Текст книги "Кошечка в сапожках"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Глава 12

Допрос проводился в палате Берджеса Диля в Госпитале Добрых Самаритян. Кроме стенографистки и самого Диля, там присутствовали прокурор штата Скай Баннистер, помощник прокурора штата Артур Хэггерти, детектив Морис Блум из полицейского управления Калузы, детектив Ральф Сиэрс из управления шерифа Калузы и адвокат Мэтью Хоуп.

– Начинайте, – сказал Хэггерти стенографистке.

Дата, время, место, присутствующие – Хэггерти продиктовал обязательную информацию. Когда он зачитал Дилю его права, Диль сказал:

– Адвокат мне не нужен.

– Но вы понимаете, что, даже если вы не имеете своего адвоката, вы можете в любой момент прекратить отвечать на вопросы?

– Да.

– И вы также можете прекратить отвечать, пока не поговорите со своим адвокатом, если захотите позже это сделать. Вы понимаете это?

– Да, понимаю.

– Потому что мы – в Америке, – произнес Скай Баннистер.

– Ну, хорошо, – сказал Хэггерти, – мистер Диль, прежде чем я начну задавать вопросы, не хотите ли вы сделать какое-нибудь заявление о случившемся? Если можете, расскажите все своими словами.

И он рассказал им.

«…Я знал о кино, конечно, знал, что она там работает. Я только не знал, что это за кино.

Полтора года назад, кажется, она уже работала с этой женщиной. Эта женщина снимала какой-то учебный фильм, а Мэг работала в детском саду. Всемилостивый Господь не дал нам своих детей, но он дал ей доброе сердце, и она возилась с этими детьми день и ночь. Вот тогда она и познакомилась с той женщиной. Они снимали в детском саду.

Мэг сказала мне, что та женщина собирается снимать еще один учебный фильм и хочет, чтобы она помогла ей с костюмами для него. Мэг хорошо шьет. Она сказала, что это будет с конца сентября до начала ноября. Она сможет хорошо заработать.

И я согласился.

Прежде она никогда не лгала мне и ничего от меня не скрывала.

Потом я нашел чеки.

Четыре чека, каждый на пятнадцать тысяч долларов. Первый выписан третьего октября, последний – двадцать четвертого октября. Она еще не получила по ним деньги: видимо, не знала, как лучше их от меня утаить. Они лежали в верхнем ящике бюро, в глубине, под ее бельем. Не помню, что я там искал.

Откуда у тебя такие деньги, спросил я, как ты заработала столько денег? „За услуги“ – было написано на чеках. Что за услуги? За что эти чеки? Какие такие „услуги“?

А она сказала, что нечего копаться в ее вещах, это ее частные ящики. Я спросил, за что „Прудент Компани“ платит по пятнадцать тысяч долларов в неделю. Она подтвердила то, что мне было известно: она работает на эту женщину, которая делает учебный фильм. Я шила для нее костюмы, сказала она, я же тебе говорила. Вот почему я отсутствовала пять дней в неделю. Я говорю тебе, а ты никогда не слушаешь, вечно занят только своими орхидеями.

Я сказал, что, по-моему, для костюмов это многовато.

Она ответила, что в кино хорошо платят, это вообще дело прибыльное.

Я сказал, что хотел бы посмотреть фильм, который они делают, но она ответила: нет, тебе нельзя, это закрытый фильм. Я не понял, что означает „закрытый“. Она сказала, что режиссер фильма – женщина, которая платит ей за костюмы, – очень темпераментная особа и не любит, когда ей кто-нибудь мешает. Она меня поцеловала тогда и сказала, чтобы я не беспокоился, они заканчивают съемки пятого ноября, это через неделю, а потом она будет дома каждый день и мы вместе истратим эти лишние деньги.

Когда она меня тогда поцеловала, я еще не знал, где побывали ее губы.

В ночь Праздника Всех Святых – это было через четыре дня после того разговора – она сказала мне, что им придется снимать ночью, это будет съемка костюмированной вечеринки, и ей нужно там присутствовать. Я согласился. Но я последовал за ней. Она поехала в „фольксвагене“ на Фэтбэк-Кей, я за ней в фургоне, на безопасном расстоянии. Я хотел посмотреть, за что платят пятнадцать тысяч в неделю.

