Текст книги "Будни"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– В отдел по борьбе с терроризмом позвонили? – спросил Клинг патрульного.

– Нет, – ответил тот, пораженный тем, что не исполнил свой служебный долг.

– Иди звони скорее, – посоветовал Клинг.

– Есть, сэр! – выдохнул патрульный и бросился вон. Санитары пронесли носилки со стонущей женщиной. На ней все еще были очки, но одна линза раскололась, и вдоль носа струйкой бежала кровь. В помещении стоял смрад от сгоревшей взрывчатки, дыма и тлеющего дерева. Серьезнее всего повреждена была задняя, наиболее удаленная от входа часть небольшого помещения. У бросившего бомбу были хорошие руки и глаз – бомба влетела точно в окно и, пролетев еще пятнадцать футов, попала в импровизированный алтарь. Мертвый священник лежал на алтаре. Одна рука была оторвана взрывом. Две женщины, сидевшие рядом с алтарем на раскладных стульях, сейчас лежали на полу, одна на другой. Их соединила смерть. Одежда на убитых еще дымилась. Стоны раненых наполняли комнату, их перекрыл прерывистый вой сирены приближающейся «скорой помощи». Клинг вышел наружу.

– Кто будет свидетелем? – обратился он к толпе.

Молодой бородатый негр с шапкой курчавых волос отделился от группы молодежи и подошел к Клингу.

– Священник умер? – спросил он.

– Да, умер.

– Кто еще?

– Две женщины.

– Кто они?

– Еще не знаю. Когда все уляжется, проведем опознание.

Клинг вновь повернулся к толпе.

– Видел кто-нибудь, как это случилось?

– Я и видел, – сказал парень.

– Как твое имя, браток?

– Эндрю Джордан.

Клинг вынул блокнот.

– Хорошо, рассказывай.

– Что вы там собираетесь писать? – заволновался Джордан.

– Ты же сказал, что видел, как...

– Ну, видел. Я шел мимо, шел в биллиардную вон туда, а женщины пели внутри, потом остановилась машина, вышел мужик, бросил бомбу и побежал назад к машине.

– Какая машина?

– Красный «фольксваген».

– Какой модели?

– Да кто их разберет, эти «фольксвагены»!

– Сколько в нем было человек?

– Двое. Водитель и мужик с бомбой.

– Номер заметил?

– Нет. Они быстро уехали.

– Можешь описать человека, бросившего бомбу?

– Могу. Он был белый.

– Что еще? – спросил Клинг.

– Это все, – покачал головой Джордан. – Он был белый.

* * *

Во всем Смоук Райз было около трех десятков поместий, где в роскоши и уединении жили не более сотни людей. По участкам извивались, кое-где сообщаясь, частные дороги. Мейер Мейер проехал между широкими каменными ограждениями, обозначающими западный въезд в Смоук Райз, и попал в город, ограниченный с севера рекой Харб, а от автострады Ривер Хайуэй на юге – стеной из тополей и вечнозеленого кустарника. Фешенебельный Смоук Райз остальные жители города фамильярно и иронично называли «Клубом».

Выйдя из машины, Мейер услышал звуки речной жизни – сопение буксиров, гудки, короткий вскрик корабельной сирены на проходящем по фарватеру эсминце. Отраженные огни трепетали на колышущейся водной глади – фонари на тросах подвесного моста, яркие всплески красных и зеленых огней на противоположном берегу, одинокие прорези освещенных окон в жилых домах. Отражение самолета, пролетающего высоко над рекой с мигающими огоньками на крыльях, напоминало подводную лодку. Было холодно, но несколько минут назад появилась тонкая, пронизывающая морось. Мейер передернул плечами, поднял воротник плаща, чтобы прикрыть шею, и направился к старому серому зданию, поскрипывая по гравию дорожки туфлями. Этот звук далеко разносился, угасая в высоких кустах вокруг.

Макартур Лэйн, 374 находился в конце дороги, делающей поворот после Гамильтонского моста. Дом представлял собой огромное строение из серого камня с черепичной крышей и множеством коньков и труб, упирающихся в небо. Здание мрачной тенью возвышалось над Харбом. Камни дома сочились сыростью. Толстые виноградные лозы опутывали стены, взбираясь по ним до самой крыши с коньками и башенками. Найдя кнопку звонка под латунным витиеватым гербом на мощном дубовом косяке, детектив нажал ее. Где-то далеко, в глубине дома, послышался мелодичный звонок. Он ждал.

