Текст книги "Красавица и чудовище"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава 12

Уже наступила пятница, третье декабря; стрелки на моих часах показывали 12.06, когда я набрал номер домашнего телефона Блума. Я мстительно представлял себе, как мой звонок прервет его супружеские утехи, поделом ему: долг платежом красен. Но, судя по его сонному голосу, Блум спал сном праведника.

– Мори, – сказал я, – это Мэттью.

– Кто? – переспросил он.

– Мэттью Хоуп.

– А-а. Да, – пробормотал он. Я подозреваю, что он пытался разглядеть стрелки циферблата на часах рядом с кроватью. Или, может, на своих наручных часах. Может, Блум спал не снимая часов? Интересно, у него такие же красивые часы со стрелками, как у меня? На моих нажимаешь кнопочку – и циферблат освещается.

– Мори, – начал я, – у меня только что состоялась очень интересная беседа с Китти Рейнольдс.

– Китти – кто?

– Рейнольдс.

– Кто это, черт побери?

– Послушай, пора бы тебе запомнить ее имя.

– Мэттью, уже полночь, больше полуночи, я давно лег. Если у тебя настроение позабавиться…

– Китти была любовницей Эндрю Оуэна, Мори. Из-за этого Салли развелась с ним.

– Прекрасно, – сказал Блум, – и что из этого?

– Из этого много чего следует.

– Так рассказывай, наконец, – взмолился Блум.

– Так и быть.

И я рассказал. Обо всем. О комитете, о картинах, об «орео» – обо всем. Мори слушал не перебивая. Из трубки до меня доносилось его ровное дыхание. Я закончил свое повествование, но он по-прежнему молчал. Я уж решил, что он заснул, убаюканный моим голосом.

– Мори? – позвал я.

– Слушаю, – отозвался он.

– Что ты думаешь обо всем этом?

– Думаю, что следует задать несколько вопросов Ллойду Дэви-су, – сказал он.

* * *

Пятница – самый длинный день недели.

Эта пятница, пока я ждал сообщений из полиции о Ллойде Дэвисе, показалась мне самой длинной из всех. В свою контору я вернулся к половине одиннадцатого, закончив дела в суде. Меня уже поджидала в приемной супружеская пара – Ральф и Агнес Уэст. Ральф – племянник нашего старого клиента, который недавно скончался, не оставив завещания, а прямых наследников у него не было. После его смерти супруги несколько раз звонили мне, интересовались, не пора ли им являться за своей долей наследства. Каждый раз я повторял им одно и то же. Но по телефону у меня уходило на это не больше пяти минут. А сейчас наша беседа длилась почти час, потому что оба супруга: а) не блистали умом и б) были преисполнены решимости урвать кусок пожирнее.

– Существуют определенные правила, без соблюдения которых нельзя приступать к разделу имущества, – механически я повторял одно и то же в сотый раз.

– Какие такие правила? – придирчиво спросил Ральф. Физиономия у него была недовольная, да к тому же и небритая. Он сидел на краешке стула, крепко сжав колени, как будто до смерти хотел в туалет. Жена его, с такой же недовольной физиономией, сидела рядом и при каждом его слове кивала в знак согласия. Ее светлые волосы были стянуты в тугой узел на затылке.

– Как я объяснял вам по телефону, – бубнил я, – сначала завещание утверждает суд, затем рассылают уведомления всем наследникам и кредиторам и, наконец, выплачивают налог на наследство. Все эти вопросы необходимо уладить до распределения наследства.

– Об этом вы говорили две недели назад, – ворчливо заметил Ральф, а Агнес поспешно кивнула. – Дядя Джерри умер тринадцатого ноября, в пятницу, – пятница, тринадцатое число, – прошло уже три недели, а мы все еще в глаза не видали наших денег.

– Я уже вам сказал…

– Ведь речь идет о большой сумме, – прервал меня Ральф, – а мы все никак не можем получить своих денег. – Агнес кивнула.

– Состояние покойного оценивается в десять тысяч долларов, – сказал я, – эту сумму предстоит разделить поровну между всеми наследниками…

– Надо было ему оставить завещание, – обратился Ральф к Агнес. Агнес кивнула.