Я мог убить их всех там же, на месте, после того, что увидел. Но я услышал Глас Всевышнего, сказавшего мне: „Подожди, ибо не тебе судить грехи ее, ибо дошли ее грехи до Господа, и Он покарает ее“. Я мог бы убить их всех. Я стоял там в темноте и видел, что они делают. Господь простил бы меня… И ведали они, что творят… Но… эта женщина. Блондинка, которая давала указания, что им делать. А они боготворили этого дракона в женском обличье. „И поклонились Зверю, говоря: кто подобен Зверю сему, кто может сразиться с ним? И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть…“ [9]9
  Откровение Св. Иоанна Богослова, 12.


[Закрыть]

В ту ночь я следовал за ней до самого дома.

Я еще не знал ее имени.

Я впервые следил за ней.

Как мне и пообещала Мэг, они закончили фильм пятого ноября. Больше не о чем беспокоиться, сказала она. Отныне она будет дома каждый день и больше никакого шитья костюмов. Кошечка будет с тобой.

А я все преследовал Пруденс Энн Маркхэм.

Потому что я подумал…

Этот фильм…

Люди увидят, как Мэг, голая и бесстыдная, проделывает жуткие вещи с этой черной скотиной и другими. Я еще не знал, как поступлю с Мэг, но я знал, что должен забрать фильм, чтобы его не смогли увидеть люди, ибо Господь не желал этого. Я должен был его уничтожить.

Она работала над ним в студии на Рэнчер-роуд. Ездила туда каждый вечер, забирала кассеты с фильмом из камеры хранения, отвозила в студию и отвозила их обратно, когда заканчивала. У нее был ключ от ячейки.

Я решил, что мне нужно заполучить этот ключ.

Чтобы получить фильм. И уничтожить его.

Я следовал за ней каждую ночь, за этим зверем в образе женщины.

Чтобы уничтожить фильм. Уничтожить зверя, виновного в том, что стало с Мэг.

Но я еще не знал, как поступлю с Мэг. Это пришло ко мне позже.

Я не так глуп. Я знал, что мне придется уничтожить эту женщину, чтобы получить фильм, который она каждый вечер таскала в студию. Но как бы я смог послужить Господу, если бы сам был уничтожен? Нет, нет, я не глупец.

Я узнал, что она была замужем, я видел ее мужа возле их дома на Помпано-Уэй. Как мог муж помогать своей жене делать такой фильм? Разве что помогать с распространением его? И мне пришла идея, что я могу одним разом покончить с ними обоими, а после уничтожить и фильм.

Я забрался в их дом десятого ноября, проследив, пока они оба не уйдут, я знал, что дома никого нет. Выкрал нож и одежду и еще кое-что. Эти все вещи еще у меня, поэтому никто не узнал, что мне было нужно. Я украл и кое-что из ее одежды. Это тоже у меня, в комоде Мэг, где она хранила свои вещи, пока я их не сжег. Я до сих пор еще иногда рассматриваю вещи этой женщины, которая могла заниматься такими делами. Смотрю на ее вещи и размышляю. Все еще размышляю. После кражи я немного подождал. Решил, что лучше обождать недельку, чтобы никто ни о чем не догадался. Потом решил, что десять дней будет еще лучше. Проследил за ней до студии. Подождал ее на улице. Она вышла, это было где-то без двадцати одиннадцать, примерно так. Мне хватило меньше минуты, чтобы разделаться с ней. Вся моя одежда – его одежда была пропитана греховной кровью. Я взял жестянки с фильмом и звукозаписью, ее записную книжку и ключи. От Рэнчер-роуд до моего дома минут десять езды, еще десять минут – чтобы принять душ и переодеться, к этому времени я уже запер Мэг в генераторной, хотя еще не знал, как с ней поступлю дальше. Я сложил окровавленную одежду и нож в пластиковый мешок для мусора и около одиннадцати уехал из дому. До Помпано-Уэй доехал минут за пятнадцать и был там примерно в четверть двенадцатого или около того. Я закопал окровавленную одежду и нож на заднем дворе, за домом, на клумбе. Потом поехал в камеру хранения, открыл ячейку и забрал все, что там оставалось. Я был там около полуночи. И взял все, что там находилось.

Я много раз смотрел этот фильм.

И все еще смотрю.

Никогда в жизни я не видел того, что было в этом фильме.

Людям нельзя смотреть этот фильм. Когда-нибудь я сожгу его.

Потому что дьявол должен гореть в огне».

– Мистер Диль, – сказал Хэггерти, – я показываю вам мгновенное фото, снятое управлением шерифа сегодня вечером на Тимукуэн-Пойнт-роуд, 3755. Это ваша жена Маргарет Диль?