Дверь неожиданно распахнулась.

Человеку, смотревшему на детектива, было на вид около семидесяти. Волос на голове почти нет, только за ушами беспорядочно торчат всклокоченные седые космы. На нем были красный смокинг и черные брюки, красные вельветовые шлепанцы. Вокруг шеи намотана черная косынка.

– Что вам угодно? – спросил он с ходу.

– Я детектив Мейер из восемьдесят седьмого...

– Кто вас пригласил?

– Женщина по имени Адель Горман была сегодня...

– Моя дочь дура, – отрезал старик. – Полиция нам не нужна, – и захлопнул дверь перед носом детектива.

Мейер топтался перед входом, чувствуя себя последним кретином. На реке прогудел буксир. Наверху вспыхнул свет, выхватив из тьмы фосфоресцирующий циферблат его часов. Было 2.35 ночи. Холод и морось пронизывали его до костей. Полицейский вынул носовой платок, высморкался и задумался о том, что же ему теперь делать. Он не любил духов, как не любил и лунатиков. Он не любил вздорных стариков с нечесаными космами, хлопающими дверью перед самым носом человека. Детектив уже решил было повернуть назад, когда дверь снова открылась.

– Детектив Мейер? – показалась Адель Горман. – Входите же.

– Благодарю, – произнес он и вошел в холл.

– Вы как раз вовремя.

– Вообще-то, несколько рано, – сказал Мейер. Он не мог избавиться от ощущения неловкости. Дурость какая-то – бродить среди ночи по Смоук Райз, выслеживая привидения.

– Сюда, – Адель провела его через холл с мрачными панелями на стенах в просторную, тускло освещенную гостиную. Тяжелые дубовые балки под потолком, окна закрыты вельветовыми портьерами. Комната была обставлена грузной старинной мебелью. Полицейский вдруг поверил, что в доме могли появиться привидения. С дивана у камина поднялся, как призрак, молодой человек в темных очках. Его лицо в тусклом свете одинокого торшера выглядело серым и изнуренным. Одетый в черную вязаную кофту, белую сорочку и черные свободные брюки, он подошел к Мейеру с протянутой рукой, но почему-то не стал пожимать руку полицейского.

Детектив догадался, что мужчина слеп.

– Я Ральф Горман, – представился тот, все еще держа перед собой руку. – Муж Адель.

– Здравствуйте, мистер Горман, – Мейер пожал его влажную и холодную ладонь.

– Хорошо, что вы пришли, – продолжал Горман. – Эти призраки сведут нас с ума.

– Который час? – неожиданно спросила Адель и взглянула на свои часы. – Еще пять минут.

В ее голосе чувствовалась дрожь, и выглядела она очень испуганной.

– А вашего отца не будет здесь? – спросил Мейер.

– Нет, он пошел спать. По-моему, ему все это надоело, и он зол на нас за то, что мы заявили в полицию.

Мейер промолчал. Он знал, что если бы Уилльям Ван Хоутен, бывший судья по делам наследства и опеки, не хотел вмешательства полиции, Мейера бы здесь не было. Он подумал, не уйти ли ему сейчас, но Адель Горман снова начала говорить. Было бы невежливо обрывать даму на полуслове.

– Она немного старше тридцати, по-моему. Другой призрак, мужчина, где-то вашего возраста – сорок, сорок пять.

– Мне тридцать восемь, – заметил Мейер.

– О!

– Лысина многих обманывает.

– Да.

– Я очень рано облысел.

– Так вот, их зовут Элизабет и Йоган, и они...

– Значит, у них есть имена?

– Да. Видите ли, они наши предки. Мой отец голландец. Много лет назад в семье действительно были Элизабет и Йоган Ван Хоутен. Тогда Смоук Райз был еще голландским поселением.

– Голландцы, вы говорите? Так-так, – произнес Мейер.

– Да. Они всегда появляются в голландской одежде. И говорят по-голландски.

– Мистер Горман, вы их слышали?

– Да, – отозвался Горман. – Я ведь не вижу... – добавил он и замешкался, как будто ожидая реакции Мейера. Реакции не было, и он продолжал: Но я слышал их.

– Вы говорите по-голландски?

– Нет, но мой тесть свободно им владеет. Он нам и сказал, что это голландский, и перевел их слова.

– Какие слова?