– Но он этого не сделал, – напомнил я.

– Старый дурак, – сказал Ральф. – Если бы оставил завещание, нам бы не пришлось делиться со всеми этими тупицами.

Как человек воспитанный, я промолчал, хотя Ральф с Агнес потеряли последние остатки разума в тот момент, как узнали о смерти дорогого дядюшки Джерри.

– Так сколько времени все это протянется? – спросил Ральф.

– От четырех до шести месяцев, – ответил я.

– Что? – негодующе воскликнул он.

– Что? – как эхо, повторила Агнес.

– От четырех до шести месяцев, – бесстрастно повторил я.

– Бог ты мой! – воскликнул Ральф, а Агнес кивнула. – Какого черта возиться столько времени с этим делом?

Мне пришлось еще раз повторить все сначала: утверждение завещания судом, уведомление других наследников и кредиторов, выплата налога на наследство, – пункт за пунктом, загибая при этом пальцы; я так медленно и подробно объяснял все детали, что пара дрессированных шимпанзе давно бы все усвоила, а Ральф по-прежнему недоуменно качал головой, а Агнес неустанно кивала, как китайский болванчик.

Только в 11.20 мне удалось отделаться от них. Тут же позвонила Синтия: со мной хотел переговорить адвокат Хейгер. Хейгер жил в Мейне, по решению суда он должен был взыскать пятьдесят тысяч долларов с одного из жителей Калузы, Хейгер просил меня помочь ему получить эти деньги. Я попросил переслать мне документы, чтобы представить их в суд, и пообещал сделать все от меня зависящее, чтобы уладить это дело. Потом позвонил один из местных писателей. Его книга, по самым скромным подсчетам, разошлась тиражом не менее двенадцати тысяч экземпляров, автор не получил от своих издателей ни пенни, кроме небольшого аванса. Фирма не отвечала на жалобы и просьбы автора произвести окончательный расчет и выплатить причитающийся ему гонорар. Я сказал, что для начала отправлю им письмо с требованием произвести окончательный расчет и выплатить потиражные, – на самом деле в разговоре с автором я был предельно краток: «Не волнуйся, я надеру им задницы», – сказал я.

Не прошло и десяти минут, как опять раздался звонок Синтии.

– На шестом канале бродячая цыганка, – сообщила она.

– Что?

– Так она представилась. Кочевая цыганка. Из Мехико-Сити. Похоже, ваша дочь.

Я нажал на пульте светящуюся кнопку.

– Джоан, – спросил я, – с тобой все в порядке?

– Кто тебе сказал, что это я? – спросила Джоан.

– Синтия догадалась. Все в порядке?

– Да. Но мы скучаем без тебя. А еще шоферы такси в Мехико все поголовно мошенники. И мы не попали в музей, потому что был праздничный день, ну вроде как выходной, знаешь, в тот большой археологический музей, куда ты велел обязательно пойти. Ни один гид здесь не говорит по-английски, только по-испански, мне надо заниматься в школе испанским, пап, а не французским, чего ты хочешь.

– Как ты хочешь.

– Ага, как. Мы смертельно скучаем по тебе, пап, я и Дейл.[33]33
  Местоимения «I», «me» («я») полагается ставить в конце, после перечисления других лиц.


[Закрыть]

Я почувствовал, что лучше не исправлять стилистических погрешностей в речи моей дочери. Попадались ведь молодые люди, имевшие степень доктора философии, которые сплошь и рядом использовали именно такие обороты: «Я и…»

– А как Дейл?

– Ах, папа, она просто душечка. Мы вчера так классно провели время в Коочимилко, – это там, где катаются на таких маленьких лодочках, украшенных цветами, знаешь? И можно плыть по всем каналам, только не на веслах, а отталкиваться шестами, у лодочников такие длинные шесты, которыми отталкиваются от дна. Пап, знаешь что? Одну лодку звали Джоан! У всех лодок есть имена, понимаешь? И на одной лодке было написано «Джоан»! А вот Дейл не было, то есть ее имени не было ни на одной лодке, Дейл сфотографировала ту, с моим именем. Здорово, правда?

– Очень здорово, – подтвердил я. – Дейл с тобой? Нельзя ли мне поговорить с ней?