– Но сорная трава должна быть выполота с нивы плодоносящей, – произнес Диль. – С корнем.

– Сэр! На фотографии, которую я вам показываю, женщина в красных сапожках… Это ваша жена Маргарет Диль?

– …потому что муж – глава своей жены, подобно тому как Иисус глава Церкви…

– Это – ваша жена?

– Подобно тому как Церковь подвластна Иисусу, жена подвластна мужу своему.

– Мистер Диль, вы можете сказать, что случилось с вашей женой? Эта женщина на фотографии – ваша жена?

– Что?

– Ваша жена? Она была вашей женой?

– Была моей женой…

– Была вашей женой? Вы хотите сказать, что она больше не начнется вашей женой, потому что мертва?

– Мертва? Нет, нет.

– Сэр, эта женщина на фотографии… У нее ампутированы руки…

– Да, знаю.

– Вам известно, кто ампутировал ей руки? И отрезал ей груди?

– Это сделал я.

– Значит, мистер Диль… Вы убили свою жену, Маргарет Диль?

– Нет. Я убил ее? Нет, нет. Я собирался сегодня отпустить ее на улицу. Возле яслей для скота.

– Выбросить на улицу?

– Отпустить ее на улицу, чтобы все видели ее срам, потому что срам – даже говорить о вещах, совершаемых втайне.

– Но ваша жена мертва, сэр. Медицинская экспертиза…

– Нет, сэр.

– Мистер Диль, медицинская экспертиза установила, что она мертва уже достаточно давно…

– Тогда с кем я разговаривал? Когда я говорил с ней, разве она не понимала мудрости слов моих?

– Вы отрезали ей руки, мистер Диль?

– Пальцы.

– Сэр?

– Я начал с пальцев. Чтобы наказать ее за то, что она творила своими руками. Потому на моих руках нет греха, и когда вы протянете руки свои, я отвращу от них свой взор…

– Мистер Диль…

– Да, и когда вы будете молиться мне, я отвращу слух свой. Ваши руки в крови…

– Когда вы говорите, что начали с пальцев…

– Это не так.

– Сэр?

– Я сначала отрезал волосы. Везде. По всему телу. С головы, ниже… Везде.

Тишина.

Хэггерти повернулся к Баннистеру.

– Скай? Ты хочешь что-то спросить? – сказал он.

– Мистер Диль, – произнес Баннистер, – меня зовут Скай Баннистер, я прокурор штата. Я хочу сказать, не можем ли мы быть вам чем-нибудь полезны, чтобы вы пришли в себя. Насколько я понимаю, вы сначала отрезали своей жене пальцы, потом руки…

– Сначала волосы.

– Затем пальцы…

– Нет, язык, я отрезал ей язык. Ее язык никого не слушался. Это был неискупимый грех, полный смертоносного яда. А язык – это огонь, слово – беззаконие. Потому что язык, среди других членов, правит телом и сеет пламя. И это пламя геенны огненной.

– Вы отрезали ей язык…

– …пусть женщина внимает вам в молчании и покорности…

– …а затем пальцы, кисти рук… руки…

– Она своими руками сожгла Заветы Господа нашего, и грешна перед Ним, и жир грудей ее будет искуплением перед Господом… Он увидит ее сегодня ночью, когда я оставлю ее возле яслей. Увидит ее голой, эту шлюху, кроме сапог. Я зашил ей рот, и она уже никогда не раскроет его, чтобы повторить свои мерзости. Я зашил ее греховную щель, чтобы она никогда не воспользовалась ей для греха.

Скай Баннистер вздохнул.

Было половина двенадцатого ночи. Сочельник. На автостоянке перед госпиталем переливалась огнями рождественская елка.

– Мистер Диль, – произнес он, – вы не хотите еще что-нибудь добавить к тому, что рассказали нам?

– Вы найдете кое-что в воде, – сказал Диль.

– Сэр?

– Как бы ни был грешен и смертен человек, какое пьяное беззаконие устоит перед водой?

– Мистер Диль, вы хотите что-нибудь добавить или изменить в своих показаниях?

– Нет, я не хочу ничего изменить в том, что я сделал.

Баннистер посмотрел на часы.

– Время вышло. Двадцать три часа тридцать одна минута, – сказал он в микрофон, затем стенографистке: – Стоп.

Они вышли.

В коридоре Баннистер сказал:

– Люди Миза были правы.

– Что, что? – не понял Мэтью.

– Комиссия по порнографии при генеральном прокуроре. Они были правы. Порнография ведет к насилию.