– Ну, во-первых, они говорили, что хотят украсть драгоценности Адель. Что они, черт возьми, и сделали...

– Драгоценности вашей жены? Но я думал...

– Они перешли ей от матери по завещанию. Тесть хранит их в сейфе.

– Хранил, вы хотите сказать.

– Нет, хранит. Кроме украденных есть еще несколько вещей. Два кольца и ожерелье.

– Какова их стоимость?

– Всех вместе? Думаю, около сорока тысяч долларов.

– У ваших духов губа не дура.

Торшер в комнате вдруг мигнул. Мейер глянул на него и почувствовал, как его волосы встают дыбом.

– Гаснет свет, Ральф, – прошептала Адель.

– Уже два сорок пять?

– Да.

– Они здесь, – выдохнул Горман.

* * *

Когда полицейские постучали в дверь, соседка Мерси Хауэлл по комнате спала уже около четырех часов. Но она была хитрой молодой дамочкой, очень хорошо знакомой с нравами большого города. Девушка мгновенно проснулась и провела собственное следствие, ни на дюйм не приоткрывая пока дверь. Сначала она попросила полицейских раздельно и внятно произнести имена, затем продиктовать номера удостоверений. Потом потребовала поднести к дверному глазку сами удостоверения и полицейские жетоны. Все еще сомневаясь, она сказала через запертую дверь: «Подождите минутку». Они ждали почта пять минут, пока девушка снова не подошла к двери. Отодвинулся с шумом тяжелый дверной засов, звякнула откидываемая цепочка, щелкнул, переместившись, язычок одного замка, потом другого, и, наконец, дверь отворилась.

– Входите. Извините, что заставила вас ждать. Я звонила в участок, там сказали, что вы – действительно вы.

– Вы очень осмотрительны, – заметил Хейз.

– В такой-то час? Береженого Бог бережет, – парировала она.

Ей было около двадцати пяти. Рыжеволосая голова вся в бигуди, ненакрашенное лицо блестит от крема. Поверх фланелевой пижамы наброшен розовый стеганый халат. В девять утра она, вероятно, будет очень хорошенькой, но сейчас напоминала затертый пятак.

– Ваше имя, мисс? – спросил Карелла.

– Лоуис Каплан. Что случилось? Опять в доме кого-нибудь ограбили?

– Нет, мисс Каплан. Мы бы хотели задать вам несколько вопросов о Мерси Хауэлл. Она здесь жила с вами?

– Да. – Лоуис вдруг тревожно взглянула на них. – Почему вы сказали жила? Она живет.

В маленькой прихожей стало вдруг так тихо, что можно было услышать все ночные звуки дома, как будто они возникли все разом, чтобы заполнить неловкую тишину. Где-то забурлила вода в унитазе, тренькнула труба отопления, закричал ребенок, гавкнула собака, где-то упала туфля. В прихожей, наполненной сейчас этими звуками, полицейские и девушка молча смотрели друг на друга.

Наконец, Карелла вздохнул и сказал:

– Ваша соседка мертва. Ее зарезали сегодня вечером у выхода из театра.

– Нет, – произнесла Лоуис просто и спокойно. – Нет, конечно.

– Мисс Каплан...

– Что вы там такое бормочете? Мерси не может умереть!

– Тем не менее это так, мисс Каплан.

– Бож-же! – простонала вдруг Лоуис и зашлась в слезах. – Боже мой! О, Боже-Боже мой!

Двое мужчин беспомощно переминались, такие большие, неуклюжие, бессильные что-либо изменить. Лоуис Каплан всхлипывала, закрыв ладонями лицо, повторяя снова и снова: «Простите, пожалуйста. О, Господи! Простите, пожалуйста. Бедная Мерси. О, Боже!» Сыщики старались на нее не смотреть. Наконец, Лоуис успокоилась. Глаза у нее были такие, будто это ее ударили ножом. Девушка сдавленно проговорила: «Проходите, пожалуйста» и провела их в гостиную. Говоря с полицейскими, она не отрывала глаз от пола, как будто не могла посмотреть в глаза этим людям, принесшим ей страшное известие.

– Вы знаете, кто это сделал? – спросила Лоуис.

– Нет. Еще нет.

– Мы бы не стали будить вас среди ночи...

– Да ладно, ничего...

– Знаете, с расследованием нельзя медлить. По горячим следам...

– Да, я понимаю.

– Часто бывает, что...