– «Можно мне поговорить с ней», папа, – поправила меня Джоан и, готов держать пари, расплылась при этом в улыбке, одержав надо мной победу. – Секундочку.

Я подождал.

– Привет, – раздался голос Дейл.

– С тобой все в порядке?

– Скучаю по тебе.

– Я тоже.

– Мы звоним потому…

– А я-то решил, что вам ужасно захотелось услышать мой голос.

– Конечно, и это тоже, – сказала Дейл, – но, кроме того, решила напомнить тебе, что мы вылетаем завтра, наш рейс «Дельта» двести тридцать три, будем в Калузе в шестнадцать ноль пять.

– У меня это записано на календаре, – успокоил я ее. – А также выжжено каленым железом на лбу.

– Я правда очень скучаю по тебе, Мэттью, – повторила Дейл.

– Я тоже, – ответил я. – Дейл, на пульте опять загорелась лампочка. Возвращайся побыстрее.

– «Дельта», номер двести тридцать три.

Наступил полдень самого длинного дня в моей жизни.

* * *

Морис Блум позвонил мне только в восемь вечера. Домой.

– Мэттью, – сказал он, – Дэвис здесь, в Калузе. Мы вот что сделали: позвонили ему в Майами и объяснили, что пытаемся поприжать Харпера по некоторым пунктам его алиби; были бы весьма признательны, если бы Дэвис согласился приехать сюда и помочь нам. Пообещали оплатить ему авиабилет и поселить его здесь, в мотеле, одним словом, устроить торжественную встречу. Он заглотнул наживку, что уже подозрительно, верно? Я хочу сказать: почему бы ему не предложить нам приехать туда, если нам не терпится поговорить с ним? Так или иначе, Дэвис сейчас здесь, в одном мотеле, и приедет к нам в управление ровно в одиннадцать утра. Я его спросил между делом, не будет ли он возражать, чтобы при нашем разговоре присутствовал адвокат Харпера, и Дэвис ответил, что с удовольствием подтвердит все, что уже говорил тебе раньше, в Майами. Теперь, Мэттью, вот в чем проблема. Мы не можем предъявить ему обвинение, Дэвис находится здесь по доброй воле в качестве свидетеля, и нам, между прочим, еще неизвестно, виновен он или нет. Но если нам удастся загнать его в угол, я хочу записать все, что он скажет. Можно спрятать диктофон, так проще всего было бы записать его показания, мне кажется, он ничего не заподозрил бы, как по-твоему? Но решим мы записывать его показания или нет, парень не станет нам исповедоваться, мы должны задурить ему голову, понимаешь, Мэттью?

– Не совсем, – ответил я.

– Так вот о чем я думаю. По-моему, мы похитрее его и, мне кажется, сумеем разыграть его, как по нотам. Устроим небольшое представление, как в кукольном театре: Дурачок и Петрушка. Сможешь подъехать к нам завтра к десяти? Нам надо с тобой обговорить все заранее.

* * *

Дэвис тепло приветствовал меня и даже наперед извинился за то, что собирается сообщить полиции некоторые факты. Он не может подтвердить показания своего друга Джорджа Харпера, который заявляет, что находился в воскресенье в Майами, Дэвис с ним там не виделся. Я успокоил его, сказав, что он должен говорить только правду, и поблагодарил, что он приехал в Калузу по просьбе Блума. Если Харпер действительно виновен, сказал я (врал без зазрения совести, как того требовала моя роль), то лучше добровольно признать свою вину, чем заниматься бессмысленным отрицанием очевидных фактов. Мы с Блумом тщательно разработали линию своего поведения, но мне все же было не по себе, будто мы выполняли акробатические номера под куполом цирка без страховки. Одна ошибка – и Дэвис ускользнет из расставленных ему сетей.

– Так приступим? – с невинным видом спросил Блум.

– Мне кажется, для начала ты должен зачитать мистеру Дэви-су его права, – сказал я.

– Зачем? – возразил Блум.

– Если вы собираетесь использовать в суде его показания…

– Какие показания? Мы даже не ведем записей его показаний, Мэттью. Хотим только выяснить, может ли он подтвердить алиби Харпера.

– Мне все же кажется, что он имеет право на защиту своих интересов.