Мэтью ничего не ответил.

Утром на Рождество он раздумывал, чем бы заняться.

Он уже сообщил Маркхэму, что обвинение против него снято и он свободен. Свободен, чтобы снова погрузиться в эту проклятую жизнь, как он когда-то ее назвал.

– А что с фильмом? – спросил Маркхэм.

– А что с ним? – спросил Мэтью в свою очередь.

– Когда я могу получить назад фильм?

– Я уверен, что он потребуется для суда, чтобы установить мотив преступления.

– А после суда? Я рассчитывал на этот фильм…

– Вы должны обратиться к Баннистеру.

– Баннистеру? Какого черта…

– Он, возможно, захочет его уничтожить, – ответил Мэтью.

И сейчас, около десяти часов утра на Рождество, он размышлял, что ему делать. Он не разговаривал со Сьюзен после их вчерашней ссоры. Он хотел провести Рождество с ней и Джоанной. Вместе распаковывать подарки. Как в доброе старое время. Может, так и сделать, подумал он. Может, стоит вернуться домой еще раз?

Ответила Джоанна.

– Привет, папочка, – сказала она, – с Рождеством!

– С Рождеством, дорогая! – сказал он.

– Мама сказала, что ты сегодня не придешь.

– Да?

– Что у вас случилось?

– Сам не знаю, – ответил он.

– Вы, мальчишки, все такие необязательные, – произнесла Джоанна.

– Это уж точно, – сказал Мэтью и, немного помедлив, продолжал: – Послушай, Джоанна, если кто-нибудь скажет тебе, чтобы ты не встречалась больше с Томасом…

– А кто мне это скажет?

– Ну, кто-нибудь…

– Я и представить себе такого не могу…

– Дорогая, никто не должен подвергать цензуре твои разум и сердце.

– Да?

– Запомни это.

– Хорошо, – сказала она, – позвать маму?

– Да, пожалуйста, – сказал он, – очень надеюсь, что она все поймет как надо.

Когда трубку взяла Сьюзен, это было и впрямь как в старые времена. Интересно, подумал он тогда, с которой Сьюзен он разговаривает: с ведьмой или с феей? Но вместо этого…

– Мэтью, я не думаю, что тебе следует сегодня приходить. Я много размышляла о вчерашнем, и мне кажется, что ты заехал куда-то, к чему мы оба не готовы. Вчерашний разговор напомнил мне самые болезненные моменты в прошлом, а, честно говоря, я уже совсем не та, что прежде. Я знаю, что ты хочешь увидеться с Джоанной, давай после Рождества. Ну, можешь встретиться с ней завтра, обменяетесь подарками, если, конечно, хочешь. Я думаю, что для нас всех будет хуже, если мы проведем этот день вместе, учитывая неблагоприятную обстановку. Ты согласен?

– Конечно, – ответил Мэтью.

– Значит, так, – сказала она.

– Значит, так, – повторил он.

Наступила долгая пауза.

Затем она произнесла:

– Мэтью, ты не…

И замолчала. Потом сказала:

– Мэтью, ты не считаешь, что я права? Я думала, зачем… О, черт, я не знаю.

– И я тоже, – сказал он.

– Давай обождем?

– Конечно.

Опять тишина.

– Я ничего не скажу Джоанне, – сказала Сьюзен.

– О чем?

– О ее приятеле.

– А-а-а…

– Я тоже обожду.

– Это хорошо, – одобрил Мэтью.

– Значит, так.

– Значит, так.

– Веселого Рождества, – сказала она.

– Веселого Рождества, – сказал он.

Послышался щелчок.

Он положил трубку и вышел в гостиную. Смешал себе мартини. Десять утра.

Зазвонил телефон.

Сьюзен, подумал он. Перемена настроения. Или Джоанна, в слезах.

Он прошел на кухню и снял трубку.

– Алло? – спросил он.

– Мэтью?

Женский голос.

– Да?

– Это Марси Франклин.

– О, привет!

– С Рождеством!

– С Рождеством!

– Я хотела извиниться за тот день. Мне кажется, я перебрала, обычно я так не косею.

Тишина.

– Я рада, что оказался правильный телефон, – сказала она, – я нашла его в телефонном справочнике за прошлый год.

Снова тишина.

– Ну, что ж, – произнесла она, – я знала, что ты занят. Рождество как-никак. Я просто хотела…

– Ты не пообедаешь со мной? – спросил он.

– Я была уверена, ты ни за что об этом не спросишь, – ответила она.