– Да, по горячим следам, – кивнула Лоуис.

– Да.

Квартиру опять охватила тишина.

– Вы не знаете, были ли у мисс Хауэлл враги? – спросил Карелла.

– Она была самой замечательной девушкой в мире, – покачала головой Лоуис.

– Ссорилась она с кем-нибудь в последнее время? Может...

– Нет.

– ...были звонки или письма с угрозами?

Лоуис Каплан подняла глаза.

– Да, – сказала она, – письмо.

– Письмо с угрозами?

– Мы не поняли. Но Мерси очень испугалась. И купила пистолет.

– Какой пистолет?

– Не знаю. Маленький.

– Может быть, «Браунинг» 25-го калибра?

– Я не разбираюсь в оружии.

– Письмо пришло по почте или его принесли?

– По почте. В театр.

– Когда?

– Неделю назад.

– Она заявляла в полицию?

– Нет.

– Почему?

– Вы видели «Гремучую змею»? – спросила вдруг Лоуис.

– То есть?

– "Гремучую змею". Мюзикл. Шоу. В нем играла Мерси.

– Нет, не видел.

– Тогда слышали?

– Нет.

– Вы что, на луне живете?

– Простите, но у меня...

– Извините, ради Бога, – тут же вставила она. – Я не... Я просто... Извините, пожалуйста.

– Ничего-ничего.

– Ну, в общем-то... Сейчас это гвоздь сезона, но... вначале были неприятности, потому что... Вы уверены, что не слышали? Это было во всех газетах.

– Я, наверное, не обратил внимания, – объяснил Карелла. – Что там были за неприятности?

– Вы тоже ничего не знаете? – обратилась она к Хейзу.

– Нет, увы.

– О танцах Мерси?

– Нет.

– В одной сцене Мерси танцевала без одежды. Потому что идея была... Черт с ней, с идеей! Но только танец был совсем не похотливый, даже не сексуальный! Но полиция этого не поняла и запретила шоу через два дня после премьеры. Администрации пришлось добиваться судебного разбирательства, чтобы снова открыть спектакль.

– Да, припоминаю, – кивнул Карелла.

– Я это к тому, что из театральных никто не пошел бы в полицию. Даже из-за угрожающего письма.

– Она купила пистолет, – вставил Хейз, – значит, ей все равно пришлось обращаться в полицию за разрешением.

– У нее не было разрешения.

– Тогда как она достала пистолет?. Чтобы купить оружие, надо сначала...

– У одного знакомого.

– Как зовут этого знакомого?

– Гарри Донателло.

– Импортер, – сухо заметил Карелла.

– Сувенирными пепельницами, – добавил Хейз.

– Я не знаю, чем он зарабатывает, – пожала плечами Лоуис. – Но он достал для нее оружие.

– Когда это было?

– Через несколько дней после письма.

– Что было в письме? – спросил Карелла.

– Сейчас я его принесу.

Лоуис ушла в спальню. Они слышали, как девушка выдвинула ящик, зашуршала бельем, потом как будто открыла жестянку из-под леденцов и с конвертом вернулась в комнату.

– Вот.

Не было смысла сохранять возможные отпечатки пальцев. Письмо побывало в руках Мерси Хауэлл, Лоуис Каплан и еще Бог знает скольких людей. Но, тем не менее, Карелла принял письмо на носовой платок, развернутый на ладони, потом взглянул на конверт.

– Ей нужно было сразу принести письмо нам, – сказал он. – Оно написано на гостиничном бланке, мы бы через минуту нашли отправителя.

Письмо действительно было написано на гостиничном бланке «Эддисона», одного из неприметных городских клоповников, находившегося всего в двух кварталах к северу от театра на Одиннадцатой улице, где работала Мерси Хауэлл. В конверте был один листок. Карелла развернул его. Карандашом было написано:

Где ваша одежа, мисс?

Ангел Мести

* * *

Торшер погас, комната погрузилась в темноту.