– На защиту от чего? – спросил Блум.

– От полиции, которая потом заявит, что мистер Дэвис сказал то-то и то-то, а на самом деле мистер Дэвис этого не говорил. Послушай, пусть решит мистер Дэвис. Если бы я был на его месте, я попросил бы тебя зачитать мои права.

– Ладно, зачитаю я эти права, наизусть выучил, – сказал Блум. – Но, по-моему, это пустая трата времени.

– Ты будешь записывать его показания?

– Я уже сказал тебе: нет.

Я скептически посмотрел на него.

– Зачем? – спросил Блум. – Опять что-то не так?

– Не должно быть никаких записывающих устройств, вот и все.

– Мне и не нужны записи, – подтвердил Блум, – хочу задать человеку только несколько вопросов.

– А как насчет записей для него? – спросил я.

– Записей для него?

– Разве ему не нужны записи всего, что он здесь скажет? На случай, если позднее его будут неправильно цитировать?

– Мы ведь не снимаем с него показаний, – возразил Блум. – Его не приводили к присяге. Прибереги всю эту пену на потом, а?

– Ладно, делай, как хочешь, – сказал я. – Мое дело – предупредить человека, вот и все.

Дэвис посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Блума.

– Может, мне и понадобится запись того, что я здесь скажу, – вмешался он в разговор.

– Если хотите иметь запись нашей беседы, то мы это сделаем, – сказал Блум и, вздохнув, подошел к двери. – Чарли, – заорал он, – принеси сюда «Сони», а?

– И я думаю, что вы должны также зачитать мне права, – добавил Дэвис.

– Как хотите, – недовольно пробурчал Блум. – Послушай, Мэттью, я сделал доброе дело, пригласив тебя сюда: не знаю, почему ты создаешь такую шумиху из-за нескольких вшивых вопросов.

– Просто терпеть не могу, когда нарушают чьи-то права, – объяснил я.

– Давай кончать с этим, ладно? – предложил Блум, покачав головой.

Чарли – полицейский в форме, с лицом херувима – принес магнитофон и поставил его на стол. Блум включил его, проверил, как работает, зачитал Дэвису его права от первой до последней буквы, получил его добровольное согласие отвечать на все вопросы и не требовать присутствия адвоката для защиты своих интересов, а затем обратился ко мне:

– Теперь все по правилам, адвокат?

– В лучшем виде, – ответил я.

Ловушка была расставлена.

– Мистер Дэвис, – начал Блум, – Джордж Харпер утверждает, что приезжал к вам домой в воскресенье утром, пятнадцатого ноября. Далее он утверждает, что не застал вас, так как, по словам вашей жены, вы уехали на армейские сборы.

– Насколько знаю, именно так она ему и сказала, – подтвердил Дэвис.

– Нам чрезвычайно важно установить, где находился Харпер в тот уик-энд, потому что его жена, как известно, была убита в понедельник, шестнадцатого.

– Да.

– Но вы говорите, что не виделись с ним в то воскресенье, это так?

– Верно.

– Где вы были, мистер Дэвис?

– На сборах. В Веро-Бич.

– Весь день в воскресенье?

– Нет, сэр, не весь день. Мне стало нехорошо, поэтому я попросил разрешения уехать.

Это была его первая ошибка. Согласно рассказу Палмера, сержанта майамских резервистов, в то воскресенье Дэвису позвонили в девять утра, и он отпросился с занятий, потому что его якобы срочно вызвали домой.

– В какое время это случилось, мистер Дэвис? – спросил Блум.

– Точно не помню. В девять, может, в десять утра.

– В это время вы уехали из Веро-Бич?

– Да, сэр.

– Каким транспортом?

– У меня там была машина.

– Куда поехали из Веро-Бич?

– Домой.

– В Майами?

– Да, сэр.

– И в котором часу приехали туда?

– Не знаю. В одиннадцать? В половине двенадцатого? Не могу точно сказать.

– Вы застали жену дома?

– Да, дома.

– Она вам сказала, что приезжал мистер Харпер?

– Да, сказала.

– Виделись вы с мистером Харпером в течение того дня, в воскресенье?

– Нет, сэр.

