. Бернс был очень симпатичным человеком, однако ему не мешало бы самому провести ночку в таком проулке. Комизм положения состоял в том, что Карелла лежал у сугроба вовсе не для того, чтобы предотвратить ограбление банка, и не для решающего удара по международному синдикату торговцев наркотиками. Он не прятался возле спальни старой девы, чтобы подкараулить сексуального маньяка. Он коротал время в темном проулке только потому, что кому-то вздумалось подпалить двух пьяниц бродяг.

Сколько помнил себя Карелла, городская полиция постоянно воевала с бродягами. Их арестовывали, сажали в тюрьму, опять отпускали и снова сажали. И так до бесконечности. Теперь же, когда наконец появились благодетели, предложившие полицейским бесплатные услуги по очистке города от нежелательных элементов, что, черт побери, делает полиция? Полиция тотчас отряжает одного из лучших своих сотрудников в засаду, и он должен валяться часами, глядя на грязный сугроб, в надежде изловить тех, кто вознамерился искоренить бродяг раз и навсегда. Это же чистый абсурд! Просто курам на смех!

Впрочем, в работе полиции многое выглядит смешным. Разве не смешно, например, лежать здесь, на ветру и морозе, а не в постели с любимой женщиной? Настолько смешно, что Карелла чуть не заплакал. Он представил себе Тедди в постели, с распущенными черными волосами, в прозрачной нейлоновой рубашке... Господи, с горечью думал он, я могу замерзнуть в этом сугробе, а любимая жена узнает об этом из газет. Увидит мое имя на четвертой странице и...

В проулке послышались шаги.

Карелла насторожился. Его рука соскользнула с теплой грелки под пальто и ухватилась за ледяную рукоятку револьвера. Он быстро вытащил оружие из кобуры и стал ждать злоумышленника.

– Вот он, голубчик! – услышал Карелла чей-то молодой голос.

– Угу! – ответил второй.

Карелла ждал. Прикрыв глаза, он лежал неподвижно, делая вид, что спит. Его палец застыл на предохранителе.

Кто-то пнул его ногой:

– Проснись!

Карелла рванулся, но оказалось, что все-таки недостаточно быстро. Не успел он вскочить и наставить на негодяев револьвер, как что-то брызнуло ему на грудь.

– Опохмелись малость! – крикнул один из молодых людей, затем вспыхнула спичка, и Кареллу охватило пламя.

Он сразу почувствовал запах бензина – пары ударили ему в нос. Огонь спички показался ему просто слепящим в сочетании с бензиновой вонью. И когда Карелла вспыхнул, как факел, он не поразился случившемуся. Он ужаснулся.

Стив Карелла бросил на землю револьвер и, подчиняясь инстинкту, кинулся к грязному сугробу. В это мгновение он совершенно забыл о своих обидчиках, успев лишь заметить, что они с хохотом убежали в ночную тьму. Карелла думал только о том, что может сгореть. Не отрывая рук от лица, он упал плашмя в снег. Огонь уже добрался до кистей рук, и в ноздри Карелле шибануло отвратительным запахом паленого мяса. Он сунул руки в снег, раздалось шипение, и Кареллу окутало облаком пара. Он барахтался в прекрасном, замечательном, спасительном сугробе и чувствовал, как у него на глазах выступают слезы. А потом он уже ничего не чувствовал, ни о чем не думал, а только лежал без движения, уткнувшись лицом в снег, и тяжело дышал.

Карелла с трудом поднялся на ноги, подобрал револьвер и медленно побрел прочь. При свете ближайшего фонаря он осмотрел руки, перевел дух и двинулся к телефону-автомату на перекрестке. Он сообщил дежурному сержанту Дейву Мерчисону, что снова объявились «пожарники», а у него обожжены руки и лицо и нужна машина, чтобы доехать до больницы. Мерчисон выслушал его и спросил:

– А вообще-то ты как, Стив?

Карелла еще раз глянул на обожженные руки и ответил:

– Нормально, Дейв.

* * *

Детектив Клинг был, похоже, единственным влюбленным человеком в городе. Всех прочих обуревали совсем иные чувства.

Мэр был в бешенстве. Он позвонил начальнику городской полиции и спросил, что это за город, где такого уважаемого человека могут подстрелить, как куропатку.

– Что, черт возьми, происходит? – вопрошал мэр.

– Видите ли, сэр... – начал было начальник полиции, но мэр перебил его:

– Может быть, вы объясните мне, почему у смотрителя парков Каупера не было охраны? Сегодня утром мне звонила его жена и сообщила, что, оказывается, полиция знала о готовящемся покушении. Объясните мне, почему ничего не было сделано?! – кричал он в телефонную трубку.

– Видите ли, сэр, – снова начал начальник полиции, но мэр опять перебил его:

– Прошу сделать все необходимое, чтобы наш город не стал посмешищем для всей Америки. Надеюсь, вы не хотите этого?

Начальник полиции этого совершенно не хотел, а потому ответил:

– Я сделаю все, что в моих силах, сэр.

– Очень рад это слышать, – сказал мэр и повесил трубку.

Ситуация складывалась пренеприятнейшая. Поэтому начальник полиции обратился к своему секретарю, высокому, чахоточного вида блондину (тот объяснял свой постоянный кашель тем, что выкуривал три пачки сигарет в день на работе, которая и без всякого курева кого угодно могла свести в могилу), и поручил ему выяснить, что имел в виду мэр, говоря, что полиции было известно о готовящемся покушении. Высокий чахоточный секретарь-блондин сразу же взялся за дело и узнал, что сотрудникам 87-го участка неоднократно звонило неустановленное лицо, которое грозило убить смотрителя парков, если ему не уплатят пять тысяч долларов. Услышав об этом, начальник полиции пробурчал: «Вот оно что», позвонил по телефону Фредерик-8024 и попросил лейтенанта Питера Бернса.

У Бернса и без того хватало забот. Стив Карелла угодил в больницу с ожогами второй степени, а маляры перекочевали из дежурной комнаты следственного отдела в его кабинет, где мигом перевернули все вверх тормашками. Взгромоздившись на стремянки, они водили кистями, громко рассказывая друг другу анекдоты, а хозяин кабинета пытался работать. Лейтенант Бернс не жаловал начальника городской полиции. Когда в муниципалитет пришла новая администрация, шефом полиции стал человек, который не справился с теми же обязанностями в соседнем городе, где преступность была еще выше, чем здесь. Начальник полиции, со своей стороны, тоже не сгорал от любви к Бернсу, злоязычному ирландцу, который при всяком удобном случае сообщал коллегам свое мнение о профессиональной пригодности шефа. Поэтому в то утро по телефонным проводам между кабинетом начальника в Главном управлении на Хай-стрит и заляпанной светло-зеленой краской берлогой Бернса на втором этаже старого здания на Гровер-авеню текли не мед с патокой.