Сначала было слышно только прерывистое дыхание Адель Горман. Потом неясные, глухие, как будто принесенные курящимся туманом с сырого пустынного берега, послышались звуки искаженных голосов, и в комнате вдруг потянуло холодом. Голоса будто бы выделялись из безостановочно гудящей толпы, взмывая и опадая в каком-то какофоническом ритме. Смесь языков резала слух. Слышно было, как взвыл ветер, словно кто-то резко и неожиданно распахнул дверь в некий запретный мир (какой холод в комнате!), обнажив толпы мятущихся теней, занятых бессмысленным разговором. Голоса стали громче, несомые этим ледяным пронизывающим ветром, яснее, ближе, и вот они заполнили комнату, будто требуя освободить их из адового, неземного склепа. А затем два, только два из бестелесных голосов оторвались от массы невидимых теней неся с собой порыв замогильного холода из неведомого мира. Послышался шепот. Сначала мужской, гортанно, с сильным иностранным акцентом выговаривавший только одно слово: «Ральф!». Затем добавился женский: «Адель!» – так же странно, прерывисто, потом снова: «Ральф!». Голоса перекрывались, но были явно чужеземными назойливыми, нарастающими, пока шепот не превратился в агонизирующий стон. Имена растаяли, став эхом в порывах ветра.

С глазами Мейера делалось что-то странное в темноте. Видения, которых, конечно, на самом деле не было, казалось, всплывали вместе с нарастанием звуков, наполнивших комнату. Под глухой рык мужского голоса и отчаянные стенания женского едва различимая мебель принимала расплывчатые, аморфные очертания. Затем в комнату опять вторглось бормотание других голосов, как бы призывая этих двоих назад, в угрюмый мшистый склеп, откуда те на мгновение вырвались. Вой ветра стал еще пронзительнее, а голоса бесчисленных теней ослабли, отзываясь эхом, и – исчезли.

Торшер вспыхнул снова, разбрасывая скудное освещение. В комнате ощутимо потеплело, но Мейер Мейер был покрыт липким холодным потом.

– Ну, теперь вы верите? – спросила Адель Горман.

* * *

Детектив Боб О'Брайен выходил из туалета, когда увидел сидящую перед дежурной на скамейке женщину. Он уже собрался шмыгнуть обратно, но на долю секунды опоздал – она его увидела. Сбежать не удалось.

– Здравствуйте, мистер О'Брайен, – обратилась к нему женщина, неловко пытаясь встать, как будто не зная, встретить ли полицейского стоя или продолжать сидеть, сохраняя женское достоинство. Часы на стене в дежурке показывали 3.02 ночи, но женщина была одета, как для короткой послеобеденной прогулки в парке – коричневые брюки, туфли на низком каблуке, укороченное бежевое пальто, на голове шарф. Выглядела она лет на пятьдесят – пятьдесят пять. Лицо когда-то, должно быть, было хорошеньким, зеленые глаза, выступающие скулы и благородный рот. Правда, ее несколько портил слишком длинный нос. Она все-таки встала и пошла рядом с О'Брайеном, сопровождая его в дежурку.

– Поздновато уже, миссис Блэйр, обратился к ней О'Брайен. – Что же вы не дома?

Он не считал себя бесчувственным бревном, но его манеры были сейчас подчеркнуто резкими и отталкивающими. Встречаясь с миссис Блэйр, наверное, уже в семнадцатый раз за месяц, детектив старался не заостряться на ее горе, потому что, откровенно говоря, ничем не мог ей помочь, и это бесило его.

– Вы видели ее? – спросила миссис Блэйр.

– Нет. Увы, не видел, миссис Блэйр.

– Я принесла другую фотографию, может, она поможет?

– Может быть, поможет.

Зазвонил телефон. Он взял трубку: «87-й участок. О'Брайен слушает».

– Боб, это Берт Клинг, взрыв в церкви на Калвер-авеню.

– Да, Берт.

– По-моему, этот красный «фольксваген» есть в оперативке по угнанным машинам. В той, что вчера получили. Откопай-ка ее и скажи, где его сперли.

– Сейчас, секунду. – О'Брайен принялся просматривать лист у себя на столе.

– Вот новая фотография, – продолжала миссис Блэйр, – я знаю, вы умеете разыскивать беглецов. Дети вам верят и все рассказывают. Если увидите Пенелопу, только скажите ей, что я ее люблю и что я очень сожалею о том, что случилось.

– Да, обязательно, – пообещал О'Брайен. В трубку он сказал:

– Здесь два «фольксвагена», Берт, модели 64-го года и 66-го. Тебе оба?

– Давай.

– Тот, что 64-го года, угнан у некоего Арта Хаузера. Он был припаркован на Уэст Меридиэм, 861.

– А 66-й?

– Владелец женщина, Элис Клири. Машину угнали со стоянки на Четырнадцатой улице.