– Мистер Харпер заявляет, что поехал разыскивать вас сначала в Помпано, а затем в Веро-Бич. Виделись вы с ним в одном из этих мест?

– Нет, сэр.

– Вы находились в Майами и в понедельник?

– Да.

– Виделись вы с мистером Харпером в понедельник?

– Нет, я его не видел.

– Понимаете, как говорит мистер Харпер, вы были очень нужны ему, и он пытался разыскать вас весь день в воскресенье и в понедельник. Мистер Харпер утверждает, что вернулся в Калузу во вторник утром, после того как услышал в выпуске новостей об убийстве жены.

– Так если бы я в воскресенье избил свою жену, – сказал Дэвис, – а в понедельник убил ее, я бы тоже говорил, что был за тысячу миль от Калузы.

Это была его вторая ошибка. Нигде – ни в газетных репортажах, ни по телевидению, ни по радио – не упоминалось, что Мишель была зверски избита в ночь накануне убийства. Я сразу уловил его промашку и, заметив, как Блум слегка приподнял брови, понял, что и он обратил на это внимание.

– Где вы находились в День Благодарения, мистер Дэвис? – спокойно спросил Блум.

– В Майами.

– В этот день Харпер сбежал из тюрьмы, помните?

– Угу.

– Харпер утверждает, что отправился снова в Майами искать вас.

– Не знаю, почему это ему не удалось найти меня. Я был в Майами.

– До какого времени?

– До прошлой ночи, когда вы позвонили и попросили меня приехать сюда, чтобы побеседовать с вами.

– Другими словами, вы не покидали Майами с тех пор, как вернулись из Веро-Бич пятнадцатого ноября.

– Именно так, я не уезжал из Майами, – с готовностью подтвердил Дэвис.

– И вы ни разу не виделись там с мистером Харпером, когда, по его словам, он разыскивал вас?

– Нет, сэр, я его ни разу не видел.

– Что ж, вот так обстоят дела, – сказал Блум, повернувшись ко мне. – Твой клиент заявляет, что не мог найти мистера Дэвиса в Майами, а вот мистер Дэвис говорит нам, что никуда не уезжал, так почему же Харпер не мог найти его?

– Да, выходит так, ничего не поделаешь, – сказал я со вздохом.

– У тебя есть вопросы?

– Я не имею права задавать вопросы, не получив разрешения мистера Дэвиса.

– Да хватит волноваться о его правах! Я уже зачитал мистеру Дэвису все, что положено, он может прервать тебя в любую минуту, если захочет. Будешь задавать ему вопросы или нет?

– Если вы не возражаете, мистер Дэвис.

– Валяйте, – согласился Дэвис.

– Ты не против, Мори?

– Поступай, как считаешь нужным.

– Мистер Дэвис, были вы в Майами позавчера, в среду?

– В среду?

– Это было… какое сегодня число, Мори?

– Четвертое, – подсказал Блум.

– Тогда это было второго, – уточнил я, – в среду, второго.

– Да, я был в Майами, – подтвердил Дэвис.

– Дома?

– Да, работал.

– Не в доме, а в гараже? Где я разговаривал с вами, когда…

– Да, там я работаю…

– И там находились позавчера, в среду, верно?

– Мэттью, – прервал меня Блум, – человек только что сказал нам, что не уезжал из Майами с того дня, как вернулся из Веро-Бич. Он был в Майами до прошлой ночи, до моего звонка.

– Мне просто непонятно…

– Я просто напоминаю тебе, что ты расспрашиваешь человека о том, что мы уже выяснили…

– Можете уточнить, когда именно вы находились дома, мистер Дэвис?

– Весь день, – ответил Дэвис.

Это была его третья ошибка. Я прилетел в Майами в среду и разговаривал с женой Дэвиса Леоной, его самого дома не было. Я решил окончательно прояснить этот вопрос.

– Находились ли вы дома в половине шестого – в шесть часов вечера?

– Весь день, – снова повторил Дэвис. – Да, постойте, выходил купить сандвичи для ленча.

– Но все остальное время…

– Не выходил из дома весь день.

– Должно быть, мы разминулись, – заметил я.

– Что?