– На Южной Четырнадцатой или на Северной Четырнадцатой?

– Южной. Южная, 303.

– Понял. Спасибо, Боб. – Клинг повесил трубку.

– И попросите ее прийти домой, – добавила миссис Блэйр.

– Обязательно, – кивнул О'Брайен. – Если увижу, обязательно скажу.

– Здесь Пенни хорошо выглядит, правда? – спросила миссис Блэйр. – Это было в прошлую Пасху. Это самая поздняя ее фотография. Я подумала, она вам пригодится.

О'Брайен посмотрел на девушку на фотографии, потом взглянул в зеленые глаза миссис Блэйр, затуманенные сейчас слезами. Ему вдруг захотелось перегнуться через стол и успокаивающе погладить женщину, чего он никак не мог сделать, не кривя душой. Несмотря на то, что он действительно был лучшим в отделе по поискам пропавших и всегда ходил с пухлым блокнотом, где было не меньше пятидесяти снимков подростков, мальчишек и девчонок, и несмотря на то, что на его счету было больше найденных беглецов, чем у любого другого полицейского в городе, О'Брайен совсем ничем не мог помочь матери Пенелопы Блэйр, сбежавшей из дому в прошлом июне.

– Видите ли... – начал было он.

– Я не хочу этого слышать, – бросила миссис Блэйр, быстро направляясь к выходу из дежурки. – Скажите ей, пусть идет домой. Скажите, я люблю ее, – и убежала по окованной железом лестнице.

О'Брайен вздохнул и сунул новый снимок Пенелопы в блокнот. Миссис Блэйр не захотела слушать, но ее сбежавшей дочери Пенни уже исполнился 21 год, и не было на белом свете детектива, полицейского или кого другого, кто мог бы заставить ее вернуться домой, если она того не желала.

* * *

Толстяк Доннер был осведомителем, стукачом и имел при этом страсть к турецким баням. Этого человека, похожего на гороподобную фигуру Будды, можно было найти в любую минуту дня и ночи в одной из городских парилок завернутым в простыню и наслаждающимся жаром пекла. Берт Клинг нашел его в круглосуточной бане под названием «Стим-Фит». Он послал массажиста в парилку за Доннером. Толстяк передал, что будет через минуту, если Клинг не хочет к нему присоединиться. Присоединиться Клинг не хотел. Он ждал в раздевалке. Доннер появился через семь минут, завернутый в свою дежурную простыню. Нелепый вид в любое время, а уж в полчетвертого ночи – тем более.

– Эй, – крикнул он. – Как делишки?

– Нормально, – ответил Клинг. – А твои?

– Comme ci, comme ga.[1]1
  Так себе (фр.).


[Закрыть] – Доннер помотал в воздухе жирной рукой.

– Я ищу угнанные тачки, – сразу перешел к делу Клинг.

– Какие?

– "Фольксвагены", 64-и и 66-й.

– Какого цвета?

– Красные.

– Оба?

– Оба.

– Где они стояли?

– Один напротив Уэст Меридиэм, 861. Другой на стоянке на Южной Четырнадцатой.

– Когда это было?

– Оба на той неделе. Числа точно не знаю.

– Что ты хочешь знать?

– Кто их угнал?

– Думаешь, это один человек?

– Вряд ли.

– Что, так важно?

– На одной из машин, возможно, сегодня ночью подъехали к церкви и...

– Ты про церковь на Калвер-авеню?

– Именно.

– Я не играю.

– То есть?

– Знаешь, в этом городе слишком многим этот взрыв по душе. Не хочу я влазить в такое говно. Белые – черные...

– А кто об этом узнает?

– Они тоже собирают информацию, как и вы.

– Мне нужна твоя помощь, Доннер.

– Нет, здесь уж извини, – и покачал головой.

– Тогда я поехал на Хай-стрит.

– Зачем? У тебя там еще один источник?

– Нет, там прокуратура.

Они посмотрели друг на друга. Доннер стоял с обмотанной вокруг живота простыней, пот все еще сочился, хотя толстяк давно вышел из парилки. Клинг был больше похож на рекламного агента, чем на полицейского, угрожающего разоблачением давних не слишком законных делишек. Они смотрели друг на друга с полным взаимопониманием, являя собой странный симбиоз правоохранителя и правонарушителя. Ни тот, ни другой не испытывал особой симпатии к компаньону, но оба зависели друг от друга. Молчание нарушил Доннер.