– Я был у вас в среду, приблизительно в половине шестого, как раз перед заходом солнца, разговаривал с вашей женой. Я не видел вас, мистер Дэвис.

Он посмотрел на меня.

– Тогда вы правы, мы с вами, должно быть, разминулись.

– Ваша жена говорила о моем визите?

– Нет.

– Странно, не находите? Если вы были в Майами в среду и я разминулся с вами, разве ваша жена не рассказала бы вам о нашем разговоре?

– Да она когда рассказывает, когда – нет.

– Но ведь она рассказала о визите Харпера в воскресенье, пятнадцатого ноября, верно? Когда вы вернулись из Веро-Бич?

– Да, о Харпере Леона мне рассказала.

– И вы не уезжали все это время из Майами?

– До прошлой ночи, когда мне позвонил вот этот детектив Блум.

– Вы не приезжали в Калузу в один из этих дней?

– Нет, сэр, не приезжал.

– Тогда откуда вам известно, что Мишель Харпер была зверски избита в воскресенье ночью, пятнадцатого числа?

Мой вопрос насторожил его. Он заколебался, не зная, какой ему придерживаться тактики: начисто отрицать все или просто замолчать. Он решил рискнуть и не отказываться от своих слов. Это была его последняя ошибка.

– Мне рассказала Салли.

– Салли?

– Оуэн. Она позвонила, хотела поболтать с женой, а Леона куда-то вышла, и к телефону подошел я. Вот она и рассказала мне об этом.

– Когда это было, мистер Дэвис?

– В понедельник, наверное.

– В тот день, когда убили Мишель?

– Наверное.

– Так в понедельник или нет?

– Да разве теперь вспомнишь? Послушайте, что происходит, о чем это вы толкуете? Я нахожусь здесь, чтобы помогать полиции, а вместо этого…

– Он прав, Мэттью, – прервал его Блум. – Мне не нравятся твои вопросы. У меня и в мыслях не было, что ты устроишь парню допрос третьей степени.

– Спасибо вам, детектив Блум, – сказал Дэвис, тут же с добродетельным видом повернувшись к Блуму. До него еще не дошло, что мы вместе с Блумом, как два охотника, идем по следу, загоняя зверя в ловушку. Дэвис все еще не понимая, что Блум, затаившись, как охотник в кустах, ждет удобного случая, чтобы вступить в борьбу.

– Может, вы не хотите отвечать на вопросы? – спросил Блум Дэвиса.

– Конечно, мистер Дэвис имеет право не отвечать на вопросы, если таково его решение, – подтвердил я.

– Именно так, мистер Дэвис, – подхватил мои слова Блум. – Даже если вы решите прервать допрос, вы не станете для нас подозреваемым, мы будем рассматривать вас как свидетеля, который согласился сотрудничать с нами. Это ваше право, мистер Дэвис: если захотите, в любой момент можете прекратить отвечать на вопросы.

Блум только что выполнил тройное сальто в воздухе и вовремя успел ухватиться за перекладину трапеции. Согласно правилам Мирандо – Эскобедо, полицейский офицер во время допроса не имеет права давать советов, а тем более угрожать допрашиваемому, если только тот сам не обратится к нему за консультацией и попросит совета: отвечать ему на вопросы или же послать всех к чертовой матери. Блум не давал советов Дэвису, детектив только повторил ему то, о чем говорил раньше: Дэвис имеет право не отвечать на вопросы. Я, в свою очередь, не сказал ему открытым текстом, что если он откажется отвечать на вопросы, то автоматически начнет действовать презумпция виновности. Как и было задумано, наша игра строилась на интонациях и намеках. И попробуй потом, прослушивая запись, доказать, что интонация была не та. Но дело было сделано: семя упало на подготовленную почву.

– Черт побери, – заявил Дэвис, – я явился сюда, чтобы отвечать на ваши вопросы касательно Джорджа, а теперь…

– Все так и было, – подтвердил Блум.

– Так что же мне делать?

– С чем?

– Должен я отвечать на вопросы?

– Я не имею права советовать, – ответил Блум, внеся полную ясность в этот вопрос и обезопасив таким образом себя от упреков в нарушении указа.

Дэвис посмотрел мне прямо в глаза.

– Салли Оуэн позвонила мне в понедельник и сказала, что Мишель избили, да.

– Который был час, не помните?

– Утром.

– Рано утром?

– Не очень. Часов в восемь, что-то около этого.

– И рассказала вам, что прошлой ночью Мишель зверски избили?

– Да. Вообще-то Салли хотела рассказать все это Леоне, понимаете, но Леона вышла…

– В восемь утра?

– Ну… да. За… апельсиновым соком. На завтрак. Леона выскочила за апельсиновым соком.

– И в это время позвонила Салли Оуэн?

– Да.

– И подробно рассказала вам, как избили Мишель.

– Да.

– А сказала она, что это Джордж Харпер так зверски избил свою жену?

– Да.

– А Салли откуда узнала об этом?

– Ей рассказала Мишель.

– В восемь утра?

– Наверное. Если Салли позвонила в восемь…

– Тогда Мишель должна была рассказать ей об этом до восьми, не правда ли?

– Наверное, так.

Он врал без зазрения совести, как продавец подержанными автомобилями. В то утро в моем кабинете Мишель рассказала мне, что она пришла к Салли Оуэн в девять утра. В восемь часов Салли не могла знать, что Мишель избили, и, соответственно, не мог знать об этом и Дэвис. Если только…

– Вы хорошо знакомы с Салли Оуэн?

– Нет, не очень.

– Но она решила поделиться этой новостью именно с вами, так?

– Вообще-то она хотела поговорить с Леоной.

– Но случайно напала на вас.

– Ну да. Во время бури любая гавань сгодится, верно? – спросил он с улыбкой.

– Вы были настолько близки с Салли, что даже позировали для нее?

– Позировал?

– Для той картины, которую она рисовала?

– Для какой?

– В черно-белой гамме?

– Не понимаю, о чем вы…

– Та картина, на которой вы с Мишель занимаетесь любовью.

Блум с неожиданной напористостью вступил в наш разговор. И тут Дэвис понял, что его загнали в угол и тот, кого он считал своим другом и союзником, тоже участвовал в этой охоте, гончие неслись за ним по пятам.

– Что… что… почему вы решили, что Мишель могла… иметь…

– Женщина по имени Китти Рейнольдс в ту ночь была с вами, когда вы позировали Салли, – жестко сказал Блум, уже сбросивший маску дружески настроенного простачка. Сейчас глаза его горели, по жилам струилась расплавленная лава, и каждый вопрос, как стрела, выпущенная из лука, попадал точно в цель. Дэвис посмотрел в эти глаза и понял, что игра проиграна и надеяться не на что: ему не будет пощады.

– Не знаю я никакой Китти Рейнольдс, – пробормотал Дэвис.

– Почему вы уехали из Веро-Бич? – прорычал Блум.

– Заболел, уже говорил вам.

– Кто звонил вам туда в воскресенье утром?

– Звонил мне? Никто. Кто говорит…

– Ваш сержант говорит, что вам звонили туда в девять утра в воскресенье. Кто звонил, мистер Дэвис? Мишель Харпер?

– Мишель? Да я почти не был знаком с Ми…

– Позвонила и сказала, что прошлой ночью она проболталась и Джордж в курсе дела?

– Нет, нет. Зачем было…

– Позвонила, чтобы предупредить, что муж поехал в Майами…

– Нет, эй, послушайте…

– …и разыскивает вас?

– Нет, вы ошибаетесь. На самом деле, это…

– Разыскивает вас, чтобы убить, так, мистер Дэвис?

Дэвис молчал.

– Вы боялись, что Харпер узнал об «орео», мистер Дэвис?

Дэвис по-прежнему молчал.

– Боялись, что Харпер, узнав об «орео», убьет вас?

Некоторое время Дэвис хранил молчание, потом воскликнул:

– Боже мой!

– Мишель звонила, чтобы предупредить вас?

– Боже мой! – повторил Дэвис, а потом, как бы обрадовавшись, что все наконец закончилось, закрыл лицо руками, точно так же, как Харпер почти три недели назад, и разрыдался. И, продолжая всхлипывать, рассказал нам все, с самого начала.

Безжалостно крутилась магнитофонная лента, и недавнее прошлое вдруг предстало перед нами.