– Я не люблю, когда меня принуждают, – насупился он.

– А я не люблю, когда мне отказывают.

– Когда тебе нужна информация?

– До утра, во всяком случае.

– Я тебе что, волшебник?

– А что, нет?

– Волшебство ныне дорого.

– Сколько?

– Двадцать пять, если найду одного угонщика, пятьдесят, если обоих.

– Сначала найди, потом сторгуемся.

– А если мне потом свернут шею?

– Раньше надо было думать, когда выбирал профессию, – сказал Клинг. – Не бойся, Доннер, а то обделаешься. Просто какая-то падаль швырнула бомбу. Тебе никто ничего не сделает.

– Да? – произнес Доннер, а потом очень профессиональным голосом сделал, наверное, важнейшее заявление последнего десятилетия:

– Расовые распри в нашем городе приближаются к очень опасному уровню.

– У тебя есть мой служебный телефон?

– Да, есть, – буркнул Доннер.

– Я сейчас туда. Звони.

– А можно, я сначала оденусь? – поинтересовался стукач.

* * *

Когда Карелла и Хейз вошли в холл отеля «Эддисон», дежурный администратор сидел там один. Погруженный в открытую перед ним книгу, он даже не поднял головы. Холл был обставлен под готику и давно обветшал: потертый восточный ковер, тяжелые, в завитушках, столы красного дерева, массивные набивные стулья с продавленными сиденьями и засаленными подголовниками, две плевательницы, стоящие у каждой из двух колонн, обшитых красным деревом. Лампа в абажуре из натурального шелка висела над столом администратора. Одной панели из освинцованного стекла на столе не было, другая сильно потрескалась. Когда-то это был роскошный отель. Сейчас он был подобен грошовой шлюхе, купившей у старьевщика побитую молью норку.

Администратор, в отличие от своего древнего окружения, был молодым человеком приблизительно двадцати пяти лет. Его коричневый твидовый костюм аккуратно выглажен. Шелковый галстук в желто-коричневую полоску хорошо сочетался с рубашкой телесного цвета. На носу очки в роговой оправе. Он наконец взглянул на детективов, оторвавшись от книги, и поднялся:

– Да, джентльмены, чем могу служить?

– Полиция, – сказал Карелла. Он вынул бумажник из кармана и открыл его там, где был приколот полицейский жетон. – Слушаю, сэр.

– Я детектив Карелла. Это мой коллега детектив Хейз.

– Добрый вечер, господа. Я дежурный администратор Ронни Сэнфорд.

– Мы ищем одного человека. Он мог здесь жить две недели назад, – начал Хейз.

– Так. Если он здесь жил две недели назад, – проговорил Сэнфорд, – то, может быть, мы его найдем. Почти все наши клиенты постоянно проживают здесь.

– У вас есть киоск канцтоваров? – спросил Карелла.

– Сэр?

– Канцтовары. Есть здесь место, куда можно войти с улицы и что-нибудь купить?

– Нет, сэр. Вон там в углу, у лестницы, есть письменный стол, но мы не держим там канцтоваров, сэр.

– В комнатах есть почтовая бумага?

– Да, сэр.

– А на вашем столе?

– Да, конечно, сэр.

– За этим столом круглые сутки кто-нибудь находится?

– Круглые сутки, сэр. У нас три смены. С восьми утра до четырех дня, с четырех дня до полуночи и с полуночи до восьми утра.

– Вы заступили в полночь, так?

– Так, сэр.

– Клиенты были в вашей сегодняшней смене?

– Да, несколько, сэр.

– Не заметили кого-нибудь в окровавленной одежде?

– Окровавленной? О, нет, сэр.

– А вы бы заметили?

– Что вы хотите сказать?

– Вы обращаете внимание на то, что делается в холле?

– Стараюсь, сэр. Во всяком случае, большую часть ночи. Я иногда могу вздремнуть, если нечего делать, но обычно...

– Что вы изучаете?

– Бухгалтерское дело.

– Где?

– В университете Рамси.

– Вы позволите нам взглянуть на регистрационную книгу?

– Конечно, сэр.

Он подошел к почтовой стойке, взял лежавшую там регистрационную книгу, вернулся к столу и открыл ее:

– Все нынешние клиенты – наши постоянные жильцы, за исключением мистера Ламберта из 204-го и миссис Грант из 701-го.

– Когда они вселились?

– Мистер Ламберт вселился... прошлой ночью, по-моему. А миссис Грант живет здесь уже четыре дня. Она съезжает во вторник.

– Это собственноручные подписи клиентов?

– Да, сэр. Всем постояльцам мы предлагаем расписаться собственноручно, как требует закон штата.

– Ты понял, Коттон? – улыбнулся Карелла и опять повернулся к Сэнфорду: – Вы не будете возражать, если мы посмотрим журнал вон там, на кушетке?

– Видите ли, сэр...

– Я вам дам расписку, если хотите.

– Да нет, не надо. Ничего страшного, я думаю.

Полицейские сели с журналом на кушетку, обтянутую потертым красным вельветом. Карелла, примостив журнал на коленях, развернул записку, найденную у Мерси Хауэлл. В отеле проживало пятьдесят два человека. Карелла и Хейз просмотрели весь журнал, затем принялись листать его во второй раз.

– Стоп! – вдруг воскликнул Хейз.

– Что?

– Глянь-ка сюда.

Он взял записку и расправил ее прямо над одной из подписей:

Где ваша одежа, мисс?

Ангел Мести

Тимоти Аллен Меймз

– Ну что, видишь? – спросил он.

– Почерк другой, – возразил Карелла.

– Инициалы совпадают, – показал Хейз.

* * *

Детектив Мейер Мейер еще не отошел от шока. Он не любил привидения. Ему не нравился этот дом. Он хотел домой. Он хотел лежать в кровати рядом с женой Сарой. Ему хотелось, чтобы она погладила его по руке и сказала, что таких вещей не бывает, и ему, взрослому человеку, нечего пугаться! Как он мог поверить в духов, тени, голландских призраков? Смешно!

Но он их слышал, ощущал их ледяное присутствие, какое-то мгновение почти видел их. В шоке детектив повернулся к лестнице на звук спускающихся шагов и, широко открыв глаза, замер. Он почувствовал искушение вынуть револьвер, но подумал, что будет выглядеть глупо в глазах Горманов. Мейер прибыл сюда скептиком, а теперь...

Детектив в ужасе ждал того, кто спускался по ступенькам такими грузными шагами – то ли упырь в развевающемся саване, звенящий цепями, то ли призрак с побелевшим черепом вместо головы и костлявыми пальцами с капающей с них кровью младенцев.

Биллем Ван Хоутен, одетый в красные вельветовые шлепанцы и красный смокинг, с торчащими за ушами космами и пронзительным взглядом голубых глаз вошел в гостиную, направляясь прямо к дочери и зятю.

– Ну, – спросил он, – они снова были?

– Да, папа, – прошептала Адель.

– Что им сегодня надо было?

– Не знаю, они опять говорили по-голландски.

– Мерзавцы, – произнес Ван Хоутен и повернулся к Мейеру. – Вы их видели?

– Нет, сэр, не видел, – покачал головой полицейский.

– Но они ведь были здесь, – возразил Горман. – Я их слышал.

– Да, милый, – успокоила его Адель. – Мы все их слышали. Но так уже было, помнишь? Мы их слышали, но они так и не смогли сюда прорваться.

– Да-да, верно, – кивком подтвердил Горман, – такое уже было, детектив Мейер.

Он стоял сейчас лицом к Мейеру с комично склоненной головой, незрячие глаза закрыты черными очками. Когда он заговорил, то стал похож на ребенка, ищущего утешения.

– Вы ведь слышали их, детектив Мейер?

– Да, слышал, мистер Горман.

– А ветер?

– Да, и ветер тоже.

– А вы чувствовали их? Когда они появляются, становится... становится так холодно. Вы чувствовали, что они здесь?

– Что-то я чувствовал, – согласился Мейер. Неожиданно заговорил Ван Хоутен:

– Вы удовлетворены?

– Чем? – не понял Мейер.

– Тем, что в доме привидения. Вы ведь из-за них здесь, так ведь? Чтобы убедиться...

– Он здесь потому, что я попросил Адель обратиться в полицию, – подал голос Горман.

– Почему ты это сделал?

– Из-за украденных украшений, – сказал Горман. – А еще потому, что... Потому что я потерял зрение, да, но я хотел убедиться, что я не теряю еще и рассудок.

– Ты вполне здоров, Ральф, – произнес Ван Хоутен.

– А украшения... – начал Мейер.